- Значит, его убили в Риме. Это прекрасно, Нери! Просто фантастически! Ты сидишь здесь, в этом сырном гнезде, и вдруг такой великолепный случай. Третий шанс. Невероятно, чего только не придумывает небо, чтобы вернуть тебя в Рим, хотя ты уже дважды прозевал такую возможность. Tesoro, я в восторге! Поезжай на вокзал, причем как можно быстрее, и узнай, действительно ли он уехал поездом в Рим. Может быть, кто-нибудь случайно его вспомнит. А потом мы вдвоем поедем туда и будем искать этого странного друга. Ах, Нери, это великолепно!
Она бросилась ему на шею.
Депрессию последних дней как ветром сдуло. Нери чувствовал себя так, словно у него выросли крылья. Если ему повезет, то это будет не банальная супружеская измена, а настоящее убийство.
22
Магда была рада, что не придется ночью сидеть на террасе одной.
- Расскажи мне все, что можешь вспомнить, - попросил Лукас. - Дай хоть какую-то нить. Что он особенно любил, о чем мечтал? Что уже несколько лет собирался сделать, но так и не сделал? Пожалуйста, расскажи мне все, что помнишь. Даже если ты думаешь, что это второстепенные детали. И я буду искать его. Клянусь тебе, я переверну небо и землю! Мне только нужно от чего-то оттолкнуться.
Магда, запрокинув голову, смотрела на ночное небо.
- Завтра будет прекрасный день! - сказала она тихо и улыбнулась. - Тихий и ясный. Такие дни он особенно любил, потому что мог работать на улице. Собственно, он только и делал, что работал. А по вечерам чуть не падал от усталости. Никогда у него не было свободного времени, чтобы посмотреть на звезды. А я из всего этого безумного моря звезд знаю только лишь Большую и Малую Медведицу. И все. А ты?
- Я могу еще найти Полярную Звезду. Но на этом мои познания заканчиваются.
- Как подумаю, что многие звезды, которые сейчас светят и которые мы видим, на самом деле уже давно не существуют… Мне это кажется просто невероятным.
Лукасу не хотелось рассуждать о звездах. У него возникло ощущение, что она просто хочет увести разговор в сторону.
- Где он, Магда? - спросил он. - Честно, как ты думаешь?
- Это так же, как со звездами. Только наоборот. Мы его не видим, но он где-то есть.
- Но ведь у тебя есть какое-то предположение. Или опасение. Скажи мне, Магда. Только так мы сможем продвинуться дальше.
- Не имею понятия. Даже никакой мысли на этот счет.
- Ты не будешь возражать, если я осмотрю его письменный стол? Может, найду что-нибудь - какую-то записку, бумагу… Что-то, что могло бы дать нам какую-то зацепку.
- Пожалуйста. Смотри все. Мне все равно. Его стол, факс, если хочешь, его компьютер. Я ничего не нашла.
Они молчали несколько долгих минут. Потом Магда сказала:
- Как прекрасно, что ты здесь! Оставайся, пока не надоест.
Лукас хотел ответить, как она внезапно встала.
- У меня страшно болит голова, - сказала она. - Наверное, я пойду спать. Спокойной ночи.
И, не говоря больше ни слова, ушла в дом.
Лукас провел половину ночи в комнате Йоганнеса. Целых два часа ему понадобилось для того, чтобы изучить материалы в компьютере. Он нашел пять гостиниц в Риме, которые, очевидно, ввел в компьютер Йоганнес. Но заказал ли он одну из этих гостиниц, было непонятно, тем более что Лукас не знал пароля брата, чтобы прочитать его электронную почту. Он записал названия гостиниц и начал изучать содержимое письменного стола.
В рабочем календаре Йоганнеса он несколько раз наткнулся на пометку "К". Иногда с обозначением времени, иногда без него. В адресной книге под буквой "К" было несколько записей на немецком языке, но все больше на итальянском: слово "Castagnoli", которое ничего не говорило Лукасу, "Компьютер-сервис Шлоссштрассе" и "Cesare". Затем следовали "Clinika Veterinaria", "Кристиан", "Carabinieri Buchine", "Caldaie Servizio", "Careggi Ospidale Firenza". И наконец запись "Каролина" с берлинским номером телефона. Он выписал этот номер. Может быть, она и была той самой "К".
На следующее утро он проснулся в восемь утра. В доме было тихо. Наверное, Магда еще спала.
Он быстро принял душ, выпил бокал холодной, как лед, воды и отправился в комнату Йоганнеса, чтобы позвонить оттуда по телефону.
Была половина девятого, когда он набрал номер Каролины. Он не ожидал, что кто-то ответит, и даже вздрогнул, когда сонный голос сказан:
- Да?
- Доброе утро! - любезно начал он. - Извините, что беспокою вас, но я Лукас Тилльманн, брат Йоганнеса.
- A-а… Ну и что? Что вам нужно? - Ее голос был немного раздраженным.
- Йоганнес исчез несколько дней назад. Я хотел спросить, может, вы знаете, где он.
- Думаю, он с женой в Италии.
- Нет, его здесь нет. Я в Италии, в его доме. Он уехал на пару дней и больше не появлялся.
- Сожалею, но ничем помочь не могу. А давно он исчез?
- Его нет с прошлой пятницы.
Она коротко засмеялась и закашлялась.
- Боже мой, и вы уже начинаете бить тревогу? Наверное, он познакомился с красивой женщиной и забрался к ней в постель. Не морочьте себе голову. А сейчас я хочу еще поспать.
- Конечно. Извините, что разбудил.
Не говоря больше ни слова, Каролина положила трубку.
Лукас в задумчивости сидел за столом, рисуя в блокноте геометрические фигуры.
Лукас пил кофе, когда Магда спустилась в кухню, чтобы позавтракать.
- Боже мой, - сказала она, - у тебя такой вид, будто ты пьянствовал целую ночь! Чем ты занимался после того, как я ушла спать?
- Просмотрел вещи Йоганнеса.
- Ну и как? Что-нибудь нашел?
- Магда, кто такая Каролина?
Он потер воспаленные глаза. И поэтому не увидел, как Магда вздрогнула.
- Понятия не имею. Может быть, клиентка? - Магда старалась, чтобы голос звучал невозмутимо и в нем не чувствовалось интереса.
- Я сегодня утром звонил ей.
У Магды перехватило дух. Потом она очень медленно повернулась к нему.
- А это еще зачем? Я имею в виду, зачем ты звонил совершенно незнакомой, чужой женщине?
- Да просто так. Мне бросилось в глаза ее имя в блокноте Йоганнеса. И я подумал, что, может быть, она сможет нам помочь. Возможно, она знает, где он.
- И что?
- Она не очень хорошо отнеслась к тому, что я заговорил о нем.
- Бывают клиенты, которые недовольно отзываются о транспортной фирме, когда понимают, что ее сотрудники не волшебники.
- Скажи честно, Магда… у этой Каролины был роман с Йоганнесом?
Магда рассмеялась.
- Я тебя прошу! Ты, похоже, совсем не знаешь своего брата! Он невероятно очаровательный, любезный, коммуникабельный человек, который вступает в беседу с каждым. И к каждому находит подход. Поэтому он знает весь мир. Но он не изменяет мне, Лукас. - Она стала вдруг серьезной. - Он еще никогда не изменял мне. - И тихо добавила: - Если один человек обманывает другого, жизнь заканчивается.
23
На следующее утро лисенок появился снова. Когда Магда в половине девятого вышла на террасу, он сидел рядом с кустом роз и смотрел на нее. В зубах у него была кожаная рабочая рукавица Магды, которую она оставила на улице ночью.
- Лисенок, - прошептала Магда, - вот ты и снова пришел! Подожди минуту, сейчас я принесу тебе поесть.
Магда ушла в кухню, а лисенок прокрался через лужайку и улегся рядом с терракотовым горшком для цветов. Судя по всему, Магды он не боялся.
Когда Магда несколько минут спустя появилась с парой пригоршней сухого собачьего корма, который хранился у нее в холодильнике еще с их прошлого отпуска, лисенок по-прежнему был на месте. Магда положила корм посреди лужайки и, осторожно ступая, отошла назад. Сидя за столом, она наблюдала за лисенком. Во время их последнего пребывания в Италии на Рождество лис тоже регулярно приходил сюда и получал свой корм. Очевидно, ему понадобилась всего пара дней, чтобы заметить, что в доме опять кто-то живет.
"Тебе придется познакомиться еще и с Лукасом, - подумала Магда, - и тогда вся семья будет в сборе".
Лукас еще спал. Когда лисенок наелся и ушел, Магда достала бумагу для писем.
Дорогое мое сокровище!
Представь себе, лисенок опять здесь. Значит, он не забыл, что мы заботились о нем на Рождество. Я по-настоящему счастлива, что он постепенно становится почти что домашним. Может быть, в это лето мне удастся погладить его. Ты помнишь, как он украл твои кроссовки и мы нашли их только через неделю в маленькой каштановой роще? Похоже, снова придется привыкать к тому, что нельзя ничего оставлять на ночь на террасе, иначе на следующее утро все исчезнет.
Я когда-нибудь съезжу к ветеринару в Монтеварки и куплю там таблетки от глистов. Я подмешаю их ему в корм, потому что лисьи глисты довольно опасны. От них можно даже умереть, а я этого очень боюсь.
Папа почти неделю работал в огороде и уже сильно загорел. Каждый день он говорит мне, что очень скучает по тебе, и радуется, что вы вдвоем сможете спилить засохшее дерево перед окном ванной комнаты. В одиночку он с этим не справится.
Как твои дела? Ты уже прижился в своей комнате и подружился со своими новыми товарищами? Как ты справляешься с латынью? Ты уже нашел кого-нибудь, кто сможет помогать тебе и давать дополнительные уроки?
Я часто думаю о тебе. Постарайся есть побольше, ты такой худой, что мне даже страшно становится.
Ты приедешь сразу же, как начнутся летние каникулы? Это было бы прекрасно! Мы могли бы провести две недели здесь, в Италии, а потом поехали бы вместе в Берлин. Я несказанно рада твоему приезду!
Обнимаю тебя, мой сладкий.
Твоя мама.
Она как раз складывала письмо, когда на террасу пришел Лукас.
- Доброе утро, - сказал он улыбаясь и поцеловал Магду в щеку. - Я сварю себе кофе. Тебе сделать?
- Да, спасибо.
Лукас исчез в кухне.
Магда засунула письмо в конверт, заклеила его и написала адрес: Торбен Тилльманн, колледж Санкт-Блазиен, Фюрштабт-Герберт-штрассе 14, 79837 Санкт-Блазиен.
Потом она положила письмо в ящик стола, из которого брала бумагу и конверт.
Лукас зашел в кухню с кофе и подсел к ней.
- Как ты относишься к тому, чтобы в субботу сходить куда-нибудь? Мне очень хочется побывать в новом ресторанчике в Амбре.
"Прекрасная идея", - подумала Магда.
Может быть, тогда она наконец сможет думать о чем-то другом.
24
Стефано Топо опаздывал и злился, что такси, которое он заказал, придется ждать еще пятнадцать минут. Он терпеть не мог приходить куда-нибудь с опозданием, но еще больше раздражался, если не был сам виноват в этом опоздании.
Водитель такси, которое наконец-то остановилось перед его домом, был мрачным лысым мужчиной с обаянием человека, который при расхождении во мнениях с большим удовольствием в качестве аргументов применяет кулаки, нежели слова. Поэтому Топо предпочел не спрашивать водителя о причине его опоздания. Сейчас было куда важнее поскорее добраться до Театро делла Пергола. Он открыл правую заднюю дверцу такси и только хотел сесть в машину, как обнаружил на сиденье засохшее пятно от шоколада величиной со сливу. Топо с отвращением выпрямился. Опоздать, конечно, было плохо само по себе, но посадить пятно на сшитый на заказ костюм антрацитового цвета было настоящей катастрофой. Он попросил водителя подождать, обошел машину и сел с другой стороны.
- Пожалуйста, Театро делла Пергола на улице Виа делла Пергола, - зло прошипел он. - Пожалуйста, побыстрее, я спешу!
Водитель ухмыльнулся и нажал на газ.
Стефано был привлекательным мужчиной лет сорока пяти, у которого в жизни была единственная цель - карьера. Еще ребенком он понял, что очень не хочет одного - жить так, как жили его родители. Городок Амбра, где он жил в маленьком доме в старой части города рядом с церковью, внушал ему отвращение. Он инстинктивно чувствовал, что образование было единственным способом вырваться отсюда, не идти по стопам отца и не работать в маленькой мастерской на выезде из деревни. Он вырос карьеристом. Он не играл в футбольной команде, не участвовал в молодежном оркестре и в театральной труппе, а с утра до вечера учился. После блестящего окончания школы он изучал литературу и театроведение в Риме. Потом переехал во Флоренцию и поселился в небольшой сверхдорогой квартире на пятом этаже, с маленьким балконом и прекрасным видом на город. Когда вечернее солнце отражалось в куполах церкви, Топо чувствовал, что сделал все правильно.
Уже два года он как театральный критик писал заметки для радио и литературно-критические статьи для региональной газеты "La Voce della Toscana".
Ему нравилось видеть свои тексты напечатанными и слушать свой голос по радио. Еще больше он наслаждался тем, что на приемах и премьерах артисты подчеркнуто демонстрировали ему свое уважение и заискивали перед ним. Стефано Топо был признанным гражданином и делал все для того, чтобы однажды стать неотъемлемой частью Флоренции. Он обладал властью поддерживать или уничтожать чужие карьеры, а его острой критики боялись многие.
Сейчас он сидел в такси, направляясь на премьеру спектакля "La raganella" автора Викторио Беллачи, что в переводе означало не что иное, как "Погодная жаба". Премьера была благодатной почвой для Топо, потому что на премьерах к критикам относятся с особым вниманием.
За три минуты до начала спектакля он вошел в театр. Взял контрамарку, программку и направился к своему постоянному месту в четвертом ряду партера. К сожалению, у него не было времени пофланировать в фойе, но, в конце концов, впереди еще антракт и празднование по случаю премьеры. Достаточно возможностей, чтобы показать себя и поприветствовать известных людей.
Четвертый ряд был уже почти полностью занят, и все встали, чтобы пропустить его. Ему это понравилось. Он, кивая головой направо и налево, уселся как раз вовремя, чтобы успеть достать очки с простыми, без диоптрий, стеклами и открыть программку. Зрение у Топо было, как у рыси, но его уже невозможно было представить без очков. Они были такой же неотъемлемой частью его образа, как удлиненная стрижка и тончайшие усики, уход за которыми отнимал немало времени. Все вместе придавало ему облик элегантного спортивного мужчины с определенным налетом интеллекта.
Стефано Топо уже начал что-то неразборчиво писать на полях программки рядом с именами исполнителей, чтобы дать понять окружающим, что он в театр пришел не ради удовольствия, а чтобы оценить спектакль, когда вдруг в кармане его пиджака завибрировал телефон. Он увидел, что это был звонок от матери, и сбросил вызов. Что бы там ни было, при всей любви к ней, сейчас ему было не до телефонных разговоров. Он позвонит ей завтра. После обеда, когда выспится.
Постепенно в зрительном зале стало темно. Топо отключил телефон. В программке он обнаружил имя молодой артистки, которую еще не знал. Вивианна Росси.
С наслаждением откинувшись на спинку кресла, он отправил очки в футляр и положил его в карман пиджака. Любопытно, как сложится вечер и ночь. Все было возможно, мир лежал у его ног.
Альбина Топо прожила семьдесят два года в старой части Амбры, в небольшом доме шириной всего лишь четыре метра, недалеко от церкви. Здесь она родилась, здесь жила с мужем Адольфо и здесь же родила сына Стефано. У нее осталось только одно, последнее желание: умереть в этом доме.
Три года назад она почувствовала, что силы ее заметно тают. Внутри нее начал разрастаться рак, и она утратила всякое желание жить. Она просто не знала, ради чего бороться. Во всяком случае, не ради сына, который жил во Флоренции, относил себя к сливкам общества и месяцами не приезжал к ней. В принципе, он появлялся только тогда, когда этого невозможно было избежать. На Рождество или на ее день рождения. Она чувствовала, что он делает это с явным отвращением. Он, выполняя сыновний долг, переносил мать с кресла в туалет, застилал ее постель, заваривал чай и на завтрак покупал ей свежее пирожное - сахарную ракушку. Он включал телевизор и убирал в квартире. Но при этом почти не разговаривал с ней. Он не рассказывал о Флоренции, и Альбина ничего не знала о нем самом. Ей было интересно, есть ли у него подруга, но если она заговаривала об этом, он только пожимал плечами: "Иногда появляется то одна, то другая, мама. Ничего серьезного, не стоит об этом даже говорить".
Он казался ей чужим человеком. Даже соседку Розиту, дотторессу и священника, которые регулярно к ней заходили, она знала лучше.
Для Альбины не было секретом, что Стефано, отправляясь за покупками, время от времени брал деньги из ее портмоне и пару евро из пенсии, когда получал ее на почте. Она отдала бы последнюю рубашку, если бы сын попросил, но он этого не делал. И она никогда не слышала от него слов сочувствия.
Поначалу она принимала лекарства, которые ей выписывали, два раза прошла химиотерапию и облучение, которое забрало последние силы. Но потом забросила все это, и больше не обращалась к врачам. Ее жизнь была окончена.
Каждый вечер Розита, жившая напротив, заходила на полчаса, чтобы вымыть ее и уложить в постель. Время от времени Розита читала ей вслух газету, если случалось что-то, заслуживающее внимания. Розита была на десять лет старше Альбины, но крепкая и здоровая. У нее было трое детей, которые жили в Милане, Риме и во Флоренции и регулярно приезжали на праздники домой.
"Что-то в своей жизни я сделала неправильно, - часто думала Альбина. - Господь наказывает меня за грех, о котором я не знаю".
Этим летом Альбина поняла, что сама уже не доберется до двери, чтобы выйти на улицу, посидеть на солнышке и послушать канарейку Розиты. Канарейка качалась в маленькой позолоченной клетке перед кухонным окном Розиты, когда погода была достаточно теплой.
Альбина любила птиц. Десять лет назад, за два года до своей смерти, Адольфо солнечным весенним днем привез ей из зоомагазина в Сан Джованни Бео. Этот говорящий золотоухий скворец уже полтора года ждал там своего покупателя, и для Адольфо было невыносимо слышать его грустную песню, когда он снова и снова подражал дверному звонку. Может быть, он чувствовал, что именно оттуда придет его спасение.
В зоомагазине его называли Бео, и это имя осталось за ним даже дома, в семье Топо.
Альбина полюбила его с первой минуты. Она баловала его и каждый день разговаривала с ним. И уже вскоре Бео говорил "buongiorno", если кто-то заходил в комнату, и "grazie", когда ему давали кусочек яблока или персика, просовывая их через прутья клетки. Он высвистывал первые такты национального гимна Италии и умел булькать и шипеть, как эспрессо-машина.
Адольфо получал удовольствие от того, что учил Бео ругательствам. Он и сам много и с наслаждением ругал все и всех вокруг. Поэтому неудивительно, что вскоре Бео усвоил ругательство "stronzo" и начал приветствовать гостей словами "Buongiorno, stronzo!".
Многих это смешило, и они от души хохотали. За исключением одного человека - Стефано. Ему казалось, что скворец обращается к нему лично и специально его оскорбляет. Казалось, что птица ненавидит его. Еще хуже стало, когда Бео научился подражать смеху хозяйки. Бео пел и болтал в своей клетке или засыпал на плече Альбины, а у Стефано все чаще возникало желание свернуть ему шею.