Повесть о детстве (Художник Р. Гершаник) - Михаил Штительман 6 стр.


МОИСЕЙ "ПОМОГАЕТ" ПОЛИЦЕЙСКОМУ

- А ну-ка, повернись сюда. Подними руку!.. Опять у тебя дырка в рукаве. Не понимаю, - смеется дедушка, - каждые три-четыре года шьем тебе новый костюм, и все не хватает!

- Разве это дырка? - возражает Сема. - Это ерунда. Вот это дырка, я понимаю! - И он с важностью показывает рваный башмак.

- Ничего, - утешает Сему дедушка, - иногда люди носят дорогие штиблеты, но далеко не идут.

- Ну, мой папа уже далеко пошел.

- Твой папа, Сема, особенный человек. Хотя он мой сын, я могу это сказать.

- Особенный… Что ж в нем особенного?

- У папы, Сема, такое сердце, что на четверых хватит.

- А на какие деньги теперь будем ему посылки слать? Службы уже нет, дедушка!

Но дедушка, видно, не намерен продолжать этот разговор; ущипнув Сему за щеку, он ударяет ногой об пол и неожиданно запевает:

На высокой горе,
В зеленой траве,
Стоят двое немцев
С длинными кнутами,
Оц моц, коценю,
С длинными кнутами!

Знаешь ты эту песню? - спрашивает дедушка.

- Нет, не знаю.

- Такой большой кавалер уже должен знать хорошие песни. А эту ты знаешь?

Пусть нам будет весело,
Пусть живется весело.
Ой, зовите музыкантов,
Пусть живется весело!

- Не знаю.

- Какой стыд! Это же…

В это время входит бабушка. Она недоуменно смотрит на деда:

- Нашел себе занятие. Во-первых, ты разбудишь Моисея. Во-вторых, отчего тебе так весело?

- А что? - не соглашается дедушка. - По-твоему, весь город должен знать, что Гольдин без службы? Пусть лучше думают, что мне хорошо, пусть думают и даже лопаются от зависти.

- Положим, базар уже все знает.

- Знает, так тем лучше. - И дедушка берет бабушку под руку и, улыбаясь, напевает:

Пусть нам будет весело,
Пусть живется весело.
Ой, зовите музыкантов,
Пусть нам будет весело!

- Я вижу, что ты выживаешь из ума. Лучше бы спросил, где я была.

- О, ты уже, наверно, начинаешь давать домашние обеды.

- А если да, так что?

- Ничего. Твои обеды…

- Могут сосвататься к твоему флигелю! - отрезает бабушка.

- Моисей… - вдруг кричит Сема, - Моисей встал!

Спор утихает. Бабушка снимает платок и, взяв в руки тарелки, идет на кухню; дедушка ставит перед собой коробочку с гильзами и, насвистывая, набивает папиросы.

- Я имею к вам разговор, - тихо говорит Моисей.

Сема забивается в угол и делает вид, будто внимательно изучает пятнышки на стене. Он щурит глаза, поплевывает, трет рукавом, что-то шепчет, но уши его - там, около дедушки и Моисея.

- Я должен знать точно, кто я, - говорит Моисей. - Вы мне сказали тогда, что отец у меня умер от чахотки. Так. Братья есть, сестры есть? Как их зовут? Что они делают?

- Вы можете быть спокойны, как за железной стеной. Вы, то есть настоящий владелец паспорта, - в Америке, братьев у него нет. Есть одна сестра - слепая, она живет в местечке Трегубы. Вяжет чулки. Он был щетинщик и дома жил мало. А люди, знающие его, предупреждены.

- Значит, одна сестра… - задумчиво повторяет Моисей. - Одна, это хорошо.

- А что, вы собираетесь в дорогу?

- Я должен через пять дней уехать.

Сема бросается к Моисею и взволнованно спрашивает:

- Как, ты уедешь? Надолго? Кто же будет у нас?

- Кто будет? - смеясь, повторяет Моисей. - Черт его знает, кто будет и что будет!

- Ты ж мне не рассказал, как ты бежал!

- Тише, Сема! - сердито кричит дедушка. - Что ты пристал с глупыми вопросами? Сколько раз я тебе говорил: не вмешивайся, когда говорят старшие!

Сема обиженно умолкает. Ох, эти старшие - покоя от них нет человеку!

* * *

Старый Нос сидит, опустив голову на колени. Он гадает: если Моисей подойдет к нему перед уходом, значит, останется, если нет - уедет. Если дверь откроется, значит, останется, если нет - уедет. Если в странице меньше ста строчек, останется, если нет…

- Обидели молодого человека, - слышит Сема знакомый голос и поднимает голову.

Моисей, улыбаясь, стоит рядом с ним:

- Обидели молодого человека… Может быть, молодой человек пойдет с Моисеем к фабрике?

- Конечно, пойдет. - И Сема быстро натягивает куртку. - А где ящик?

- Здесь, со мной.

- Ну, пошли!

…Опасаясь подозрений, Моисей продолжал торговлю порошками и палочками, хотя нужды в этом уже не было. Покупки завертывались в чистые белые листки, и, может быть, поэтому покупателей стало меньше. Но по-прежнему весело покрикивал хозяин, и Сема восхищенно следил за каждым его движением. Они вышли сегодня позже обычного. Моисей разложил товар и, подстелив платок, присел на камень:

- Ну, мудрец, загадки умеешь отгадывать?

- Загадки? Смотря какие.

- Ну, ответь мне: чего нельзя увидеть?

- Своих ушей.

- Ну, это положим! - Моисей быстро приподнял брови, и уши его смешно зашевелились. - Видел, брат?

- Видел, - с восхищением повторил Сема, пристально глядя на красные уши Моисея. - Как же это они сами?

- Нет, ты отвечай на вопрос.

- Значит, не уши?

- Нет… Ну, слушай. Нельзя увидеть следов птицы в небе, следов змеи на скале. Правильно?

Сема подумал:

- Как будто правильно.

- А кого не хочется видеть?

- Не знаю.

- Того, кто сюда идет, только не смотри на него.

Через площадь медленно и тяжело шагал полицейский - сомнений не было, он шел к ним. Сердце Семы испуганно сжалось.

- Беги, дядя, - прошептал он, - направо, через сквозной двор! Попадешь к Пейсе, скажешь - я послал…

Моисей засмеялся и погладил Сему по голове:

- Спасибо, но давай не будем спешить.

Полицейский подошел и, небрежно кивнув головой, сказал:

- Ну-ка, пойдем со мной!

- У меня торговля, ваше благородие, - спокойно ответил Моисей.

- Ладно, - хмуро прервал полицейский. - Пойдем. Здесь всего ходу два шага!

Моисей захлопнул ящичек и, подмигнув, отдал его Семе:

- Понесешь домой.

Сема хотел ответить, но язык не слушался его. Молча принял он товар, с затаенным дыханием ожидая конца. Моисей пошел с полицейским. Сема робко поплелся за ним.

- Ты по-вашему, по-еврейскому, знаешь? - спросил полицейский Моисея.

- Знаю, - ответил Моисей, - читать обучен.

Они подошли к воротам. Почти целиком ворота были обклеены серыми листками. Вокруг все больше и больше теснился народ.

Ткнув пальцем в листок, полицейский сказал Моисею:

- Читай, торговый человек, слово в слово читай, как есть. У этих жидков правды не узнаешь!

Моисей все понял: полицейского обманывали, ему читали вымышленный текст. Но вряд ли сейчас в этом есть смысл. И громко, во весь голос, стараясь, чтобы было слышно стоящим позади, Моисей начал читать:

- "Товарищи!

Царское правительство душит всякую свободную мысль, давит всех, кто не принадлежит к господствующей шайке чиновников, попов, капиталистов и дворян. Оно гнетет чужие национальности, скучивает евреев в тесной черте оседлости, где они задыхаются под гнетом нужды и бесправия…"

- Довольно! - сказал полицейский и сорвал листок. - Хватит! - Обернувшись к толпе, он закричал: - Чего уставились? Разойтись сейчас же велю! Разойдись, нечисть проклятая!

- Тут и православные есть, - насмешливо крикнул кто-то.

- Что? Кто сказал?

В ответ раздался протяжный свист.

* * *

Через час Моисей и Сема были дома. Весело потирая руки, Моисей рассказал дедушке о происшедшем.

- И ты ему прочел?

- А что же! Я всем прочел. Я ему оказал услугу, этому черту лысому.

Сема с восхищением смотрел на Моисея: как приятно быть большим, смелым и умным! Очень даже приятно!

ЧАЙ С ПИРОЖКАМИ

Да, Моисей был умным и смелым. Вчера полицейский сорвал листки и широким ножом соскабливал с ворот клочки серой бумаги, а сегодня чья-то невидимая рука опять расклеила их. На дверях синагоги, на заборах, у входа в народную чайную появились эти листки с призывом к революционному действию. Стены и двери замазывали черной краской, со злобой срывали прокламации, но листков было много, и они опять появлялись в самых неожиданных местах. Утром жители местечка видели четыре серых листка даже на дверях полицейского участка. Ливень обрушился на местечко, и какой ливень!

Сема ходил по улицам, посмеиваясь, потирая руки. Хитро сощурив глаза, он с любопытством смотрел на прохожих. Неистовство полицейских смешило его. "А ну-ка, сорвите еще! - шептал он. - А на Песках тоже есть, и около станции есть, и на башне есть! А ну, сорвите еще!"

Ему хотелось подойти к кому-нибудь и сказать, что он еще вчера знал, где появятся прокламации. Но говорить об этом запретили, и, с трудом сдерживаясь, Старый Нос бродил от дома к дому, прислушиваясь к шуму уличной толпы. Около аптеки он встретил Моисея. Моисей шел с высоким загорелым парнем в желтой панамке. Они говорили о чем-то, не обращая внимания на суету. Увидев Сему, они остановились.

- Что это такое? - спросил Моисей. - Что за шум?

- Чепуха! - в тон ему ответил Сема. - Листки какие-то расклеили и вот никак не сорвут!

- Познакомься, - сказал Моисей, обращаясь к спутнику, - сын Гольдина.

- Гольдина? - переспросил парень. - Очень приятно! - и протянул руку.

Сема смутился. Между тем незнакомый человек, внимательно осмотрев Сему с ног до головы, сказал что-то Моисею. Тот кивнул головой:

- Ты, Сема, какой номер ботинок носишь?

- Не знаю.

Они неожиданно вошли в магазин. Спутник Моисея велел приказчику подобрать пару ботинок мальчику.

- У меня нет денег, - испуганно сказал Сема.

- Ничего, мы сочтемся! - деловито ответил парень и, склонившись на одно колено, стал примерять Семе ботинок. - Ну-ка, поставь ногу хорошо. Так! В носках не жмет?.. Смотри, мизинец-то выпирает.

- Нет, не жмет, - недоуменно сказал Сема.

- Ну-ка, пройдись.

Сема прошелся. Ботинки неподражаемо скрипели, ходить в них было приятно и скользко.

- Теперь гуляй! - сказал парень улыбаясь.

- Как, разве они теперь навсегда мои?

- Навсегда! - успокоил Сему Моисей. - Можешь с ними делать, что хочешь. Только не меняй на айданы!

На улице спутник Моисея пожал руку обоим и ушел к станции.

- Ах, я забыл! - воскликнул Сема.

- Что ты забыл?

- Я забыл узнать, сколько я ему должен.

- Узнаешь!

- Дядя Моисей, а кто он?

- Кто он? Заготовщик из Трегубов. Папин большой друг.

- Друг… - задумчиво повторил Сема.

Всю дорогу Сема с радостью рассматривал свои ботинки, стараясь не споткнуться и не запылить блестящих штиблет. Бабушка открыла дверь и остановилась в изумлении:

- Сема, откуда это у тебя?

- Он!

- Как тебе не стыдно! - напустилась бабушка на Моисея. - Что, у тебя деньги шальные? Он еще мог бы носить старые!

- Ничего. Мы с ним сочтемся! - сказал Моисей.

- Ты хоть сказал спасибо? - не унималась бабушка. - Ах ты лемех, лемех! Ты не знаешь, что нужно сказать?

- Спасибо, - смущенно повторил Сема.

- А теперь садись и скорее снимай ботинки!

- Почему, бабушка?

- Он еще спрашивает - почему! - возмутилась бабушка. - Снимай скорее и забудь, что они у тебя есть! Будешь надевать на пасху. Понял?

Сема с грустью опустился на стул и начал расшнуровывать ботинок. Моисей, улыбаясь, смотрел на него:

- Ничего не поделаешь. Бабушку надо слушать.

- Знаю! - вздохнул Сема. - Я уже устал ее слушать.

- Ко мне завтра придут гости, - сказал Моисей, обращаясь к бабушке. - Можно будет приготовить что-нибудь к чаю?

- Отчего нет, если есть на что… А сколько у тебя будет гостей?

- Много… Один.

- Один? Ну, это не страшно! - И бабушка, взяв у Моисея деньги, вышла из комнаты.

* * *

Какая это хорошая вещь - гости! Когда приходят гости, на кухне горит плита, бабушка стоит над котелком с тестом, и во всем доме так вкусно пахнет. Бабушка лепит пирожки, и Сема с любопытством следит за ее быстрыми руками. В тарелке лежит яблочное повидло - начинка к пирожкам. Ну, как не взять ложечку?

- Сема, Сема, не хватай, я тебе говорю! Успеешь еще!

- Я только попробую, - тихо говорит Сема, - может быть, мало сахару, - и лезет ложкой в тарелку.

Бабушка открывает железную дверцу короба и внимательно смотрит на лист с пирожками:

- А ну, Сема, они еще не пригорели?

- Пригорели, пригорели! - кричит Сема. Ему хочется, чтоб поскорее вынули пирожки.

Но бабушка не поддается обману.

- Они еще посидят пару минут, - важно говорит она Семе.

- Пусть посидят, - скрепя сердце соглашается Сема.

Из столовой доносится шум. Старый Нос слышит чей-то незнакомый голос и быстро выбегает из кухни.

На кушетке сидит Моисей. По комнате ходит парень, с которым Сема встретился вчера утром. Совсем белые, похожие на лен волосы падают на его маленькие, весело сощуренные глаза. Не смущаясь, Сема вбегает в комнату.

- А где ты потерял "здравствуйте"? - спрашивает Моисей.

- Здравствуйте… - отрывисто говорит Сема. - Я не знаю, как вас зовут.

- Меня? Трофим, - удивленно отвечает парень.

- Вот, - деловито продолжает Сема, - я хотел бы знать, сколько я вам должен.

- Ты хочешь расплатиться? - серьезно спрашивает Трофим.

- Я хочу знать сколько.

- Пожалуйста - ботинки стоят четыре рубля.

- Три семьдесят пять, - поправляет Моисей.

- Это все равно - четвертаком больше, четвертаком меньше.

- Так пусть уж лучше будет четвертаком меньше! - пробует шутить Сема.

Но Трофим строго смотрит на него и продолжает:

- Четыре рубля и полпроцента месячных. Через месяц отдашь - две копейки добавишь, через два - четыре копейки, через три - шесть копеек…

- Ни за что! - возмущается Сема. - Такие проценты? Что вы!

Неожиданно Трофим опускается на стул и начинает громко хохотать. Его маленькие глаза сощурились, на щеках появились ямочки.

- Ни за что, говоришь? Ну, я пошутил.

- Но сколько же я вам должен?

- Нисколько, - улыбаясь, отвечает Трофим. - Я твоему папе больше должен.

Бабушка ставит на стол блюдо с пирожками и молча кланяется гостю.

- Знакомься, - важно говорит Моисей. - Это мать Гольдина.

Трофим протягивает руку, но бабушка почти не смотрит на него: на улице осень, а он в одной рубашке и еще панамку где-то выкопал - желтую панамку!

Трофим вынимает кисет и, закуривая, задумчиво произносит:

- Так вот какая мать Гольдина!

Сема протискивается вперед и, обращаясь к гостю, с важностью говорит:

- А я сын Гольдина - Сема. Не забыли?

- Как забыть? - серьезно отвечает Трофим. - Отлично помню!

- Он у нас молодец, - говорит Моисей. - По-русски читать научился.

Сема смущается: он не любит, когда его хвалят. К тому же не сам он выучился - Моисей помог. Старый Нос проходит в соседнюю комнату и, слегка приоткрыв дверь, внимательно прислушивается к каждому слову. Вдруг, вспомнив что-то, Сема вздрагивает и подается вперед. "Неужели не останется?" - думает он и пристально смотрит в щелку. Совершена непоправимая ошибка! Ведь там, на столе, на большом блюде, пахучие пирожки с повидлом! Кто станет думать о том, что Сема не ел, кто догадается отложить ему хотя бы пяточек в сторону? "Никто, - с горечью отвечает себе Сема, - никто!" Он видит, как Трофим, весело улыбаясь, кладет в рот пирожок и, обращаясь к Моисею, говорит:

- Это мне на один зуб!

"А сколько у него зубов? - с тревогой думает Сема. - Может быть, штук тридцать! Пирожки пропали. Ах, дурак, дурак!"

Когда Сема, отважившись, вышел в столовую, на блюде лежал последний пирожок, одинокий и тощий. "Наверно, пустой, - с тоской подумал Сема. - Определенно пустой! Его бабушка под конец вылепила, когда повидло кончилось". Он прислушивается к разговору, стараясь не думать о пирожках.

- Загулял ты здесь, - говорит Трофим. - Когда в путь? Жаль ведь - дни пропадают!

- Не знаю, - задумчиво отвечает Моисей. - Мое дело сделано. Привез, сдал, выждал. Теперь я спокойно могу сесть в поезд. Мой товар пошел хорошо. А?

Они тихо прощаются.

Из кухни доносится голос бабушки:

- Сема, Сема, иди сюда!

Сема тихонько подкрадывается к столу, хватает пирожок и быстро разламывает его: так и есть, пирожок пустой, даже ложка повидла в нем не ночевала!

"Милые люди, нечего сказать! У них на каждый зуб по пирожку, а у него на тридцать зубов ни одного порядочного пирожка. Где же правда?" - обиженно спрашивает Сема и идет на кухню. Бабушка встречает его с тарелкой в руках, она сердится:

- Где ты болтаешься, я не знаю! Ты думаешь, пирожки будут тебя ждать?

Сема облегченно вздыхает и садится к столу. Все-таки есть правда на белом свете…

Назад Дальше