- Эй! - наклонившись к ним, сказал Блейк и указал ножом на тарелки. Продолжая жевать, он многозначительно кивнул. Помедлив, женщины с кислыми лицами взяли свои вилки и начали заталкивать в рот еду, не отрывая взгляда от тарелок.
- Вы чувствуете запах? - спросил я, наклонившись к жене Гаррика.
Покачав головой, она наморщила нос и, глядя на Блейка, вполголоса пробормотала:
- Ничего, абсолютно ничего.
- Что это? - снова спросил я, не отрывая взгляда от скалы. Солнце светило так сильно, что можно было различить отдельные листья деревьев, тени которых напоминали кактусы в пустыне. - Расскажите мне.
- Всему свое время, - ответил Блейк, сверкнув ободряющей улыбкой, и поднял графин. - Еще вина? Мы хотим, чтобы вы радовались жизни.
- Но что же там, на вершине утеса? - спросил я. - Я буду радоваться жизни гораздо больше, если узнаю, на что вы все смотрите.
- Вот видите! - резко сказала Сьюзен Гаррик, оттолкнув от себя стул и поднимаясь. Взгляд ее не отрывался от Блейка. - Я же говорила, что он станет вмешиваться. Журналисты всегда так поступают. Он просто собирается искушать…
- Достаточно, Сьюзен! - сказал Блейк. - Успокойся.
Положив руку на плечо жены, Бенджамин заставил ее сесть. Она медленно опустилась на стул, со злостью глядя на Блейка, так, словно ненавидела его больше всего на свете.
- А теперь, - с улыбкой произнес Блейк, взяв меня за руку и заставляя встать, - пойдемте, Джо. Я покажу вам оставшуюся часть нашего рая.
7
На все мои вопросы я получал одни и те же ответы: "Малачи ушел. Ушел. Он нас оставил. Блейк все вам расскажет, когда этого пожелает Господь". Пока две пожилые женщины в синих батистовых фартуках убирали со стола остатки еды, мне устроили экскурсию по острову. Ну, вы знаете, что показывают в таких случаях - электрогенератор, систему канализации, орхидеи и фасолевые грядки. Мне преподнесли сорванную прямо с дерева недозревшую сливу и свежую устрицу, снятую с камней возле пристани. Потом меня затащили в громадный сарай и заставили смотреть, как сланцевая плита проходит через режущее оборудование, разворачивается, полируется и протирается льняным маслом в процессе изготовления кельтских крестов, которые община продает на материке. И всюду рядом со мной толкались люди, хватали меня за локоть и спешили объяснить, как замечательно они ведут здесь хозяйство. Но куда бы мы ни направлялись, мы все время придерживались нижних склонов утеса.
- А где же свиньи? - спросил я Блейка, когда мы вошли в небольшой лесок и наконец начали подниматься по тропке, ведущей к утесу. К этому моменту экскурсия продолжалась уже более двух часов, и "комитет по встрече" сократился до самого Блейка и унылой девушки-подростка с худыми, как спички, руками, предложившей подержать мою сумку для камеры, пока я буду делать снимки. - Это называется остров Свиней, но я нигде не вижу никаких свиней.
- Верно, - ответил он, с улыбкой взяв меня за руку, - но ведь это всего лишь прозвище. В действительности остров называется Куагач-Эйлеан.
- Значит, здесь нет свиней?
Он замялся - похоже, подыскивал ответ. Однако через несколько секунд его лицо просветлело, и он весело сказал:
- Посмотрите сюда! - С этими словами Блейк направился по дорожке, ведущей куда-то в сторону, в темноту леса. - Мы приближаемся к самому сердцу нашей общины.
Я последовал за ним, и через несколько метров мы подошли к деревянной церкви, наполовину скрытой среди деревьев. Прямоугольная башня заканчивалась наверху небольшим шпилем и двумя витражами в готическом стиле, некоторые участки которых были заменены прозрачными стеклами. Облепивший здание плющ был удален, однако его ветки оставили на стенах странные текстуры, наподобие следов прилива. Слева от дверей стояло распятие в человеческий рост - как и кельтский крест, оно было сделано из камня, но выполнено как-то топорно. Лицо напоминало странную филиппинскую икону, которую я сфотографировал в Маниле, - кожа складками собралась вокруг рта, словно у агонизирующего животного. Тело покрыто небольшими выступами и какими-то отметками. Прикрыв глаза от солнца, я заметил, что на коже выцарапана серия цифр.
- Прогнозируемая численность населения каждой страны мира в две тысячи двадцатом году, - сказал Блейк. - Мы считаем, что из-за медицинского вмешательства в естественный цикл жизни и смерти эти цифры словно клеймо на теле Христа и даже сейчас, когда Он сидит со Своим Отцом, Он чувствует агонию планеты. Входите. - Блейк раскрыл передо мной дверь. В полутьме я увидел выложенный плитами пол и уловил аромат камфары, мастики и красного вина. - Пройдите мимо Него, Джо. Он смотрит на вас только с любовью. Только с любовью и состраданием. Пройдите мимо Него. Входите.
Было немного жутковато подходить так близко к распятию. Оно было примерно одного роста со мной и казалось настолько реальным, что пройти мимо него было все равно что пройти мимо мертвеца. Глядя прямо перед собой, я пригнул голову и шмыгнул в темный вестибюль, где в полумраке уже стоял Франденберг.
- Я хочу, чтобы вы увидели это, Джо.
Я постоял, дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте. Сзади два готических окна отбрасывали на выложенный плитами пол разноцветные световые пятна, однако остальная часть церкви пребывала в тени. Я не сразу понял почему. Повернувшись, посмотрел на двери и увидел, что обшитый деревом шпиль представляет собой лишь внешнюю часть, заключающую небольшой вестибюль, а остальная часть капеллы, вытянувшаяся в темноте за Блейком, высечена прямо в скале. Все - алтарь, кафедра, сводчатый потолок, даже скамьи - было из камня с серыми прожилками. Несмотря на удивительно жаркий день, в церкви казалось холоднее, чем в погребе.
- Мы сами это сделали, - гордо сказал Блейк, и его голос эхом отдавался от стен, - молотками, зубилами и собственным горбом. От начала до конца нам понадобилось три года. Пятнадцать человек работали круглые сутки. Можете ли вы вообразить всю любовь, Джо, которая была вложена в такой проект?
Я вытащил свою камеру, передал девочке сумку и сделал несколько снимков, поставив фотоаппарат для устойчивости на скамью, поскольку не хотел использовать вспышку. На дальней стене висел деревянный крест, а под ним, в виде арки с золотыми листками, раскинувшейся словно солнечные лучи, были написаны слова: "Оставь мир, когда призовет тебя Господь. Не сопротивляйся Его воле. Прими Его милость и ощущай, как она растет внутри тебя". Алтарь был очень большим и, судя по изображениям, вероятно, выполнен тем же человеком, который изготовил распятие.
- И что же здесь происходит? - спросил я, шагая между скамьями.
- Что происходит? - Блейк нервно рассмеялся, показав свои длинные зубы - словно не веря, что я могу задать такой глупый вопрос. Периодически он поглядывал на девочку, как будто желал разделить с ней свое недоверие. - А что происходит в большинстве христианских церквей? Мы проводим здесь молитвенные собрания и службы.
- Молитвенные собрания? - Я опустил фотоаппарат. - Службы?
Он пристально смотрел на меня своими бледными глазами.
- Я имел в виду именно это. Вы когда-нибудь были на христианской службе, Джо?
- Да, Блейк, был. Меня пригласят на вашу службу?
- О, конечно, пригласят. Всему свое время.
Не отрывая от него глаз, я улыбнулся. Мы оба играли в одну игру и прекрасно это понимали.
- А этот замо́к? - Я кивком указал на большие парадные двери. - Там очень серьезный замок. - Я заметил его, как только мы вошли - здоровенный железный замок, открывающийся с обеих сторон. Ключ торчал изнутри и дополнялся несколькими засовами, расположенными по всей высоте двери. Окна были без защелок, так как вообще не открывались. По какой-то причине ППИ вынуждены были запирать эту церковь, хотя она находилась в нескольких милях от материка. - Очень надежно. Как в бункере. - Я лукаво подмигнул. - Думаю, вам нужно рассказать мне еще кое о чем. Когда пожелает Господь.
Блейк выпрямился во весь рост и глубоко вздохнул.
- Вы останетесь у нас на ночь, Джо? У меня нет желания отправляться на материк. В моем коттедже приготовлена для вас постель.
Я коротко засмеялся.
- Ну конечно, я собираюсь остаться, Блейк! Ну конечно.
8
После экскурсии Блейк на час спустил меня с поводка, чтобы сделать фотографии - мне разрешили ходить где угодно при условии, что я не буду подниматься наверх к утесу. В качестве сопровождающего он приставил ко мне девочку-подростка. Когда я фотографировал, она несла мою сумку, держала отражатель и ничего не говорила до тех пор, пока мы не оказались в стороне от коттеджей. Я как раз менял линзы, когда она вплотную подошла ко мне и сказала чуть ли не на ухо:
- Они на другой стороне острова.
Остановившись, я посмотрел на нее. Лицо ее было очень бледным, глаза водянистыми и холодными, как вода в плавательном бассейне.
- Ну, свиньи. Вы же хотели узнать насчет свиней. Вот я и говорю, что они там. - Она показала глазами в сторону утеса и кивнула, словно желая указать мне направление, но боясь, что ее увидят. - Вон там. На той стороне. Только никто не собирается, ну, дать вам туда пройти.
Я опустил камеру.
- А почему? Что там такое?
- Я не могу вам этого сказать. Мы не должны говорить с вами об этом. Блейк сам собирается вам все рассказать.
Я внимательно посмотрел на нее. Гладкие светлые волосы зачесаны за уши, сама девочка чрезвычайно бледная и тощая, с пальцами тонкими, как лапки у паука, и ногами как у скелета, обутыми в желтые сандалии и покрытыми болячками и волдырями.
- А тебя как зовут?
Усмехнувшись, она вытерла руку о шорты и подала мне.
- Меня зовут Соверен. Да, именно Соверен. Так меня назвали родители. Потому что я была, ну, настолько ценной для общины, когда появилась на свет. Наверное.
- Так ты родилась здесь?
- Ага, и это место мне совсем не нравится. В день, когда мне исполнится восемнадцать, все это уже станет историей. - Она изобразила рукой самолет и направила его в сторону материка. - Пока, дорогие, вы больше меня не увидите. Осталось всего четыре месяца.
- А кто твои родители?
- Гаррики. Да вы с ними знакомы. Ну, у которых словно кол в заднице.
- Да, я с ними знаком.
- Я знаю, о чем вы думаете - дом престарелых, да? - Она усмехнулась, показав дырку на месте левого клыка.
"Никакого лечения", - промелькнуло у меня в голове.
- Они ждали до тридцати восьми лет, пока наконец меня не сделали - уже совсем старыми. Ничего себе, правда? Но тут все такие - кучка дебилов. - Она перестала улыбаться и несколько секунд смотрела на меня, переминаясь с ноги на ногу и обкусывая большой палец. - А знаете, вы не похожи на журналиста. - Она вытащила палец изо рта. - Вам кто-нибудь об этом говорил? Я много смотрю телик и знаю, как должны выглядеть журналисты. Первое, что я подумала, когда вас увидела, - ни в коем случае, он совсем не похож на журналиста.
Я посмотрел на свои видавшие виды шорты, большие перепачканные руки и грязные сандалии и не смог удержаться от улыбки. Она была права - несмотря на диплом по психологии, хорошо обставленный дом и непыльную работу, я так и не смог вытравить из себя мерсисайдского докера. Я занимался этим делом только один раз - летом, когда помогал отцу, - но, очевидно, оно сидело у меня в генах.
- Знаю, - сказал я. - Я похож на грузчика.
- Точно. Вы похожи на грузчика.
Закрыв объектив крышкой, я пристально посмотрел на девочку.
- Соверен, - спросил я, - что здесь происходит? Что творится в церкви? Для каких ритуалов она предназначена?
Она засмеялась.
- Я знаю, о чем вы думаете. И знаю насчет видео. Говорю вам - мы смотрим телевизор.
- Тогда что это такое? Ну, та штука на пляже. Что это?
- Это зависит от того, кого вы спрашиваете. Один говорит одно, другой - другое.
- Ну а ты? Что говоришь ты?
- Я говорю, что мы не сатанисты. В церкви ничего не происходит, кроме обычной ерунды. Молитвенные собрания, тамбурины. Папа с мамой ведут себя как полные идиоты. Это, ну, так скучно, что просто не верится. И холодно. Мама перестала меня туда гонять во все дни, кроме воскресений.
- А замки на дверях? Там очень солидные замки. Выглядит так, словно кого-то пытаются не выпустить.
Соверен смущенно заморгала, затем ее лицо прояснилось, и она рассмеялась.
- Да вы что, Джо? - И она постучала себя по темени, словно говоря: "Какой же вы дурак!" - Не выпустить - впустить. Там пытаются не кого-то не выпускать, а что-то не впустить.
- Вы не отвечаете ни на один вопрос из тех, что я задаю. Вы не хотите говорить о ваших ритуалах или о слухах, которые вокруг них ходят. Или о том, почему все так беспокоятся насчет того, что находится на вершине скалы. Вместо этого вы выдаете мне пресс-релиз о том, как замечательно ППИ заботятся о Куагач-Эйлеан. - Наклонившись над столом, я налил себе еще джина.
Было уже поздно - около полуночи. Мы пришли в коттедж Блейка после ужина в трапезной и сидели за кухонным столом возле окна, выходящего на утес. Было темно, и в оконном стекле мы видели только собственные отражения - свои лица, подсвеченные снизу небольшой настольной лампой. Соверен дала мне подсказку - нужно заставить Блейка сказать правду.
- И знаете что? - продолжил я, отодвигая бутылку и поудобнее устраиваясь на стуле со стаканом в руках. - У меня мелькнула мысль, что нечто подобное со мной уже случалось. Почти десять лет назад - я имею в виду революцию на Эйгге.
Блейк оперся подбородком на большой палец - в двух других пальцах дымилась зажженная сигара - и смерил меня спокойным взглядом.
- Ну и?
- Я был одним из тех журналистов, которые обо всем рассказали. Дал им рекламу, в которой они так нуждались.
Блейк молча кивнул, ожидая продолжения. Я улыбнулся.
- Этот остров куплен на деньги Малачи Дава, верно? Вы приехали сюда вместе с ним, но теперь его здесь нет - и никто не хочет о нем говорить. Так вот, я попытаюсь сделать решительный шаг, Блейк. Попытаюсь предположить, что вы затащили меня сюда обманом. - Лукаво улыбаясь, я погрозил ему пальцем. - Меня мало интересует сатанизм. Или то видео. Думаю, Малачи оставил вам все и исчез, уж не знаю куда, - и вас это беспокоит. Вы хотите собрать деньги, чтобы выкупить у него Куагач. Вы не рассчитываете выручить деньги от продажи тех крестов, поэтому вам нужны пожертвования. И вы хотите, чтобы я сделал для Куагача то же, что и для Эйгга.
- А вы сообразительны, Джо.
- Да, Блейк. - Я опрокинул в себя джин, аккуратно поставил стакан на стол и встретился с ним взглядом. - Я такой.
Наступило долгое молчание. Я хотел, чтобы он немного подергался. Через некоторое время он откашлялся и опустил глаза, постукивая сигарой по пепельнице и неловко ерзая на стуле.
- Удача нас оставила, Джо. Дела пошли неважно.
- Ладно, - вздохнул я. - Тут все просто. Вы рассказываете мне историю о сатанизме, я вставляю в нее ваш крик души, помещаю все это в одно из общенациональных изданий как гвоздь программы, и вы даже не заметите, как вся страна будет рыдать вместе с вами. Дав готов продать остров?
- Нет. Но если мы сможем собрать деньги на судебные расходы и доказать, что он сумасшедший, то сможем вытащить его на опекунский суд, здесь или в Англии. Суд назначит администратора, и, получив доверенность, мы сможем купить остров. Мы не станем его обманывать - дадим ему то, что он заплатил.
- Вы собираетесь объявить его сумасшедшим? - Я нагнулся, чтобы прикурить сигарету. - На каком основании?
- На том основании, что он практикует сатанизм на Куагач-Эйлеане.
Я замер. Зажигалка дала осечку и выпала у меня из рук. Я поднял глаза на Блейка. Он ответил мне твердым взглядом.
- Я сказал - на том основании, что он практикует сатанизм на нашем…
- Я вас слышал. - Я снова щелкнул зажигалкой, зажег сигарету и поднял голову. - Он все еще на Куагаче? Вы это хотите мне сказать? Он не вернулся в Штаты? Или в Лондон?
Блейк со скрипом отодвинул стул.
- Я вам кое-что покажу, Джо. - Он поманил меня сигарой. - Идите сюда.
Мы вышли в коридор в задней части дома.
- Я был одним из первых последователей Малачи, - сказал он. - Вместе с Бенджамином Гарриком и Сьюзен, его женой. Этот коттедж - первое, что мы построили на Куагаче, здесь проходили наши собрания. У меня не хватило духа здесь что-то менять.
Он отпер тяжелую, обшитую досками дверь, включил свет и провел меня в небольшую пристройку. Она была выложена из того же камня, что и весь коттедж, с небольшим многостворчатым окном, но здесь оказалось холодно и грязно, чувствовался дух запустения. Стены были украшены плакатами туров Малачи Дава 1970-х годов. Я медленно обошел комнату. Вот он на сцене, прожектор создает вокруг него нимб; вот студийный портрет - подбородок уперт в ладони, Дав смотрит в объектив с открытым, доверительным выражением. На другой фотографии он лежит на спине, закрыв глаза и сложив руки на груди - словно в гробу. К этому снимку я присмотрелся повнимательнее. Без очков Малачи Дав выглядел старым и обрюзгшим. Внизу была напечатана фраза: "Когда Господь позовет меня, я приду к Нему".
- Что он делает? - спросил я. - Что это значит?
- Он молится. В таком положении, на спине, он только и мог сосредоточиться. И сейчас тоже, насколько мне известно.
Я присел на корточки, разглядывая прислоненные к стене фотографии в рамках. Снова снимки Малачи Дава, но на этот раз все, кажется, сделаны на острове. На одном из них он изображен вместе с молодым Блейком и Гарриками, они держатся за руки и улыбаются в объектив на фоне свежевыкрашенных коттеджей. Только сам Малачи выглядит немного странно. Он кажется уставшим и вялым, из-за стекол очков глаза смотрят куда-то вдаль. На нем широкий плащ - чтобы скрыть лишний вес, кожа лица выглядит так, словно он сделал подтяжку.
- Он кажется больным.
- Он был взволнован. Он подал в суд на какого-то журналиста в Лондоне и был очень этим угнетен.
- Журналиста? - Я отложил пачку фотографий. - И когда это было?
- В восемьдесят шестом. Но он так и не довел дело до конца. Обстоятельства помешали.
- Те самые обстоятельства, о которых вы собираетесь мне рассказать?
Нагнувшись, Блейк взял фотографию в золоченой рамке, на которой Дав обнимал за талию женщину в блузке со шнуровкой.
- Это его жена, - постучав по стеклу, сказал Блейк. - Асунсьон. Добрая христианка.
"Ах, Асунсьон! - подумал я. - Свет моей жизни. Значит, ты все-таки на ней женился. В награду за старушечьи ж…, по которым она водила рукой".
- Они молились, чтобы Бог послал им ребенка. Но когда это произошло, его вера рухнула.
Я поднял брови. Блейк пожал плечами: