"ЕСЛИ НАДО - ВСЕ, ЧТО НАДО"
Религиозный обычай запрещает евреям работать по субботам. И в местечке праздновали этот день. Правда, две трети жителей выполняли святой обычай со странным усердием: они не работали не только в субботу, но и в воскресенье, и в понедельник, и во вторник, и во все остальные дни недели. Но что о них говорить - этим людям просто некуда было деть свои руки.
Субботу праздновали, и нужен был человек, исполняющий за небольшую плату работы по дому. Конечно, не один бедный еврей с удовольствием пожертвовал бы субботой ради остальных дней недели и поработал бы у своего набожного соседа, зажигая свечи, разводя самовар, протапливая печь. Но закон есть закон, и в субботу одинаково нельзя работать и сытому еврею и голодному.
Так появилась в местечке единственная работа, которая лежала, лезла в руки, но ее никто не смел взять. Субботнюю работу исполнял иноверец. Он был нужен, незаменим один раз в неделю.
Эту работу избрал себе Трофим. Новое занятие открывало ему двери всех домов. Но он не был в большом восторге.
- Скучное дело… - задумчиво сказал он Моисею. - Скучное. Ходить по домам в субботу, чистить там что-то. Ерунда!
- Конечно, ерунда, - согласился Моисей. - Но это безопаснейшее занятие: ты ходишь из дома в дом, и никто на тебя внимания не обращает. Только - ты извини меня - старайся побольше быть чудаком.
- В этой области не работал, - засмеялся Трофим.
- Нет, я серьезно. Ходи по местечку, песни пой. Понятно?
На площади они разошлись в разные стороны. Вечером Моисей сказал деду:
- Тут у меня приятель будет работать. Похвалите его, скажите - добрый работник.
- В каком же деле он будет служить? - оживился дедушка.
- Дело пустяковое. В субботу будет по квартирам…
- А-а… - разочарованно протянул дедушка. - Важная персона.
- И откуда ты выкопал такого приятеля? - удивилась бабушка.
- Откуда? Он был у нас один раз. Молодой такой.
- А, этот, в панамке…
- Этот!
- От большого ума человек не станет зажигать свечки и выносить сор, - язвительно заметила бабушка.
Моисей промолчал. Сема, слушавший весь разговор, не поддерживал бабушку. "Не понимает она, - подумал Старый Нос. - Моисей ведь тоже палочками торговал. Э-э! Это все понимать надо". Ему казалось, что теперь уж он понимает все.
* * *
На другой день, гуляя по улице, Сема неожиданно встретил человека в желтой панамке с ведром в руке. Он весело шагал по деревянному настилу, размахивая ведерком.
- Здравствуйте, - тихо сказал Сема.
- А ты откуда меня знаешь?
- Так мы же знакомились.
- Забудь. Мы познакомились только сегодня. Понял?
- Понял, - ответил Сема и с любопытством взглянул на Трофима. - А что вы сейчас делаете, если не секрет?
- Откуда у меня секреты, - громко сказал Трофим и неожиданно запел:
Задуть свечи, зажечь свечи -
Всё умеем мы.
Вынуть котелок из печи -
Всё умеем мы.
Опрокинуть тихо стопку -
Всё умеем мы.
Получить деньжат на водку -
Всё умеем мы.
Люди останавливались и, смеясь, слушали Трофима. Один из прохожих даже подошел к нему:
- Зайдешь ко мне сегодня. Вон третий дом. Работа будет.
- Рад стараться, ваше благородие, - ответил Трофим и шутливо взял под козырек.
- Значит, вы будете ходить по евреям в субботу? - нетерпеливо спросил Сема.
- Да.
- Разве вы больше ничего не умеете?
- Зачем, я умею еще кое-что. Но пока достаточно этого.
Ответ был неясен, но этим он и понравился Семе. Старый Нос любил все таинственное.
- А где вы будете жить?
Но Трофим не ответил. Постукивая кулаком по донышку ведра, заломив на затылок желтую панамку, он опять запел:
Если надо развести самовар,
Если надо вам купить где товар,
Если надо подмести,
Если надо вынести,
Если надо - всё, что надо,
Рублик будет нам награда!
Всё умеем мы, всё умеем мы!
Из высокого кирпичного дома вышла, улыбаясь, девушка и махнула рукой:
- Молодой человек, послушайте!..
Трофим хлопнул Сему по плечу и быстро зашагал навстречу девушке. Это была его первая суббота. И сейчас он делал почин. Сема постоял еще несколько минут у ворот дома. Со двора доносился веселый голос Трофима:
Если надо - всё, что надо,
Рублик будет нам награда!
"Хитрый, черт! - подумал с восхищением Сема. - Вроде Моисея. И денег заработает кучу". Последнее он считал особенно важным.
* * *
Поздно ночью у речки встретились два человека. Они говорили шепотом.
- Молодец, хорошо начал, - сказал один из них. - Главное, правдоподобно.
- Ну как, похож я на шабес-гоя?
- Вылитый!
- Вот и отлично.
- Завтра я уеду. Вот тут всё, что я могу тебе передать. Это остаток, дополнительно деньги прибудут. Транспорт "Правды" ожидается через две-три недели. Кто теперь вместо меня приедет - не знаю. Тебя известят.
Они обнялись молча.
- Да, вот еще… За мальчиком смотри. Хороший мальчик! Если надо будет, помоги. Мучатся люди. А стыдно это: семья Гольдина не должна так мучиться. Мы отца заменить должны!
- Я понимаю, - ответил широкоплечий человек в желтой панамке. - Понимаю…
- Ну, прощай, Трофим! Завтра я еду.
- Прощай, Моисей! Удачи!..
ДО СВИДАНЬЯ!
Все время Сема старался не думать об отъезде Моисея. Он уговаривал себя, что этого не будет, что в самый последний момент Моисей передумает. И даже сейчас, когда на полу стоит раскрытый чемодан; и бабушка, вздыхая, медленно укладывает вещи, Сема не верит в неизбежность разлуки.
- Моисей, - тихо говорит он, - чем тебе здесь плохо? Может быть, ты останешься?
- Смотри, какая любовь! - смеется дедушка. - Мальчик прямо похудел за эти дни.
- Я ненадолго, - серьезно отвечает Моисей, - ненадолго. Скоро увидимся!
- Тише, - вмешивается вдруг бабушка. - Сема, дай ему уже покой… Смотри, Моисей, что я тебе кладу: четыре носовых платка, две пары чистого белья, три рубашки. Вот видишь: раз, два, три. Я их всюду заштопала. Носки…
- Хорошо, хорошо, я вам верю.
- Когда ты будешь отдавать в стирку, скажи, чтоб не клали много жавеля. Ты слышишь? А то они тебе все белье перепортят!
- "Все белье", - насмешливо повторяет дедушка, - "все белье"! Можно подумать, что у него дюжины крахмальных рубах.
Но Моисей внимательно выслушивает советы. Он даже выясняет, что такое жавель, как будто ему очень важно знать это. Постепенно наполняется чемоданчик, и бабушка, захлопнув крышку, говорит:
- В добрый час! Чтоб все было хорошо!
Все садятся; перед отъездом нужно посидеть молча - это к удаче. Наступает тишина. Моисей перебирает какие-то листки и, нахмурив брови, записывает что-то на папиросной коробке; Лазарь задумчиво рассматривает свои шершавые загорелые руки; бабушка сидит с закрытыми глазами, губы ее шепчут молитву; Сема прижимает к груди старую, истрепанную книжку - подарок Моисея; дедушка барабанит пальцем по столу, потом медленно обводит всех глазами и, улыбаясь, говорит:
- Веселая компания! С вами было б хорошо очутиться на острове. Одно удовольствие!
Моисей поднимается и ласково обнимает дедушку:
- Ой, молодец! Честное слово, молодец! Иметь такого мужа - счастье! Вы посмотрите на него - в кармане ни гроша, на голове осталось три волоса, зубы выпали…
- Извиняюсь, - перебивает дедушка, притворяясь рассерженным, - во-первых, есть два настоящих зуба. Я не знаю, что вы к ним имеете? Во-вторых, почему три волоса? У меня даже лысина не видна! Где же справедливость? Я вас спрашиваю.
Все смеются. Бабушка, улыбаясь, берет его под руку и, укоризненно качая головой, говорит!
- Веселый бедняк! Он будет жить сто двадцать лет.
- Конечно! - убежденно отвечает дедушка. - Мне же нужно в своей жизни узнать, что значит - хорошо. До сих пор я верил другим на слово. Но я хочу сам узнать… Правильно, Моисей?
- Узнаете, - говорит Моисей, застегивая куртку. - Ну, будем прощаться.
Сема осторожно кладет книжку и подходит к Моисею. Да, он уезжает. Завтра в комнате будет тихо - останется бабушка, останется дедушка, но Моисей!.. Зачем уезжает он? Как приятно будить его по утрам, слушать рассказы о подвигах - ведь такие интересные истории знает Моисей! О, эти предательские слезы - они приходят, когда их никто не зовет. Хорошее дело - при Моисее оказаться плаксой! Сема быстро вытирает глаза и молодцевато выпячивает грудь. Вот уже дедушка первый протягивает руку Моисею.
- Будем живы, - говорит он, - все придет!
- Аминь! - смеясь, отвечает Моисей и подходит к бабушке.
Бабушка обнимает его и, плача, целует в губы, в глаза, в лоб:
- Дай бог тебя видеть здоровым! Пусть будет так, как я тебе желаю!
- Пусть будет, - соглашается Моисей и, обращаясь к отцу, говорит: - Ну, ваше благородие, давайте с вами.
Старый Лазарь смотрит на сына, на его потертый чемоданчик, на ветхую, выцветшую куртку:
- Опять прощаемся. Бог знает, увидимся еще или нет?
- Я знаю, отец, - увидимся, тебе ж еще нет ста лет.
Но никто не смеется.
Бабушка подняла фартук к глазам, дедушка задумчиво смотрит в окно, Сема ждет.
- Ну, Сема, смотри, будь хорошим парнем! Не потеряй кусочек от твоего папы! Ну, посмотри на меня, молодой человек… Вот так. Теперь ты уже знаешь, из чего нельзя делать змея, а? Знаешь?.. Ну, давай свою руку!
- Прощай, Моисей, - тихо говорит Сема.
- Почему - прощай? - спрашивает Моисей и поднимает Сему к самому потолку. - Почему - прощай? "До свиданья" надо говорить. - И, взяв чемодан, быстро выходит на улицу.
Лазарь, Сема и бабушка выбегают вслед за ним.
- Будь здоров, Моисей! - кричат они. - Будь счастлив, Моисей! Удачи, Моисей!..
Но Моисей уже не слышит их.
"ГОСТИ"
Дедушка пьет шестой стакан чаю. Ему жарко, и после каждого глотка он останавливается и затевает с бабушкой политический спор. Он предсказывает, что будет с Россией через год, но бабушка упорно не хочет верить в его пророчества. Тогда он обращается к Семе. И Старый Нос, гордый этим признанием, усердно поддакивает деду.
- В воздухе, - говорит дедушка, - пахнет войной. И какой войной! Сколько в этом году истощаются? Сотни! А почему? Не хотят служить в царской армии. Все надоело! Фишман выбил Шнееру все зубы - и Шнеер теперь молится на Фишмана. Ты подумай, что делается! Человек остался без зубов - и он радуется. В каждом доме что-то нюхают, пьют крепкий чай и сидят ночи напролет. Зачем? Не хотят служить.
- Ну так что? - упорствует бабушка. - Ну так что?
- Сема, посмотри на нее. Она не понимает - что! Будь я сейчас на месте Вильгельма, что бы я сделал?
- Ой, Абрам! Почему ты должен думать за кайзера? Почему Вильгельм не думает, что бы он делал на твоем месте?
- Потому что это труднее, - смеется дедушка. - Сколько бы он ни думал, он бы ничего не придумал!
- Так я и знала: у тебя все карманы набиты шуточками.
- Конечно. Если б шуточки можно было разменивать на деньги, я был бы самый богатый человек… Какой сегодня день?
- Среда.
- Ну да, среда. Я бы хотел знать, где сейчас Моисей. А? Ой, это голова!
- Лучше б он сидел на одном месте, - не соглашается бабушка. - В его годы уже пора иметь свой дом.
- Ай, ты выдумываешь! Человек старается, чтобы люди перестали плакать, чтобы люди жили как люди. Так это плохо?
- Кол исроэл еш логем хейлек леойлом габо - тихо говорит бабушка.
- Спасибо тебе! На том свете! А если я хочу получить свою долю на этом? Сема должен радоваться оттого, что на том свете ему будет хорошо? А глик от им гетрофен!
- Я не знаю, зачем при ребенке говорить такие вещи!
- Все равно узнает. Так пусть лучше узнает раньше, чем позже!
- А ну, что с тобой говорить! - машет рукой бабушка. - Ты сына испортил, ты внуку тоже голову забьешь!
- Я сына испортил? Это мне больше всего нравится! Я испортил? Ты думаешь…
- Хорошо. Пусть будет по-твоему! Идем лучше спать. Мальчик уже еле сидит.
Но дедушка не может успокоиться. Из темноты доносится его горячий шепот. Дедушка продолжает спор в постели:
- Если б я был на месте Вильгельма…
Но Сема не слышит, что бы сделал дедушка на месте германского императора. Сон берет свое. Сема закрывает глаза: он видит дедушку на троне, в мантии и с короной на лысеющей голове. Дедушка сидит на троне, держит в руках листок рисовой бумаги и, поплевывая, скручивает папироску.
* * *
Ночью раздается стук - один, другой, третий. Сема прислушивается. Бабушка тормошит деда:
- Абрам, ты слышишь? Кто-то стучит!
- А, брось, тебе кажется! - огрызается дедушка. - Вдруг ночью к тебе придут! - и поворачивается к стенке.
Но стук повторяется, кто-то рвет дверь. Дедушка вскакивает с постели, торопливо натягивает брюки, зажигает свет и, взяв в руки коробку спичек, кряхтя и ругаясь, идет в коридор. Слышно: отодвигается тяжелый засов. Дедушка, побледневший, с синими, дрожащими губами, вводит в комнату трех человек в военной форме. Сема приподнимается на подушке. Одного он знает - этот офицер когда-то уводил папу, - бабушка показывала его Семе. Офицер садится к столу и тихо, скучающим голосом произносит:
- Старые знакомые… Вот я опять к вам. Не радуетесь? Знаю. Радости мало. Придется осмотреть ваш дворец, с вашего позволения, господин Гольдин.
- Прошу! - говорит дедушка. Он немного пришел в себя и, надев пиджак, присел рядом с офицером.
- Посторонних в квартире уже нет? - спрашивает офицер.
- И не было, ваше благородие.
- Ну, не дальше как вчера у вас накрывали стол на четыре персоны…
- У нас девять стульев, ваше благородие, это ничего не значит.
- Так, так… - Офицер выбивает трубку об ножку стола. - Ну, а квартирант-то ваш куда отбыл? Этот, как его…
- Соломон Айзман, - подсказывает дедушка. - Торговый человек, сегодня здесь - завтра там!
- Вы уверены, что он - Айзман?
- У евреев, ваше благородие, есть такой обряд - брис. Я у него на брисе не был.
- И другого имени его не знаете?
- Евреям при рождении дают несколько имен. Я, например, сразу и Аврам и Ицхок - Аврам-Ицхок. Может быть, он Шлойма-Янкель. Все может быть!
Офицер вынимает из кармана пакетик.
- Ну-ка, мальчик, скажи, - обращается он к Семе, - кто это?
Сема смотрит на карточку - перед ним Моисей, только без бороды, с бритой головой, в длинной серой шинели.
- Дайте посмотреть… - говорит Сема. - Ой, какое знакомое лицо! У нас в синагоге был шамес - так точно он!
Офицер забирает карточку и бережно прячет ее в карман.
- Так, так… Хорошая семья Гольдиных, - задумчиво говорит он, - отличная семья!
- Слава богу, - подтверждает дедушка.
- Вы думаете? Гм… Ваш сын не ошибся, выбрав вас в отцы.
- Я тоже не ошибся, выбрав его в сыновья, - говорит дед и, улыбаясь, закуривает папиросу.
- Да, с вами говорить легче. У вас уже опыт. С новичками труднее…
- Растет клиентура? - насмешливо спрашивает дедушка.
Но офицер не слышит его:
- Кончили?
- Ничего не обнаружено, ваше благородие, - отвечает один из спутников офицера.
- Плохо ищете!
- Все обыскано. Решительно все.
- Ну что ж, придется идти… Вы, - говорит офицер, обращаясь к дедушке, - приятный собеседник! С вашим сыном, например, говорить было невозможно - молчальник. Ну, а с вами, я думаю, выйдет легче.
- Немного.
- Ну вот: захватите пару белья, подушку. Побыстрее, мы уже заболтались с вами.
Бабушка вскакивает с постели. Тихий тон беседы обманул ее.
- Что такое, Авраам? Что такое, боже мой? Скажи скорее, что такое?
- Ша! Не волнуйся, - говорит дедушка и целует ее в лоб, - Ша! Наверно, донос. Все выяснится. Со мной им делать нечего!
Бабушка молчит. Схватившись руками за седую голову, она испуганно смотрит на офицера.
Дедушка целует Сему в побледневшие губы и тихо говорит:
- Ты теперь один мужчина в доме. Береги бабушку, внучек. Береги…
Но дедушка не договаривает: тяжелая рука офицера ложится на его плечо.
- Оставьте ваши жидовские штучки, старый клоун, - холодно говорит он, - Ступайте живо! Семеечка, черт бы вас побрал!
Сема увидел потемневшие дедушкины глаза, последний прощальный взгляд, взмах руки - и дверь захлопнулась. Сема выскочил на улицу: вдали слышалось мерное звяканье шпор… Дедушку увели.
У ТРОФИМА
Улицы были тихи, и синий туман стоял над местечком, когда Сема, наспех натянув куртку, побежал к Трофиму. Путь лежал через серую базарную площадь, мимо низеньких окраинных домишек - к реке. Здесь у жестянщика Фурмана снимал угол Трофим. Сема постучал в окно торопливо и громко. Со скрипом отворилась дверь. Заспанный хозяин сердито посмотрел на Сему:
- Что ты разбарабанился тут, мальчишка?
- Мне Трофима.
- "Трофима, Трофима"! - передразнил его Фурман. - Ты бы еще ночью пришел, мальчишка!
- Мне Трофима, - угрюмо повторил Сема.
Хозяин с недоумением взглянул на раннего гостя и ворчливо сказал:
- Хорошо! Увидишь твое счастье - Трофима.
Они прошли в дом. В комнате стоял кислый запах пеленок и сна. Окна были плотно закрыты. На постели, покрытой пестрым, сшитым из лоскутьев одеялом, лежали ребятишки, и мать их, раскинув руки, спала с открытым ртом. Мухи медленно ползали по ее бледному лицу, садились на нос и губы.
- Веселая картинка, а?
Сема оглянулся. Широкой рукой почесывая волосатую грудь, стоял Трофим, прислонившись плечом к стене.
- Чего это ты? - спросил он и громко зевнул. - Пойдем уж на кухню. Расскажешь.
В кухоньке Трофим сел на табурет и, подперев кулаками голову, приготовился слушать.
- Дедушку арестовали, - тихо сказал Сема.
- Как так, что ты мелешь?
- Арестовали, - грустно повторил Сема, - пришли и арестовали.
Трофим подошел к ведру, зачерпнул кружку воды, вылил себе на шею и вытерся краем рубахи.
- Так, так… - задумчиво повторил он, сощурив глаза и закусывая нижнюю губу. - Так! Долго сидели?
- Часа три. Про Моисея спрашивали. Как зовут его, спрашивали, где он.
Трофим улыбнулся:
- Это хорошо. Моисей-то не взят. Ищут.
- А зачем же дедушку?
- Допытаться хотят. Подтвердить подозрения.
- И он там был, - горячо зашептал Сема, схватив Трофима за руку, - я его лицо запомнил!
- Кто?
- Тот, что папу забрал. Офицер.
- Это хорошо, что лицо запомнил. Помнить надо!
- Если б я не был маленьким, если б я был сильный, как ты, Трофим, я бы… я бы, может быть, убил его.
- Ну и что дальше?
- Да, убил бы. Только мал я. Разве одолеть мне такого?