МАРИНКА
В тот суматошный день, в конце февраля 1943 года, денщик был занят самым обыкновенным делом - в своей каморке старательно просеивал залежалую муку. Он получил строгий приказ от Верзилы: просеять и просушить муку, чтобы в ней не завелись клещи. Мальчишка трудился со всем усердием, на какое был способен, - не пропадать же муке. Ему оставалось пропустить через сито пуда два, не меньше, как вдруг позвал Верзила. "Чего ещё ему надо?" - недовольно буркнул денщик, отряхивая мучную пыль.
- Ну, явился. Зачем звали? - проговорил Азат не особенно приветливо. С Верзилой можно и не церемониться.
- Глянь-ка в окно, - сказал Верзила, не обратив внимания на тон. - Чего она вдруг вздумала озорничать? С ума спятила девчонка, - нахмурился полицай.
Чего, в самом деле, Маринка - а это была она - озорует? Разве мало других окон? Если уж ей непременно захотелось бросаться снежками, то играла бы возле своего дома.
Как только Маринка заметила Азата, она стала ещё усерднее бомбардировать снежками окна полицейского участка.
Азат с опаской взглянул на Верзилу. Даже такого увальня не следует дразнить.
Азат по-своему, по-мальчишески решил выручить ее.
- Маринка противная девчонка и забияка, - сказал он. - Ей непременно надо кого-нибудь позлить. Больше всех она ненавидит меня. И чего взъелась, не понимаю! Даже разговаривать со мной не хочет.
- Вон оно что! Нос воротит, гордячка? Ну так дай ей взбучку, сейчас самый подходящий момент.
Ничего другого не оставалось делать, как исполнить приказание. "Придётся, - подумал Азат, - стукнуть её раз-другой".
Не будет же он бить девчонку взаправду!
Как только Азат выскочил на крыльцо, Маринка немного отбежала. Стоило Азату погнаться за нею, как девчонка со всех ног пустилась по улице. Тут уж в Азате заиграла-закипела спортивная страсть. Коли дело дошло до этого, он всё-таки догонит её и заодно проучит как следует, чтобы в другой раз так быстро не убегала!
Она ловко свернула за угол. Азат за нею. Но не удержался на повороте и полетел кувырком. Вот неудача! Чуть шею не сломал.
Девчонка должна была бы воспользоваться удобным моментом и удрать домой. А она стоит и ждёт, пока он поднимется.
- Ты чего вздумала дразнить полицая? - хмуро спросил Азат, отряхивая колени. - Другого места не нашла озоровать?
Она не стала оправдываться, спорить, как это полагается девчонкам.
- Подойди, не бойся, не укушу, - вместо ответа сказала она. - Дело есть.
И как только Азат подошел, она сказала строго:
- Хорошенько запомни то, что я тебе скажу. Завтра в Холминки приедут немецкие фотокорреспонденты. Старосте приказано выйти к ним навстречу с хлебом-солью. Этот спектакль, как сказал мой батька, предназначен для берлинских газет. Поэтому мы решили…
- А кто это "мы"? - не удержался Азат. Она не ответила ему: не твоего, мол, ума дело.
- Пока фашисты будут заняты на площади, мы решили водрузить на крыше полицейского участка красный флаг. Понял?
- Ну, понял. А почему ты обо всём этом мне рассказываешь?
Маринка недовольно тряхнула головой:
- Слушай дальше. В этот день тебе нельзя оставаться в доме. Вертись на площади, на виду у полицаев, иначе подумают, что это ты поднял флаг. Ясно?
Девчонка заторопилась домой, но Азат удержал её:
- Для этого ты швырялась снежками к нам в окна?
- А как же ещё я могла вызвать тебя, чтобы предупредить?
От её слов ему стало очень хорошо.
- Ты рисковала, - сказал Азат дрогнувшим голосом. - Хорошо ещё, что в доме был один Верзила. А если бы наскочила на Одноглазого?
Вот тут она не удержалась, сделала смешную гримасу и даже передёрнула плечами:
- Неужели ты думаешь, что у нас не работает своя собственная мальчишеская разведка? Ещё как работает!
САМЫЙ МАЛЕНЬКИЙ КРАСНЫЙ ФЛАГ
На другой день утром, как и предупреждала Маринка, перед полицейским участком остановилась большая легковая машина. Из неё вышли три фашиста. Толстые и важные. Их поджидало всё местное начальство: хромой староста, начальник полиции, Одноглазый, еле стоявший на ногах, и Верзила.
Позади всех пристроился Азат. Его съедало любопытство: чем же закончится сегодняшний день? "Неужели, - думал он, - Маринка и Данила решатся на отчаянный шаг?.. Может, они просто подшутили над ним? Или ещё раз, по заданию учителя, решили испытать его?"
Приезжим фашистам почему-то сразу не понравился пьяный Одноглазый, хотя тот выказывал большое усердие: открывал и закрывал дверцы машины и вытягивался по стойке "смирно".
- Я вижу пират. Убрать скоро! - скомандовал один из фашистов. Он неважно изъяснялся по-русски, но понять его всё-таки было можно. - Пират не может попасть объектив. Голову сниму. Так сказано будет - голову сниму?
- Так точно! - рявкнул начальник полиции.
Ничего другого не оставалось делать, как засадить своего подчинённого в участок. А это как нельзя лучше устраивало Азата.
Далее пошло как по писаному. Приезжие фашисты и местное начальство двинулись на площадь, где уже собралась молчаливая толпа. Всё село от мала до велика было согнано по строжайшему приказу старосты.
Как только фотографы подготовились, вперед выступил хромой староста, держа на вытянутых руках каравай. Староста и его дочь изображали народ, восторженно встречающий своих "освободителей".
Немецкий офицер, который принимал хлеб-соль, почему-то повернулся спиной к объективу фотоаппарата. "Может, - подумал Азат, - они не хотят показать лицо офицера?.."
Азат вертелся на виду у всех, как ему и было приказано. В толпе он отыскал Маринку и тихонечко шепнул:
- Одноглазого засадили в участок…
Она кивнула, дав понять, что дело складывается как нельзя лучше.
Между тем на площади разыгрывался такой спектакль, какого Азат сроду не видывал.
- Голова идёт, - старательно подбирая слова, говорил фашист, - быстро шагает. Мадам идет, Голова смеётся. Мадам смеётся. Все смеёмся.
Раз десять фашисты заставили повторить одну и ту же сценку.
Все с облегчением вздохнули, когда немцы направились к машине. И в этот момент кто-то из фашистов заметил красный флаг, развевающийся над полицейским участком. Что тут началось!
Начальник полиции схватился за голову, а хромой староста принялся часто креститься. Лишь приезжие фашисты не растерялись. Дружно подняв подолы зелёных шинелей, они кинулись к полицейскому участку.
Азат устремился за ними. Сердце его неистово колотилось. "Только бы Данила успел удрать, - отчаянно молил Азат. - Если задержался - он погиб!"
Пока офицеры, разинув рты, уставились на развевающийся красный флаг, Азат обежал вокруг дома. Данилы нигде не было видно. "Вот молодец! Удрал-таки!" - немного успокоился Азат.
Теперь он хотел увидеть Маринку. Куда же она запропастилась? Он нашел её в толпе. Встретившись с нею глазами, мальчик сразу понял - следует молчать. Лицо её побледнело, но глаза были озорными.
В это время дверь участка распахнулась, и на пороге показался Одноглазый. Он, наверно, успел ещё немножко добавить.
Фашисты приказали Одноглазому сорвать красный флаг, хотя и отлично видели, что полицай еле-еле держится на ногах. Одноглазый попытался шагнуть, но тут же свалился с крыльца.
Старший фашист, рассвирепев, пнул его ногой.
Тогда, не мешкая, начальник холминской полиции сам полез на крышу и сорвал флаг. Им оказался пионерский галстук.
- Ты грязный собака! - Толстый фашист схватил Одноглазого за шиворот. - Куда смотрел? Чей галстук?
Одноглазый бессмысленно кивал головой, подмигивал, гримасничал. С пьяного какой спрос?
Брезгливо отшвырнув Одноглазого, фашист резко повернулся к начальнику холминской полиции.
- Найти государственный преступник. Не позднее три дня донести комендатура… - рявкнул он, захлопывая дверцу машины.
ПРОВОДЫ В НЕВОЛЮ
В последующие дни полицаи были заняты поисками удальца, который вывесил красный флаг. Больше всех старался Одноглазый.
- Взрослый не полезет на крышу с пионерским галстуком, - рассуждал полицай. - Он взял бы большое полотнище.
По мнению Одноглазого, такую диверсию мог совершить лишь отчаянный храбрец, не понимающий, чем это ему грозит. Придя к такому предварительному заключению, старший полицай составил список десяти самых отъявленных сорванцов. В этом списке, конечно, оказались и дети учителя. Ведь все село знало, какие они отчаянные.
Вооружившись списком, Одноглазый стал обходить одну хату за другой.
- Они у меня признаются, чей это галстук! Я найду зачинщика, от меня не уйдешь, - похвалялся Одноглазый.
Но его затея провалилась. Он не смог найти хозяина галстука. И тогда полицаи решили наказать сразу всех отчаянных удальцов, кто попал в список. Получив согласие оккупационных властей, полицаи в полной тайне готовились отправить ребят в неволю в Германию.
Об этой затее полицаев Азат узнал лишь за несколько минут до облавы. Иначе он успел бы предупредить учителя.
В то утро всех обреченных на рабство подняли с постелей и под конвоем согнали на площадь. Не застали лишь Данилу: он успел скрыться.
Среди тех, кто должен был сегодня навсегда уйти из родного села, была и Маринка. Но даже в такой трудный час она оставалась верной себе - ни одной слезинки не уронила. Не плакал и Коленька, спокойным был и учитель.
Маринка и Коленька прижались к отцу и о чем-то тихо перешептывались. Со стороны посмотреть - самые обычные проводы. Но это лишь со стороны…
Денщику положено крутиться возле полицаев. На него никто не обращал внимания. Пользуясь этой относительной свободой, Азат сбегал в каморку и принес пять кусочков сахара, завернутых в газету, - весь свой неприкосновенный запас на случай побега! Сахар понадобился бы ему самому, но для Маринки ничего не жалко.
Часам к десяти утра невольников отогнали от родных. На площади под охраной полицаев оказалось ровным счетом девять человек.
В небольшом отдалении от ребят, возле лавки, выстроилось все село.
И вдруг из толпы раздался пронзительный крик:
- Супостаты! Ироды! - проклинала полицаев горбатая бабка.
- Тише, мамаша! - пытался унять ее Верзила.
- Цыц, старая! - прикрикнул Одноглазый. Горбатая бабка не унималась. Она повалилась лицом вниз и стала биться, исступленно клеймя полицаев. Отчаявшейся бабке, наверно, было все равно - что жить, что нет, потому что угоняли ее единственную внучку Дусеньку.
- Уймись, старая, слезами горю не поможешь, - сурово сказал учитель. - Будет и на нашей улице праздник.
Старший полицай так и перекосился от злобы, а Верзила сделал вид, что ничего не слышал.
Бабку будто током ударило: она вздрогнула, встряхнулась, вскочила на ноги, словно молодая, в вытерла слезы.
Маринка и в этот трудный час осталась атаманшей. Сорвав с головы пуховый платок, она укутала им Дусеньку.
Учитель не удержал свою дочь ни словом, ни жестом Он лишь кивнул головой, безмолвно одобряя ее благородный порыв, хотя прекрасно понимал, что Маринке самой теперь нелегко будет в пути… Ведь пронизывающий ветер не щадит никого - ни гордого, ни красивого!
Азат набрался мужества и подошел к Маринке.
- На, возьми, - сказал он. - Хватит тебе хоть на первый случай, - добавил он, отдавая пять кусочков сахара, весь свой НЗ.
- Спасибо.
- Если встретишь мою маму - ее арестовали гестаповцы, - расскажи ей обо мне.
- Где же я ее встречу?
Он неопределенно махнул рукой на запад:
- Она, должно быть, тоже где-то там…
- Прощай, - сказала Маринка и даже попыталась ему улыбнуться.
КАК ПЕРЕХИТРИТЬ ОДНОГЛАЗОГО
Юному денщику этот день казался очень долгим. Ветер, принесший холод, резко изменил направление. На улице потеплело. Но даже южный ветер не порадовал Азата.
Конвоиры, по всей вероятности, задержались в дороге. Поэтому начальник холминской полиции один коротал вечер. Съежившись на постели в своей каморке, Азат слушал, как полицай горланил песню о ямщике и ворочался с боку на бок. Азату не спалось. Все мысли его были с Маринкой и ее друзьями.
Из полудремотного состояния его вывел сильный удар в бок. Вскрикнув от боли, Азат вскочил на ноги. Перед ним стоял Одноглазый.
- Дрыхнешь, лентяй! - напустился он. - Изба холодная. Чай остыл.
Денщик кинулся исполнять приказание. Пока он таскал дрова и затапливал печь, Верзила, поеживаясь, сидел на своей койке, подняв воротник шинели. Он, очевидно, простудился в дороге. Глухой кашель одолевал его.
Азат суетился возле печки, стараясь как можно быстрее напоить полицаев чаем.
- Подумать только, сто тысяч пленных оставили на Волге! - вдруг воскликнул Одноглазый, ни к кому не обращаясь. - Вот тебе и хваленая армия великого рейха!
Он заметался по комнате, как загнанный зверь. В таком состоянии Азат видел Одноглазого впервые.
Подавая Одноглазому чай, Азат думал: "Неужели это правда? Если уж старший полицай мечется; значит, не без причины".
Маленький денщик невольно заулыбался. Заметив довольное выражение на лице Азата, Одноглазый вне себя от негодования заревел:
- У-у, зараза, чему радуешься! Пошел прочь, болван!
В каморке Азат сам себе хозяин. Тут даже можно посмеяться, только негромко.
Немного придя в себя, он уже раздумывал над тем, как сделать, чтобы все село узнало о большой победе Советской Армии на Волге, чтобы у всех был великий праздник.
Азат с нетерпением стал ожидать подходящего момента, чтобы ускользнуть из-под надзора полицаев и посоветоваться с учителем. Вот кто даст ему наилучший совет!
Но как отлучиться из участка? Одноглазый сделался особенно подозрительным, словно чувствовал нетерпение денщика.
Уже наступил вечер, а маленький денщик все еще не сумел выбраться на улицу. Старший полицай ни на минуту не спускал с него глаз.
"Нет уж, дудки, - сказал себе Азат, приняв какое-то решение. - Я не я, если не перехитрю Одноглазого".
- Больному все хуже и хуже, - громко сказал Азат, стоя над постелью Верзилы. - Ему бы сейчас медку или кипяченного молока с маслом…
Верзила промычал что-то невнятное. Ему, пожалуй, было не до молока. Одноглазый прислушивался к словам денщика.
- Подойди сюда, маленький шаман! - приказал он. - Ты, может, пытаешься заговорить болезнь? Ну, чего стоишь, вылупив глаза? Бегом, говорю, несись за молоком. Одна нога здесь, другая там!
Мальчишке только это и надо было! Он пулей вылетел из дому.
УЧИТЕЛЬ
Даже на улице он не сбавил шага: ведь из окна за ним может следить дотошный полицай. Только повернув в переулок, Азат осторожна оглянулся: как будто все в порядке, Одноглазого не видно.
Других людей Азат вовсе не боялся. Он спокойно проводил глазами двух девушек возвращавшихся с речки. Они несли в корзинах выстиранное белье. Не опасен был и подслеповатый старик, сидевший на завалинке.
Поэтому Азат, не мешкая, сразу же направился к дому учителя.
Он потянул к себе уже знакомую дверь. Учитель сидел за столом и читал толстую книгу. Он, конечно, не ожидал Азата и поднял голову, как только мальчишка переступил порог.
- Ах, это ты, - сказал он, откладывая книгу, - опять принес важное известие?
- Да.
- Что-нибудь о Марине?
- Нет.
Азат еще не умел утешать людей. Тем более такого человека, как учитель.
- Я пришел вам сказать: наши взяли сто тысяч пленных где-то на Волге.
- Знаю, - подтвердил учитель. - После этого, идя по пятам противника, наши войска уже освободили Харьков. Мне порою чудится, что я уже слышу далекую канонаду.
Учитель закрыл лицо руками. Азату стало невмоготу. Ему показалось, что Маринкин отец беззвучно плачет.
- Я очень сожалею, что сейчас рядом со мной нет ни Маринки, ни Данилы, - глухо заговорил учитель. - Они сумели бы разнести радостную весть по селу. А тебе спасибо, что не забыл меня.
…Молоко Азат достал у хромого старосты. Масло - у его сына. Теперь можно и возвращаться.
На обратном пути Азат рассуждал: "Что сделала бы на моем месте Маринка? Или, например, Данила? Они бы не растерялись, как я…"
Каждый раз, когда Азат открывал входную дверь полицейского участка, его взгляд невольно останавливался на приказах и распоряжениях оккупационных властей.
Бедная дверь! Чего только она не изрекала, каких только угроз не расточала:
"Ввиду весьма тревожного состояния, созданного безумцами партизанами…", "Хождение без пропуска - недопустимо…", "Освобождение, как правило, исключается…", "Лиц, уличенных в сочувствии партизанам…".
Короче говоря, за все полагалась высшая мера наказания - расстрел. От этого страшного слова пестрело в глазах, от него подступала тошнота к горлу.
Только когда больной требовал его к себе, Азат отвлекался от двери, изрыгавшей угрозы, на какое-то мгновение забывал ненавистное слово "расстрел!".
Больной пылал в жару и бредил.
Когда, бывало, Азат простуживался, мать его всегда лечила, горячим молоком. Полицай стонал, высоко подняв небритый подбородок, и кашлял, содрогаясь всем телом. Денщик с большим трудом поил больного.
Именно в поздний ночной час, когда во всем полицейском участке бодрствовал только один Азат, в его голове созрел план действий. "На этой двери, пожалуй, найдется место и для моей листовки", - решил он.
Мальчишка вздрогнул, представив себе, какое рискованное дело он затевает. Здесь можно ошибиться лишь один раз, так же как только один раз ошибается сапер.