А в другом углу, прижавшись друг к другу, сидели Павлик и Митя. Чем дальше они уезжали от Светлого, тем обиднее становилось Мите. Поступок Семена он считал возмутительным предательством. Он, Митя, нашел машину, он из-за нее чуть не погиб, а хозяином машины стал Семен. Почему он остался один, а не сказал Годунову: вот, мол, прошу оставить меня с Митей Пичугиным, который нашел машину? Разве так поступают хорошие товарищи?
- Я вернусь, честное пионерское, вернусь! - с жаром шептал он на ухо Павлику. - Заберу хлеба и на попутной обратно. Попутной не будет - пешком пойду.
"Он пойдет. Он такой", - с тихой завистью думал Павлик. Митя с ожесточением высморкался в подол рубашки и снова приник к уху друга:
- Давай вместе, а?
Павлик молча смотрел в окно. Областная автострада лежала вдоль длинного Бирюзового хребта, растянувшегося на десятки километров. За окном плыли и плыли горы. Глубокие темные ущелья врезались в хребет, и тогда наверняка можно было сказать: сейчас будет мост. И в самом деле, за окном мелькали бетонные перила и виднелся глубокий извилистый овраг, уходивший в горы и исчезавший в ущелье. Дно оврага густо заросло черемухой, и Павлик знал: там по песчаному дну струится прозрачный ручей.
- Давай, Павка, махнем вместе на Светлое! - повторил Митя, и его дыхание защекотало Павлику шею.
- Не пустят. Мне еще от мамы попадет, - безнадежно ответил Павлик: бить мама не будет, а будет просто плакать и читать нотации. Пусть бы лучше побила...
- Ведь интересно же, как ее вытащат, - убеждал Митя.
Конечно, интересно. Павлик слышал, как совещались Годунов и отец. Сначала хотели построить плот и на него поднять грузовик. Владимир Павлович вытащил блокнот и стал считать: вырубка, трелевка, сплав. Получалось дороже самой машины. Тогда отец пообещал прислать с завода гусеничный трактор с лебедкой. Грузовик будут вытаскивать трактором. Как же не интересно, но... мама! Мама ни за что не отпустит. Вот если бы отец попросил...
Владимир Павлович продолжал свои подсчеты. Павлик прижался подбородком к спинке переднего сиденья и негромко спросил:
- Пап! А мне можно поехать грузовик поднимать на Светлое?
Владимир Павлович оглянулся на сына, и в то же время Павлик почувствовал толчок. Толкался Митя, и Павлик понял, что он хотел сказать: "Разве так просят? Эх, ты! С подходом надо!" Павлик оттолкнул Митино колено: каждый просит так, как умеет...
- Все зависит от мамы, - ответил Владимир Павлович. - Ты не представляешь, как она волновалась вчера! Если она отпустит, не возражаю, поезжай!
- Она не отпустит, - вздохнул Павлик. - Вот если бы ты попросил...
- Зачем же я-то буду просить? - посмеиваясь, удивился Владимир Павлович. - Ведь ехать тебе надо, не мне.
- Ее проси не проси, все... - Не договорив, Павлик отвернулся к окну. Он чувствовал на себе ласково-насмешливый взгляд отца и нахмурился: испытанное средство сдержать слезы, когда они готовы брызнуть из глаз.
- Хорошо, поезжай. Я поговорю с мамой, - прозвучал сквозь рокот мотора спокойный голос Владимира Павловича.
Что? Что сказал отец? Павлик быстро оглянулся, ему показалось, что он ослышался. С минуту он недоверчиво смотрел в улыбающиеся за стеклами очков серые глаза. Поверив, что разрешение получено, он потерся щекой об отцовскую руку. Митя неодобрительно поджал губы: экие, мол, телячьи нежности! Ну и пусть: в эту минуту Павлик был готов кинуться отцу на шею.
Сам того не замечая, Владимир Павлович поверх сына смотрел на Митю. Смотрел пристально и так странно, что тот начал смущаться и егозить: неужто Владимир Павлович слышал все, что нашептывалось на ухо Павлику? Вдруг спросит: зачем сманивал Павку бежать обратно на Светлое?
И, как часто случалось с Митей, он рванулся навстречу опасности:
- Вы, Владимир Павлович, не подумайте чего-нибудь... Я тоже отпрошусь у мамки. Честное пионерское!
- Отпросишься? - переспросил Столетов. - А если не отпустит? На попутную? Или пешком уйдешь?
"Все слыхал!" - мысленно ахнул Митя и стал горячо убеждать:
- Отпустит. Я к ней хороший подход имею - сразу отпустит.
- Я тебе верю, Дмитрий. Не подводи, - просто, но веско сказал Владимир Павлович и погрузился в свои расчеты.
Митя был озадачен. Он не рассчитывал, что разговор закончится так легко и быстро, и теперь чувствовал, что его словно бы одурачили: ждал серьезной взбучки, надавал разных обещаний, а ничего не произошло. Теперь хочешь не хочешь, а добывай согласие матери. Не мог же он, в самом деле, обмануть поверившего ему взрослого, главного инженера огромнейшего завода...
"Победу" сильно качнуло. Она перебиралась через железнодорожные пути, уходившие в широкие ворота заводского двора. На мгновение перед окном появился вахтер, заглянул внутрь машины и козырнул. "Победа" свернула на обсаженную тополями широкую центральную магистраль, подлетела к заводоуправлению и визгнула тормозами, остановясь точно против входных дверей
Годунов клюнул носом и проснулся:
- Однако приехали, как я погляжу. Быстренько! А я, кажется, капельку вздремнул... - Он потянулся, протер глаза. - Так когда же трактора ждать, Владимир Павлыч?
Павлик поймал взгляд отца и сказал:
- Мы сейчас зайдем в ДОЦ, у Митиной мамы отпросимся.
- Не забудь зайти и к собственной маме. Я ей позвоню. Надеюсь на успех, - кивнул он Павлику.
Ребята отправились в путь. Звон, грохот и стук, слившись в один мощный гул, неслись со всех сторон. По магистрали мчались грузовики - новенькие, блистающие свежей краской. Только что сошедшие с главного конвейера, они совершали свой первый испытательный пробег. Прижимаясь к обочинам, спешили тихоходы-тягачи. Катились на своих маленьких колесах коротышки-электрокары.
Корпуса цехов высились по обе стороны магистрали, их широкие окна были раскрыты настежь, и оттуда, из глубины, неслись самые разнообразные звуки: рокот станков, перестук молотов, шипение пара и воздуха, мощные вздохи компрессоров, визг распиливаемого железа, пулеметная дробь пневматических молотков.
Завод работал полным ходом. И как здесь все не походило на глухую тишину Скалистого залива! Здесь была другая жизнь, другой мир, и Павлик не мог бы даже сказать, какой из этих двух миров лучше...
У ПОКОРИТЕЛЕЙ ОГНЯ
В металлургической лаборатории едко пахло кислотами. На столах высились пирамидки с пробирками и пузатыми колбами. Стеклянные шкафы были забиты бутылями с разноцветными жидкостями, с этикетками, украшенными черепами. На тумбочках блистали никелем и циферблатами совершенно непонятные приборы. А у стен выстроились в рядок неизвестные и крошечные станки, очень похожие на игрушки.
Митя попытался было поближе познакомиться с одним из них, но Ирина Сергеевна тотчас ухватила его за руку и - подальше от соблазнов! - вместе с Павликом вывела из этого царства непонятных вещей на площадку лестничной клетки.
- Имей в виду, Павлик, что я была решительно против твоей поездки на подъем грузовика. И только потому, что папа очень настаивал и гарантировал твою безопасность, я согласилась. Впрочем, я сама еще позвоню Годунову и попрошу распорядиться, чтобы взрослые присмотрели за тобой.
Внезапно Ирина Сергеевна опустилась на корточки, схватила Павлика за плечи, заглянула в глаза и уже совсем другим тоном проговорила:
- Павлик, я надеюсь на тебя! Даешь мне слово, что будешь очень, очень осторожен?
- Даю, мама! Честное слово, со мной ничего не случится!
- Вы не беспокойтесь, Ирина Сергеевна. Я за ним присмотрю. В случае чего выручу! - важно сказал Митя, не в силах отвести взгляда от полуоткрытых дверей, за которыми виднелся волшебный и таинственный мир лаборатории.
- Тебя, кажется, зовут Митей? - Ирина Сергеевна выпрямилась и погладила черную прямоволосую Митину челку. - Очень прошу, Митя, присмотри за Павликом!
- Присмотрю! - заверил Митя, не совсем довольный тем, что его как маленького, гладят по головке, и в то же время не решаясь отстраниться.
- Идите. Провизию на дорогу возьмешь у тети Клаши! Не забудь захватить пальто! - крикнула Ирина Сергеевна, перегнувшись через перила: лаборатория помещалась на третьем этаже литейного цеха.
- Порядок! - удовлетворенно провозгласил Митя, когда они вышли на заводскую улицу. - Одно дельце обделано. Теперь двинемся в ДОЦ.
Он осмотрелся, чтобы определить направление, и вдруг заметил, что выход из лаборатории находится совсем рядом с громадными воротами литейного цеха. Они были распахнуты настежь, и оттуда несся оглушительный грохот машин, было видно фантастическое блистание огней. По-видимому, в цехе происходили дела нешуточные, и посмотреть там было на что.
Ноги сами понесли Митю к воротам цеха, а вслед за ним поплелся и Павлик. Сначала они рассматривали цех с порога. Потом одолеваемые любопытством, стали понемногу продвигаться дальше, в глубину цеха, чтобы как следует посмотреть работу литейщиков.
Труд литейщиков казался простым: всего-то и дела - приготовить в чугунном ящике - опоке - из песка форму, залить ее расплавленным металлом, подождать, пока остынет, и затем вытряхнуть затвердевшую малиново-красную отливку. Просто, да не совсем: было в работе литейщиков много такого, что делало их труд необыкновенно увлекательным, полусказочным, резко отличающимся от труда других рабочих. И казались поэтому литейщики не обыкновенными рабочими, а могучими покорителями стихий, бесстрашными владыками огня.
Вот у вагранок, в которых плавился чугун, вспыхнуло громадное зарево, такое яркое, что ребята невольно вздрогнули, зажмурились и потеснее прижались друг к другу. Миллиарды трескучих искр взметнулись вверх на высоту трех этажей. Кругом стало так светло, что на полу хоть иголку ищи. Казалось, у вагранки образовался огнедышащий кратер и из него золотой лавой вытекала струя расплавленного чугуна, падая в громадный ковш.
Прошло несколько минут. Люди что-то сделали с вагранкой - кратер погас, искры исчезли, цех погрузился в полумрак, все кругом потемнело. Вагранщик в широкополой шляпе стоял у перил на своем "капитанском" мостике рядом с тем местом, где только что действовал кратер, и провожал взглядом заполненный ковш. От ковша издали несло сухим, нестерпимым жаром. Дужка и огромный крюк, на котором он висел, окованное железом дно кабины подъемного крана, раскрасневшееся лицо крановщицы - все было освещено таким ярким светом, словно в ковше спряталось солнце и вот-вот выглянет наружу.
Оно и в самом деле выглянуло: остановившись у длинной вереницы сцепленных тележек, на которых стояли черные пузатые опоки, ковш наклонился, и из него потекла ослепительно белая струя чугуна - струя жидкого солнца. Заливщик в синих очках ловко повернул ковш, и струя исчезла внутри опоки. Там время от времени что-то глухо бухало, раздавались взрывы, но заливщик не обращал на них внимания, и ребята решили, что так и полагается, что ничего страшного внутри опоки не происходит.
Ковш откачнулся, наклонился снова, и огненная струя полилась в следующую опоку. А первая вместе с тележкой конвейера поползла дальше, к другому концу цеха. Она была вся объята колеблющимися нежно-голубыми и легкими огоньками.
Не в силах оторваться от волшебных огоньков, словно завороженные, ребята пошли вслед за формой-опокой, чтобы посмотреть, что же произойдет с нею дальше. Вместе с другими такими же опоками она вползла в длинный тоннель. Там бушевал настоящий ураган, погасил все огоньки, остудил опоки, и они вышли из тоннеля черными, потухшими.
В другом конце цеха их уже ждали рабочие-выбивальщики. Железными вагами они зацепили первую опоку и сдернули с конвейерной тележки на странный решетчатый пол. И тут произошло совсем необыкновенное. Решетчатый пол начал трястись и подпрыгивать, точно его обожгла дымящаяся опока и он обезумел от жары. Большой черный ком горелого песка вывалился из опоки, начал бугриться, крошиться, ломаться. Песок кусками проваливался под решетку и исчезал куда-то в подземелье, а на решетке уже обнажилась сверкающая малиново-красная отливка. Выбивальщики подцепили ее крюками подъемника и уложили в большой железный ящик.
Высоко над ребятами отчаянно зазвонил колокол, и они подняли головы. Раскрасневшаяся крановщица махала им одной рукой, а другой показывала в глубину цеха. Мальчики увидели, что к ним направляется высокий полный дядька с черным, словно копченым лицом. Он был одет не в рабочий комбинезон, как все рабочие, а в синий халат.
- Мастер! - крикнул Митя Павлику. - Смываться надо!
Но бежать было некуда: выходные ворота были заставлены электрокарами, не проскочишь, и ребята молча разглядывали подходившего мастера. Тот прежде всего осведомился, что они здесь делают. Митя притворился глухим, Павлик пробормотал, что они зашли "просто так, посмотреть".
Мастер не стал много разговаривать: подхватив ребят под локотки, он другим выходом выпроводил их из цеха на улицу.
- Чтобы я вас больше в цехе не видел! Понятно?
- Понятно, - ответил Митя и, проворчал вслед: - Подумаешь какой!.. Жалко ему, что мы цех посмотрели. А я может быть, работать тут буду. Тогда как?
После оглушительного цехового грохота в ушах сильно шумело, а уличные звуки казались совсем слабыми, приглушенными. Растирая уши, Павлик сказал:
- Мы с мамой ходили один раз по цеху, он тогда ничего не говорил. Потому, наверное, и привязался, что одним нельзя ходить.
- Нельзя!.. Взрослых слушать, так ничего и не повидаешь. Ну, да ладно, посмотрели маленько, и хватит... Все-таки здорово работают литейщики! Верно, Павка? Серьезный цех.
Павлик молчал, жадно вдыхая свежий воздух. Ему казалось, что те минуты, которые они провели в цехе, он совсем и не дышал, - такими захватывающими были картины боевой, огненной работы литейщиков.
СОВМЕСТНЫМИ ДЕЙСТВИЯМИ...
В деревообделочном цехе двери тоже распахнуты, но здесь все было другое: и вид, и звуки, и запахи. В просторном зале высотой в три этажа густо пахло смолистой сосной. В воздухе носилась легкая белая пыль - опилки. Ею были побелены станки, плечи и кепки станочников. Длинными рядами стояли станки, самые разные: строгальные, долбежные, сверлильные...
У входа Митя подтолкнул Павлика и глазами показал на свою любимицу, на которую не уставал любоваться, навещая мать, - маятниковую пилу. Действительно, посмотреть было на что: точно громадный маятник, пила раскачивалась из стороны в сторону. На конце маятника бешено крутился диск, которым пила чиркала поперек доски, и та мгновенно распадалась на части. Обратный взмах - и опять доска распилена. Казалось, пила не пилила, а откалывала от доски аккуратные обрубки. Двое густо обсыпанных опилками рабочих едва успевали подставлять тяжелые плахи.
Тут, у маятниковой пилы, и застала ребят мать Мити, Анна Ивановна, невысокая худенькая женщина в обсыпанном древесной пылью синем халате.
- Явился? - спросила она. - Ну как там дома? Обед разогревал или так поел?
- Так поел! - твердо ответил Митя: стоит ли рассказывать, что он не был дома со вчерашнего утра?
Жили они вдвоем. Во время войны отец Мити, деревообделочник, ушел в армию, и с тех пор о нем не было никаких известий. Анна Ивановна стала работать на его месте станочницей. Потом ее выдвинули в наладчицы, а недавно назначили цеховым диспетчером.
Диспетчерская работа устраивала Анну Ивановну: после суточного дежурства отдыхала два дня и управлялась со своими домашними делами. Митя на сутки оставался один, но теперь это уже не тревожило мать: парень большой, тринадцать лет, почти взрослый.
Мите, конечно, такой порядок нравился еще больше: в дни дежурства он чувствовал себя полным хозяином в квартире и обычно на это время назначал самые серьезные свои предприятия, вроде поездки на рыбалку.
- Ступайте в диспетчерскую, я сейчас приду, - торопливо сказала Анна Ивановна и убежала по своим делам. По широкой станочной улице ребята пошли в глубь цеха. По обе стороны стучали, похлопывали, шумели потоки древесины. От маятниковой пилы короткие куски досок попадали на станок с дисковыми пилами и в одно мгновение распиливались на бруски. По желобам и рольгангам бруски катились на строгальный станок и выходили из него светлыми и гладкими.
А путь шел все дальше и дальше - к сверлильным, фрезерным, долбежным станкам. На каждом из них бруски преображались: на них появлялись квадратные и круглые отверстия, шипы, пазы. Эти части будущего кузова автомобиля рабочие складывали в пачки для отправки в сборочный цех...
Анна Ивановна появилась неожиданно. Не взглянув на мальчишек, ворвалась в диспетчерскую, схватила телефонную трубку и крикнула:
- Боковина отправлена! Вы слышите? Принимайте боковину! Через пять минут будет у вас.
Положила трубку и повернулась к сыну.
- С чем пришел, сынок? Неужели по мамке соскучился?
Митя знал, что у мамы свободные минуты - редкость, ее вот-вот могут куда-нибудь отвлечь, поэтому сразу приступил к делу:
- Скучать мне некогда было - я в озере машину нашел. Сейчас поднимать поедем.
- Кого поднимать? Зачем? - механически спросила. Анна Ивановна, озабоченно перебирая стопку лежавших на столе бумажек.
Митя начал рассказывать о своих приключениях: случайно во время рыбалки нашел на дне озера грузовик. Поднимать его поедет спасательная экспедиция и он вместе с ней. Потому что без него поднимать машину не полагается: он ее первый находчик...
Анна Ивановна уголком головного платка вытерла с лица мелкую опилочную пыль и всмотрелась в Митю:
- Здоров ли ты, Митька? Чего ты мелешь?
- Ничего я не мелю. Все правда. Провалиться мне на этом...
- Да где лее это видано, чтобы машина стояла на дне озера?
- Не веришь, да? Иван Алексеич тоже не верил, а когда сплавал да ногами на кабину встал - другое запел...
- Это какой же Иван Алексеич?
- А такой... начальник милиции, - отрезал Митя и прикусил язык: кажется, проговорился. Теперь придется объяснять, почему и как он очутился в компании начальника милиции.
- Начальник милиции? Это когда же ты успел с ним познакомиться?
- Он со мной познакомился, а не я с ним. - Митя начал спешно сочинять. - Он сам к нам подошел. Ехал по милицейскому делу, увидал нас и подошел. Мы купались в это время, он и спрашивает: "Вода-то холодная, ребятки?" Мы ему: "Ничего, терпеть можно". Потом и говорим: "В озере-то грузовик стоит". - "Ни за что, - говорит, - не поверю, сочиняете вы все, я вас знаю". А мы ему говорим: "Сплавайте сами, увидите, как мы сочиняем". "Никуда, - говорит, - я не поплыву, и стыдно вам разыгрывать взрослого человека". Ну, я взял да и поплыл, встал на кабину и кричу: "Я на кабине стою!" А он все не верит. Потом все-таки разделся, сплавал и тогда поверил...
- Да откуда же она взялась, твоя машина? - изумилась Анна Ивановна.
- Этого никто не знает. Тайна. Мы ее разгадывать будем, - сказал Митя и решительно заявил: - Ты меня, мам, вечером не жди. Я, может, заночую на озере...
- То есть как это заночую?