– Я заметила. С чего бы это?
– Ума не приложу. Но по какой-то причине он категорически против полицейской охраны.
Чуть расслабившись, Дик откинулся на спинку стула и перестал шептать.
– Определенно, ему есть что скрывать.
– Я тоже так думаю. Но Том такой…
– …милый и порядочный?
– Да.
– Так чего же он боится?
– Не знаю, – пожала плечами Джессика.
Перед ее мысленным взором появился Том. Сначала ой был веселым толстяком, который у всех вызывал только симпатию. Но с полгода назад он сел на протеиновую диету, отказался от походов в "Макдоналдс" с сослуживцами и сейчас выглядел абсолютно иначе. Потеряв около семидесяти фунтов, Каллиган стал совсем другим человеком. Когда-то нечесаные светлые волосы теперь всегда были аккуратно уложены. Мешковатые костюмы сменились сшитыми на заказ элегантыми пиджаками и брюками. Отношение к себе у Тома также изменилось кардинально. Впервые в его жизни женщины стали обращать внимание на Каллигана. В некоторых фразах вчерашнего добряка сквозило чувство превосходства над окружающими. Особенно заметно это было в отношении его милой жены-толстушки. Иногда в разговоре с Джессикой он даже шутил, что, может, пора "сменить старую модель на новую".
– Знаешь, он сильно изменился.
– Я заметила, – сказала Джессика. – Так что теперь…
– …ему есть что скрывать.
Снова ожил аппарат внутренней связи.
– Прошу прощения.
– Да, Саманта.
– Майкл на второй линии. Говорит, это важно.
Уорд тут же поднялся на ноги, сделал ей ручкой и удалился за дверь.
– Привет. – Голос Майкла звучал глуховато.
– Привет.
– Хочешь – верь, хочешь – нет, но я звоню тебе не по поводу женитьбы.
– Майкл, ты же знаешь, я всегда рада тебя слышать.
– До тех пор, пока речь не заходит о женитьбе. – Он помолчал. – Извини, не стоило мне этого говорить, но предложение остается в силе.
– Я знаю. И я тебе за это благодарна.
Несмотря на то что они встречались уже пять лет, речь о свадьбе зашла только год назад. Тогда она приняла его предложение. Майкл давно бросил пить. Почти каждый день посещал собрания анонимных алкоголиков и не притрагивался к бутылке целых четыре года. Но полгода назад его младший брат, кстати тоже алкоголик, покончил с собой после тяжелого развода, и Майкл сорвался. Ушел в запой на четыре дня.
Пил настолько сильно, что попал в больницу и провалялся там три дня. Этот случай заставил Джессику вспомнить отца. Вспомнить чувство незащищенности, душевную боль, постоянный страх, унижение перед соседями, чувство вины за происходящее. Если бы она не была такой плохой девочкой, папа не пил бы и любил маму. Во всем виновата она.
Сейчас ее любовь к Майклу была как никогда сильна, но перспектива выйти за него замуж пугала ее. Что, если он снова начнет пить? Когда живешь с алкоголиком, ни в чем нельзя быть уверенным.
К сожалению, уже нельзя было просто сказать "да" или "нет". Им нужно было все как следует обсудить, но не представлялось такой возможности.
– У меня сегодня важный день, – сказала Джессика.
– Знаю. Когда закончу работу, зайду посмотреть, как у тебя все пройдет.
– Нервничать буду, наверное.
– Ты справишься.
– Надеюсь, Корнелл останется верен своему эгоцентризму и займет собой большую часть эфирного времени.
– Ну, на это ты точно можешь рассчитывать, – заверил ее Шоу.
– Майкл, я люблю тебя, – сказала она после недолгой паузы.
– Боже, ты бы знала, как я рад это слышать!
Я тоже тебя очень люблю.
– Знаю, Майкл. Но нам правда нужно поговорить.
– Назови время.
– Сегодня вечером, когда закончатся дебаты. Как ты смотришь на то, чтобы поесть пиццы?
– Замечательно.
– Пойдем в "Пилигарис"?
– Заметано. А сейчас я бы хотел поговорить с тобой кое о чем другом.
Его хорошее настроение сразу как-то улетучилось.
– В чем дело? – спросила она.
Он рассказал ей, где находится, о девушке в мусорном баке и о газетной статье с фотографией Джессики.
– Не подумай, что я паникую, Джессика, но, по-моему, тебя должна охранять полиция.
– Детективу Рибикоффу, представь, пришла в голову та же мысль – усмехнулась она. А затем поведала о том, что к ним троим были приставлены офицеры полиции.
– Ну, ты меня немного успокоила, – сказал Шоу. – Ой, погоди минутку.
Она услышала, как он прикрыл микрофон рукой. Через несколько секунд, Майкл сказал:
– Мне нужно идти. Один из детективов говорит, что они нашли женщину, которая видела человека, выходившего из мотеля рано утром. Говорит, что сможет его опознать.
– Конечно, беги. С нетерпением буду ждать сегодняшней встречи.
– Как же я тебя люблю!
3
Через двадцать минут – Джессика как раз просматривала дело о мошенничестве – в ее дверь вежливо, но настойчиво постучали.
– Да?
Вошла Саманта. Вид у нее был явно расстроенный.
– Знаю, что ты занята, но я решила, что тебе следует узнать кое-что о Томе.
– Каллигане?
Саманта кивнула:
– Он пропал.
– Разве у него под дверью не должен был сидеть офицер полиции?
– Он и сидел. Но Том сказал, что хочет в туалет. Объяснил, что это в холле и что он скоро вернется. Офицер все равно пошел с ним. Ждал его снаружи. Но Том так и не вышел. Тогда он сам зашел внутрь, но там никого не было.
"Этого нам еще не хватало, – подумала Джессика: "Тайна закрытой комнаты". В роли закрытой комнаты мужской туалет окружной прокуратуры".
Она вышла из кабинета вслед за Самантой и присоединилась к всеобщим поискам.
Три года назад…
Мысль сходить на исповедь пришла ей в голову, когда она спускалась на лифте. Нужно было что-то предпринять. Она не могла смириться с тем, что произошло на тридцать восьмом этаже. Никак не могла.
Вышла на шестом и попала в холодный темный цементный гроб гаража. Старалась не думать о том, сколько женщин подвергались нападениям в подобных местах. Но все, конечно, обошлось.
Она отыскала свой старенький "БМВ". Вставила ключ в замок зажигания – мотор с готовностью заурчал. Выехала из гаража.
Дорожная развязка сегодня выглядела как-то зловеще. Из-за сильного снегопада многие уехали домой пораньше, и теперь здесь почти не встречались машины. Как будто была объявлена экстренная эвакуация. Все это напомнило фильмы-антиутопии, которые она смотрела в детстве: заброшенные города, оставленные людьми после ядерной войны, чудовищные мутанты рыскают по пустынным улицам.…
Может быть, сегодня она забеременела. А может, заразилась чем-нибудь мерзким… Боже! Как она раньше об этом не подумала? Что, если Дэн бисексуал? Она ничего толком о нем не знала, кроме того, что он новый бухгалтер в рекламном агентстве. Такой симпатичный, накачанный.
"СПИД!" – пронеслось у нее в голове.
Остановившись на светофоре и глядя на снегоочистительные машины в соседнем ряду, которые устрашающе надвигались на нее, словно гигантские насекомые, она открыла бардачок и достала оттуда резервную пачку "Уинстона". Официально она бросила курить год назад, но время от времени все же срывалась.
Сигарета успокоила ее, и тогда она снова подумала о том, чтобы сходить на исповедь. Да, отличная идея! Она не посещала службу, не говоря уже об исповеди, вот уже несколько лет. Сейчас самый подходящий момент, чтобы исправиться, – побывать на исповеди, прежде чем вернуться домой к Бобу и девочкам.
Может быть, произнося всем известные слова, она сможет избавиться не только от чувства вины, но и от воспоминания.… о том, как Дон задрал ей юбку, прижал к стене, раздвинул горячей опытной рукой ее ноги… Наверное, он приятно удивился, обнаружив, что в тот день она не надела трусики…
Поначалу ей показалось, что старая каменная церковь закрыта, но потом она заметила тусклое мерцание свечей в разноцветных витражах. Она припарковала машину и вошла внутрь.
Интерьер производил величественное впечатление. Целый мини-собор, построенный в двадцатые годы, когда Чикаго был оплотом католицизма на Среднем Западе. В высоких сводах потолка залегли тени, помещение освещалось только свечами – красными, зелеными, желтыми, синими. Алтарь оказался пуст. Печальный лик Христа под терновым венцом был обращен вниз, к алтарю, словно его вид вызывал сожаление у Спасителя. В воздухе стоял терпкий запах ладана.
Снова она почувствовала себя одинокой, словно люди покинули этот мир. Похоже, в церкви кроме нее ни души.
Сначала она посмотрела направо. Над дверью в исповедальню свет не горел, значит, священник не был готов выслушивать исповеди. Зато неяркий янтарный огонек горел над исповедальней слева от нее.
Даже в такой поздний час священник все же ждал заблудшие души. Стуча каблучками по каменному полу, она заспешила к исповедальне и вошла внутрь.
Вдруг ее охватила паника: что, если она не сможет вспомнить подобающих слов?
Но отступать было поздно. Она встала на колени.
Из темноты напротив раздался голос священника:
– Добрый вечер.
– Добрый вечер, святой отец.
– Я как раз хотел заканчивать: вот уже полчаса здесь никого нет.
– Я здесь одна, святой отец. Вы выслушаете мою исповедь?
– Конечно, дорогая.
Ей понравилось, как он к ней обратился. По-отечески. Ей представился ее любимый священник, отец Дэниэлс из католической школы, с веселыми голубыми глазами и седыми волосами. Ей хотелось бы, чтобы напротив нее в исповедальне сидел именно он.
– Благословите меня, святой отец, ибо я согрешила.
– Когда вы в последний раз были на исповеди?
– Э… двенадцать лет назад.
Недовольное молчание. Священники и монахини знали секрет осуждающего молчания.
– Вы католичка?
– Больше нет, святой отец, но я хочу снова ею стать.
– Сколько вам лет, дорогая?
– Тридцать семь.
– У вас есть дети?
– Да, святой отец.
– Я так полагаю, вы не воспитываете их в католическом духе?
– Вы правы. Но я собираюсь сводить их на мессу. Обещаю вам, святой отец.
– Вы чем-то расстроены. Наверное, поэтому вы сегодня пришли сюда.
– Да. Но.… Прошло столько времени, я не уверена, что смогу подобрать нужные слова.
– Не думайте о словах, дорогая. Просто поведайте мне, что вас так беспокоит.
– Сегодня я совершила прелюбодеяние, святой отец.
– Ясно. Вы знаете, что прелюбодеяние – это страшный грех?
– Да, святой отец, знаю.
– Говорите, это случилось сегодня?
– Да. В рекламном агентстве, где я работаю. С моим новым начальником.
– Это произошло по принуждению?
– Нет. Как бы мне хотелось, чтобы это было действительно так. Но… мне хотелось этого так же сильно, как и ему. А сейчас… мне так стыдно. Я уже десять лет в браке и никогда не изменяла своему мужу.
Повисла долгая пауза. Она расслышала, как он задышал чаще, более отчетливо. Нагнулся вперед. Небольшая занавеска, отделявшая их друг от друга, колыхалась от его дыхания. Смутное предчувствие закралось в ее душу.
– Святой отец?
Человек с той стороны поднялся на ноги. Она оглянулась на дверь. Что-то было не так, все эти странные вопросы. А теперь он что-то затеял в своей каморке.…
Затем дверь распахнулась. За ней стоял высокий симпатичный мужчина в черной кожаной куртке и джинсах. В руке у него был тесак, и огоньки свечей плясали на лезвии.
– Дрянная девчонка, – сказал он и засмеялся.
– Где настоящий священник? – прошептала она.
– Ему немного не повезло.
Она закричала, но было поздно: мужчина шагнул внутрь исповедальни, схватил ее, развернул и зажал рот ладонью.
Он был необычайно силен. Сумел разорвать и юбку, и плащ, наклонил ее вперед и вошел в нее.
– Готов поспорить, он был не настолько хорош, как я, – прорычал он, не прекращая ритмичных движений.
Он дожидался момента оргазма, чтобы убить ее. И вот, когда ее разум уже начал мутиться, он запрокинул ей голову и перерезал горло. Кровь залила дверь исповедальни.
Мужчина застегнул джинсы и вышел из церкви.
Глава шестая
1
Расс Эткинсон полагал, что он единственный начальник тюрьмы во всей системе правосудия, чей отец сидел в камере смертников. Именно так Эткинсон обнаружил в себе интерес к тюрьмам.
Два раза в месяц мать сажала Расса и двоих его братьев в свою старую развалюху и везла их к папаше.
Мать и братья ненавидели тюрьму и все, что с ней связано, а особенно охранников с их резиновыми дубинками, внушительными ремнями и мерзкими ухмылками.
Но юному Рассу нравилась атмосфера тюрьмы: то, как происходил процесс сопровождения заключенных, и четкое расписание, в соответствии с которым все работало словно часы. Рассу нравилось, как открываются главные ворота, нравились зеркальные темные очки вооруженных винтовками охранников на вышках.
Но больше всего мальчишку привлекал авторитет начальника тюрьмы: он был богом, который превращал хаос в порядок, а опасность в надежность. Персонал его уважал, а заключенные боялись. Все как и полагалось.
Мать и братья всегда высмеивали начальника тюрьмы Дэлла. Для них он был средоточием зла, ужасным человеком, который получал удовольствие от того, что приводил в исполнение приговор суда, который измывался над бедными заключенными, попавшими сюда, потому что жизнь обошлась с ними несправедливо.
Но Расс понимал, что это все чушь и сопли. Папаша угодил за решетку потому, что длительное время грабил винные магазины и заправки. Впервые он загремел, когда Рассу было три месяца, а вышел лишь спустя шесть лет, но на свободе пробыл всего одиннадцать месяцев, после чего ограбил за одни выходные два магазина и одну заправку. Папашу сложно было назвать изворотливым вором. Полиция поймала его через два часа после последнего ограбления, и он опять отправился на нары.
То же касалось и его друзей. Мамаша Расса была привлекательной женщиной, поэтому подельнички отца регулярно ошивались у них дома, выражая свои "глубокие соболезнования". В них не было ни чести, ни дружеской преданности.
Да и вообще, по наблюдениям Расса, все заключенные, в том числе и его отец, не имели ни чести, ни дружеской преданности. Большинство из них ничем особо не выделялись, многие были законченными хищниками, а десятую часть вообще следовало бы истребить, потому что они олицетворяли собой истинное зло и ставили под угрозу выживание человечества. В этом видел Расс свое предназначение – наказывать тех, кто терроризировал невинных людей. К выполнению своей миссии он подошел очень серьезно.
Некоторые ребята из его района попали в колонию, а затем и в тюрьму. Расс держался от них подальше и в драки не лез. По правде сказать, если бы братья Расса не были грозой района, паиньку Эткинсона били бы каждый день. Проблемы начались, когда Нэд в четырнадцать лет ограбил свою первую заправку. Он нацепил маску и взял пневматический пистолет, который очень походил на настоящий. Второй брат, Майк, угнал первую машину в двенадцать. У парня была навязчивая идея – угонять новые машины, а затем бросать их на дороге и уходить. Выпендривался.
Когда приличные детки заканчивали школу, братья уже вовсю мотали свои сроки.
Сегодня был вторник, и в это дождливое утро Расс Эткинсон зашел проверить блок "D". За спиной у него было три года службы начальником тюрьмы. Много лет назад, получив степень бакалавра по специальности "управление персоналом" – чтобы быть успешным начальником, требовались хорошие навыки управленца, – Расс пошел работать тюремным охранником, затем осуществлял контроль за условно освобожденными, был начальником службы надзора за недавно выпущенными на свободу. Он изучил систему исполнения наказания со всех сторон. Потом его взяли помощником начальника тюрьмы сюда, и с этого момента дальнейшее продвижение Расса вверх по карьерной лестнице было предопределено. Сейчас ему предстояло увидеть шестую казнь в своей жизни, и настроение у него было препаршивое. Штатный сотрудник, который всегда приводил приговор в исполнение, сегодня слег с гриппом. На замену ему назначили одного из "ковбоев", которые считали, что работать палачом – это большое веселье. Эткинсон не на секунду не сомневался, что Роя Джерарда нужно успокоить раз и навсегда, но даже он заслуживал, чтобы это сделали профессионально.
Оставалось только надеяться, что "ковбой" справится.
2
Звали его Мак-Кен. У него было одно из тех вытянутых лиц, какие часто можно увидеть на старых фотографиях, сделанных на Западе. Одет он был в коричневую кожаную куртку с бахромой на плечах и рукавах и бело-голубую ковбойку, заправленную в обтягивающие черные брюки, которые он в свою очередь заправлял в высокие ботинки из змеиной кожи. Волосы на голове у "ковбоя" были уложены в высокую прическу при помощи геля.
Но больше всего Эткинсона раздражали его глаза – бездушные глаза ящерицы. Он расположился на стуле перед столом начальника тюрьмы, положив на колени небольшую медицинскую сумку черного цвета. Мак-Кен работал фельдшером в частной медицинской компании. В этом штате приходилось прибегать к услугам фельдшеров: врачи не хотели иметь ничего общего с казнью. Единственное, что они делали, – констатировали факт смерти, а потом выписывали свидетельство.
Говорил Эткинсон:
– Не скажу, что вы мне чем-то не нравитесь, мистер Мак-Кен, но у вас уже были некоторые проблемы, и пресса сожрет меня живьем уже за то, что я прибегнул к вашим услугам.
– Пресса! – хмыкнул Мак-Кен. – Да это просто толпа идиотов!
Эткинсон вздохнул и окинул взглядом свой кабинет, словно искал поддержки. На одной стене висело множество фотографий Мирны и девочек, на другой – не меньше грамот и похвальных листов. Мебель вся была дубовая, ковер – успокаивающего коричневого цвета. Лампа над головой светила достаточно тускло – не слепила глаза. Если Эткинсону нужно было поработать с бумагами, он включал настольную лампу.
Мак-Кен понял, что Эткинсон его замечанием не удовлетворился.
– Я не мог найти вену – вот и все, – сказал он, пожав плечами. – Вот и все дела.
– Ой ли? Когда нужно было сделать первые две, проблем с тем, чтобы найти вену, у вас не возникло. В результате казнимого парализовало, и ему стало тяжело дышать. Но когда пришел черед делать третью инъекцию, ту, которая должна была его убить, избавив от мучений, все вены вдруг куда-то делись. Пока вы искали вену в третий раз, прошло сорок пять минут, и все это время он страдал. Поэтому в газетах написали, что казнь прошла варварским способом, мистер Мак-Кен.
– Всякое бывает.
Эткинсон уставился на него, не веря своим ушам.
– Вам больше нечего сказать? "Всякое бывает"!