* * *
На следующий день я проезжал мимо филармонии. И, конечно, сразу же вспомнил о том, что обещал Юле повести ее туда.
На афишах, которые я рассмотрел, было несколько ближайших концертов. Среди них я выбрал тот, который был именно в тот вечер. Вторая симфония Малера.
Я купил два билета. Места были не слишком близко - в шестнадцатом ряду. Но, в конце концов, для филармонии это не так уж важно. Совершенно необязательно сидеть в первых рядах и три часа смотреть под взлетающие фалды дирижерского фрака… А Юля к тому же и ничего не видит.
Я приехал домой и стал звонить ей, чтобы пригласить на концерт. Но сначала телефон был занят, а потом, спустя час, когда стало свободно на линии, там никто не брал трубку.
"Может быть, они с Людмилой поехали куда-нибудь погулять", - думал я и все продолжал периодически набирать номер.
Потом я позвонил Скелету, который оказался дома. Только голос у него был сонный, я его разбудил.
- Вы хотите узнать, как дела? - спросил он. - И не лежат ли у меня дома скальпы интересующих вас господ? Нет, должен вас разочаровать - не лежат. Со скальпами пока что получается задержка.
- Но вы не теряете надежды? - спросил я его.
- Нет, не теряю, - ответил Скелет спокойно. - Но они меня расшифровали. Так что теперь мы можем с ними посоревноваться - кто будет проворнее и хитрее. Они меня убьют первым, или я их все-таки найду.
- Вы не боитесь? - спросил я глупость. Кто же не боится смерти?
- Не знаю, - признался Скелет. - Я пока что не думал об этом… Впрочем, если бояться, то лучше не заниматься той работой, которую я для себя выбрал в жизни… Я просто боюсь, что они опередят меня. Дело в том, что они теперь знают обо мне гораздо больше, чем я о них. А я знаю о них совсем мало - только в общих чертах.
- Но это уже кое-что, - произнес я, стараясь сделать свой голос оптимистичным и тем самым поддержать сыщика.
- Во всяком случае, мне кажется, что морг тот я определил не зря, - сказал медленно Скелет. - И с Аркадием Моисеевичем познакомиться поближе было бы очень полезно. Но у меня этого не получилось.
- А вы пытались?
- Пытался. И даже попробовал напугать его, - ответил Скелет.
- Ну и что - получилось?
- Уверен, что получилось, но он этого не показал. Крепкая сволочь, - сказал Скелет с оттенком уважения в голосе. - А судя по тому, что он и глазом не моргнул, когда я дал ему понять, что мне все известно, он начнет действовать.
- Действовать? - переспросил я, не понимая странную тактику Скелета. - Что вы имеете в виду?
- Ну, он мог и не показать вида, что испугался меня. Но ведь на самом деле он должен забегать. Для начала они теперь должны попытаться убрать меня. Или сделать еще что-нибудь. Пусть сделают хоть что-то, тогда легче будет их накрыть.
Скелет обещал держать меня в курсе дела. Еще он добавил утешительно, что теперь, когда он разворошил осиное гнездо, осы непременно что-нибудь вскоре выкинут, и тогда ситуация получит какое-то развитие…
Что ж, это было уже что-то, хотя я к тому времени уже основательно пал духом и не надеялся на успех расследования.
"Чего мы хотим, - думал я. - Сколько убийств и других страшных злодеяний произошло в последние годы. Вся страна содрогалась от них… Сначала Александр Мень, потом Листьев, потом еще что-то. Один Буденновск чего стоит… И что же? Никто ничего не нашел. Толпы милиционеров, надутых следователей и круглолицых прокуроров оказались совершенно бессильны. А мы хотим, чтобы один Скелет расследовал такое сложное и запутанное дело. Какая наивность с нашей стороны".
Действительно, если все эти сотни важных людей, получающих высокие зарплаты, не смогли расследовать ни одного серьезного убийства и который год бубнят по телевизору, что "ведется работа", и это происходит на глазах у всей страны, которая не знает, смеяться над ними или плакать над собой…
Мне так и не удалось дозвониться до Юли. В их квартире никто не снимал трубку.
И тут нашелся неожиданный выход. Мне вдруг позвонила Хельга.
- Что ты делаешь сегодня вечером? - спросила она.
- Не знаю, - на всякий случай ответил я, хотя и на самом деле это был вопрос. Юля ведь не отвечала по телефону.
- Может быть, мне приехать к тебе опять? - сама предложила Хельга. - Не беспокойся, я знаю, что ты работаешь по ночам. Но я могла бы подождать, и зато после этого мы могли бы вновь быть вместе. Или ты приезжай ко мне, когда закончишь.
Хельга выпалила все это и замолчала. Я понимал - ей было не очень удобно так навязываться мне, но она, видимо, ничего не могла с собой поделать.
- Ты хочешь и сегодня быть со мной? - спросил я.
- Все дело в том, что я не узнаю сама себя, - тихо ответила Хельга. - Я все время чувствую, что не могу без тебя. Я на самом деле увлечена тобой. Хоть женщине и не принято говорить такое…
Но я прервал ее. Особенно после ее рассказа о своей жизни, я все время ощущал свою ответственность за эту женщину. Она казалась мне такой беззащитной. Бывает ведь так - человек на вид кажется взрослым и самостоятельным, уверенным в себе. А на самом деле, внутри он постоянно ощущает свою ущербность, все время нуждается в ласке и защите.
Именно такой предстала передо мной Хельга в последнее время. Меня отнюдь не смущал контраст между внешностью красивой женщины, принцессы Севера, и ее внутренним миром. После всех тягот, которые она пережила, ее сердце потянулось ко мне.
А ведь еще Сент-Экзюпери сказал: "Мы в ответе за всех, кого приручаем". А ведь я приручил Хельгу, теперь это было очевидно. Раз приручил, то и нес за нее ответственность.
Мы, немцы, очень хороши по части ответственности. Я это хорошо знаю по себе. Пусть я влюбчивый, пусть - непостоянный человек. Пусть, я даже способен на предательство. Но чувство ответственности у меня развито очень сильно. Просто мне трудно эту ответственность разделить между разными людьми. Билеты в филармонию я купил для Юли, перед которой ощущал ответственность. А теперь позвонила Хельга, и я захотел сделать приятное и ей… Что ж, как говорят, у господина большое сердце…
Я пригласил Хельгу в филармонию.
"У Юли все равно телефон не отвечает, - сказал я себе и стряхнул половину ответственности с плеч на время. - Не пропадать же билетам. Концерт хороший, а если я скоро бы и дозвонился до Юли, то все равно уже пять часов, и она не успела бы собраться вовремя".
После этого я окончательно успокоился. Уметь успокаивать свою совесть - это тоже искусство.
Хельга очень обрадовалась. Она не сказала этого, но я почувствовал по ее голосу, как приятно ее поразило мое предложение. Она же не знала, что билеты я купил не для нее. А вот ведь как удачно получилось!
- Я заеду за тобой, - предложил я, но Хельга не согласилась.
- Незачем тебе затрудняться, - сказала она решительно. - Я сама подъеду к филармонии. Мы можем встретиться прямо там.
Так мы и договорились. Она пришла вовремя, и я сразу узнал ее в толпе возле главного входа филармонии. На Хельге было длинное платье до щиколоток с открытыми плечами, которое великолепно обрисовывало ее фигуру.
Увидев ее в толпе, я еще раз отметил, как она хороша. Не было среди всех женщин вокруг ни одной, которая обладала бы такой отточенной, совершенной красотой.
Со своими золотистыми волосами, уложенными на голове, в длинном платье, Хельга была похожа на античную богиню. Наверное, именно такой представляли себе Афину древние греки. Было что-то величественное и в ее фигуре, - статной, стройной, и в ее лице - горделивое… Это была даже не богиня любви, не Венера-Афродита. Это была богиня-воительница. Богиня гордости и славы.
- Я не опоздала? - спросила она только, подойдя ко мне.
Что и говорить, приятно пройтись с такой женщиной по беломраморной лестнице филармонии. Когда архитектор проектировал эту лестницу, он наверняка имел в виду именно таких женщин, как Хельга…
Несмотря на летнее время, народу было много. Настолько, что даже по бокам зала стояли те, кому удалось купить только входной билет. Они стояли и высматривали для себя местечко на боковых диванах у стен.
Кажется, филармония - единственное место, где по традиции стоят такие диваны, на которые не продаются специальные билеты. Они просто стоят во множестве у стен, и на них может сесть всякий, у кого входной копеечный билет. Бывает, правда, что и там нет места, и тогда приходится подниматься на хоры, на самый верх, чтобы созерцать все как бы с небесной высоты. Внизу мелькает лысина дирижера, прилизанные волосы оркестрантов, и звуки музыки взлетают к тебе.
Пока Хельга снимала плащ в гардеробе, пока мы покупали программку, раздался первый звонок. Почти сразу последовал и второй.
Мы прошли и сели на свои места.
- Густав Малер. Вторая симфония, - прочел я на программке. И только поднял глаза вверх, как тут же невольно опустил их вниз…
Вот этого я никак не ожидал. То, что я вдруг увидел, заставило меня внутренне скорчиться. Впервые в жизни я ощутил желание стать маленьким-маленьким, совсем крошечным, меньше мыши. Стать таким и выползти незаметно из этого роскошного зала…
По проходу мимо нас с Хельгой шли две женщины. Они направлялись к первым рядам и не видели нас. Это были Людмила и Юля. На Юле было темное простое платье и все те же темные очки, закрывающие глазницы. Она шла неуверенно, осторожно ступая, и мать поддерживала ее под руку.
Совершать предательские поступки противно, но гораздо противнее, когда тебя в них уличают.
И не было, казалось мне, никакого предательства с моей стороны. Так я думал раньше. Ведь я честно пытался дозвониться до Юли и пригласить ее, и уж не моя вина была, что ее не оказалось дома, и тогда я пригласил Хельгу. Это ведь было просто стечение обстоятельств…
Но так я рассуждал сам с собой до того, как увидел Юлю с матерью. Объяснить себе этого словами и логическими понятиями я не мог, но чувствовал, как нехорошо получилось.
"Хоть сама Юля мне и говорила, что рада моему новому роману, - думал я, - однако, это вовсе не значит, что ей будет приятно, когда она узнает, что я здесь с другой женщиной…"
Юля с Людмилой сели впереди нас, в третьем ряду. Они не знали, что я тут, Людмила не оборачивалась. Но я знал, что впереди антракт и выскользнуть из зала незамеченным мне не удастся.
Фойе, да и сам зал филармонии устроены таким образом, что остаться незамеченным невозможно.
Убежать сейчас? Но это глупо и невероятно. Что я скажу Хельге? Как я объясню ей необходимость немедленного бегства?
Вышел оркестр, за ним - хор. Тут были мужчины и женщины, их было очень много. Дирижер - поджарый, в болтающемся фраке - взмахнул палочкой, и симфония началась.
Хельга ни о чем со мной не говорила, и это к лучшему - у меня в те минуты был не лучший вид.
Я не мог слушать музыку и вообще почти забыл о самой сидевшей со мной рядом Хельге, потому что был смущен и растерян.
Оставалось только ждать антракта и неминуемой встречи.
"Ладно, - сказал я в конце концов себе. - Чему быть, того не миновать. Должен же человек отвечать за все свои поступки. Так тебе и надо, Феликс. Сиди и жди развязки. Ты сам во всем виноват".
А что еще я мог себе сказать? Конечно, не стоило приглашать Хельгу. Еще не так много времени прошло с того дня, как случилось несчастье с Юлей. А с другой стороны - разве я мог предполагать, что мы сегодня встретимся? Да еще в таком составе? Боже, как стыдно и неудобно…
Мощные раскаты малеровской музыки сотрясали зал. Оркестру вторил хор, и звучание десятков голосов дополняло аккорды.
Потом все смолкло, и по ставшим ярче лампам я понял, что закончилось первое отделение. Симфония была в четырех частях и с одним антрактом. Люди вокруг нас стали вставать, и Хельга вопросительно посмотрела на меня.
- Тебе нравится? - спросила она меня, беря за руку.
- Не знаю, - ответил я одеревеневшим языком. - Я еще не разобрался до конца.
- Мы выйдем пройтись в фойе? - спросила она, и мне не осталось ничего другого как встать, хотя больше всего я хотел бы лечь на пол и поползти к выходу на животе, под стульями.
Едва только мы встали, Людмила увидела нас. Ее лицо как раз было повернуто в нашу сторону.
Между нами было небольшое расстояние - несколько рядов, потому что Юля с матерью медленно шли по проходу к фойе.
- Феликс! - немедленно окликнула меня Людмила с радостным выражением лица. Она, конечно же, не ожидала меня тут увидеть и обрадовалась. Но тут же лицо ее омрачилось, и она даже не смогла этого скрыть. Она увидела Хельгу, которая все еще доверительно и нежно держала меня за руку…
От нее не укрылась ни красота Хельги, ни то, как она держалась со мной. Людмила все поняла и уже пожалела о том, что окликнула меня. Глаза ее потемнели.
Но было уже поздно. Юля услышала голос матери и тут же инстинктивно повернула свое лицо в нашу сторону.
В это мгновение мы поравнялись и теперь стояли вплотную друг к другу.
- Здравствуйте, - сказал я и почувствовал, как мой голос стал сиплым от волнения. - Здравствуй, Юля.
Юля радостно улыбнулась в мою сторону.
- Это ты, Феликс, - нежно сказала она и на ощупь протянула руку. Я взял ее и пожал.
- Как ты узнал, что мы с мамой собрались сюда? - спросила Юля.
- Он не знал, - ответила тут же дочери Людмила, и голос ее не предвещал ничего хорошего. - Феликс не один. Он сейчас познакомит нас со своей очаровательной спутницей.
Людмила говорила, употребляя светские выражения, но в голосе ее дрожал гнев и уже готовы были прорваться нотки скандала. Людмила иногда возвращалась в свою прежнюю личину - питерской проститутки…
- Познакомьтесь, пожалуйста, - упавшим голосом сказал я. - Это Хельга… А это Людмила и Юля.
- Очень приятно, - произнесла Хельга. Женщины не протянули друг другу руки и остались стоять в прежних каменных позах.
Вокруг меня было сразу три моих любовницы: Людмила, Юля и Хельга. В последовательности, с которой мы были близки с каждой…
Мне показалось, что можно было бы объяснить, что я покупал билет для Юли, но так вышло… Потом тут же сообразил, что ничего этого делать не следует. Во-первых, я смертельно оскорблю Хельгу, а во-вторых, в таких случаях, вообще не следует суетиться. Что есть, то есть. Что будет, то будет. И нечего вилять хвостом и оправдываться.
Никто и не обвинял меня в подлости. Меня обвиняли в отсутствии характера, такта… Вернее, я сам себя обвинял.
- Мы пойдем в фойе погулять, - сказала Людмила таким тоном, чтобы я понял - идти за ними не следует.
Они прошли мимо нас, я успел только заметить, как сжались пальцы Юли на руке матери. Она не произнесла больше ни одного слова, с той секунды, как мать сказала ей о том, что я не один. Только кончики пальцев побелели от силы, с которой они сомкнулись на локте Людмилы.
Я взглянул на Хельгу. Ее вид поразил меня. Я почувствовал себя паршиво и неуверенно, но то, что было с ней, просто ошеломило меня.
Хельга была бледна, и глаза ее как будто потухли. Она стояла рядом со мной, и вид ее был отрешенный.
Мне стало стыдно. Какой я все-таки идиот! Своим поступком я поставил в неловкое положение обеих замечательных женщин, которые были совершенно ни в чем не виноваты.
О Юле я уж не говорю, это понятно. Мне не хотелось даже думать о том, как ей сейчас горько. Я не удивился бы, если бы они с Людмилой немедленно ушли отсюда и поехали домой…
А Хельга? Она ведь не девочка и не придурок и прекрасно почувствовала весь смысл сцены. Теперь она понимала, что вышла неловкая сцена, и ей оставалось Бог знает что думать об этом.
Я оскандалился и оказался в позорном положении, и Хельга, несомненно, это понимала. И ей, кроме того, наверняка было неприятно, что она выступила в роли коварной соблазнительницы.
От ее внимания, естественно, не укрылось, что Юля слепая. И вот вся эта встреча…
- Давай сядем и не пойдем гулять, - сказала вдруг Хельга и опустилась на свое кресло. Я видел, что она подавлена. Конечно, во всем была вина и Людмилы. Не стоило ей окликать меня, не убедившись в том, что я один. И не стоило потом вести себя агрессивно. Она сделала больно и Юле, и Хельге… Хотя… А разве ей самой не было больно при этой встрече? Ведь и у нее есть собственные чувства.
Теперь я окончательно выгляжу полным негодяем в ее глазах. Сначала бросил ее ради ее дочери, а потом бросил ее слепую дочь ради вот этой женщины…
Наверняка, теперь Людмила вообще не пустит меня в дом.
И как можно обвинять ее в том, что она не была предусмотрительна сейчас? Разве ей не обидно за дочь?
- Кто это? - неожиданно спросила у меня Хельга сдавленным голосом и тут же откашлялась.
- Это мои старые знакомые, - ответил я. - Мы давно дружим.
- Эта девушка, - сказала Хельга, - она что - слепая?
- Да, - кивнул я. Мне не хотелось ни о чем сейчас говорить.
- Я так и подумала, - сказала Хельга. - Она слепая с детства?
Я вздрогнул. Вот что значит иметь дело с коллегой-врачом. Все вопросы не в бровь, а в глаз.
Хельга вопросительно смотрела на меня и не понимала, отчего я замялся с ответом.
- Нет, не с детства, - сказал я. - Это произошло недавно.
- Я так и подумала, - задумчиво ответила Хельга. - Это всегда чувствуется. У нее слишком неуверенные движения для слепой от рождения.
- Извини меня, пожалуйста, - сказал я, не в силах больше бороться с собой и сохранять спокойствие. - Мне очень неприятно говорить на эту тему. Дело в том, что Юля была моей невестой до… До того, как это случилось, и она ослепла. Если ты не возражаешь, мы не будем больше об этом говорить.
Хельга сжала мою руку. Она так и сидела, не отпуская ее.
- Мы можем даже уйти сейчас, - сказала она негромко. - Скажи, если тебе неприятно, то мы немедленно уйдем.
- Нет, не стоит, - ответил я. Уйти означало показать, что мне и вправду стыдно…
Юля с Людмилой прошли к своим местам, не глядя на нас. Играла музыка, пел хор, а я все не находил себе места. Теперь все мысли мои были поглощены Юлей. Что она сейчас чувствует? Что думает?
Со своего места я мог видеть ее и смотрел, не отрываясь. Голова Юли была неподвижна, казалось, она вся поглощена музыкой. Это, наверное, было как раз то, чего она хотела. Она ведь говорила мне, что - теперь во многом живет звуками. А малеровская музыка - это как раз обилие разнообразнейших звуков. Да, кроме того, это было даже больше чем симфонический концерт, о котором мечтала Юля. Тут ведь был еще и мощный хор, то есть богатство звучания было огромным.
Я взглянул в программку. "Умри и воскресни" - так назывался финал этой симфонии. Музыка грохотала, она переливалась раскатами, она волновала своим звучанием. Оркестр как будто сошел с ума, скрипки метались, трубы трубили иерихонским ревом.
Потом все стало постепенно стихать. Музыка становилась все тише, все глуше, все беднее в смысле инструментов.
"Это умирание", - понял я. В конце концов осталась одна флейта, которая печально выводила тонкое фиоритурное соло.