Хоуп наблюдала за Салли, разгадывавшей кроссворд в номере "Нью-Йорк таймс", прибереженном с прошлого воскресенья. Она всегда работала ручкой, а не карандашом и постукивала ею по зубам, постепенно заполняя клетки кроссворда буквами. Стояла тишина - она стала привычной атмосферой в их доме, подумала Хоуп. Глядя на Салли, она задавалась вопросом, что именно заставляет ее чувствовать себя такой несчастной.
- Салли, тебе не кажется, что нам следует поговорить об этом парне, который, похоже, неотвязно преследует Эшли?
Салли подняла голову. Она как раз собиралась написать "Гейси" в седьмом слове по горизонтали, где требовалось назвать имя убийцы-клоуна.
- Не вижу, о чем тут говорить, - ответила она, помолчав. - Я думаю, Скотт вместе с Эшли уладят это дело, позвонят нам и скажут, что инцидент исчерпан. Finita la comedia. Жизнь продолжается. Жаль только, что мы потеряли на этом пять тысяч.
- Ты не боишься, что этот парень может оказаться гораздо опаснее, чем нам представляется?
- Неприятный тип, что и говорить, - пожала плечами Салли. - Но у Скотта есть опыт общения с самыми разными студентами, так что, полагаю, он справится и с этим.
Хоуп очень старательно сформулировала свой следующий вопрос:
- Разве в твоей практике участия в бракоразводных процессах и в улаживании семейных неурядиц часто удается так легко откупиться?
Вопрос был скорее риторическим: Салли не раз жаловалась ей на твердолобость и несговорчивость клиентов.
- Я считаю, - ответила Салли размеренным тоном, жутко раздражавшим Хоуп, - что нам следует подождать и посмотреть, как будут развиваться события. Какой смысл биться над проблемой, если мы даже не уверены, существует она или нет?
Но Хоуп уже понесло. Она сердито помотала головой.
- Это предельно тупая позиция - не видеть дальше своего носа! - выпалила она, чуть повысив голос. - Мы не уверены, что грянет буря, так зачем запасаться едой, свечами и батарейками? Мы не уверены, что подхватим грипп, так зачем делать прививки?
Салли отложила кроссворд.
- О’кей, - сказала она, тоже начиная раздражаться, - какими именно батарейками ты предлагаешь запасаться и какие делать прививки?
Хоуп посмотрела на давнюю подругу и подумала, как плохо она, в сущности, знает и Салли, и саму себя. А ведь они столько лет вместе! В нынешнем мире понятие нормы допускает множество толкований, и Хоуп иногда казалось, что все бродят по минному полю.
- Ты и сама знаешь, что у меня нет ответа на этот вопрос, - медленно проговорила она. - Просто мне кажется, что мы должны сделать что-то, а не сидеть и ждать, пока позвонит Скотт и скажет, что порядок восстановлен. Я, кстати, нисколько не верю, что это произойдет, и не считаю, что мы этого заслуживаем.
- В каком смысле - заслуживаем?
- Порассуждай об этом сама, пока будешь разгадывать кроссворд, а я почитаю книжку. - Хоуп тяжело вздохнула, думая, что Салли следовало бы поломать голову над куда более сложным кроссвордом, нежели тот, что в "Таймсе".
Салли кивнула и вернулась к своей газете. Ей хотелось сказать Хоуп что-нибудь ласковое, успокоить ее, разрядить напряженную атмосферу, но в этот момент она увидела, что слово номер три по вертикали должно служить ответом на вопрос: "Что воспевала богиня?" - и вспомнила начало гомеровской "Илиады": "Гнев, богиня, воспой Ахиллеса…" Поскольку слово состояло из четырех букв и третьей было "е", она без колебаний написала "гнев".
Скотт сел на диванчик рядом с О’Коннелом, заперев его в углу кабинки, как и планировалось. Это был ближний бой. Как раз в этот момент к ним подошла официантка с меню.
- Мы сделаем заказ через несколько минут, - сказал ей Скотт.
- Принесите мне пива, - распорядился О’Коннел и повернулся к Скотту. - Первый раунд за вами. - Затем он обратился к Эшли: - Ты приготовила мне сегодня целую кучу сюрпризов. Тебе не кажется, что это касается только нас двоих?
- Я пыталась объяснить тебе свою позицию, но ты не слушаешь.
- И ты решила привлечь отца… - Парень снова повернулся к Скотту. - Странно. А с какой именно целью?
Вопрос был обращен к Эшли, но ответил Скотт:
- Я здесь для того, чтобы вам было легче понять, что если она говорит, что между вами все кончено, то, значит, все кончено.
О’Коннел еще раз внимательно оглядел Скотта:
- Силу вы не применяете. Убедить меня не пытаетесь. Так как же вы собираетесь поступить, профессор? Что у вас на уме?
- Я хочу сказать, что пора оставить Эшли в покое. Займитесь своими делами, а у нее и без вас забот невпроворот. Она работает и учится. У нее нет времени завязывать длительные отношения и уж тем более такие, на которые вы намекаете. Так что моя цель - помочь вам осознать это.
О’Коннел был, похоже, ничуть не обескуражен этими словами:
- Почему вы считаете, что наши отношения - это ваше дело?
- Это стало моим делом, так как вы не желаете прислушаться к тому, что говорит Эшли.
- Может быть, и так, - улыбнулся О’Коннел, - а может быть, и нет.
Официантка принесла ему пиво, он залпом выпил половину и опять ухмыльнулся:
- С какой стати, профессор, вы убеждаете меня отказаться от Эшли? Откуда вы знаете, что мы не подходим друг другу? Что вы вообще обо мне знаете? Абсолютно ничего. Может быть, я на вид и не соответствую тому идеалу, который вы для нее выбрали. Я, конечно, не какая-нибудь важная шишка с гарвардским дипломом и на "БМВ" не разъезжаю, если вы об этом, но я очень много чего умею, и Эшли мог бы попасться кто-нибудь гораздо хуже. А то, что я не вашего круга, ни черта, по-моему, не значит.
Скотт не знал, что на это ответить. О’Коннел повернул разговор в направлении, которого он не ожидал.
- Мне вовсе ни к чему знать вас, - сказал он. - Все, что я хочу, - чтобы вы оставили мою дочь в покое. И я готов сделать все, что потребуется, чтобы вы поняли это.
- Я что-то сомневаюсь, - ответил О’Коннел, помолчав. - Все, что потребуется? По-моему, это не может быть правдой.
- Назовите цену, - произнес Скотт холодно.
- Цену?
- Не делайте вид, что не понимаете меня. Назовите цену.
- Вы хотите, чтобы я оценил в деньгах свои чувства к Эшли?
- Перестаньте валять дурака, - бросил Скотт. Ухмылка О’Коннела и его небрежный тон выводили его из себя.
- Я никак не могу этого сделать. И ваши деньги мне не нужны.
Скотт достал из кармана белый конверт с деньгами.
- Что это? - спросил О’Коннел.
- Пять тысяч долларов. За обещание, что вы оставите Эшли навсегда.
- Вы хотите дать их мне?
- Да.
- Я ведь ничего не говорил о деньгах, верно?
- Верно.
- То есть вы даете их мне без всяких просьб и вымогательств с моей стороны.
- Да, в обмен на ваше обещание.
- Я никогда не просил у тебя денег, правда? - обратился О’Коннел к Эшли.
Та покачала головой.
- Я не слышу ответа.
- Нет, ты никогда не просил у меня денег.
О’Коннел взял в руки конверт:
- Значит, если я возьму деньги, это будет подарок от вас, верно?
- В обмен на ваше слово, - сказал Скотт.
- Хорошо, - улыбнулся О’Коннел, держа конверт в руках. - Мне не нужны ваши деньги, но я даю слово.
- Что вы оставите Эшли в покое? Не будете с ней общаться, следить за ней и беспокоить ее?
- Это то, чего вы хотите?
- Да.
Помолчав, О’Коннел спросил:
- Значит, все получают то, что хотят, да?
- Да.
- Кроме меня. - Он, прищурившись, посмотрел на Эшли с таким ледяным выражением, что она даже не могла до конца его понять. Пронзительный взгляд сопровождался широкой беспечной улыбкой, но Эшли показалось, что холоднее этой улыбки она ничего в жизни не видела. - Значит, поездка была не напрасной, профессор?
Скотт ничего не ответил. Он был готов к тому, что О’Коннел швырнет деньги на стол или ему в лицо, и напрягся, стараясь держать себя в руках.
Но молодой человек не стал делать театральных жестов. Он вновь повернулся к Эшли и буквально впился в нее взглядом, так что она невольно поежилась.
- Знаешь, что пели "Битлз", когда твой отец был молодым?
Она покачала головой.
- "За деньги любовь не купишь".
Не спуская глаз с Эшли, он сунул в карман конверт с деньгами, совершенно сбив их с толку, и произнес:
- Ладно, профессор, выпускайте меня. Думаю, на обед я все-таки не останусь, но за пиво спасибо.
Скотт поднялся, и О’Коннел проворно выбрался из кабинки и, встав в проходе, снова выразительно посмотрел на Эшли. Затем, усмехнувшись, резко повернулся и быстро вышел из ресторана.
Они молчали почти целую минуту.
- И как это понять? - спросила Эшли.
Скотт не ответил. Он не знал, что и подумать. В это время к ним подошла официантка.
- Значит, обед на двоих? - спросила она, вручив им меню.
Около дома Эшли ночные тени перемежались с отдельными лучами света, исходившими от уличных фонарей и безуспешно пытавшимися бороться со сгущавшейся осенней темнотой. Припарковаться было негде, так что Скотт остановил свой "порше" около пожарного крана. Не выключая двигателя, он повернулся к дочери:
- Возможно, тебе имеет смысл уехать на несколько дней куда-нибудь на запад, пока мы не убедимся, что этот парень верен своему слову. Можешь провести пару дней у меня, потом пару дней у матери. Пускай время и расстояние поработают на тебя.
- Но почему я должна куда-то бежать и прятаться? - возмутилась Эшли. - У меня занятия, работа.
- Я понимаю. Но лучше избыток осторожности, чем ее недостаток.
- Это черт знает что! Просто черт знает что!
- Да, конечно. Но, радость моя, я не могу предложить ничего другого.
Эшли вздохнула, затем с улыбкой повернулась к отцу:
- Просто он немного выбил меня из колеи. Все утрясется, пап. Парни вроде него на поверку оказываются трусами. Он пыжился, разглагольствуя о деньгах, но на самом деле ты поставил его на место. Выпьет с приятелями, обзовет меня по-всякому и пойдет своей дорогой. Все это, конечно, неприятно, и деньги ты потерял…
- Совершенно непонятное поведение, - отозвался Скотт. - Сказал, что деньги ему не нужны, и сунул их в карман. Можно подумать, что он тайком записывал разговор на магнитофон. Говорил одно, а делал другое. Противно.
- Будем надеяться, что все позади.
- Да. Слушай, вот тебе наставление. Если он опять появится на горизонте, подаст хоть какой-то знак - тут же звони кому-нибудь из нас: матери, Хоуп или мне. Сразу же, в любое время дня или ночи, поняла? Малейшее подозрение, что он следит за тобой, звонит, пишет или просто наблюдает, - и ты звонишь нам. Даже если у тебя возникнет какое-то неприятное ощущение - ты звонишь. Договорились?
- Да. Послушай, пап, он ведь напугал меня, помимо всего прочего. Я не пытаюсь храбриться. Я просто хочу, чтобы жизнь вернулась в нормальное русло, пусть она и не была у меня идеальной.
Она снова вздохнула, расстегнула ремень безопасности и достала из сумки ключи от квартиры.
- Подняться с тобой?
- Не стоит. Просто подожди, пока я не зайду к себе, если не возражаешь.
- Радость моя, я не собираюсь возражать против чего бы то ни было. Я только хочу, чтобы ты была счастлива. Я хочу забыть об этом деле и о Майкле О’Коннеле, хочу, чтобы ты защитила диссертацию по истории искусства и стала бы жить в свое удовольствие. И твоя мама хочет того же. И так оно и будет, поверь мне. Пройдет немного времени, ты встретишь какого-нибудь замечательного парня, а этот эпизод промелькнет как крошечная вспышка и навсегда останется в прошлом. Ты о нем и не вспомнишь.
- Ну да, крошечный ночной кошмарик. - Она наклонилась к отцу и чмокнула его в щеку. - Спасибо, папа. За то, что ты приехал, помог, и просто… не знаю… просто за то, что ты - это ты.
Слышать это было исключительно приятно, но он покачал головой:
- Я-то, в отличие от тебя, ничего особенного собой не представляю.
Эшли вылезла из машины, и Скотт напутствовал ее:
- Спи спокойно и позвони нам завтра на всякий случай, чтобы мы знали, что все в порядке.
Дочь кивнула, а у Скотта вдруг мелькнула мысль, зародившаяся в каком-то темном уголке его сознания. Он импульсивно сказал:
- Знаешь, Эшли, я хочу спросить тебя одну вещь.
Эшли, уже закрывавшая дверь, вернулась к машине:
- Какую?
- Ты говорила О’Коннелу что-нибудь обо мне или о матери?
- Н-нет, - ответила она не очень уверенно.
- Может быть, что-нибудь рассказывала ему во время того, первого свидания?
- Нет-нет, - покачала она головой. - А что?
- Да нет, ничего, я просто так спрашиваю. Иди к себе и позвони завтра.
Улыбнувшись, Эшли откинула волосы со лба и кивнула. Скотт сказал ей с улыбкой:
- Я долечу до дому за пару минут. Сегодня у всех полицейских выходной.
- Надеюсь, папа, ты никогда не повзрослеешь. Это было бы грустно.
Девушка взбежала по ступенькам, открыла наружную дверь, затем внутреннюю и помахала Скотту на прощание. Убедившись, что она поднимается по лестнице, он включил зажигание и выехал из-под пожарного крана, размышляя о том, откуда О’Коннелу известно, что он профессор.
* * *
- Итак, они успокоились?
- Да. Более или менее. Конечно, они не прыгали от восторга, как человек, чудом спасшийся от смерти, но в тот момент испытывали вполне понятное облегчение. Некоторые неясности и тревоги еще оставались, но в целом они успокоились.
- И напрасно?
- Стала бы я вам рассказывать эту историю, если бы это был конец? Заплатили пять тысяч баксов - и на этом все, не поминайте лихом?
- Ну да, понятно.
- Я ведь уже говорила, что это история о смерти.
Мне нечего было на это сказать. Подняв голову, она посмотрела в окно, и солнце четко высветило ее профиль.
- Вас не удивляет, - спросила она медленно, - как легко все в жизни человека может разом перевернуться с ног на голову? А что может послужить нам защитой от этого? Религиозный фанатик скажет - вера, академик - знание. Врач, наверное, выберет умение и мастерство, полицейский - девятимиллиметровый полуавтоматический пистолет, а политик, скорее всего, - закон. Но на что же все-таки нам опереться?
- Я полагаю, вы не ждете от меня ответа на этот вопрос?
Откинув голову назад, она рассмеялась:
- Нет, конечно нет. По крайней мере, пока не жду. Эшли, разумеется, тоже не знала ответа.
15
Три кляузы
В последовавшие за этим дни каждому из них пришлось пережить крупные неприятности, словно какая-то серая туча разом накрыла их всех. Скотт прокручивал в уме встречу с О’Коннелом, и ему то представлялось, что разговор ничего не дал, то, напротив, казалось, что проблема решена.
Он потребовал, чтобы дочь ежедневно подтверждала ему, что с ней все в порядке, так что они стали созваниваться по телефону каждый вечер. Эшли, несмотря на свое обостренное стремление к независимости, не возражала против этого. Между нею и матерью существовала точно такая же договоренность, но Скотт об этом не знал.
Салли вдруг показалось, что все в ее жизни пошло наперекосяк, словно зашатались все ее жизненные устои, не считая Эшли, но даже и эта опора была теперь под угрозой. Она сама понимала, что ежевечерние разговоры с дочерью вызваны желанием не только убедиться, что у той все хорошо, но и самой обрести уверенность. А инцидент с О’Коннелом, говорила она себе, это всего лишь одна из маленьких неприятностей, с какими рано или поздно приходится сталкиваться всем молодым людям.
Гораздо больше Салли тревожило, во-первых, то, что в последнее время она стала крайне неудовлетворительно работать у себя в конторе, а во-вторых, растущая напряженность в отношениях с Хоуп. Что-то явно было не так, но она не могла заставить себя сосредоточиться на этом. Вместо этого она пыталась заглушить эту тревогу работой, однако занималась делами рассеянно и беспорядочно и в результате слишком долго и скрупулезно возилась с незначительными вопросами в одних делах, не уделяя достаточного внимания более серьезным проблемам в других.
Хоуп же почти не имела сведений о том, что происходит с Эшли. Салли отделывалась лишь общими замечаниями, позвонить Скотту Хоуп не могла и впервые за все годы чувствовала себя не вправе звонить Эшли. Она погрузилась в работу с командой, готовя ее для серии решающих встреч, а также консультировала школьников, столкнувшихся с теми или иными проблемами. У нее было ощущение, что она ступает по осколкам битого стекла.
Хоуп была удивлена, получив срочное послание от старшего преподавателя-воспитателя школы. Записка была загадочно-лаконичной: "Зайдите ко мне в кабинет ровно в 14.00".
Она торопливо шла к старшему преподавателю по территории школы под синевато-свинцовым небом, по которому проносились легкие клочковатые облака. В воздухе чувствовался сердитый предзимний холод. Кабинет старшего преподавателя-воспитателя находился в главном административном корпусе, представлявшем собой перестроенное викторианское здание белого цвета, с массивными деревянными дверями и большим камином в вестибюле, в котором горело бревно. Студенты посещали этот корпус только в случае крупных неприятностей.
Хоуп поднялась на третий этаж, кивая по пути знакомым сотрудникам, и подошла к маленькому кабинету воспитателя Митчелла. Он был заслуженным ветераном школы и продолжал преподавать латынь и древнегреческий, хотя их популярность среди школьников стремительно падала.
- Вы хотели меня видеть, Стивен? - спросила Хоуп, приоткрыв дверь и просунув в щель голову.
За все годы работы в школе она разговаривала с Митчеллом раз десять, а то и меньше. Им случалось работать вместе в одной-двух административных комиссиях, и Хоуп знала, что он посещал время от времени решающие игры с участием ее команды, хотя в целом предпочитал мужской футбол. Она считала его забавным стариканом типа мистера Чипса, не склонным судить других, а для нее это было определяющим в отношениях с людьми. Если они принимали ее такой, какая она есть, то и она была готова мириться почти с любыми их недостатками. Эта позиция вытекала из ее "альтернативного образа жизни", как было принято выражаться в здешних краях. Хоуп не нравилось это выражение, которое, по ее мнению, было начисто лишено всякого жизненного тепла.
- А, Хоуп! Да-да-да, заходите, пожалуйста.