А я под влиянием Линды и обстоятельств становилась полной лесбиянкой. Парни перестали меня интересовать, и я даже не могла представить себе, как бы это было. Конечно, тут главную роль сыграл мой первый неудачный опыт, который так больно задел меня и заставил страшиться нормального секса.
Линда понимала свою власть надо мной и использовала ее в своих интересах. Она спихнула на меня всю домашнюю работу. Она говорила: "Хельга! Сделай то и сделай это, а потом мы поласкаем нашу маленькую девочку".
И я не могла ей ни в чем отказать.
И еще - она постепенно перестала ласкать меня сама. Это было уже ей затруднительно, и она решила не напрягаться. Постепенно она стала говорить: "Сделай то и сделай это, а потом я позволю тебе себя поласкать".
И меня стало устраивать и это. Теперь я как бы обслуживала в постели Линду. Когда ей хотелось, она звала меня и предлагала ползти к ней в постель или даже ласкать ее в других местах. И я делала это с восторгом поначалу, потому что с кем же еще я могла получить наслаждение, как не с моей первой учительницей в делах страсти?
Папа ничего не знал и не догадывался о наших отношениях. Да ему все становилось безразлично. Он спивался. Не слишком быстро, но зато наверняка.
Эстонцы вообще слабее на водку, чем русские. Если уж эстонец запил, то это почти всегда тягостное и жалкое зрелище. Эстонцы все делают слишком добросовестно…
Атмосфера в нашем доме постепенно перестала мне нравится. Вечно пьяный папа, не обращавший на меня никакого внимания и катящийся в пропасть. Линда, которая уже начала понимать, что добра тут не будет, и потому начавшая смотреть "на сторону"…
Линда уже поняла, что работать на своей богатой должности папе осталось не долго - до первой таллинской проверки… А после увольнения папе уже не подняться наверх. Именно так, кстати, все и случилось.
Так что теперь Линда "гуляла" налево от моего папы, у которого остался только один интерес в жизни - бутылка вырусской крепкой…
А я как раз в это время закончила школу. Стоит ли говорить тебе о том, что ты и сам знаешь? Я собиралась стать врачом и потому намерилась поступить в мединститут. Только мне захотелось поехать в Ленинград, а не в Тарту, где, может быть, мне и было бы легче учиться. Но Тарту слишком напоминал бы мне о моем детстве.
Вот я и последовала примеру Оскара Лутса, который в свое время тоже предпочел Петербург Дерпту…
Можно, конечно, было бы и вовсе никуда не ездить и просто остаться на родине, и в конце концов выйти замуж за какого-нибудь простака, эдакого современного Тийта Хундипалу, который любил бы меня всю жизнь и обеспечивал. Но мне хотелось стать доктором.
И я приехала в Питер, где и познакомилась с тобой. Вот вскоре после того, как мы расстались, я сошлась с Левой Рахлиным.
О, это я прекрасно помнил. Мне тогда было уже безразлично, с кем гуляет Хельга, но все же я отметил, насколько они не подходили друг другу с Левой. Хельга - настоящая северная красавица, а Лева был как хорек - маленький, с крысиной мордочкой и вечно слюнявыми губами. Правда потом, когда я встречал его на последних курсах института, он заматерел, приобрел больше черт мужественности. И тем не менее, разница между молодыми супругами была слишком очевидной и тогда. Другое дело, что меня это уже мало интересовало. Знал бы я тогда, через сколько лет мне предстоит встретиться с Хельгой и выслушать ее историю!
- Он был так хорош, как мужчина? - поинтересовался я, стараясь вызвать в своей памяти образ Левы.
- Пожалуй, да, - ответила Хельга. - У него немного подкачала внешность, но ведь и меня можно понять. Мне очень хотелось найти свое счастье, переломить как-то ту дурную тенденцию в сексе, которая у меня наметилась. Может быть, ты помнишь, что я оставалась совершенно холодна тогда, во дворе, под твоими поцелуями…
Да, это я помнил хорошо, и сейчас мне только оставалось удивляться тому, какая перемена произошла в Хельге за эти годы. Теперь это была поистине страстная женщина.
- Этим я и обязана Леве, - сказала Хельга. - Как бы там ни было, а ему удалось разбудить мою чувственность. Он был очень физиологичен, очень… И под его ласками я расцвела. В нем было что-то от Линды, то есть я имею в виду, что он был такой же чувственный и ласковый, как она. И в то же время он, несомненно, был мужчиной со всеми соответствующими повадками. Ты понимаешь меня?
Я плохо понимаю мужскую сексуальность. Что я мог ответить Хельге на ее слова? Что я понимаю, как ей было хорошо с Левой Рахлиным? Я это вряд ли мог понять, да и не был уверен, что мне очень уж хочется пытаться.
- Мы с Левой работали в одной больнице и жили здесь, в моей теперешней квартире. Дело в том, что его родители уехали в Германию еще раньше его, и мы жили тут вдвоем. И так продолжалось несколько лет.
- Ты больше не занималась лесбийской любовью? - спросил я.
- Нет, я очень не хотела возвращаться к прежнему, - ответила Хельга. - Я так старалась измениться. Я говорила себе, что наконец-то с Левой я стала нормальной женщиной и всем довольна. Это так и было, я чувствовала радость обычного секса, и мне его было вполне достаточно. А может быть, тут сказалось еще и то, что я просто не встречала лесбиянок.
Одним словом, все было нормально до тех пор, пока не приехала Линда. Она к тому времени ушла от моего отца и жила одна. И однажды она позвонила и попросила разрешения приехать на месяц в гости и посмотреть Питер. Что же мне было ей ответить? Конечно, она ведь была моя старая подруга, с которой меня, как ты сам понимаешь, связывало очень многое.
Она приехала, и я сразу заметила, насколько сильно она изменилась. Теперь она стала властная, насмешливая женщина. Она получила повышение по службе и стала заместителем директора ресторана, в котором работала. Наверное, и это повлияло на ее натуру.
Мы гуляли с ней по городу, когда у меня было время, я ей все показывала. О прежнем она и не заикалась, и в общем-то я была рада этому. Хотя, не скрою, иногда у меня возникала шаловливая мысль как-нибудь попробовать повторить наши утехи юности.
Линда похорошела, пополнела, и мне хотелось подчас попробовать поласкать ее тело, как прежде бывало так часто.
Но разговоров об этом не заходило, и я, право, не знала, радоваться мне этому или грустить…
Лева тогда уже начал готовиться к отъезду. Он собирал документы для перевода в Германию, бегал по знакомым. Он говорил, что для того, чтобы сразу хорошо устроиться, нужно сделать "задел" еще здесь, в России. Чтобы не приехать в Германию бедным еврейским эмигрантом…
- Ты собиралась поехать с ним? - уточнил я.
Хельга засмеялась.
- Конечно, мне претило ехать в Германию в таком качестве, - сказала она. - Ехать куда-то хорошо, если ты едешь достойным человеком, а не потому что немцы каются в своих грехах по отношению к евреям и потому напоказ пускают их жить к себе… Я не могу понять, как можно ехать в Германию, если ты еврей и тебя пускают только потому, что прежде убивали и сжигали в крематориях твоих соплеменников. Сейчас немцы хотят получить как бы отпущение грехов, а ты и благодарен и ползешь на брюхе и просишь пустить тебя. Это же плата за кровь твоих соплеменников, может быть, родственников. И ты еще выпрашиваешь этой подачки, этой платы за кровь… Для Левы таких вопросов не существовало. Он бодро занимал очередь в германское консульство, спокойно стоял в ней часами, среди других "лиц еврейской национальности", и выпрашивал себе льготы у бывших палачей его собственного народа. Нет, с Левой было бессмысленно об этом говорить. Но в конце концов, он ведь был моим мужем, и я не исключала возможности, что могу поехать за ним.
Хельга перевела дух и сказала серьезно:
- Но не об этом будет мой рассказ. Не знаю, что бы там случилось со мной дальше и куда бы я поехала, а куда - нет, но все повернулось иначе.
Я тогда осваивала новую специальность, переходила на терапевтическое отделение, и поэтому была очень занята. Нужно было очень многое прочитать и даже сдать экзамен по изменению специальности. Я очень хотела стать терапевтом. Так что у меня почти не оставалось времени на то, чтобы ходить повсюду с Линдой и сопровождать ее.
Иногда ее возил на своей машине Лева. Ему, как он говорил, все равно нужно мотаться по городу. Он к тому времени уже уволился и крутился, как белка в колесе.
И вот, однажды, когда я сидела дома и занималась, появилась Линда. Она пришла и сразу села напротив меня на диване. Она так смотрела на меня, такими глазами, что я сразу поняла - сейчас что-то произойдет.
Линда загадочно посмотрела на меня и сказала: "А ты не забыла наших игр, подружка? Ты не скучала по мне за все это время, что мы не виделись?"
Я покраснела и смутилась.
"Ты ведь теперь замужняя дама, - продолжала Линда, и в голосе ее я услышала издевательские нотки. - И как тебе это нравится? Ласки мужчины оказались слаще моих? Ты не вспоминаешь мое тело?"
Я была очень сильно смущена этими бесцеремонными вопросами. Ко мне возвращалось мое прошлое, которое я столь долго и, как теперь выяснилось, столь безуспешно пыталась забыть и похоронить в своей памяти.
"Так скажи мне, - настаивала Линда, развалясь на диване передо мной и как бы демонстрируя свое тело. - Ты не мечтала обо мне?"
То ли я была слишком удивлена, то ли смущена от неожиданности, но все эти вопросы, да и сама ситуация застали меня врасплох. Я не знала, что нужно ответить, а только чувствовала, как мои щеки покрываются румянцем, а глаза опускаются.
"Мечтала иногда", - призналась я старой подруге. Мой язык плохо слушался меня и я запиналась. Немного же понадобилось, чтобы привести в такое состояние взрослую замужнюю женщину-врача…
"Ну, иди ко мне, - сказала покровительственно Линда. - Пока твоего муженька нет дома, мы можем тряхнуть немного стариной".
Вот так мы сошлись с Линдой вторично и в последний раз. То, что я тогда испытала, повергло меня в ужас. Я почувствовала, что это гораздо сильнее меня. То, что пришло к тебе в юности, что захватило тебя в самый первый раз - это останется для тебя наиболее сладким и на всю оставшуюся жизнь.
Ласки Линды показались мне восхитительными. Я купалась в них, я купалась в ее теле. Я ласкала его, и у меня захватывало дух.
С тех пор так все и пошло. Под вечер появлялась Линда, уставшая от хождения по питерским магазинам, и сразу приходила ко мне в комнату, где я сидела над книгами. Она садилась напротив меня и говорила требовательным голосом: "Ну, теперь ты можешь меня обслужить…"
Левы никогда по вечерам дома не бывало, и я стала постепенно как бы рабой Линды по вечерам.
Она даже не давала больше себе труда ласкать меня или хотя бы делать вид, что мы с ней равны. Я всегда знала о том, что она - хамская натура. Но до чего же сладко было мне ее тело!
"Обслужи меня, - произносила томным голосом Линда и закатывала глаза к потолку. - Как же я сегодня устала бродить".
Она сидела на диване, а я становилась на колени и подползала к ней. Она позволяла мне раздевать ее, почти не помогала мне при этом. Я снимала с нее одежду, а Линда только чуть приподнималась, когда мне нужно было снять с нее юбку и потом стащить трусики вниз по ногам…
Она раздвигала свои полные ляжки, чтобы пропустить меня вперед, и каждый раз приговаривала довольным голосом: "Там все такое жаркое. Я ходила целый день, а на улице так жарко… Постарайся получше, освежи меня там…"
И я старалась, захлебываясь, ползала на коленях перед ней, дрожа от возбуждения, от возможности ласкать эту вожделенную плоть.
Никакой нежности между нами больше не было. Она была бы, как и прежде, но Линда этого больше не допускала. Я просто обслуживала ее, нежила ее полное утомленное тело…
Я жила как во сне эти две недели. Не знала, радоваться мне или ужасаться возвращению прежних ощущений.
Я ходила на работу в больницу, по вечерам готовила ужин и читала медицинские книги, а подсознательно все время что-то внутри меня говорило коварно и тихо: "Скоро придет Линда, положит на диван свое тело и приподнимет соблазнительно юбку на толстых коленках. И скажет: "Ну, иди сюда, Хельга". И я поползу…" К тому же и Лева в тот период как будто охладел ко мне. Я объясняла себе это очень просто - у него много дел перед отъездом.
Хельга сказала эти слова задрожавшим голосом, и я со страхом и внутренней жалостью к ней догадался о том, какой же была развязка этой истории. Мне было так жалко Хельгу, и я столь явственно слышал, как звенит обидой, несмываемым оскорблением ее голос, что мне не захотелось слушать дальше.
Ведь мне даже слушать про такое было невыносимо, а каково же ей было рассказывать?
Но, наверное, ей требовалось воскресить вновь все эти мучительные образы, чтобы навсегда избавиться от них. Есть такая методика избавления от мучительных воспоминаний и связанных с ними комплексов - взять и откровенно рассказать о них.
Наверное, Хельга и избрала меня орудием такого психологического эксперимента.
- Оказалось, что все это не так, - произнесла Хельга, помолчав, и задрожала всем телом. Она содрогалась, я это ощущал, потому что обнимал ее и чувствовал, как дрожит ее тело.
Но она не расплакалась, взяла себя в руки.
- Оказалось, что все не так. Оказалось, что я была обманута самым гнусным способом.
Мой муж сошелся с Линдой. Это произошло через две недели после ее приезда. Он куда-то вез ее, и она предложила ему себя. Мне следовало бы не исключать такую возможность. Кому, как не мне, было знать о развратном характере бывшей подруги?
На Линду это очень похоже, это просто в стиле ее поведения. Когда-то она также отбила моего папу у моей мамы. И скольких еще…
Они сошлись и стали регулярно встречаться. Именно этим и объясняется, что Лева охладел ко мне. - Но подлость Линдиной натуры оказалась еще и в том, что она рассказала Леве о наших играх в юности. И он захотел, чтобы она вновь попробовала. Ему, видите ли, было интересно, как это будет.
Они встречались, совокуплялись, а потом Линда приезжала домой и заставляла ласкать ее в том же месте, которым она только что отдавалась моему мужу. Каким извращенным умом надо обладать, как надо хотеть безжалостно поиздеваться надо мной?
А Лева… О нем я вообще не могу говорить. Изменять мне с моей подругой, а потом развлекаться вместе с ней ее рассказами, как после их мерзких свиданий я - жена - на коленях ползаю перед любовницей мужа и обслуживаю ее… Какой это был для меня кошмар!
- А как ты об этом узнала? - спросил я.
- Они сами мне сказали, - ответила Хельга. - Им надоело развлекаться рассказами и самой пикантностью ситуации, и они захотели пойти дальше. Лева захотел сам посмотреть на все это, своими собственными глазами.
А Линда была так уверена в своей власти надо мной, в своем гипнотическом воздействии на меня, что согласилась попробовать. Они оба почему-то были уверены в том, что им все удастся. Что им удастся поиздеваться надо мной вдоволь и натешиться своей игрой и моим унижением в полной мере.
Вернее, Леве было совершенно не нужно мое унижение. Унижения хотела Линда. Не знаю, почему… Так, извращенное сознание, наверное.
И вот однажды за ужином, после того, как мы все съели и пора было идти спать, Линда вдруг хитро посмотрела на меня и сказала: "А теперь ползи под стол, Хельга… Обслужи меня, как обычно". При этом она победно посмотрела на Леву. Я в ужасе застыла на своем стуле, еще ничего не поняв до конца.
А он усмехнулся и, сверля меня своими черными глазами, сказал с интересом, облизывая мокрые губы: "Ну же, давай, Хельга… Я все знаю, и мне безумно интересно посмотреть, как ты ублажаешь Линдочку".
У меня рухнуло небо на голову. Нет, это слабо сказано. Рухнуло мироздание. Я пошатнулась и чуть не упала со стула, на котором сидела.
Это был ужасный вечер. Я ни на что не согласилась. Я была потрясена безмерно таким двойным предательством.
А Линда, разъяренная тем, что я взбунтовалась и не дала ей показать Леве аттракцион, наговорила мне кучу ужасных вещей.
"Как вы могли? - только и спрашивала я у них обоих. - Неужели в вас нет никакой жалости ко мне? Ничего человеческого?"
Они даже не хотели понять моих чувств. И ни за что не хотели отказываться от своей жестокой игры. Наверное, они не раз предвкушали, как это будет.
В ту ночь я убежала к подруге ночевать. Я не могла больше быть с ними, с двумя, ни одной минуты.
На прощание Линда еще, посмеиваясь, издевательски сказала мне: "Было очень приятно и удобно с тобой общаться, моя милая. Твой муж был таким неутомимым любовником, а я терпеть не могу подмываться после… А ты всегда была под рукой и всегда готова к услугам. Когда ты обслуживала меня после твоего мужа, я каждый раз была готова расхохотаться от мысли, как ловко я устроилась…"
Наверное, потом Лева и сожалел о том, что довел меня до такого конца. Но тогда он буквально обезумел. В ту ночь я и подумала о том, как жестоки бывают люди. Как нравится им поступать вот так, как они поступили со мной.
- Ну и что же было потом? - не выдержал я и спросил Хельгу, надеясь услышать хоть сколько-ни-будь приемлемое окончание ее рассказа. Слишком уж невыносимо мне было это слушать, и слишком уж переполнялось мое сердце жалостью к этой несчастной красивой женщине…
- А потом ничего больше не было, - ответила Хельга. - Потом Линда уехала, и я больше ее не видела. А потом довольно быстро уехал и Лева в свою Германию. Так что мы с ним развелись, и я стараюсь не вспоминать его.
- И ты больше ничего о нем не знаешь?
- И не хотела бы знать, - ответила Хельга решительно. Она встала, поежилась, как будто ей было зябко, и сказала, неуверенно улыбаясь: - Я не слишком утомила тебя своим рассказом?
- Нет, по-моему, это ты утомилась, вспоминая все эти ужасные вещи, - ответил я.
- Очень холодно, ты не находишь? - спросила Хельга, набрасывая на плечи шаль. - То жара стояла несусветная, а теперь вот вдруг так сразу похолодало.
Я сделал то, чего мне больше всего хотелось в ту минуту. Я заключил Хельгу в объятия и крепко сжал.
- Я согрею тебя, - сказал я, прижимая к себе женщину. - Согрею тебя и никогда не отпущу. И ты никогда больше не будешь мерзнуть…
Теперь передо мной уже не стояло вопроса, как поступать в дальнейшем. Я точно знал, что хочу эту женщину, хочу быть с ней, остаться навсегда. Я должен был согреть ее, чтобы она оттаяла после всего, что она пережила. Она была достойна счастья.