– На моем месте мог оказаться любой.
– Искать вену сорок пять минут? Чем вы все это время занимались?
– Ну, у меня немного сдали нервы. Знаете, достаточно непросто кого-нибудь убивать. Тем более вокруг стояли эти придурки…
– Но заключенный три четверти часа медленно задыхался. – Эткинсону казалось, что он разговаривает с биомеханоидом из системы Альфа Центавра.
Мак-Кен вздохнул:
– Послушайте, я знаю, что на моем месте вы хотели бы видеть Дженингса. Но Дженингс заболел. Поверьте, я справлюсь. Никаких проблем.
Впервые в жизни Эткинсону хотелось самому научиться делать уколы. В конце концов, государство забирает у человека жизнь, и это должно быть сделано нормально, без лишней суеты и гуманно (насколько вообще можно говорить о гуманности смертной казни).
Мак-Кен продолжал:
– За последние шесть лет я прикончил двадцать семь ублюдков, и только два раза возникали затруднения. – Он коснулся своей черной сумки, словно она приносила ему удачу. – Двадцать семь человек, – повторил Мак-Кен. – На западном побережье меня опережает только Бэкстер: на его счету тридцать один. Но я собираюсь догнать и перегнать его. Вот увидите.
Эткинсон посмотрел на этого парня с глазами ящерицы. Часто приходится работать с людьми, к которым испытываешь личную неприязнь. Слишком часто.
3
Рой Джерард сидел в небольшой камере недалеко от того места, где его собирались казнить. Он читал журнал "Тайм". Пару раз к нему уже заходил охранник и, видя, как Рой сидит и читает, расслабленный и спокойный, в недоумении удалялся.
Рой представлял, в каком замешательстве находится охранник, и это знание грело его, распирало от самодовольства.
Джерард представлял, как охранник вернется к своим сослуживцам и скажет что-нибудь типа:
– Ребята, у него стальные нервы. Клянусь вам! Знаете, чем он занимается все утро? Сидит и читает журналы. Его сегодня прикончат, а он сидит себе и читает.
Класс! Рою всегда нравилось манипулировать людьми, и это получалось у него в совершенстве.
– Тебе что-нибудь принести? – спросил охранник во время своего третьего визита.
Этот парень, О'Халон, никогда раньше не был с Роем вежлив, не говоря уже о том, чтобы поинтересоваться, не нужно ли тому чего.
– Да нет, спасибо.
Где-то с полминуты О'Халон смотрел на приговоренного.
– Журнал читаешь?
Рой кивнул и как-то неопределенно махнул журналом в его сторону.
– Ты в квантовой физике не разбираешься?
– Э-э-э… Да вроде нет…
– Жаль. А то тут очень интересная статья – излагаются новые теории квантовой физики.
– Серьезно?
Рой с трудом отыскал в себе силы, чтобы не улыбнуться:
– Вполне.
Через десять минут пришел священник.
– Меня зовут отец Мак-Гивен.
Рой поднял глаза на человека, который только что постучал и вошел в маленькую камеру, где приговоренные к смерти проводили последние дни. Здесь стояли ветхий диванчик с цветочной обивкой и такое же ветхое кресло, попавшие сюда прямо из запасников Армии спасения.
Родным и близким дозволялось проводить с заключенным почти целый день. Адвокаты прибегали сюда с запоздалыми прошениями о помиловании и новостями о том, что губернатор, как ни странно, и в этот раз не отменит казнь.
В этой же самой комнате приговоренному подавали его легендарный последний обед. Выполняли любые просьбы. Ходили байки о том, что тот или иной изобретательный смертник заказывал тюремным поварам. Иногда запросы были по меньшей мере странными. Например, один парень попросил хот-доги с кислой капустой. У многих крыша ехала от осознания того, что их сегодня убьют.
Священнику было под семьдесят. Седые волосы, традиционный черный костюм с белым воротничком. В левой руке он держал четки.
– Я не просил, чтобы приходил священник, – сказал Рой Джерард.
– Я думал, что…
Джерард улыбнулся:
– Вы пришли спасать мою душу?
Священник невесело рассмеялся:
– Ну, вроде того.
Рой подошел к окну и посмотрел во двор. По земле стелился туман, дождь продолжал идти, а небо было серым и таким низким, что, казалось, давило на плечи.
Не поворачиваясь, Джерард сказал круглолицему святому отцу:
– Думаете, вы сможете доказать мне, что существует жизнь после смерти?
– Я не собираюсь доказывать аксиому, мистер Джерард.
– Вот как?
– Да. Жизнь после смерти есть, именно поэтому самой смерти нет. Мне легче, чем вам: я в это верю.
Джерард снова улыбнулся:
– Вера… Сложная штука, да?
– Очень сложная.
У отца Мак-Гивена, похоже, сложилось впечатление, что он берет верх в их маленьком споре.
Джерард обернулся к нему:
– Вы хотите со мной потрахаться, падре? Я слышал, что большинство священников – педики. Вы педик, падре?
– Нет, мистер Джерард, так сложилось, что я не гомосексуалист. И, даже если бы я был гомосексуалистом, я пришел сюда, чтобы помочь вам, а не заняться с вами сексом.
Священник выглядел опечаленным. Рою все это начинало нравиться.
– Хотите – верьте, хотите – нет, но я здесь, чтобы помочь, мистер Джерард.
– Нет, падре. Вы хотите казаться себе лучше, чем вы есть. Ну конечно, пришли сюда, чтобы поговорить с такой мразью, как я.
– Нам нужно поговорить о состоянии вашей души, мистер Джерард.
– Лучше бы о своей душе подумал, придурок. Давай проваливай отсюда и оставь меня в покое!
Священник опечалился еще больше. Сейчас он выглядел значительно старше своего возраста.
– Вы страшный человек, мистер Джерард. Мне неприятно это говорить, но это так.
– Ах, падре, вы меня без ножа режете!
Священник покачал головой и ушел.
Джерард проводил его взглядом и улыбнулся. Он не душу свою хотел спасти, а тело. Определенно Дэвид придумает что-нибудь, чтобы вытащить его.
Глава седьмая
1
– Меня зовут Мартин Штайнберг, и я алкоголик. Последний раз я выпивал шесть месяцев и двенадцать дней назад…
Собрание анонимных алкоголиков в подвале синагоги. Шоу отделался от полиции только к одиннадцати часам утра. Он решил заскочить в "Макдоналдс", чтобы перекусить, а потом отправиться в студию, по дороге посетив собрание анонимных алкоголиков.
Стараясь способствовать своему выздоровлению, Майкл бывал на собраниях пять раз в неделю. Обычно он ходил в разные места. Но самым надежным был подвал синагоги. Днем он не пустовал ни минуты. Когда Шоу бывало тяжело, он приходил именно сюда. Хоть он и считал себя католиком, синагога, казалось, приносила ему удачу.
Сегодня здесь было не слишком много народу: трое мужчин в костюмах и при галстуках и женщина с бледным лицом, одетая в выцветшее домашнее платье. Глядя на нее, можно было понять: недавно она пила.
Они сидели за круглым столом в небольшой комнате, оформленной в светло-голубых тонах.
Настал черед Шоу.
– Меня зовут Майкл Шоу, и я алкоголик.
Он представился, несмотря на то что был знаком с тремя мужчинами. Завсегдатаи.
Посмотрел на женщину – она встретила его взгляд и отвела глаза.
Он поведал им об убийстве, о том, как это потрясло его, и о том, что раньше скорее всего ему бы пришлось выпить рюмку-другую, чтобы успокоиться.
– А сейчас? – спросил Мартин Штайнберг.
Шоу качнул головой:
– Сейчас все в порядке.
– Я обеспечиваю тебе аудиторию, Майкл, – подал голос Билл Фельдман. – Один из моих дядьев теперь каждый день слушает твою передачу.
Шоу рассмеялся:
– Отлично. Скоро мне придется отчислять тебе проценты.
И Фельдман, который занимался рекламой, и Штайнберг, работающий в муниципалитете, были примерно одного возраста с Майклом. Оба они давно были женаты и вели спокойную размеренную жизнь. Они нравились ему, но он чувствовал себя ближе Милту Саймону, у которого в браке было далеко не все в порядке. Прямо как у них с Джессикой.
– Думаю, пора выслушать нашу новую подругу, – спокойно сказал Милт.
Милт был высоким солидным мужчиной, который больше всего на свете любил две вещи: играть в покер и рассказывать всем истории о трудовых буднях мойщика окон. Его компания занималась мойкой окон небоскребов. Он сам иногда работал этаже так на семьдесят шестом или даже выше.
Милт кивнул в сторону женщины, которая закрыла лицо руками.
Она начала плакать, и все обернулись в ее сторону. Фельдман даже подошел к ней и приобнял.
– Все будет хорошо, – успокоил он ее.
Шоу тоже встал и подошел к ней с другой стороны.
– Хотите кофе?
Она отрывисто кивнула.
Он принес ей кофе.
Когда он передавал ей чашку, она подняла глаза и сказала:
– Я вчера сорвалась. После восьми лет.
Ее слова повисли в воздухе.
Они выражали то, чего все они так боялись. Того, что снова начнут искать счастье на донышке бутылки после долгих лет воздержания.
Они сели и выслушали ее рассказ с интересом. И с ужасом.
2
– Как выглядит моя задница?
– Бесподобно.
– Готов поспорить, это звучит дико. Ведь я же мужик и все такое.
– Не смешите меня, мистер Каллиган. Мужчины беспокоятся о том, как выглядят их задницы, не меньше, чем женщины.
– И не только голубые?
– Нет, не только голубые. Ну, конечно, это не афишируется, но можете поверить мне, как человеку, знающему толк в своем деле, что они регулярно осматривают себя со стороны и очень много внимания уделяют этой части тела. Особенно когда на них такие отличные брюки, как вот эти.
– Ну, ты меня успокоил. – Том Каллиган облегченно вздохнул. Упомянув свою пятую точку, он подумал, что сказал нечто неприличное. Ну, то, что может заставить окружающих задуматься о твоей ориентации. Но с этим ничего нельзя было поделать. В последнее время он стал замечать, что даже Джессика смотрит на него по-другому, с интересом. Он видел, как она оценивала его, и, судя по всему, его акции были достаточно высоки. Нет, конечно же, она никогда не переспит с ним – слишком уж сильны были ее чувства к Майклу Шоу, и не важно, сколько раз они ссорились. Но все равно факт оставался фактом: теперь в ее глазах он был мужчиной, а не просто веселым другом-толстяком и не более того.
Поэтому теперь он беспокоился, как выглядит его задница. По правде сказать, он по-настоящему ею гордился. Сбросить вес – это вам не шутки шутить. А еще сложнее было остаться в форме.
Сейчас Каллиган пребывал в особенно хорошем настроении: здорово ему удалось провести этого детектива сегодня утром. Он зашел в кабинку и пробыл там так долго, что у детектива не осталось другого выбора, кроме как войти вслед за ним. Пока он проверял другие кабинки, Том на цыпочках проскочил к выходу. Когда полицейский сообразил, что к чему, Том был уже далеко.
Рик, продавец в магазине мужской одежды "Чонсейз", наверное, одном из самых дорогих в городе, улыбнулся и сказал:
– Если хотите знать, мистер Каллиган, даже я беспокоюсь о том, как выглядит моя задница.
– Правда?
– Еще как!
– Ну, теперь я окончательно успокоился.
– Возьмете вот эти?
– Да, отлично.
– Рубашку, которую вы выбрали несколько минут назад, уже гладят.
– Ты шутишь?
– Отнюдь. – Рик, смуглый парень с темными волосами и фигурой спортсмена, заговорщически улыбнулся и наклонился поближе к Каллигану. – Строго между нами, мистер Каллиган, скажите, у вас сегодня что-то намечается?
– Ну…
– Раньше их называли "давалки".
Каллиган рассмеялся:
– Сто лет не слышал этого выражения!
– Так что, я подумал, сегодня вы должны выглядеть бесподобно.
– Большое спасибо, Рик.
Похоже, парень сегодня решил заработать себе чаевых на неделю вперед. Боже, как же Каллигану здесь нравилось! Обстановка в высшей степени приятная. Чего стоит одна только музыка Моцарта, льющаяся из динамиков. А эти отношения, которые могут возникнуть только с безупречным продавцом? Их можно было назвать почти интимными. Раньше Том приходил сюда, и Рик подбирал ему одежду, которая скрывала бы все недостатки его фигуры, если его тело тогда можно было назвать фигурой. Но сейчас Рик, кажется, понял, что Каллиган изменился не только внешне, но и внутренне и, следовательно, хотел, чтобы к нему относились по-другому.
Рик развязно подмигнул ему и направился в сторону примерочных и мастерской портного.
– Не скучайте.
Каллиган продолжал улыбаться и ничего не мог с собой поделать. Всю жизнь он мечтал стать таким. Может быть, не Казановой, но ходоком уж точно. Разбитным парнем. Когда ему на ум приходили мысли о жене, доброй и порядочной женщине, Каллигана одолевало чувство вины, поэтому о ней он старался не думать. Там, за городом, она растила троих его детей и напоминала ему о предыдущей жизни. О том, как его не приняли ни в одно студенческое братство в колледже. Обо всех насмешках и нападках. Неужели, так сильно изменившись, он должен был продолжать жить с ней?
Странно ожидать, что он ограничится ею. Любой мужик поймет его.
Ну да, у него была и другая. Любовница. Произнося это слово, он не мог отделаться от какого-то постыдного ощущения, словно стал героем бульварного романа.
Подумав о ней, он подошел к столу, на котором стоял телефон, и быстро набрал номер. Вот еще за что Каллиган любил "Чонсейз" – здесь он чувствовал себя как дома. И не нужно было никому лизать задницу, чтобы воспользоваться телефоном. Так было заведено в мире, куда он теперь попал: если тебе что-то нужно, просто приди и возьми.
– Привет.
– Боже, ты где? – спросила Кэнди.
– В "Чонсейз". – Он оглянулся, убедившись, что никто не подслушивает.
– Это где женским бельем торгуют?
– Нет, детка, тут торгуют мужской одеждой.
– Ты принесешь мне подарок? – В ее голосе появились игривые нотки, которые он так любил.
– Да, большой подарок.
– Большой и жесткий?
Как он себя ни корил, понимая, что это грязно, но ему нравилось, когда она говорила непристойности. Когда однажды он попросил жену сказать ему что-нибудь непристойное, та только удивленно посмотрела на него и сказала: "Если ты не заметил, я порядочная женщина, а не какая-нибудь шлюха". А чего еще было ожидать от дочери священника?
– Да, – сказал он, понизив голос. – Большой и жесткий.
– Не могу больше ждать.
– Я тоже.
– Когда?
– Через несколько минут после того, как я доберусь до скоростного шоссе, детка Кэнди нравилось, когда Каллиган называл ее деткой. А его благопристойная Мишель в ответ на такое обращение ляпнула:
– По-моему, Сонни называл так Шер.
Нет, вне всякого сомнения, Бог создал его, чтобы он был вместе с Кэнди! Только почему-то забыл объяснить, каким образом Тому удастся развестись так, чтобы на банковском счету остались хоть какие-то деньги. А желательно бы не просто какие-то, ведь Кэнди любила дорогие вещи и не скрывала этого.
– Вот, пожалуйста, мистер Каллиган, – сказал Рик, внося отутюженную белую рубашку, еще горячую.
У нее был высокий воротник, и она сидела на Томе просто великолепно; две верхние пуговицы он застегивать не стал. Единственное, о чем теперь оставалось мечтать, – чтобы волос у него на груди было побольше. У Рика, наверное, вся грудь волосатая.
Продавец снова подмигнул ему и сказал:
– Смотрите там, не подкачайте.
И оба от души расхохотались.
Когда Каллиган вышел из магазина и сел в свою машину, в зеркале заднего вида он заметил темно-синий автомобиль. В салоне сидел мужчина и читал газету.
Джерард?
Каллиган усмехнулся: паранойя. У этого ублюдка на хвосте сейчас, наверное, вся полиция города.
Он включил зажигание и тронулся с места. Через полторы минуты Дэвид Джерард, сидевший в темно-синем автомобиле, опустил газету и последовал за ним.
3
Каллиган знал, что дамочки, живущие по соседству, наблюдают за ним из-за занавесок, но это его не злило, скорее, забавляло. Здорово! Он в новой рубашке и брюках подходит к двухквартирному дому, за аренду которого ему приходилось отстегивать кругленькую сумму каждый месяц. Но такие женщины, как Кэнди Ролингз, обходились дорого.
Кэнди… Когда он впервые с ней встретился, ему показалось, что это имя звучит как-то дешево. Его родители, люди старой закалки, никогда бы не одобрили такое имя.
Но, познакомившись с ней поближе, узнав, что она любит похабные шутки и развратные мультики, впервые испытав на себе ее мастерство, когда они вместе смотрели порнуху, Том понял: имя Кэнди отлично ей подходит.
Каллиган надеялся, что на ней его любимые ярко-синие трусики-стринги. Ему нравилось входить в нее, не снимая с Кэнди этой весьма соблазнительной детали туалета.
Он постучал в дверь и огляделся. Это был самый приличный район из всех появившихся недавно в ближайшем пригороде. Все остальное – дешевые хибары в колониальном стиле, стоявшие бесконечными рядами друг напротив друга. Сам он вырос в затененном кронами трех деревьев доме, расположенном в тупике небольшой улицы, и никак не мог привыкнуть к облику современных квартир, в которых явно не хватало мебели, словно ее забыли купить. Поэтому он выбрал улицу, которая больше всего напоминала ему о детстве. Состоятельный средний класс.
Кэнди открыла дверь. На ней была футболка с надписью: "Я – девственница". Надпись пересекала пышную грудь, за которую Том отвалил кругленькую сумму во время их поездки на западное побережье в прошлом году. Пластический хирург постарался на славу. Джинсы, как всегда, подчеркивали округлую попку. Изнутри донеслись охи и ахи аудитории какого-то дневного ток-шоу. Наверное, кто-нибудь только что признался, что изменял жене с немецкой овчаркой или вроде того. Или съел свою тетю. Тема каннибализма часто обсасывалась в подобных передачах, рассказывала Кэнди.
– Пароль? – спросила она, ухмыляясь из-за стеклянной двери.
– Эрекция?
Сдавленный смешок.
– Нет, этот пароль был на прошлой неделе.
– Киска?
– А этот – две недели назад.
– О!
– Сейчас я тебе намекну.
Ему нравилась эта игра не меньше, чем ей.
– Произнесу по буквам.
– Давай.
– А-р-г-а-з-м.
Конечно же, она хотела сказать о-р-г-а-з-м, но уточнять не имело смысла. Как-то он в чем-то поправил Кэнди, и это ее просто взбесило. Девчонка уселась в кресло, которое, кстати, купил он, и раскричалась до слез:
– Ты считаешь меня тупой!
– Это не так.
– Думаешь, из-за того, что я бросила школу и сбежала с байкерами, значит, об меня теперь ноги можно вытирать?
– Послушай, Кэнди, я не считаю, что ты тупая.
Богом клянусь!