Так что, если быть до конца честной, не является ли провинциализм лишь поводом, чтобы не думать о главном? На самом деле главное, что ее беспокоило, это - сможет ли она пробиться на общенациональные программы.
Достаточно ли она хороша для этого?
Или, что ближе к правде, что достаточно хороша и сможет. Но сама все испортит. Вернется к своим старым привычкам, несущим лишь разрушение. Сама себе навредит, потому что не заслужила подобной удачи.
Она отложила журнал и снова повернулась к иллюминатору.
* * *
После официальной встречи ее отвезли в прекрасный ресторан в Малибу под названием "У Джеффри". Как ей сказали, это было одно из тех мест в Голливуде, где постоянно проходят самые различные сборища. Ресторан находился прямо на берегу Тихого океана. Они сидели на свежем воздухе за столиком на шестерых среди ваз, наполненных цветами с пьянящим ароматом. Тепло от обогревателей, установленных на специальных стойках, смешивалось с дуновением солоноватого бриза.
Линн сидела между Вики Белински, вице-президентом национального синдиката КТВ, и Леном Холмсом, вице-президентом по подбору программ. Днем они провели три часа в тиши кабинетов в обманчиво непринужденной беседе, в ходе которой из Линн вытянули все даже самые маленькие мысли, связанные с ее пониманием системы телевидения, все ее идеи будущих программ. Ее происхождение. Круг общения. Прямые вопросы, косвенные вопросы, вопросы, не требующие ответа. Вики часто и громко смеялась, Лен был более сдержан.
Она не готовилась к этому разговору, хотя Кара пыталась подготовить ее. Домашние заготовки ответов могли стать ошибкой. Ее непосредственность - вот что их интересовало, и другого способа продемонстрировать им это не было.
Но она безумно устала. Даже этот дружеский ужин был утомителен. Основной раунд был закончен, но пять человек продолжали оценивать ее достоинства, все еще высчитывая для себя надежность своих капиталовложений… Вряд ли это можно было назвать дружеской вечеринкой.
Вики передала ей корзинку с хлебом. Серебристо-розовая корзинка была покрыта лаком; кусочки овсяного хлеба с золотистой корочкой были завернуты в теплые салфетки. Аромат хлеба неожиданно вывел ее из состояния безразличия и усталости, и она почувствовала, что голодна. Она взяла большой кусок и намазала его маслом.
Внизу шумел прибой; вокруг обогревателей клубился легкий туман. Еда принесла ей легкое расслабление. И она почувствовала себя лучше, ощутила в себе способность радоваться тому, что происходило с ней.
Потому что ей было чему радоваться. Она знала, что блестяще выдержала предыдущие испытания и что продолжала выдерживать те, которые предлагались ей сейчас. КТВ, один из самых значительных синдикатов сети общенационального вещания, был кровно заинтересован в том, чтобы заполучить ее шоу. В том, чтобы сделать из нее Опру или Салли Джесси.
Сделать Линн Марчетт, единственную и неповторимую.
С этой мыслью она проглотила остатки хлеба и взяла еще один кусок.
* * *
В холодный вечер девять лет назад она также держала в руке хлеб. Но тот хлеб не был ни теплым, ни мягким. Это был кусок белого хлеба, густо намазанный майонезом и соусом из тунца.
Ее квартира состояла из двух маленьких комнат над пиццерией на Хантингтон-авеню. Она стоила 280 долларов в месяц, что было достаточно дорого при ее зарплате координатора эфира в шоу Карла Кьюсака на Ви-Би-Эйч-Джей радио. Несмотря на грабительски низкую оплату, она очень хотела получить эту работу, так как все знали, что Карл умел открывать дорогу к эфиру своим помощникам. Для Линн, мечтавшей стать ведущей шоу и которую никто в Бостоне не знал, эта работа была волшебной находкой.
Правда, мало кто знал, что за свою помощь Карл требовал немалую цену. Никто не выносил сор из избы, поэтому для многих оставалось неизвестным, что доставляло удовольствие в жизни этому человеку. А Карл Кьюсак любил злиться, бушевать и унижать людей. Он изводил своих сотрудников, заманивая в расставленные им же ловушки.
Тем не менее, Линн сумела поладить с ним, реагируя на его выпады молчанием или спокойным видом, ясными и четкими ответами. Она еще не стала "Жертвой Дня" - но и не получила доступа к хорошей самостоятельной работе. Потому что она еще окончательно не разобралась в том, как надо реагировать - плакать, дрожать и сжиматься в комок по воле этого дракона, - а значит, еще не заслужила достойной награды.
В тот январский вечер она приехала на работу от зубного врача со щекой, раздутой после удаления зуба. Врач настаивал на том, чтобы она поехала домой и легла, приложив пузырь со льдом, но она не могла этого сделать. На оплату лечения, которое она так долго откладывала, ушли все деньги, в том числе большая часть денег из платы за квартиру в этом месяце. А Карл не платил, если тебя не было на месте.
- Что это ты сделала: проглотила половину бурундука? - Этими словами встретил ее Карл. Его бесстрастные остроты стали одной из причин его успеха у журналистов и слушателей.
- Я была у зубного врача, - ответила Линн, стараясь говорить, как можно четче, хотя ей казалось, что кто-то подложил ей под язык куриное яйцо.
Карл поднял брови.
- Со мной все в порядке, - сказала Линн, прежде чем он успел спросить, что она здесь делает.
Это было ошибкой.
- Меня совершенно не интересует твое состояние.
* * *
Линн согласно кивнула, опустив глаза и внимательно рассматривая отпечатанные коммерческие сообщения, разложенные на столе ассистента.
- Да? Карл наклонился. - Что значит твое "да"? Это ответ на какой вопрос, позвольте спросить?
Линн подняла глаза. Его глаза с постоянно, словно от шампуня, воспаленными белками были широко открыты и смотрели на нее не мигая.
- Я только подтвердила то, что вы сказали.
Она говорила не очень разборчиво; слово "подтвердила" получилось у нее без одного из слогов. Да еще начало ослабевать действие новокаина, от чего боль в верхней челюсти усилилась.
- Читай наизусть вводную часть конституции, - сказал Карл.
Линн нахмурилась:
- Простите?
Карл наклонился к ней.
- Мы… люди, - растягивая слова, произнес Карл. - Продолжай. "Мы… люди…".
- Я не могу.
- Не знаешь текста? Есть более легкий - Геттисбергское обращение "Восемьдесят семь лет тому назад…" Продолжи это, пожалуйста.
- Вы хотите, чтобы я прочла Геттисбергское обращение?
- Именно так, - ответил Карл с наигранной покорностью.
Линн пощупала дыру от зуба языком и поморщилась от боли. Боль постепенно распространялась на всю правую сторону головы. Она очень хорошо знала эти головные боли, толчком для которых служила боль в зубах.
Она посмотрела на Карла и решила, что единственным спасением будет ее попытка прочитать Обращение.
- Восемьдесят семь лет тому назад… наши отцы ступили на этот кон… кон…
- "Кон-ти-нент".
Линн постаралась уклониться от его пристального взгляда.
- "…новая нация, получившая свободу и…".
Ей пришлось остановиться, чтобы перевести дыхание и немного отдохнуть. Во время чтения ее щека постоянно прикасалась к тому месту, где недавно был зуб, и это причиняло ей сильную боль.
- "… посвя… посвятившая себя…"
Карл стукнул кулаком по столу.
- Убирайся.
- Что? Нет, пожалуйста…
- Как ты смеешь навязываться ко мне в программу, когда ты еще хуже, чем бесполезна? Мне нужен координатор эфира, приносящий пользу делу, а не шепелявящая, бормочущая идиотка. Это непостижимо. Из-за тебя я в последнюю минуту перед эфиром остался с неполным составом.
- Я могу работать. Я…
- Убирайся, я сказал. И забери свои шмотки. Ты больше у меня не работаешь. - Он повернулся и зашагал прочь.
Линн всхлипнула. Она бросилась за Карлом и схватила его за рукав.
- Пожалуйста. Мне нужна эта работа. Я только приму еще немного экседрина.
- Надо же! - выдохнул он ей прямо в лицо. - Тебе нужна работа? Может я еще должен дать тебе центральную роль в какой-нибудь сверхпопулярной программе? - Он поднял руку, словно хотел ударить ее, но только стукнул с шумом по стене. - Что тебе нужно на самом деле - это хороший урок, но мне его тебе преподать некогда - я должен найти другого координатора эфира, чтобы начать передачу. - Он еще раз ударил по стене. - Когда будешь уходить, можешь дверью не хлопать. Ты никогда не сможешь наделать больше шума, чем я.
Мел Медофф, директор программы, еще не ушел из офиса. Он выслушал начало истории Линн, закатил к потолку свои темные понимающие глаза и потащил ее вниз в кафе напротив радиостанции.
Несмотря на пульсирующую боль во рту, природа брала свое, и Линн почувствовала себя голодной. Она проглотила мясную похлебку и большую часть сэндвича с тунцом, в то время как Мел учил ее жить.
- Станция не нанимает, не увольняет, не оплачивает людей Карла. Сама знаешь. Ты права, он - колючий. Но я не могу вмешаться.
- А на станции нет другого свободного места?
Мел покачал головой еще до того, как она успела закончить фразу.
- Карл разнесет все вдребезги, если мы возьмем тебя на работу. - Он развел руками. - Что я могу сказать? С тобой обошлись несправедливо. Но ты далеко не первая…
Она возвращалась домой с куском хлеба, завернутым в салфетку, - с тем, что осталось от ее еды; она не могла даже начать поиски новой работы, пока ее дикция не придет в норму. А ее кухонный шкаф был так же пуст, как и ее кошелек.
Одолжить денег было не у кого. Хозяева пиццерии находили ее гораздо менее привлекательной с тех пор, как она задолжала за квартиру, а Бубу в то время еще жил в Теннесси, стараясь из последних сил поддерживать в порядке то, что осталось от фермы родителей. Его успех в банковских делах был еще впереди.
Когда она засыпала, приложив лед ко лбу и выпив четыре таблетки экседрина, то ее последняя мысль была об иронии судьбы.
Ей уже хотелось съесть просто кусок хлеба, который должен был стать ее единственной едой на следующий день.
Бостон должен был стать началом ее карьеры; шоу Кьюсака, затем многие другие; ее должны были восхвалять и почитать как новую звезду…
Когда подали кофе, уже стемнело. Линн ощутила себя среди уличных огней, запаха цветов, теплых дуновений воздуха от обогревателей. После нескольких бокалов вина и изысканной калифорнийской кухни она чувствовала, что не может перестать улыбаться.
Между сидящими за ее столиком и соседним, где расположилась группа людей из рекламного агентства Лос-Анджелеса, завязался разговор. Двое сотрудников агентства были знакомы с одним из мужчин из синдиката. Линн отвлеклась от разговора, чтобы немного посмотреть на море. Она думала о том, что, возможно, вскоре подобные вечера станут для нее обычной повседневностью. Когда она снова повернулась к столу, Лен Холмс передавал ее шоколадный торт на соседний столик.
- Надеюсь, вы не возражаете? - спросил Лен. - А мы сможем попробовать их сливовый мусс.
Линн рассмеялась и взяла протянутую ей тарелку, попробовала пурпурную воздушную массу. Она была сказочна. Все сегодня было сказочно.
- Вкусно, а? - спросила ее миниатюрная женщина, похожая на кошечку, сидевшая за соседним столиком. - Пожалуйста, возьмите еще. Чем меньше будет на тарелке, когда она вернется ко мне, тем меньше я съем. Кстати, меня зовут Джоан.
- Линн. Вы занимаетесь тем, что сами себя истязаете. Мне это знакомо.
- Мы с вами одного поля ягоды!
- И вы тоже? - сказала Вики.
Линн передала ей мусс.
- Посмотрите, что мы делаем. Мы все худы, более или менее, привлекательны и удачливы. Но в нас сидит некое существо, которое не хочет удовлетвориться уже достигнутым. И мы продолжаем беспрерывно подгонять себя.
- Вы делали передачу на эту тему? - спросил один из представителей телекомпании.
- Несколько. Этот синдром имеет множество форм выражения. Я могла бы сделать сотню передач на эту тему.
- Потому что это присутствует во всем, - сказала Вики.
Линн кивнула:
- Это своего рода эпидемия.
Лен наклонился к ней:
- Как раз то, чего нет в вас, поэтому мы вас заметили. Вы, если так можно выразиться, имеете больший…
- Запас возможностей, - закончила за него Вики. - И вы вываливаете наружу все дерьмо.
- В эту же минуту Линн представила анонс своей новой общенациональной программы: "Шоу Линн Марчетт. Она вываливает дерьмо". Чтобы сдержать смех, она отпила немного кофе.
- У вас полное взаимопонимание с аудиторией… - Вики встряхнула головой. - Восхитительно.
Заказали еще кофе; двое из сотрудников КТВ уехали домой. После прощальных объятий несколько человек из-за соседнего столика тоже ушли; после этого Джоан и двое оставшихся мужчин пересели за столик Линн.
Она должна была уже едва шевелиться от усталости, она была слишком возбуждена. И с каждой минутой она чувствовала себя более деятельной. Это было сказочное место в стране грез, где люди смеялись, обнимали друг друга и прекрасно проводили время. Ей хотелось, чтобы этому не было конца.
- Вы что-то говорили о шоу? - спросила Джоан.
- Линн ведет телевизионное ток-шоу в Бостоне, - объяснил ей Лен. - Мы собираемся пустить его по общенациональному телевидению.
Собираемся. Сердце Линн подпрыгнуло от радости.
- Так вы из Бостона? - поинтересовался один из мужчин, загорелый и крепкий, с открытым улыбающимся лицом. - Как вам у нас понравилось?
- Мне очень понравилось. Но я видела очень мало.
- Да, - Вики хлопнула по столу. - До чего же мы невежливы! Вы здесь уже целый день, а мы вам ничего не показали.
- Ничего не показали? - спросила Джоан. - Так приезжих не встречают. Давайте-ка сделаем это сейчас.
- Почему бы нет? - сказал Лен. - Линн? Вы готовы отправиться в путь?
- Безусловно.
Они оплатили счета и сели в машину Вики, большой "мерседес". Линн села впереди между Вики и Леном. Джоан забралась назад вместе с Грегом, тем самым мужчиной с очаровательной улыбкой.
Они проехали по Бел Эр, посмотрели Мелроз и магазины на Родео драйв.
- Китайский театр Манна, - сказала Вики. - Остановимся здесь.
Линн с восхищением рассматривала отпечатки рук и ног, имена, написанные на цементе. Она купила масленку Лэсси для Кары. Все, что она делала, казалось совершенно нереальным и в то же время очень естественным, словно она следила за собой в хороший бинокль.
Было уже больше одиннадцати, когда они вернулись на стоянку ресторана в Малибу.
- Я отвезу Линн в отель, - сказал Лен. - Вики живет здесь неподалеку, - объяснил он Линн.
- Вы остановились в городе? - спросил Грег.
- Да. В "Хаят-тауэр".
- Тогда я могу подвезти вас. Мне как раз по дороге.
* * *
Швейцар отеля, стриженный под "ежика" подросток, протянул руку, чтобы помочь Линн выйти из "БМВ" Грега.
- Спасибо, - сказала она Грегу. - За поездку по городу и за то, что подвезли.
Он широко улыбнулся:
- Это был не лучший вариант обзорной экскурсии. Но надеюсь, что вам понравилось.
- Мне понравилось. - Она повернулась, чтобы выйти из машины.
- Завтра возвращаетесь в Бостон?
- Да. Я надеюсь скоро сюда вернуться. Я почти ничего не успела посмотреть.
Он наклонился ближе к ней:
- Вы не выглядите усталой. Сейчас ужасно поздно по бостонскому времени, но я ведь прав? Вы больше походите на ребенка, который не может уйти со дня рождения, пока на столе еще остались торт и мороженое.
Линн рассмеялась. Эти слова заставили ее вспомнить о сверкающем белом платье, которое висело наверху в ее комнате. Тщательно упакованное в полиэтилен для перевозки, оно теперь оставалось в гардеробной отеля, которая была такого же размера, как ее первая квартира в Бостоне, и ждало мороженого и торта.
Оно ей так и не понадобилось. Но, похоже, оно так или иначе выполнило свое предназначение.
Она посмотрела на швейцара, который, казалось, привык к тому, что любой гость "Хаят-тауэра" долго не решался опереться на его руку. Он застыл в ожидании с протянутой к машине рукой.
Грег щелкнул пальцами:
- Фермерский рынок.
- Я слышала о нем. Что это такое?
- Это достопримечательность Лос-Анджелеса. Его нельзя не посмотреть. Это настоящий лабиринт уличных палаток, где продают все: еду, вещи, сувениры. - Он постучал пальцем по ее руке. - Я видел вашу масленку.
- Это для моего продюсера. У нас традиция привозить друг другу какую-нибудь жуткую безвкусицу. Когда ты получаешь такой подарок, то обязан пользоваться им, когда приходят гости, не вдаваясь ни в какие объяснения.
- Мы можем найти на Фермерском рынке что-нибудь поинтереснее масленки.
Линн хлопнула в ладоши:
- Едем.
Швейцар все еще стоял, покачиваясь, около машины. Грег перегнулся через Линн и взялся за ручку дверцы.
- Спасибо, мы уезжаем.
Когда они отъехали, парень почесал свою скудную челку.