А я еще и не пощадил Хельгу - прямо так брякнул ей о том, что скорее всего эти ужасные монстры работают в той же больнице, что и она. Мне следовало бы быть более сдержанным и не говорить ей хотя бы этого. Довольно уж с Хельги испытаний.
Я казнил себя за эгоизм, за то, что не пожалел нервную систему Хельги, заставил ее как бы принять и разделить со мной груз невыносимых факторов.
- Может быть, я смогу помочь тебе, - сказала она напоследок. Что ж, может быть, теперь она поняла по-настоящему, как тяжело мне. Хотя чем она может мне помочь?
Оказалось, что Хельга говорила не зря. Она и в самом деле приняла близко к сердцу наше дело.
Она позвонила мне прямо с утра, когда я еще только встал и брился перед большим зеркалом. Оно висит у меня в ванной, и в последние несколько лет стало моим главным врагом. Как говорится, враг номер один. К зеркалу в ванной я боюсь подходить.
Есть разные зеркала - одно есть у меня в кабинете, одно - в прихожей. Есть еще зеркала в разных вестибюлях и прочих общественных местах. Их я боюсь не очень. Дело в том, что в кабинете я работаю, в прихожей смотрюсь в зеркало, когда выхожу на улицу. Об общественных местах и говорить нечего - там я всегда более или менее при параде.
А вот зеркало в ванной по утрам - это вечно неподкупное и объективное. Именно оно меня и пугает. Потому что к нему я подхожу по утрам, когда еще не успел привести себя в порядок. Когда я не успел причесаться, не разгладил складки на лице, когда еще не побрит.
Это зеркало в ванной говорит мне правду обо мне. Оно говорит о том, что мне тридцать пять лет и что, несмотря ни на какие разговоры о молодости, тридцать пять - это не двадцать. И даже не двадцать пять…
Потом, когда я сделаю все, что можно, со своей внешностью - причешусь, побреюсь, натрусь туалетной водой, оденусь в свежую сорочку с галстуком - потом уже все будет нормально и вновь можно принимать себя за мальчика. Можно смотреться в разные зеркала без внутреннего содрогания.
А вот в ванной - я стою перед зеркалом и вижу, что мне тридцать пять. Это и состояние кожи, и мешки под глазами, и желтизна белков. Да мало ли что еще… Днем все это незаметно, а утром вылезает со всей очевидной беспощадностью.
Вот тебе и "мальчик резвый, кудрявый, влюбленный"… Совсем другой коленкор. Поэтому, когда я бреюсь по утрам, у меня почти всегда дурное настроение - противно же смотреть на себя в таком виде.
Хельга позвонила именно в такую минуту.
- Ты откуда? - спросил я ее сразу же. Ведь мы расстались всего несколько часов назад.
Хельга рассмеялась:
- Откуда же я могу звонить в одиннадцать часов утра? Из больницы, конечно. Это ты можешь позволить себе спать до полудня.
- Как ты себя чувствуешь? - спросил я ее, помня о том, в каком тяжелом моральном состоянии я проводил ее сегодня ночью.
- Отлично, - ответила Хельга. - Хотя, когда вспоминаю о том, что ты мне рассказал… Бр-р-р… Мороз по коже. Но мне становится легче, когда я начинаю работать. А для тебя у меня к тому же есть хорошая новость. Можно сказать, сюрприз.
Хельга многозначительно замолчала, и я услышал, как раздается потрескивание на линии. Она ждала, что я сам догадаюсь, что за подарок она мне приготовила. Однако, я не мог ума приложить, что же это такое. Ведь мы расстались совсем недавно.
- Я договорилась с этим человеком, - понижая голос, сказала Хельга. - Он согласился с тобою встретиться.
- С Аркадием Моисеевичем? - догадался я. - Как тебе удалось?
- Очень просто, - хихикнула Хельга. - Немного женского очарования, немного лести, и он согласился поговорить с тобой. Я сказала ему, что ты - мой друг и что тебе очень нужна работа. Словом, все то, что ты "вкручивал" мне прежде о том, что тебе очень хочется резать трупы…
- И что же он? - не утерпел я. На самом деле я страшно обрадовался. Я уже потерял надежду на то, что мне удастся "внедриться" в этот морг или хотя бы познакомиться с заведующим. Ну и молодец же Хельга!
- Он согласился с тобой поговорить, - сказала она напоследок. - Приходи сегодня ко мне в девять часов и мы вместе поедем.
- Как в девять? - не понял я. - В девять вечера, что ли?
- Ну да, - подтвердила Хельга. - Он сказал, что днем он будет очень занят и это неподходящее время для разговоров, а в девять вечера он будет готов долго говорить с тобой. Так что давай, приезжай.
У меня даже не нашлось слов, чтобы выразить Хельге полностью мою признательность. С каждым днем я все больше убеждался в том, что приобрел в ее лице настоящего друга, а не просто возлюбленную. Она так близко приняла к сердцу наше расследование.
Положим, расследование было таково, что редко кого могло бы оставить равнодушным. Уж слишком велико злодейство. Однако, Хельга ведь немедленно приняла меры для того, чтобы помочь.
- Могу себе представить, как тебе было не по себе, когда ты договаривалась с Аркадием, - сказал я. Конечно, ведь бедной Хельге пришлось улыбаться и разговаривать с человеком, про которого были все основания предполагать, что он настоящий монстр. Не всякому мужчине такое лицемерие под силу, а слабой женщине, да еще находящейся под впечатлением вчерашнего моего рассказа…
- Ничего, я должна была это сделать для тебя, - сказала в ответ Хельга кратко. А через секунду, чуть подумав, добавила: - И для той девушки - тоже… Я теперь все время вспоминаю, после того, как узнала ее историю.
Мы договорились, что я приеду на машине за Хельгой ровно в девять и мы отправимся в больницу. Я положил трубку и подумал: "Судьба явно благоприятствует всем нам. Сначала мне удачно попался Скелет, оказавшийся весьма дельным человеком. А теперь вот помощь вообще пришла с неожиданной стороны - от Хельги. Скорее всего, благодаря ей мы теперь совсем близко подойдем к этой устрашающей компании".
Ну что же, я постараюсь сыграть свою роль как можно лучше. Буду с жаром говорить о проснувшемся у меня безумном интересе к патологоанатомии, к работе в морге. Буду клясться, что освою новую работу… Расскажу жалостливую историю о том, как прогорел на почве частной медицинской практики. Пусть я буду жалкий неудачник, не вписавшийся в рыночные отношения…
Все любят неудачников. Все готовы помочь этим жалким людишкам. Я оденусь попроще, победнее, стоптанные старые штиблеты, советская рубашечка с короткими рукавами. Убогий интеллигент, которого не стоит никому бояться.
Может быть, Аркадий даже примет меня на работу после этого. Только не следует бриться. Особенно сильно щетиной я к вечеру не зарасту, но зато приобрету специфически ущербный вид. Вот и будет прекрасная искомая картина. Хельга приведет своего знакомого, ищущего работу, находящегося на грани нищеты. Бедный парень попытался зажить по-человечески, прогорел, а теперь вот стоит, переминается с ноги на ногу в своих старых штиблетах и униженно просит дать ему местечко.
Может быть, Аркадий не испугается такого несчастного типа, которым я перед ним предстану. И возьмет меня в морг. Ну, а после этого накрыть всю их поганую компанию уже не составит особенного труда.
Право слово, как благодарить Хельгу за ее помощь! Значит, в этот вечер у меня опять срывается прием больных. Этак я скоро всю клиентуру растеряю. Но сделать тут ничего нельзя. Если уж ввязался в расследование, нужно довести его до конца. Только бы помочь Юле. Если все получится так, как посоветовал сделать Скелет, то мы еще отнимем у бандитов столько денег, что хватит на новые глаза для Юли…
Новый телефонный звонок прервал мои прямые, слегка возбужденные мысли. Может быть, это Скелет? Если он, то у меня есть, что ему сообщить. И мне удалось добиться какого-то результата.
Но это был не Скелет, а Юля. Я сразу узнал ее голос, как только она произнесла мое имя.
- Как ты себя чувствуешь? - спросил я ее сразу, памятуя о том, в каком состоянии я оставил ее накануне.
- Слушай меня, - слабым и каким-то очень сосредоточенным голосом вдруг сказала Юля. - Я чувствую себя… Неважно, как… Но я хочу сказать тебе, что ты в большой опасности. Я это знаю совершенно точно.
- Откуда ты знаешь? - удивился я, хотя тут же вспомнил об удивительных способностях Юли в последнее время.
- Я знаю точно, - быстро прошептала она. - И это очень страшная опасность. Она почти неминуемая.
У меня от ее голоса и слов мурашки пробежали по телу.
- Откуда ты это знаешь? - опять спросил я и сам почувствовал, как мой голос задрожал, настолько убежденно она говорила.
- Я знаю, - просто ответила она. - Если хочешь знать поточнее, то ты почти мертв уже… Ты один у себя дома сейчас?
- Да, - сказал я.
- Если бы у тебя кто-то был сейчас, можно было бы сказать, что он стоит у тебя за спиной с ножом, - медленно произнесла Юля. - До такой степени близкая и неминуемая опасность тебя поджидает. Не выходи никуда из дома. И не открывай никому дверь… Ты слышишь меня, Феликс?
Подавленный, я молчал. Тогда трубку взяла на том конце Людмила. Голос ее был все еще неприязненный, она давал мне понять, что в другом случае больше никогда не стала бы со мной разговаривать.
- Знаешь что, - сказала она без всякого предисловия. - Мы с мужем в последнее время убедились, что если Юля что-то такое говорит, то следует к этому прислушиваться… Так что, хотя мне и наплевать на тебя, но все же послушайся Юлиного совета.
В трубке раздались короткие гудки - видимо, Людмила прервала наш разговор. Да, собственно, что еще можно и нужно было добавлять к сказанному? Интересно, что все это должно означать?
Во мне боролись противоречивые чувства. С одной стороны у меня не было оснований не доверять парапсихическим способностям Юли. Она уже доказала всем нам, что на самом деле обладает теперь ими.
С другой стороны - что это была за опасность? Я сидел дома один. Выходить на улицу не собирался. Да и вообще - кому я могу быть нужен? Только если случайному хулигану или грабителю?
От кого может исходить смертельная опасность? Я же не бизнесмен, не журналист, не президент банка…
Я встал и на всякий случай прошел к входной двери. Взглянул в глазок на лестничную площадку - не притаились ли там убийцы. Нет, никого, пустая площадка. Может быть, рухнет потолок? Но это вряд ли, дом после капремонта…
А вечером я должен идти к Аркадию Моисеевичу. Наверное, это как-то связано с ним. Конечно, он не может знать, кто я такой, и поэтому вряд ли станет меня убивать, да еще в присутствии Хельги. Тогда уж ему нужно убить нас с ней обоих. Но… Ему незачем это делать.
С одной стороны - незачем. Но с другой… Все-таки он убийца и подонок. Мало ли что ему взбредет в голову. А если не ему, так его дружкам… Откуда я знаю, кто там будет? Так или иначе, а вечером мне предстоит идти в логово страшных преступников. Наверное, именно поэтому у Юли и появилось ужасное предчувствие, и она решила меня предупредить.
Ну что же, тогда все раскладывается по местам. Юля почувствовала, что вечером меня ждет встреча с кровавым убийцей, и заволновалась. Все нормально.
Я успокаивал себя все утро, пока пил кофе и завтракал. Но что-то тяжелое, тревожное лежало у меня на сердце. Я понимал, что у Юли это просто ложная тревога. Она же не знала, что я встречаюсь с этим убийцей по другому поводу, что он не будет знать, кто я такой.
А если не будет знать, то мне ничто не угрожает. Просто перед Аркадием будет стоять жалкий дурак, которого, может быть, можно даже использовать в своих интересах.
В середине дня, однако, я решил подстраховаться. Тем более, что Юля позвонила еще раз. Она все по-прежнему говорила что-то о смертельной опасности, и голос у нее был очень взволнованный.
- Ты никуда не собираешься выходить? - все время настойчиво спрашивала она меня. На всякий случай я заверил ее, что сижу дома и никуда не выйду до следующего дня. Нельзя же было ее волновать.
- Может быть, тебе следует приехать к нам, - вдруг сказала Юля. - Тем более, что у меня есть еще кое-что, о чем я хотела бы тебе рассказать.
- Ну так расскажи, - сказал я, но Юля не согласилась.
- Нет, - произнесла она потеряно. - Это нельзя говорить по телефону. Только лично, так, чтобы твоя рука была в моей. Иначе ничего не получится, ты не поймешь и не поверишь мне.
- Завтра я приеду, - пообещал я, на что Юля горестно хмыкнула. Она как бы хотела сказать, что завтра может и не наступить…
Тогда я позвонил Скелету. Теперь я уже точно знал его распорядок суток. Ночью он следил за моргом, а днем отсыпался у себя дома. Для меня это было весьма удобно.
Я рассказал Скелету о том, что вечером пойду знакомиться с Аркадием Моисеевичем. Пришлось рассказать и о Хельге, что это она взялась помогать нам.
- Вы ей рассказали обо всем? - поинтересовался Скелет как бы между прочим.
- Ну да, - подтвердил я. - Иначе она бы и не взялась помогать. Никто кроме нее не смог бы сделать этого. Я имею в виду рекомендацию для Аркадия.
- Это точно, - вяло отреагировал Скелет.
- Так вы будете в морге где-то в половине десятого вечера?
- Да, - ответил я, и он вздохнул:
- Я обычно заступаю в десять. Но на этот раз приеду пораньше, подстрахую вас.
- Вы тоже опасаетесь чего-то?
- Я опасаюсь всего, что связано с этой компанией, - ответил Скелет спокойно. - Они уже имели возможность доказать свои способности. Так что не следует недооценивать их. Кстати, почему вы сказали "тоже"? Кто-то еще опасается, кроме меня?
Не рассказывать же ему было о Юле и ее пророчествах. Частные детективы не понимают таких материй…
- У вас есть оружие? - вдруг спросил Скелет.
- Нет, - ответил я. - А что, вы считаете, что мне следует вооружиться?
- Нет, как раз наоборот, - ответил он. - Если бы у вас было оружие, я посоветовал бы вам не брать его ни в коем случае.
Мы попрощались, и в самом конце Скелет вдруг поинтересовался фамилией Хельги.
Он уточнил ее у меня по буквам и лишь после этого успокоился.
- Зачем вам ее фамилия? - спросил я. - Это совершенно излишне. Я ее отлично знаю, мы учились на одном курсе в институте…
- На всякий случай, - ответил Скелет равнодушно. - Просто принцип работы такой - когда в деле появляется какой-то еще человек, которого раньше не было, и начинает влиять на события, я должен про него знать хотя бы элементарные вещи.
Скелет повесил трубку, еще раз заверив меня, что приедет пораньше и подстрахует меня на всякий случай, а я вновь остался один. До вечера я коротал время, обзванивая своих постоянных пациентов и извиняясь перед ними за то, что и сегодня не смогу их принять. Некоторые извинения принимали, а по голосам других я слышал, что они раздражены и скоро начнут искать другого врача, если с моей стороны будут продолжаться подобные вещи.
Что ж, они правы. Доктор - это ведь что-то вроде высокооплачиваемой прислуги. Он должен быть всегда на месте и всегда готов к услугам. Так что моя необязательность сильно претила им.
Никогда я себе не позволял подобного - всегда был пунктуален. Это только теперь случилось такое в связи с тем, что я активно увлекся розыскной деятельностью. Но у меня не было другого выхода - я обязательно должен был закончить поиски и помочь Юле, хотя бы отомстить за нее. Это был как бы мой долг перед ней. Только поймав бандитов и отомстив им, я смогу чувствовать себя более или менее спокойно и не ощущать своей вины перед Юлей…
Конечно, идеальным вариантом было бы "вытрясти" из них еще и деньги - огромную, дикую сумму. И на, эти деньги восстановить глаза Юле. Это было бы самым лучшим, почти недостижимым результатом. Во-первых, из-за того, что сумма уж очень огромна, а во-вторых…
Во-вторых, мне в голову уже закрадывались противные мысли… Если мы поймаем бандитов и они даже дадут нам денег на операцию для Юли, она прозреет, то… То с кем же я тогда останусь? С прозревшей Юлей? И значит, брошу Хельгу?
Ведь Юля, так сказать, "отпустила" меня и разрешила больше не считаться ее женихом, пока она слепа. А когда она вновь прозреет, вряд ли она захочет отказываться от любви…
И тогда я разобью сердце Хельги… Которая так помогает мне в этом деле. Всегда так бывает. Человек совершает добрые благородные поступки и потом сам же за них расплачивается.
А впрочем, обо всем этом было рано еще думать. Бандиты нам не попались, а мне всего лишь предстояла встреча с Аркадием Моисеевичем. Нужно было ломать комедию и проситься к нему на работу. А когда еще мы кого-то поймаем…
Чем больше время приближалось к девяти часам, тем нервознее я становился. Мне позвонили несколько приятелей, однако я даже не смог с ними нормально поговорить. Мысли все время крутились вокруг того, что мне предстояло вечером.
"Сегодня я увижу того монстра, который совершает все эти ужасные злодеяния, - думал я с внутренним трепетом. - Я увижу того, кто сделал все это с Юлей, кто делает такие вещи с живыми людьми…"
Дух, полный разума и воли,
Лишенный сердца и души,
Кто о чужой не страждет боли,
Кому все средства хороши…
Я вспомнил эти строки Заболоцкого, потому что они вдруг показались мне наиболее подходящими для этих монстров и их организатора. Для человека, который живет среди людей, ходит среди людей и сам старательно притворяется человеком. А сам вырывает из теплых, еще живых тел человеческие органы и оставляет людей умирать после этого…
Разве это человек? Разве он может называться представителем человеческого рода вообще? А он ведь еще носит белый халат и притворяется врачом… Пусть патологоанатомом, какая разница.
И сегодня вечером я увижу его. Я загляну ему в глаза и увижу его лицо. Какое оно?
И смогу ли я хорошо сыграть? Смогу ли остаться спокойным? Смогу ли сделать вид, что ничего не знаю об этом чудовище?
А может быть, мне придется пожимать ему руку? О, ужас! Я не смогу этого перенести. Пожать руку и дружелюбно улыбаться этому извергу…
Но это надо непременно сделать ради Юли. И ради других жертв тоже. Как в свое время писали коммунисты - "Ради жизни на Земле"… К тому же, все это будет совсем недолго, и в присутствии Хельги. Она же будет рядом, и это должно придать мне сил, чтобы я выдержал весь этот спектакль.
Но нервозность моя возрастала. Я сидел у себя в кресле и почувствовал, что больше не могу оставаться без движения. Меня могла разорвать какая-то внутренняя сила. Тогда я встал и вышел из дома.
Да-да, я помнил, что обещал Юле не выходить из дома. Но в ту минуту я подумал о том, что все равно к девяти часам мне нужно ехать к Хельге, а какая разница - семь или девять часов вечера сейчас?
Чему быть, того не миновать. Нельзя же оставаться сидеть дома и не двигаться с места только потому, что у Юли появились дурные предчувствия. А мне, для того, чтобы обрести душевное спокойствие и равновесие, обязательно требовалось какое-то движение.
Я вышел из дома, сел в машину и поехал по улицам. На часах было семь ровно. Мне предстояло два часа ездить и гулять где-то.
Может быть, подсознательно, памятуя о предупреждении Юли, я старался избегать оживленных магистралей, где могли быть аварии. Я ездил по тихим улицам, колесил по питерским окраинам. Иногда я останавливался где-нибудь у тротуара и курил. В конце концов, по мере того, как я размышлял обо всем, мои страхи сконцентрировались вокруг двух вещей. Мне было страшно войти в этот морг, где происходят такие страшные вещи, и мне было страшно увидеть Аркадия Моисеевича…