Еще одна пауза, на сей раз более долгая. Когда Кэти подняла на меня взгляд, стало ясно, что возвращалась, - и это было мучительно.
- Там есть одно место на берегу. Пещера. Я ездила туда месяца через три после того, как исчез Алекс. Сама не знала, чего ожидать. В глубине души, конечно, понимала, что его там не будет, но мы любили этот уголок и никому о нем не говорили. Ни одному человеку. Поэтому мне казалось, что именно там стоит искать.
- Кроме вас, никто не знал о нем?
- Только я и Алекс. А теперь вот еще и вы.
Кэти посмотрела на меня, словно хотела что-то добавить, но промолчала, и я поднялся, собираясь уходить.
- Подождите минутку. - Она положила ладонь мне на руку и, слегка покраснев, убрала ее.
Я взглянул на Кэти:
- Там что-то было?
Она кивнула:
- Пещера… В глубине есть камень в форме наконечника стрелы, острие обращено вверх. На нем нарисован черный крест. Под ним я зарыла коробку, которую оставила там для Алекса. Несколько старых писем, фотографий и поздравительная открытка с днем рождения. Это последняя весточка, которую я от него получила.
- Поздравительная открытка?
- Да.
- Алекс преподнес ее вам до отъезда к родителям на эти две недели?
- Нет. Отправил оттуда по почте. Когда я получила ее, он уже исчез.
- Съезжу взгляну, - сказал я.
- Не знаю, что вы найдете, - произнесла Кэти, опустив глаза. - Но когда мы виделись в последний раз, Алекс сказал странную вещь, мол, нужно использовать этот тайник, чтобы оставлять там сообщения, если мы расстанемся.
- Расстанетесь? Что он имел в виду?
- Не знаю. Я спросила, но Алекс не объяснил. Сказал только, что если такое произойдет, это будет наше место. Куда мне нужно заглядывать прежде всего.
- И он оставлял там для вас что-нибудь? Какие-то сообщения?
Она покачала головой.
- Вы проверяли регулярно?
- Я не бывала там года два. Но раньше ездила, откапывала эту коробку в надежде, что в ней что-то будет от него.
- Но не было?
Кэти промолчала. Ей не требовалось ничего говорить.
6
Когда я вышел от Кэти, небо уже начинало темнеть. Я открыл дверцу машины, бросил блокнот на заднее сиденье и взглянул на часы. Половина четвертого. До возвращения домой мне предстояло кое-что сделать. Накануне на это не было сил.
По пути я остановился у цветочного магазина, купил букет роз, несколько белых гвоздик и потратил еще двадцать минут на дорогу. Когда наконец подъехал к воротам Хэйденского кладбища, солнце уже почти зашло. На пустой автостоянке начали зажигаться огни. Ни других машин. Ни людей. Ни звуков. Кладбище находится неподалеку от Холлоуэй-роуд, между Хайбери и Кэнонбери, но тишина стояла неестественная, словно мертвые унесли шум с собой в могилу. Я заглушил мотор и немного посидел, чувствуя, как в машину проникает холод. Потом надел пальто и вылез наружу.
Ворота венчала красивая кованая арка с причудливо отлитым названием "Хэйден", и, проходя под ней, я обратил внимание, что палая листва сметена с дорожки и свалена в кучи. У меня на миг возникло дежа-вю. Мелькнуло и исчезло. Словно я был здесь, шел по этой земле полтора года назад. Только в тот раз вместе с Деррин.
Участок, где она похоронена, со всех сторон окружают высокие деревья, внутри построены разделительные стены с четырьмя или пятью надгробиями в каждой секции. Подойдя к могиле, я увидел цветы, которые положил месяц назад. Они увяли. Сухие лепестки жались к надгробию, стебли сгнили. Я опустился на колени, сгреб старые цветы и положил новые в изножье могилы, шипы на стеблях вонзались мне в ладони.
- Прости, что вчера не пришел, - сказал я негромко. Ветер подхватил и унес мои слова. - Но я все время думал о тебе.
На могилу упало несколько листьев. Когда я поднял взгляд, по одной из ветвей прыгала птица. Ветка слегка раскачивалась под ее весом, потом птица сорвалась с места и улетела за пределы кладбища.
Направляясь к автостоянке, я увидел, что кто-то отходит от моей машины. Одежда этого человека была темной, грязной, шнурки ботинок волочились по земле. Он выглядел бездомным. Когда я приблизился, он быстро взглянул на меня. Капюшон отбрасывал тень на его лицо, но я заметил, как блеснули глаза, - он явно не ожидал, что я так быстро вернусь.
Внезапно он пустился бежать.
Я прибавил шагу и увидел, что заднее стекло моей машины разбито, дверца распахнута. Возле колеса среди осколков валялись мой блокнот и дорожная карта.
- Эй! - крикнул я и бросился ему наперерез, пока он не достиг входа. Он испуганно оглянулся. - Что ты делаешь, черт возьми?!
Он побежал быстрее, капюшон сорвало ветром, и я мельком увидел его лицо. Грязное, худое, заросшее бородой. Он походил на наркомана: кожа и кости, ни капли жира.
- Эй! - крикнул я снова, но он уже скрывался в темноте у кладбищенских ворот.
Я припустил за ним к дороге, но когда достиг ее, он был уже примерно в четверти мили, бежал по тротуару на другой стороне улицы. Оглянулся, проверяя, не догоняю ли я его, но темпа не сбавил. И скрылся за углом.
Я вернулся к кладбищу и оглядел машину. Эта старая "БМВ" третьей серии была у меня уже несколько лет - ни проигрывателя компакт-дисков, ни спутникового навигатора. Ничего такого, что имело бы смысл красть.
Бардачок был распахнут, его содержимое валялось на передних сиденьях. Автомобильный справочник раскрыт; пакет с конфетами разорван. Видимо, этот человек искал деньги, что и обошлось мне в стоимость нового стекла.
7
Я проснулся в три часа ночи. "Окончание" Брайана Ино негромко доносилось из стереосистемы, звук телевизора был выключен. Деррин говорила, что мой музыкальный вкус ужасен, а коллекция фильмов - сплошной криминал. Возможно, относительно музыки она была права. Я считал "Окончание" верхом совершенства и очень любил эту песню; даже Деррин находила ее замечательной.
В той местности, где я вырос, время проводили в магазине грампластинок или кинотеатре. Я предпочитал кино, главным образом потому, что родители отставали от современных технологий; мы чуть ли не последними в городке купили проигрыватель для компакт-дисков. Видеомагнитофон тоже долго не покупали, поэтому большинство вечеров я проводил в старом кинотеатре "Палладиум".
Музыкальное собрание Деррин все еще лежит в углу комнаты в картонной коробке. Я перебирал его недели через три после ее смерти и подумал, что преимущество музыки перед кино заключается в ее поразительной способности вызывать воспоминания. "Окончание" было нашей ночной песней, мы проигрывали ее перед сном за три недели до смерти Деррин. Тогда ей хотелось только прекращения боли. А потом, когда все было кончено, эту песню проигрывали в церкви на ее похоронах.
С последними аккордами я встал и вышел на кухню.
Из бокового окна я видел, что делается в соседнем доме. В кабинете горел свет, шторы были слегка раздвинуты. Лиз, моя соседка, печатала на портативном компьютере. Уголком глаза заметив мое движение, она подняла голову и улыбнулась, спросив одними губами: "Почему не спишь?"
Я потер глаза. "Не спится".
Она мимикой выразила сочувствие.
Лиз сорок два года, она юрист, поселилась в этом доме через несколько недель после смерти Деррин. Рано вышла замуж, родила ребенка и через год развелась. Дочь ее училась на втором курсе университета в Уорвике. Лиз мне нравится. Она веселая, кокетливая, и хотя понимает мое состояние, не скрывает своих чувств. Иногда мне это нужно. Не хочу выглядеть вдовцом. Не хочу, чтобы горе, утрата, гнев бросались в глаза. И, честно говоря, Лиз весьма привлекательна, особенно физически: изящная фигура, шоколадного цвета волосы до плеч, темные озорные глаза и природный румянец.
Она поднялась из-за стола, взглянула на часики и сделала вид, будто удивлена. Через несколько секунд Лиз подняла кофейную чашку и поднесла к окну: "Хочешь?" И погладила себя по животу: "Кофе хороший".
Я снова улыбнулся, покачал головой, показывая, что хотел бы, потом указал на свои часы. Нужно рано вставать.
Она закатила глаза: "Слабый предлог".
Я смотрел на нее, и в душе моей что-то шевельнулось. Какой-то трепет волнения. Сознание, что, если бы я захотел близости, она пошла бы мне навстречу. Она явно желала, чтобы меня больше ничто не удерживало.
Порой я стремился вновь почувствовать себя нужным, но бывали и другие дни, когда не хватало сил выходить из-за этой прозрачной стены. Хотелось оставаться внутри. Под защитой тепла и привычности моих чувств к Деррин. Даже теперь я разрывался между этими двумя желаниями. Пытался жить дальше, дать себе волю, но опасался последствий. Того, что случится утром, когда я проснусь рядом с женщиной и обнаружу не ту, которую любил в течение четырнадцати лет.
8
На другой день, заменив разбитое стекло машины, я отправился по библиотечному следу, полученному от Мэри, и сразу же оказался в тупике. Если даже Алекс заходил в здание, когда Мэри шла за ним, то не за книгами. Мэри сказала, что это произошло около шести часов, но их компьютеры не зафиксировали выдачу книг в те пятнадцать минут, пока он там был. Возвратясь в кабинет, я связался с бристольской компанией, где он работал. Это тоже не принесло результатов: я словно бы обращался к людям, говорящим на другом языке. Начальник Алекса плохо его помнил. Двое коллег смогли лишь смутно описать, что он за человек.
Затем я позвонил друзьям, вместе с которыми он жил. Мэри сказала, что после исчезновения Алекса какое-то время поддерживала контакт с одним из них, Джоном, и, насколько ей известно, они все еще живут там. Она оказалась права. Их было трое. Когда я позвонил, Джон находился на работе. Саймон давно съехал. А третий, Джефф, сидел дома, но, как и все остальные, не представлял, что случилось с Алексом.
- Могу я связаться с двумя другими? - спросил я.
- Ну, я дам вам служебный адрес Джона, - ответил он. - А вот Саймона вы вряд ли найдете.
- Почему?
- Он… исчез.
- Исчез?
- У него были проблемы.
- Какого рода?
Пауза.
- В основном наркотики.
- Он исчез примерно в то же время, что и Алекс?
- Нет. Немного позже.
- Как думаете, мог Саймон за ним последовать?
- Сомневаюсь, - сказал Джефф. - Алекс под конец не ладил с Саймоном. Никто из нас с ним не ладил. Саймон в последние месяцы сильно изменился. Он… словом, набросился на Кэт как-то вечером, когда был под кайфом. Алекс так и не простил ему этого.
Я положил трубку и повернулся в кресле. На полке, среди фотографий пропавших без вести, была начерченная карта пляжа.
Возможность выбора значительно сузилась.
Пять часов спустя, когда я въехал в Корнуолл, началась зима, краски поздней осени сменились светлым лоскутным одеялом, накрывшим поля и городки. Милях в сорока от Каркондрока я остановился у кафе и съел поздний обед. Послеполуденный ветерок медленно вращал ветряки в Делаболе.
Сам Каркондрок представлял собой затейливый участок дороги с магазинами по обеим сторонам и домами на холмах. Его окаймлял Атлантический океан и нечеткие очертания островов Силли. Пляж шел параллельно главной улице, а шоссе выходило из деревни и тянулось вдоль утеса. Чем выше поднималось шоссе, тем больше были дома - и тем лучше обзор. Внизу, у подножия утеса, пляж в конце концов исчезал, сменялся прибойными пещерами, напоминавшими жемчужины, нанизанные на береговую линию.
Между пляжем и деревней я нашел автостоянку, а затем отправился в самый большой магазин - бакалейный - и показал там фотографию Алекса. Его никто не знал. В конце главной улицы, где дорога поднималась к утесу, стоял старый деревянный сарай. За ним пивная и красивая церковь с увитыми плющом стенами. Все несло на себе отпечаток старины: посеревшие от возраста своды, неровные окна под шиферными крышами. Понятно, почему Кэти с Алексом любили это место. Мили безлюдного пляжа. Рокот моря. Дома, похожие на крупинки мела среди кустарника на склонах холмов.
Я достал карту скрытой пещеры, которую начертила мне Кэти, и пошел по дороге, полого поднимавшейся по утесу. Поднялся до его середины, наклонился над краем и увидел ее. В двухстах футах внизу был правильный полукруг песчаного пляжа, окруженный с трех сторон высокими скалами, а с четвертой океаном. У берега пенились волны.
Добраться туда можно было только на лодке. Деревянный сарай оказался пунктом проката. Когда я подошел к нему, начинало темнеть и работавший там старик собирался уходить. На воде покачивались четыре привязанные к причалу лодки.
- Я не слишком поздно?
Старик повернулся и взглянул на меня:
- А?
- Мне нужна лодка на час.
- Уже темно, - сказал старик.
- Почти темно.
Он покачал головой:
- Темно.
Я оглядел его. Рубашка в красно-зеленую клетку, розовато-лиловые подтяжки поддерживают мешковатые синие брюки; желтые сапоги с засохшей грязью; неровная седая бородка.
- Сколько? - спросил я.
- Чего сколько?
- Сколько за час?
- Ты что, глухой?
- Простите, не понял.
Он выдержал паузу и прищурился:
- Злишь меня, сынок?
- Послушайте, - заговорил я. - Уплачу вам по двойному тарифу. Мне очень нужна одна из этих лодок. И фонарик, если у вас есть. Верну все к семи часам.
Старик поджал губы, подумал, потом повернулся и отпер сарай.
Путь до пещеры занял у меня двадцать минут. Я вытащил лодку подальше от прилива на песчаный берег. Пещера была маленькой, шириной примерно двадцать футов, ее стены терялись в вышине. Я включил фонарик и повел лучом слева направо. В глубине высились груды камней. Одни осыпались со свода. Другие принесло водой. Подойдя поближе, я увидел камень в форме наконечника стрелы, о котором говорила Кэти. Он накренился, но все-таки смотрел вверх. У основания черной краской был нарисован крохотный крестик. Я опустился на колени, взял фонарик в зубы и начал копать.
Коробка находилась на глубине примерно в фут. Дно ее касалось воды, бока испещрили пятнышки ржавчины. Кэти завернула содержимое в толстый матовый пластик. Я попробовал разорвать обертку пальцами, но не смог, поэтому достал перочинный нож и разрезал. Внутри оказались пачка фотографий, письмо и поздравительная открытка, стянутая резинкой.
Я положил фонарик на колени и в конусе света стал перебирать фотографии. На одних они были вдвоем, на других только Кэти или Алекс. Я обратил внимание на снимок Кэти с короткой стрижкой. Значит, фотографировал не Алекс, а кто-то другой, после его исчезновения. Я перевернул карточку, на обороте Кэти написала: "После твоего ухода я подстриглась…" Потом я обнаружил, что все фотографии имеют надписи.
Я поднял фонарик и развернул письмо. Оно было датировано восьмым января, без указания года, и все еще пахло духами.
Не знаю, почему ты уехал, - писала Кэти. - Ничто из твоих слов и действий не наводило меня на мысль, что однажды ты бросишь все и уйдешь. Если вернешься, я буду ценить тебя, как всегда. Буду любить тебя, как всегда. И все же останется сомнение, которого не было раньше, мучительное чувство, что если я стану очень близкой тебе, если буду выказывать слишком большую преданность, однажды утром ты встанешь и уйдешь.
Я не хочу больше ошибаться.
Я взглянул на часы. Почти половина седьмого. Вдали прогремел гром. Я сложил письмо, вернул все обратно в коробку и, прихватив ее с собой, сел в лодку и стал грести обратно к деревне.
9
Я выехал из Каркондрока и, проехав мили три по извилистой прибрежной дороге, нашел место для остановки. Это было красивое здание из серого камня, обращенное фасадом к океану и руинам старых оловянных рудников. Приняв душ, я отправился поужинать и в конце концов нашел пивную, где подавали горячую еду и холодное пиво. Коробку я взял с собой и сел за столик в углу, подальше от остальных посетителей. Выбор ограничивался тремя блюдами: пирог с мясом и почками, пирог с мясом и элем и пирог с мясом. К счастью, я не вегетарианец. Дожидаясь еды, я открыл коробку и разложил ее содержимое на столе.
Первым делом я взял поздравительную открытку. Последний контакт Кэти с Алексом. Кэти сохранила ее в превосходном состоянии. Открытка лежала в конверте, вскрытом ножом поверху, чтобы избежать повреждений.
Поздравление выглядело самодельным, но сделанным отнюдь не дилетантом: искусно изображенный в центре медведь держал в лапах букет роз. Над ним был прямоугольник с тисненной золотом надписью "С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!" и наклейка из фольги в виде воздушного шара. Я перевернул открытку. В центре стояла надпись: "Изготовитель Анджела Ратледж". Раскрыл ее. Внутри было всего восемь слов: "С днем рождения, Кэт. Я люблю тебя… Алекс".
Закрыв открытку, я стал разглядывать конверт. Мое внимание привлек адрес с внутренней стороны клапана: "Лондон, Гровер-плейс, 215, церковь Святого Иоанна Предтечи". Я записал его и обратился к фотографиям.
В них существовала определенная последовательность. Начиналась она со снимков Кэти и Алекса, когда они только стали встречаться, и заканчивалась двумя отдельными портретами каждого, уже ставшего старше, ступившего в другую стадию жизни. Я поставил фотографии рядом - карточку Кэти обычного формата шесть на четыре и полароидный снимок Алекса. Перевернув их, я заметил еще кое-что: надписи, сделанные разными почерками.
- Не возражаете, если я присяду?
Я поднял взгляд.
Один из местных жителей смотрел на меня, положив руку на спинку стула у соседнего столика. В тусклом свете я не мог рассмотреть его. Он был хорошо сложен, возраст, очевидно, приближался к пятидесяти.
Я осмотрелся. Свободные столики и стулья были повсюду. Он тоже оглядел пивную, но желания уйти не выказал. А снова повернувшись ко мне, бросил взгляд на фотографии. Я положил их обратно в коробку вместе с письмом и открыткой.
- Нисколько, - ответил я, приглашающе указав на столик. - Присаживайтесь.
Он благодарно кивнул и сел, поставив перед собой кружку пива. Минуты через две хозяйка пивной принесла мне еду. Принявшись за нее, я понял, что ощущаю лишь мощный запах его лосьона после бритья.
- Вы здесь по делу? - спросил этот человек.
- В некотором роде.
- Звучит загадочно.
Я пожал плечами.
- Ну, и где она живет?
Я удивленно посмотрел на него.
- Ваша зазноба на стороне.
Он засмеялся, найдя это забавным.
Я вежливо улыбнулся, но не ответил, надеясь, что чем меньше буду говорить, тем быстрее он уйдет.
- Просто хочу поболтать с вами, - пояснил он, проводя пальцем по краю кружки. Рукав сполз вниз, и я увидел татуировку - надпись, от времени ставшую неразборчивой. - Скучное место, чтобы приезжать сюда для работы.
- Можно найти и похуже.
- Если только летом, - сказал он. - Но зимой здесь настоящий мавзолей. Если убрать отсюда туристов, остается лишь несколько почти пустых забегаловок, где можно поболтать. Хотите узнать мою теорию? - Он умолк, но ненадолго. - Если перестрелять всех корнуолльцев в этом графстве, никто и не заметит, пока не откроются стоянки для автофургонов.