Аркадий Моисеевич не знал точно, что он ищет. Откуда ему было знать? Он вообще был почти уверен, что делает сейчас глупость. Было даже немного стыдно за то, что он не доверяет своему санитару настолько, что бросился проверять слова какого-то чужого человека.
Да и что искать?
Аркадий Моисеевич медленно прошелся по ряду, где стояли столы с холодными телами покойников. Сосчитал их для порядка. Все на месте… Потом вгляделся в лицо каждого. Он всех знал, потому что вскрывал каждою лично.
Потом вспомнил об одном своем знакомом, который тоже был заведующим моргом. Тот все время мучился с тем, что помещение для трупов было маловато. Некуда было ставить новые столы и приходилось тела класть по двое на один стол.
И тогда товарищ Аркадия Моисеевича придумал остроумную штуку. До него как-то никому не приходило в голову такое.
Он решил, что трупы ведь совершенно необязательно класть плашмя, да еще на столы. К чему такое слепое следование традиции?
Тот человек был новатором, революционером своего дела. Он заказал вкрутить в потолок покойницкой металлические крюки и стал просто подвешивать трупы под мышки…
Трупам же все равно, они ничего не чувствуют… Вот так и получалось у него замечательно. Все трупы стояли стоймя, как на параде. Крючки цеплялись под мышками, иногда врезались в тело, но никто же не чувствовал боли. И управляться с ними стало очень удобно. Ничего не надо было раскладывать, а уж про экономию площади и говорить нечего. Получился самый вместимый в городе морг.
Комиссия подвела. Кто-то из медперсонала зашел, увидел, возмутился. Приехала комиссия, и все накрылось. Сказали, что глумление над покойниками, варварство. Крюки вывернули из потолка, заставили тела опять раскладывать как положено по правилам. А парня с работы турнули.
Аркадий Моисеевич вспомнил его и усмехнулся. Идея была хороша, конечно. Но он, Аркадий, никогда не нарушал правила.
И что же искать? И где?
На всякий случай заглянул в холодильники. Их было несколько, там тоже были тела. Вытащил тела, осмотрел их. Поглядел, нет ли лишних разрезов. Нет, конечно.
Что за глупости рассказал тот странный человек? Безобразие… А он, старая обезьяна, поверил в такие басни…
Так, медленно, шаг за шагом, он обошел все помещение. Понимал, что делает глупость и лишнюю работу, но не прекращал. Уж до того дотошный был человек…
В конце концов, когда смотреть было уже негде и стало ясно, что ничего он не найдет подозрительного, вдруг на глаза попалась еще она дверка. Это была крошечная подсобка, где всегда хранился хозяйственный инвентарь - лопата для разгребания снега зимой, метла, несколько ведер, какие-то тряпки, мешки.
Ни один уважающий себя доктор в такие места не заглядывает - это чисто санитарное хозяйство.
Тем не менее Аркадий для очистки совести решил заглянул, и туда. А заглянув, очень удивился. Две лопаты, метла и ведра - это было тут и в полном порядке. А у самой стены стоял маленький холодильник "Морозко". В таком обычно любят хранить детское питание.
Холодильника "Морозко" на балансе у морга не было. Ни к чему им бытовой холодильник. Откуда же он?
Но удивление тут же прошло. Ясно, это Василий принес из дому для себя. Он ведь тут днем и ночью на боевом посту, вот и хранит тут для себя продукты, чтобы закусить иногда. Может быть, он даже и выпивает тут по ночам, отчего же и нет? По утрам Аркадий Моисеевич иногда слышал от Василия водочный дух, но не мог осуждать. Конечно, посиди тут с покойниками, как не выпить?
Все санитары в моргах этим балуются. С этим бороться бессмысленно, работа такая. А Василий никогда не злоупотреблял, за это Аркадий Моисеевич мог смело поручиться.
Холодильник стоял себе и стоял, а Аркадий Моисеевич смотрел на него. Надо было бы спокойно махнуть рукой и уйти, не мелочиться, но доктор привык доводить любое дело до конца.
"Там пара котлет и бутылка водки, - сказал он себе. - Если я стану это рассматривать, это будет просто неблагородно с моей стороны. Нечего лазить по чужим кастрюлям".
Он сказал это себе, а рука уже тянулась к дверце.
- Взгляну и пойду домой - пробормотал Аркадий Моисеевич. - Нечего глупостями заниматься. Хватит уже, подурил и будет.
Он открыл холодильник. На двух полках стояли несколько стеклянных банок, прикрытых крышками. В растворе, который был налит внутрь, плавало нечто…
В одной банке - одно, крупное, темно-бурого цвета. В другой - другое. Банок было несколько, и в каждой что-то было.
- Азохен вэй, - сказал Аркадий Моисеевич себе под нос. Он кивнул и добавил, потянув запах длинным сизым носом: - Кушан мерин тохис…
Он был патологоанатомом, и ему не надо было лезть в медицинский справочник, чтобы сказать, что он увидел в этих проклятых банках. В тех банках, которые перевернули все внутри него.
Это были человеческие органы, самые настоящие.
"Или я не знаю, что это такое? - сказал бы он в другое время. - Или я не знаю, как выглядит человеческая почка? Или глаза? Или другие органы?"
Он все это знал. Ему долгими годами доводилось видеть все это. Он не ожидал, что самое страшное, что говорил тот незнакомец возле дома, окажется правдой.
Аркадий Моисеевич распрямился и захлопнул дверцу холодильника. Сомнений больше не было, глупый разговор Скелета оказался истиной.
- Зей герейт хебе халоймес, - пробормотал доктор сосредоточенно. Ему так не хотелось признаваться в том, что все увиденное им - реальность. Ему так не хотелось, чтобы это было наяву. Он не верил в это до последнего мгновения.
- И халойт будет немаленький, - сказал он себе и знал, что это еще слабо сказано.
Конечно, Василий, он не мог не знать обо всем. Конечно, по ночам. Конечно, Василий тут не главный, он даже не врач… Но Василий за все здесь отвечает, как он мог?!
Аркадий Моисеевич не пошел никуда, а уселся в своем кабинете, весь дрожа от ненависти и негодования. Пойти он еще успеет. Нет, пока что он хочет посмотреть в глаза этому человеку. Пусть Василий все сам расскажет ему.
- Это я виноват, - говорил себе Аркадий. - Я взял его на работу еще совсем мальчишкой. Я не досмотрел за ним. Он пошел по дурному пути, а я этого не заметил… Да и вообще, я должен был ежедневно сам следить за всем, что тут происходит. А я расслабился, доверился совсем молодому человеку. И что же теперь?
Нет, что будет теперь, Аркадий Моисеевич прекрасно себе представлял. Он обязан сообщить обо всем. Сначала главному врачу, а потом в милицию. Пусть приедут и разбираются во всем.
За себя Аркадий нисколько не боялся. Что ему могут сделать? Конечно, с работы уволят. За халатное отношение к своим обязанностям и за отсутствие надлежащего контроля. Но это волновало Аркадия меньше всего. Он уже давно может жить на пенсию. Ему вообще ничего не нужно. Но позор… Какой позор…
И главному врачу влетит, а он - неплохой человек. Не так уж они были близко знакомы с Аркадием, но он знал, что главный - ничего, еще не самая сволочь. Бывают и похуже.
Да и сам факт ужасал Аркадия Моисеевича. Он не мог представить себе, что к таким делам может быть причастен кто-то из людей, которых он знал.
Когда Скелет рассказал Аркадию о таком чудовищном бизнесе, тот не слишком испугался оттого, что не мог же он всерьез допустить, что это может делать кто-то из его знакомых. Что это делают какие-то мифические личности, которых потом покажут по телевизору - в это можно поверить. Но в то, что этим страшным монстром является твой собственный санитар Василий - красавец, косая сажень, розовощекий блондин, мечтающий быть врачом? Нет, в такое не верилось совсем, ни одной минуты не верилось.
А банки, между тем, стояли себе в холодильнике… Аркадий Моисеевич так и просидел еще час или два, до тех пор, пока не явился из дому Василий.
Вот тогда между ними и состоялся разговор. Это, строго говоря, не было разговором. Аркадий Моисеевич произносил монолог за монологом, изредка перемежая свою речь вопросами.
- Нет, вы скажите мне, как вы додумались до этого? - кричал он, беспомощно простирая руки к Василию. - Как вы могли, вы же человек?
Потом, когда накричался вдоволь, спросил:
- Кто работал тут в мое отсутствие? Вы же не могли сами все это проделывать? Вы же не врач, вы не умеете работать с органами.
Тогда он задел за живое Василия. Тот, сидевший до того напротив молча, вскинул голову и, поглядев в глаза Аркадия Моисеевича, вдруг сказал:
- А вот тут вы и ошибаетесь… Очень даже мог. Очень даже умею.
- Так вы сами изымали человеческие органы? - не поверил доктор.
- Отчего же и не сам, - ответил санитар. - Я прочитал учебники и научился… Что же вы думаете, я зря три курса закончил? Я мог бы стать великим хирургом.
Потом подумал минуту и добавил, бросив в лицо ошарашенному доктору.
- Я еще и буду хирургом… Накоплю денег и поеду учиться за границу.
Это было последней каплей для Аркадия Моисеевича.
- Ты в другую сторону поедешь, падаль вонючая, - закричал он, вскакивая с места и вспомнив в ту минуту давно забытый лагерный лексикон. - Неужели вы думаете, что такие, как вы, могут стать врачами? Разве человечество может допустить, чтобы подонки носили это высокое звание?
Аркадий Моисеевич был в полной ярости. Он был готов растерзать Василия. Но и тут он все же оставался интеллигентным человеком и как-то не допускал мысли о физическом насилии. Он оскорблял санитара, он кричал на него, угрожал, однако его не посещала мысль об опасности, которой он себе подвергает.
Доктор обежал свой стол и встал перед сидящим на стуле санитаром, потрясая кулаками перед его лицом.
- Дрянь! - кричал он. - Тебя в лагерную пыль сотрут за твои дела.
- Нет, - неожиданно, не меняя позы сказал в ответ Василий. - Не сотрут.
И замолчал, выжидательно глядя на Аркадия Моисеевича и ожидая его реакции.
- Почему? - опешил доктор. - Почему это ты не боишься?
- А вот почему, - ответил Василий спокойно. Его лицо вдруг приняло ленивое выражение, а глаза даже казались полуоткрытыми. Он как будто готов был вот-вот задремать. - Ты ведь, старая образина, никому не сказал о своем открытии, да?
- Еще нет! - взорвался Аркадий. - Но неужели ты думаешь, что не скажу? Что буду тебя покрывать? Да разве то, что ты делаешь, можно покрывать?
- Нет, - ответил парень. - Покрывать ты не будешь, это ясно. Но и не расскажешь никому.
Аркадий Моисеевич как-то в пылу даже не заметил, что санитар вдруг обозвал его "старой образиной". Если бы заметил, то понял бы, что это неспроста. Санитар просто уже не видел в нем заведующего и вообще того, кого следует бояться и что следует принимать в расчет.
Аркадий Моисеевич был "списан", хотя еще не осознал этого.
- Как не расскажу? - чуть не подскочил доктор на месте после последних слов Василия. - Расскажу сегодня же. И ты будешь наказан. Ни один человек не простил бы тебе этого.
- Так то человек, - все так же лениво парировал Василий. - А не ты.
- Что же я - не человек? - вспылил Аркадий. - Это как раз ты - не человек.
- Ошибаешься, - вдруг громко и твердо сказал Василий, быстро вставая со стула во весь рост и сбрасывая с себя кажущееся оцепенение. - Я-то как раз человек. А вот ты - уже нет. Ты - бывший человек.
Он возвышался над доктором и стоял твердо, прямо, несгибаемо, как древний викинг или русский богатырь перед битвой. Перед ним - красавцем и атлетом - подпрыгивал на слабых ножках какой-то сморчок и потрясал слабыми ручонками. Да он, Василий, этого задохлика соплей перешибет…
- Как - бывший? - опешил Аркадий Моисеевич. Он почему-то не ожидал такого поворота разговора со своим старым работником, которого сам же принимал на службу много лет назад…
- Ты - не человек, - ответил Василий гордо. - Ты - труп. Почти. А вот я - человек. Я уеду на Запад и там стану со временем великим хирургом.
С этими словами он схватил доктора за горло и стал сдавливать обеими руками старческий выступающий кадык.
Потом глаза его метнулись в сторону и наткнулись на лежащий на столе скальпель. Аркадий Моисеевич дергался в его руках, пытался освободить горло.
Василий увидел скальпель и усмехнулся.
- Вот я сейчас тебе покажу, какой я хирург, - произнес он почти шутливым добродушным голосом и схватил нож со стола. - Ты сейчас в этом сам убедишься.
Он поднес скальпель к горлу старика и уже прицелился, но в последний момент передумал.
- Нет, - сказал он, откладывая нож. - Это не пойдет. Слишком много крови будет на полу, могут потом заметить. Я мыть полы не большой мастер.
Аркадий уже слабел в его богатырских руках. Останавливалось сердце, голова была как не своя, он задыхался от недостатка кислорода, который почти не поступал через сдавленное горло…
- Все, привет, - прошипел санитар, сдавливая шею доктора еще сильнее. Это были последние слова, которые услышал, уходя из жизни, Аркадий Моисеевич. Никто и никогда не узнает о его последних минутах. Ни сын в Израиле, ни внук, вообще никто.
Однополчане на очередной встрече недосчитаются своего товарища, но это будет уже привычное дело для них. Они каждый год недосчитываются кого-то.
Вот кто будет рад, так это районная мэрия. Аркадий Моисеевич не успел никому завещать свою приватизированную квартиру, так что после его смерти она была объявлена "выморочным" имуществом и поступила в фонд мэрии. Наверное, потом какой-нибудь расторопный чиновник подарит эту квартирку своим детям к свадьбе или еще к какому торжеству…
Василий же кинул обмякшее тело старика на пол и сплюнул в сторону.
- Тварь, - сказан он хрипло с чувством своей глубокой правоты. И повторил: - Вот тварь!
Действительно, думал он, этот старикан, этот убогий, вдруг решил встать у меня на пути. У меня - высокого, красивого, богатого. Ну и что, что я санитар? Это - чисто временное. Из-за вот таких чистоплюев я мог бы всю жизнь просидеть в санитарах… Вот из-за таких… Теперь же этого не будет. Я стану, стану, стану известным хирургом!
* * *
- Времени очень мало, - сказал Скелет. - Я совершенно не успел подготовиться.
- У вас есть хотя бы план? - спросил его Геннадий, засовывая обратно в карман куртки свой газовый пистолет.
- Какой может быть план? - возмутился сыщик. - Я узнал обо всем несколько часов назад.
Он помолчал, прикидывая что-то, а потом произнес:
- Давайте сделаем вот как… Мы с вами еще ничего не знаем. Не знаем, сколько их там будет, вообще - ничего. Предположительно знаем, что через час сюда приедет Феликс, войдет в морг, а затем его скорее всего начнут убивать.
- Кто начнет? - спросил озабоченно Геннадий. Похоже, судьба доктора его не особенно волновала, он спрашивал просто так, чтобы понять диспозицию.
- Я знаю, что там будет женщина и старик, - ответил Скелет. - Но, как вы сами понимаете, не женщины и старика я боюсь… Наверное, они по такому случаю пригласят своих громил. Тех, которые доставляют им жертвы.
- Как вы думаете - они уже там? - поинтересовался Геннадий, вглядываясь сквозь сгущающиеся сумерки в здание морга.
- Не знаю, - ответил Скелет. - Скорее всего - нет. Если бы они там были, где-то рядом была бы их машина. А я ее не вижу.
На самом деле он ведь не знал, как выглядит их машина, он просто огляделся и не заметил никаких транспортных средств поблизости. И вообще - хотелось думать, что бандитов внутри еще нет.
- Мы поступим так, - сказал он. - Я попробую забраться внутрь, и спрягаться там. Уж не знаю, как это у меня получится. А вы оставайтесь здесь. Если появится машина, любая машина, вы пригнитесь, чтобы вас не было видно. Поняли?
- Да, - кивнул Геннадий. - А что дальше?
- Дальше бандиты выйдут из машины и войдут в морг. Один, наверное, останется за рулем. Вылезайте тогда из машины, только незаметно, и постарайтесь приблизиться.
- И что делать потом? - нетерпеливо спросил Геннадий. Лицо его было сосредоточенным и серьезным. Такое лицо у него бывало в те часы, когда он проводил райкомовские совещания…
- Потом - по обстановке, - ответил Скелет. Он тяжело задумался и произнес неуверенно: - Вообще-то лучше всего было бы дождаться, когда приедет Феликс. Пусть он войдет внутрь. Я думаю, что предварительные разговоры с бандитами займут не больше двух минут, а потом они уже начнут его убивать. Так что лучше всего было бы вам войти в морг следом за Феликсом спустя пару минут. Ну, а там уж - по обстановке.
- А может быть, сразу следом войти? - спросил Геннадий. - За две минуты они могут его убить… Не опоздать бы.
- Вам надо доктора спасти или вы хотите бандитов поймать? - строго спросил Скелет. А поскольку Геннадий не нашелся, что ответить на столь прямой вопрос, сыщик повторил жестко: - Давайте определим приоритеты. Вы - заказчик, так что вам и решать… Что вам важнее - поимка бандитов, которые изувечили вашу дочь, или жизнь доктора?
Геннадий откинулся на спинку сиденья и вздохнул:
- Конечно, хотелось бы как-то совместить, - сказал он наконец. Потом вздохнул опять и добавил: - Все-таки он был женихом Юли… Да и в этом деле мы вместе стали действовать… Дорог, как память, не хотелось бы жертвовать…
- Дело в том, - объяснил Скелет, стиснув зубы, - что в ту минуту, когда Феликс будет только заходить, все бандиты будут напряжены и во всеоружии. А спустя пару минут, когда он уже будет у них в руках, они расслабятся… Нам с вами будет легче с ними справиться, когда они уже будут расслаблены… Феликс уже будет связан или… Или убит. Вот тут появимся мы с вами, и у нас может получиться. А врываться вместе с входящим Феликсом - это гибель. Просто нарвемся на пули.
- Ладно, - вздохнул Геннадий. - Будем делать так, как вы сказали. Вы меня убедили.
Скелет с интересом посмотрел на собеседника.
- Так вы согласны рискнуть Феликсом? - уточнил он на всякий случай и добавил для полной ясности: - Его могут действительно убить за эти две минуты.
- Вы это мне уже говорили, - отрезал Геннадий. - Совершенно незачем повторять дважды…
На лице его появилось жесткое выражение сталинского наркома, и он процедил:
- Приходится рисковать, ничего не поделаешь. Феликс мне все-таки не родная дочь… Лес рубят - щепки летят.
- Ну, будем надеяться, что все обойдется, - заметил Скелет, сворачивая неприятный разговор. Им обоим было известно, что в таких делах чем меньше обсуждаешь необходимые жертвы, тем легче…
- А где будете вы? - спросил на всякий случай Геннадий, когда сыщик же открыл дверцу машины, чтобы выходить.
- Откуда я знаю? - ответил Скелет. - Спрячусь где-нибудь. Прикинусь покойником, - криво усмехнулся он. - Хоть это и дурная примета.
- Но вы будете действовать одновременно со мной? - уточнил Геннадий Андреевич.
- Не сомневайтесь, - ответил Скелет, потом пожал плечами и, глядя в глаза заказчику, сказал почти растерянно: - Тут такое дело… Мы с вами должны доверять друг другу. Просто никуда не денешься.
Геннадий Андреевич остался один в машине. Он лишний раз проверил, как действует его газовый пистолет, и приготовился ждать.
А Скелет проскользнул к своей машине и отогнал ее подальше, чтобы ее не заметили. Он не хотел "засветиться" раньше времени.