Так что нашей семейной бедой была просто водка. Не русская, и не эстонская. Папа сначала пил ее по обязанности, а потом втянулся и пил уже просто из удовольствия.
А водка тогда было недешева. Сейчас водка - это самое дешевое, что есть в России. А тогда, при СССР - нет. И большая часть нашего семейного бюджета уходила именно на папины оргии. Нет, ничего особенно плохого он не делал. Просто каждый вечер он надевал свой светлый костюм и шел в мотель, за полкилометра от нашего дома.
Мы с мамой оставались одни и сидели на кухне, прислушиваясь к крикам и воплям, доносившимся из мотеля. Это "гуляли" туристы. Может быть, их и можно понять. В конце концов, они были на отдыхе.
А вот наш папа - нет. Для него это стало естественным и каждодневным времяпрепровождением.
Я тогда училась в девятом классе и не особенно интересовалась подробностями жизни моих родителей. У меня тогда было много своих интересов, которые свойственны этому возрасту.
В девятом классе я впервые поцеловалась с мальчиком. Для девочки такого возраста это ведь целое событие в жизни.
Так что у меня было много тем для размышлений, чтобы не вдаваться в нюансы взаимоотношений родителей.
Но потом все выяснилось и встало на свои места. Просто я не замечала, что творится во взрослом мире. Моя мама совершенно отчаялась. Ее одинокие вечера вдвоем со мной совершенно ее доконали. Сейчас я могу представить себе ее состояние. Она сидела одна в доме вдвоем с дочерью и все время напряженно думала о том, где сейчас и чем занимается ее муж.
Под вечер, или ночью папа приходил, и я шла спать, довольная, что все в порядке и папа дома. Но каково было маме встречать его - выпившего, веселого, и знать, что он провел вечер в окружении таллинских знакомых и красивых девиц легкого поведения?
Что она чувствовала и что переживала при этом? А девицы такие крутились тогда возле каждого начальника средней руки в Эстонии, особенно в туристском деле…
Свобода нравов тогда в нашем окружении была ужасающая. Вся Эстония пыталась брать пример с Европы и главным образом брала пример в смысле свободы морали. Я же говорю, что народы заимствуют друг у друга только самое плохое…
Вероятно, моя мама сильно переживала все происходящее. Просто она была нордическая женщина и не позволяла себе высказывать чувства при посторонних, тем более при собственной дочери.
Но мама была еще довольно молодой, ей было всего тридцать четыре года. Тогда мне казалось, что она уже старая, а теперь-то я понимаю, что она вовсе не ощущала себя старухой. Наоборот, она думала о том, что еще молода и у нее, может быть, много хорошего впереди, а жизнь ее погибает тут, рядом с мотелем и распоясавшимся мужем…
Несколько раз я оказывалась невольной слушательницей неприязненных разговоров между отцом и матерью.
Домик у нас был небольшой, и по ночам, когда было тихо вокруг, все было отлично слышно из соседней комнаты, все разговоры. Особенно, если лежать тихо и прислушиваться.
"Крис, - говорила мать отцу. - Ты опять пришел ночью, и опять от тебя пахнет вином, хотя ты обещал мне быть аккуратнее".
"Брось, Мээлита, - отвечал отец. - Может настоящий мужчина вести себя по-мужски или он должен постоянно оглядываться на жену? Это же не по-мужски. Ты ведь хочешь, чтобы твой муж был настоящим мужчиной?"
"Да, но я не считаю, что помада на твоей шее, которую ты даже не удосужился стереть, идя домой, делает тебя настоящим мужчиной", - чуть не плача, но сохраняя достоинство, отвечала мать.
"Мои обязанности, моя должность накладывают на меня кое-что, - говорил, как бы оправдываясь, отец. - Ты же должна понимать, что я, как руководитель крупного туристского заведения, просто обязан делать некоторые вещи… Встречать начальство, важных гостей…"
"Ах, Крис, - с отчаянием в голосе говорила ему мама. - Это так, но я уверена, что случайные связи с девками и пьянки отнюдь не входят в твои служебные обязанности".
Это были бесплодные разговоры. Они не могли привести ни к чему хорошему, и не привели.
Постепенно моя мама отчаялась и стала тоже иногда ходить вместе с отцом по вечерам в мотель.
Теперь в эстонских газетах иногда пишут о том, что русские туристы развратили чистые нравы эстонского народа. Что наплыв растленных жителей славянского востока развратил людей. Бог им судья, этим газетчикам. Кто не хотел растлеваться, тот не растлевался. Это дело совести и желания каждого…
Иногда родители возвращались с этих гулянок вместе, но все чаще стали приходить домой порознь.
Хельга сказала это и замолчала. Она сосредоточенно вскрывала новую пачку сигарет. Ее длинные ногти царапали целлофановую обертку.
- Ты хочешь сказать, что твоя мама стала такой же, как отец? - спросил я, не выдержав ее паузы.
- Нет, вовсе нет, - ответила Хельга, чуть задумавшись на секунду. - У моей мамы совсем другой характер. Она - жесткая и решительная женщина, но в душе она романтична, и ее желания всегда лежали в русле обычных вещей, связанных с любовью и семьей. Просто она попала в сложную ситуацию.
- В какую? - поинтересовался я, и тут же мне стало неудобно, что я тороплю Хельгу с ее рассказом. Надо было мне быть потоньше и понимать не только умом, но и сердцем, чего стоит молодой женщине рассказывать мне такое со всей откровенностью…
Вероятно, мне следовало бы быть не доктором, а священником. Все так охотно рассказывают мне все подробности своей жизни. Раньше я считал, что это касается только моих пациентов - преступников, а теперь оказалось, что это распространяется и на прелестных молодых дам.
- В какую же ситуацию она попала? - спросил я, ожидая услышать нечто тягостное и полукриминальное, что сопровождает обычно фразу "сложная ситуация"… Но все оказалось проще и прозаичнее.
- Сложная ситуация - это ее семейная жизнь, - просто ответила мне Хельга, поднимая глаза от распечатанной наконец пачки сигарет. - Больше, собственно, ничего… Но для моей мамы все это было слишком тягостно. А тут подвернулся Василий Савватеевич. Как нельзя более кстати, учитывая то, что творилось в нашей семье…
- Кто такой Василий Савватеевич? - спросил я, удивляясь появлению этого русского имени применительно к мотелю под Таллином.
- О, - усмехнулась Хельга. - Василий Савватеевич - это мечта каждой правильной эстонской женщины.
Она сказала это и замолчала загадочно.
- И все же? - допытывался я, хотя подумал, что делаю это напрасно и Хельга все равно расскажет сама, если уж начала.
- Представь себе мужчину сорока лет среднего роста, широкоплечего, с щегольскими усами на красивом и глупом лице, - сказала Хельга. Я задумался.
- Представил, - наконец ответил я, добросовестно создав в своем воображении искомый образ.
- И представь себе, что этот человек приехал в мотель на красивой "Волге" цвета слоновой кости. Такие "Волги" тогда были не у каждого, и наличие такой машины говорило о многом. Гораздо больше, чем наличие "мерседеса" в наше время…
А говорило оно о том, что Василий Савватеевич - крупный начальник. Он был преуспевающий руководитель нефтедобычи откуда-то из-под Тюмени. Или Сургута, я сейчас не помню. Сравнительно редкая и экзотическая птица в наших краях, уже хотя бы потому, что Эстония просто очень далеко от Тюмени…
Василий Савватеевич приехал к нам отдыхать. Он и отдыхал, как только мог и умел. Денег у него было немерено, заработки тогда в Сибири были большие, у начальства - особенно. Он гулял по Таллину, дивился на красоту города и на то, что никто не харкает прямо посреди улицы и не орет матом на главной площади, как это принято в России…
Он был неженат. Вообще Василий Савватеевич отдыхал на всю катушку. Днем он гулял и осматривал что-то, по вечерам посещал таллинские рестораны. А к ночи на такси возвращался в мотель.
Но то ли в ресторанах ему не везло, то ли по врожденной порядочности его натуры ему не нравились женщины легкого поведения, стайки которых всегда вились в те годы между гостиницей "Виру" и рестораном "Глория"…
Одним словом, Василий Савватеевич вдруг на дискотеке в мотеле встретил мою мать.
Он произвел на нее огромное впечатление. Особенно, наверное, в сравнении с отцом.
Василий Савватеевич был положительным, усатым человеком. Большой начальник в неведомой Сибири, денег у него куры не клюют… Пьет умеренно, в основном по праздникам и под хорошую закуску. Депутат областного совета то ли в Тюмени, то ли в Сургуте…
По сравнению с моим пьющим и гуляющим папой это был просто образец совершенства. Хотя, чего же сравнивать? Мой папа все же был не нефтяником, а директором мотеля. Это совсем другой профиль работы, накладывающий определенную печать на человека.
Но мама решилась сравнивать. А когда простая рассудочная женщина начинает сравнивать вот таких двух мужчин, понятно становится, кого она предпочтет. Тем более, что папины "художества" уже довели ее к тому времени до отчаяния.
Что же касается Василия Савватеевича, то с ним вопрос был ясен. В те годы не было для русского мужчины ничего более престижного, чем женитьба на прибалтийке… русские даже придумали специально слово - прибалты. Они нас всех так называют. - Хельга засмеялась. - Они не могут различить, что мы - три совершенно разных народа. Это недоступно пониманию простого русского человека. Так вот они нас так и называют, очень глупо и смешно - прибалты. И, конечно, для мужчины из далекой Тюмени было чрезвычайно престижно привезти себе жену из Эстонии. Наверное, все потом говорили там о нем с тайным восхищением. Как же - он женился почти что на европейской женщине…
Вероятно, это повлияло на воображение Василия Савватеевича, и он стал ухаживать за мамой, а потом стал уговаривать ее уехать вместе с ним.
Мама никогда бы на это не согласилась, если бы папа к тому времени совершенно не обнаглел.
Последней каплей было, когда он пришел домой в очередной раз под утро пьяный и мама нашла у него в кармане женские трусы. Ох, как она хлестала папу этими трусами по лицу… Когда она делала это, у него был такой жалкий вид. А по маминому лицу я уже тогда поняла, что это последняя капля и теперь она решится на что-то.
Вот мама и решилась, и приняла предложение крупного усатого мужчины из Сибири.
Она хотела, чтобы и я поехала с ней. Мама познакомила меня с этим дядькой и даже хотела, чтобы я называла его "дядя Вася". Но это было гораздо выше моих сил. С чего бы это я стала привыкать к какому-то постороннему мужчине, да еще поехала в такую даль?
И я отказалась, сказала, что останусь с папой. Мама просила у меня прощения и сказала: "Прости меня, Хельга. Я понимаю, что не должна так поступать и оставлять тебя, но ты уже взрослая девочка и должна меня понять. Ты же видишь, как ведет себя папа в отношении меня".
И я поняла маму. Действительно, она была еще совсем не старая женщина, и зачем ей было губить свою жизнь? Она старалась в свое время, как могла, образумить папу и наладить нормальную семейную жизнь. Но у нее ничего не получилось.
Теперь мама решилась начать все сначала.
"Подумай еще раз, - говорила мне мама. - У Василия куча денег, и там богатый край. Поедем вместе со мной".
Но я была уже действительно довольно большая девочка и совсем не хотела ехать на край света, пусть даже вместе с мамой. Так что маму я совсем не осуждала, но у нее была другая ситуация.
- И ты осталась с отцом? - спросил я, когда Хельга остановилась в своем рассказе.
Она посмотрела на меня испытующе:
- Тебе интересен мой рассказ? История моего детства?
Я кивнул в ответ. Хельга улыбнулась доверительно и сказала:
- Я еще никому подробно не рассказывала об этом. Ты - первый. Может быть, я потому разоткровенничалась, что мне кажется, будто ты поймешь меня. Не знаю, почему я так думаю.
Почему бы мне было не понять ее? Что за странный вопрос… Это самая обыкновенная история. У многих в детстве были нелады с родителями. В конце концов не всем же так везет с папой и мамой, как мне, например…
Я сказал об этом Хельге, и она усмехнулась.
- Но я ведь еще рассказала не все. Это совсем не такая простая история, как ты думаешь. Пока что действительно все шло, как обычно, как у многих. А вот дальше началось то, о чем я не решалась никому прежде рассказать.
Хельга замялась. В ее глазах я прочел нерешительность.
- Не знаю, как ты к этому отнесешься, - добавила она.
- Я думаю, что ты можешь все спокойно мне рассказать, - ответил я. - Прошло уже столько лет, и теперь ты взрослая женщина, врач. Столько уже событий произошло в твоей жизни с того времени, что все сильно отодвинулось. Почему бы и не вспоминать об этом, о том, что было так давно?
- Когда я расскажу все до самого конца, Феликс, ты поймешь, отчего я не люблю вспоминать свою молодость. Ты увидишь, что у меня на это есть серьезные причины…
Так вот, мама собралась, в последний раз облила меня слезами прощания и уехала. Напоследок она еще добавила, что, естественно, я могу приехать к ней как только захочу. Но надо сказать, что я ни разу не воспользовалась ее приглашением.
Хотя я и прекрасно понимала маму и побудительные причины ее поступка, тем не менее мне все равно было нечего делать с ней и ее новым усатым мужем.
А папа через некоторое время привел в дом девицу. Это была одна из его дискотечных подружек. Подозреваю, что именно ее трусы нашла мама в папином кармане.
Линда была всего на пять лет старше меня, и я довольно болезненно переживала это.
Линда была красивая девушка, только держалась уж слишком развязно по моим тогдашним понятиям. Она поселилась у нас, в комнате, которая была раньше спальней моих мамы и папы.
Теперь там спал папа с Линдой. Линда очень много себе позволяла. Она работала официанткой в ресторане неподалеку и, может быть, там научилась своим ужасным манерам. Она совершенно не хотела вести себя прилично и контролировать свое поведение, сдерживать свои желания.
Например, она могла просто так запросто вдруг за ужином сесть к папе на колени и ласкать его, тереться об него. А могла даже, нисколько не стесняясь меня, попытаться залезть к нему рукой в брюки… Правда, папа ей этого не позволял делать, одергивал, но на это она немедленно говорила бесстыдно: "Ну, тогда пойдем в постель поскорее, мой зайчик", - и при этом нахально косилась на меня…
Все же Линда вовсе не была такой уж плохой. Со мной она постаралась подружиться. Ведь мы были если не ровесницы, то во всяком случае, разница в возрасте между нами была гораздо меньше, чем между Линдой и моим папой.
Сперва я сторонилась этой развязной девицы, а потом постепенно привыкла, стала замечать те знаки внимания, которые Линда мне оказывала. Она не собиралась что-то из себя строить и не собиралась претендовать на то, чтобы быть моей мачехой. С самого начала она поставила себя в нашем доме так, что стала моей старшей подругой.
Именно от Линды я впервые по-настоящему услышала все о взаимоотношениях мужчины и женщины, например. А для молоденькой девушки такие доверительные разговоры очень важны.
А услышать все это из уст папиной любовницы - в этом вообще было много пикантного…
"И ты все это делаешь с моим папой?" - зачарованно, не до конца веря, расспрашивала я, когда Линда, увлекшись, повествовала о какой-нибудь особо бесстыдной ласке или позе.
"Конечно, - смеялась Линда. - И не только с твоим папой. Со многими другими мужчинами - тоже".
"А что же папа? - в ужасе спрашивала я. - Он разве не против?"
"О, - еще более игриво отвечала моя старшая подруга. - Может быть, это было еще до того, как я познакомилась с Крисом… С твоим папой. А может быть… - тут глаза ее делались особенно хитрыми. - А может быть, я и сейчас иногда расслабляюсь и немного позволяю себе, но Крис ведь этого может и не знать".
Она заливисто смеялась, и постепенно я стала привычно относиться к таким разговорам и к такому образу мыслей.
Единственное, что меня смущало тогда, было то, что мне уже семнадцать лет, а у меня все еще не было парня. Слишком уж занимательными и сладкими были рассказы об этом деле Линды, чтобы я оставалась равнодушной.
В противном случае, наверное, я продолжала бы пассивно ждать, когда встречу парня себе по душе, но в той ситуации я горела, будто в огне, и мне непременно хотелось поскорее попробовать того, о чем повествовала подруга.
У нас в школе был парень по имени Роберт. Он учился в том же выпускном классе, что и я. Он был высокий и стройный блондин с наглыми глазами. У него уже были почти оформившиеся усы на холеном лице.
Все девчонки втайне сходили с ума по Роберту, но он ни с кем не дружил из класса. Он приезжал в школу на мотоцикле и оставлял его возле школьного двора.
А после уроков он гордо садился на своего железного коня красного цвета и, оставляя шлейф выхлопных газов, уносился с грохотом домой.
Можешь представить себе, с какой бессильной завистью смотрели на него одноклассники и с каким вожделением - девочки.
Директор как-то предпринял попытку запретить ему приезжать в школу на мотоцикле и сказал об этом родителям Роберта. Он упирал на то, что школьники не должны гонять на мотоциклах, а должны скромно приезжать все вместе на школьном автобусе.
Но родители Роберта ответили, что их сыну уже восемнадцать лет и он имеет право ездить на чем хочет, и это не директорское дело - диктовать виды транспорта… Роберту действительно было уже восемнадцать, потому что он два года сидел в одном классе… Так что он и годами был старше всех.
И вот однажды я встретила этого Роберта на дискотеке в мотеле, куда стала теперь иногда захаживать. Ходить-то я туда ходила, и там ко мне, естественно, "подкатывались" разные отдыхающие со своими более чем нескромными предложениями, но я не решалась идти с незнакомцами. Для этого я все же была еще слишком молода и неопытна. Да и Линда не советовала мне делать это. Она рассказывала разные страшные истории, что могут сделать с девушкой незнакомые мужчины…
А тут я встретила Роберта. Он был, как всегда, очень красив в своей короткой кожаной куртке и настоящих американских джинсах, которые тогда были большой редкостью.
Я сама решилась подойти к Роберту и пригласила его на танец. Ни за что не сделала бы этого раньше, до знакомства с Линдой и ее разговоров о том, что если хочешь добиться наслаждения с парнем, то не следует стыдиться…
Роберт очень удивился, но пошел танцевать со мной. Смешно теперь вспоминать, но я на самом деле ужасно боялась, что он откажет и мне придется, понурив голову, с позором отходить от него прочь под смех окружающих. Глупо, конечно, ведь я была вполне хороша собой. С чего бы это ему было так со мной поступить?
И я сама пригласила его. Конечно, в любом нормальном городке Эстонии такой поступок девушки вызвал бы всеобщее недоумение и на меня потом всю жизнь показывали бы пальцем… Но у нас в мотеле тон задавали русские туристы, а у них свободное поведение считалось нормой.
После двух танцев, которые мы протанцевали, Роберт прижал меня к своей кожаной куртке и предложил прокатиться с ним на его мотоцикле.
Он прекрасно знал меня по школе и, конечно, просто решил, что Хельга сошла с ума, что так безрассудно себя ведет. Про Роберта ведь ходили слухи, что он, несмотря на то, что еще учится в школе, успел поиметь много женщин, и постарше себя. Так что он был совершенно развращенный парень.