Усу, где-то петлявшую внизу, под боком у гор, с шоссе не было видно из-за макушек деревьев, светлых и радостных, обласканных солнцем до последнего листика, а вот сами Жигули представлялись такими близкими, что можно было без труда разглядеть и затененные пронзительной синевой глубокие отроги, и полыхающие обжигающе-молочной белизной известняковые взлобки, и могучие древние сосны, точно неподкупные стражи, караулящие денно и нощно покой гордо вознесшихся к заголубевшему чуток небосводу островерхие утесы.
Глянув мимо Сереги в окно левой дверки кабины, Женька неожиданно для себя увидел Девью гору, уступ за уступом поднимавшуюся к Молодецкому кургану, скрытому отсюда зарослями орешника и дуба. Вверх, от самого низа горы, змеилась каменистая тропа. Сколько прошло веков, сколько вырастало и погибало за это время деревьев, какие буйные травы поднимались каждую весну по уступам Девьей горы, а на тропе никогда и никто не видел даже единой былиночки!
- Девья гора, - сказал нерешительно Женька, боясь отвлечь внимание Сереги от бешено несущихся навстречу асфальта и машин.
Но Серега оживленно переспросил:
- Где, где Девья гора?
- А вон, вон она! - тыча пальцем в окно, проговорил, оживляясь, Женька.
Шофер кивнул. А через миг-другой еще раз оглянулся назад.
- Старик Кислов как-то балакал: тут тьму всяких побасенок про ваши Жигули рассказывают. И про Девью тоже будто бы… будто бы тоже какая-то история ходит.
- Не одна, а даже две, - поправил Женька Серегу.
- Ну-ну!
- А я тебе не помешаю?
- Нет. Дорогу эту я знаю назубок. Не раз бывал в Сызрани.
Женька вначале даже растерялся. И заговорил нескладно, запинаясь:
- Дед Фома… он по-своему. Он от своего деда такой сказ запомнил про Девью гору и соседний с ней Молодецкий курган. Молодецкий-то курган с Волги виден. Высок и обрывист, что тебе крепость. Ну, значит, так: в те прадедовские времена худо народу русскому приходилось, потому люди и бежали от разных… этих самых, как их? Да, вспомнил, от бояр всяких и лютых их приспешников. На Волгу, в Жигули дремучие. Здесь на свободе вольготнее жилось. Вот и собралась раз ватажка из беглых - по-нашему вроде отряда. Атаманом народ упросил стать молодого богатыря - в плечах сажень косая, а роста… роста с дуб столетний. От ватажки храброго атамана Молодца вскорости никакого покоя не стало ни купцам, ни боярам, ни другим толстопузикам из окрестных мест. Тащат, к примеру, измученные бурлаки мимо Жигулей из понизовья богатую товаром купеческую расшиву… картину "Бурлаки" видел?
- Не раз в журналах приходилось встречать, - подтвердил Серега.
- Ну вот, ведут полуголодные бурлаки бичевником тяжелую расшиву, а ватага тут как тут: "Сарынь на кичку!" Такой боевой клич у них был. Разгромят атамановы удальцы посудину, одарят бурлаков, отпустят их с миром, а купца с приспешниками на мачту вздернут.
Поудобнее усевшись, Женька продолжал:
- Не одни бурлаки мучились. С крестьян тоже семь шкур драли. Раз доложили атаману Молодцу: собирается-де поутру Печерский воевода полдеревни непокорных чуваш плетьми засечь. Вознегодовал атаман. И в ночь тронулся со своей ватажкой к Печерской крепости. По дороге же с другим отрядом повстречался. У той ватаги атаманом была красна Девица. Как раз из Печерской крепости беглая. Собирался воевода замуж ее выдать за придурковатого племяша, а она, будь не глупа, на словах согласилась, а по темной поре из крепости бежала. И бежала не одна, а с десятком-другим недовольных крепостных. Вот так и повстречались обе ватаги - та и другая нападение замышляла на Печерскую крепость. Обдумали Молодец с Девицей, как им сподручнее сокрушить лютого воеводу, и в самую глухую полночь приступом взяли крепость. И не раз и не два Молодец и Девица досаждали местным богатеям. Тогда бояре заявление царю послали: так, мол, и так, царь батюшка, разбойники нас донимают, помоги, пришли войско, не оставь нас без твоей милости. И прислал царь войско. В неравном бою ранен был смертельно атаман Молодец. Тогда он сказал атаманше такие слова: "Не отдавай меня, красна Девица, в руки мучителей-супостатов. Лучше брось мое бренное тело в Волгу-матушку".
Кашлянув, Женька спросил Серегу:
- Тебе еще не наскучила дедовская сказка?
- Нет. Досказывай все по порядку, - попросил тот, слегка повертывая баранку.
- А тут и досказывать-то с воробьиный нос осталось. Царево войско обе ватажки перебило. Лишь атаманша на легком струге в Жигули успела переправиться. Подняла на кручу Молодца, глянула ему в лицо, а он и дух отдал. Зарыдала она горючими слезами. Люб был красной Девице атаман Молодец. В это время царевы слуги в погоню за дерзкой атаманшей кинулись. Их посудины к Жигулям подплывали, царевым сатрапам в плен хотелось взять красну Девицу. И тут подхватила она на руки бездыханное тело Молодца, поцеловала его в холодные уста а смело подошла к самому краю обрыва с глубиной безмерной.
- Прощай, мать родная Волга, прощайте, горы зеленые, прощай, честной народ, и ты, белый свет! - сказала красна Девица, глядя на вольный мир, и бросилась с кручи в воду, в воду ярую-кипучую.
В это самое время страшный гром по земле прокатился, ровно атомная бомба взорвалась, на Волге буря поднялась неслыханная, и многие корабли царевых холопов потонули в бурлящей пучине. С тех пор, говорит дед Фома, будто и прозвали в народе курган Молодецким, а соседку его Девьей горой.
Женька засмеялся снисходительно:
- Им тогда, предкам нашим, при лучине, без радио и кино, скучно было долгие зимние вечера коротать, вот они и придумывали всякое.
- А ведь неплохо придумывали! - тоже усмехнулся Серега. - Ну, а еще… еще какую сказку сказывают про Девью гору?
- А еще… а еще баба Фиса, - без всякой охоты протянул Женька. - Ее сказка про то, как татарский хан заставил дочь рыбака - красавицу писаную перетаскать в Волгу целое озеро. А озеро за горой было. Наказание коварное хан придумал девице за то, что она наотрез отказалась идти к нему в жены. Вот она тропу и протоптала через всю гору, пока до самой старости… - перебивая вдруг себя, Женька, вскричал: - Погляди, Серега, скорее на ту гору вон! Видишь: над уступом провал? Ну, видел?.. Это пещера Стеньки Разина. Туда грозный атаман прятал награбленное у разных богатеев добро. Там, в глубине пещеры, за неприподъемной каменной глыбой и по сю пору висят на цепях а-агромнейшие бочки с серебром и золотом. Собирался Разин поделить свое богатство с крестьянами, да не успел: сцапали его.
- Эге-ге! - выдохнул Серега восхищенно. - Значит, не зря говорят: что ни гора в Жигулях, то целая легенда про нее сложена!
- Не зря, - поддакнул Женька, впиваясь глазами в смотровое стекло. - Избы впереди замаячили… и пожарная каланча.
- Садовое сейчас будем проезжать, - пояснил шофер. - Приметное село. Не приходилось бывать?
- Нет. Я всего-то раз… маленьким еще с мамой в Ольгино ездил. А больше нигде не был.
Садовое и на самом деле оказалось богатым селом. Прямая, как стрела, улица, такие же прямые переулки. Дома все больше обшиты тесом, с резными карнизами и ажурными наличниками. Крыши или железные крашеные, или шиферные. В палисадничках - сирень, акация, рябинки. Позади иного дома тянулся фруктовый сад. В красивом двухэтажном здании помещалась школа-десятилетка. Магазин тоже новый, с преогромными, от потолка до пола, окнами-витринами. Такие магазины Женька видел лишь на снимках в газетах.
- Везет же людям! - вздохнул Женька. - А у нас в Ермаковке не то что десятилетки, даже лавчонки на курьих лапах нет. В Усолье приходится и за спичками, и за солью стрикулять.
- Не тужи, - сказал Серега. - Наши строители обязались построить у вас в деревне магазин. Потерпи немного.
Пока машина катила через Садовое, мальчишка отвертел себе шею, глядя то влево, то вправо, стремясь ничего не упустить, все-то - все увидеть.
Проезжали мимо длинного деревянного здания на высоком каменном фундаменте с броской вывеской над крыльцом: "Больница", когда Женька, высунувшись в дверку кабины, сердито закричал на огненно-рыжего пацаненка, повисшего на суку молодого клена:
- Отцепись! Не смей ломать дерево!
И потряс кулаком.
Послушался ли его малец или все так же раскачивался на суку, Женька не видел, потому что машина неслась все дальше, дальше и дальше.
Уже кончилось село и потянулся редкий дубнячок. Даже освещенный солнцем, налившимся жаром, он не выглядел приветливо. На опушке щипала траву каурая стреноженная матка. Жеребенок - угольно-черный, с белым тавром на груди, долгоногий, со смешным куцым хвостом, совсем еще беспомощный, все ластился и ластился к матери, неумело тычась мордой в ее вымя.
- Какой же он… игрушечный! - вырвалось у Женьки. Мальчишеские глаза горели восторгом.
Не часто теперь и в деревне встретишь резвого жеребеночка!
До Сызрани оставалось километров одиннадцать, и у Сереги было преотличное настроение: на кирпичный завод, по всему видно, они прикатят одни из первых, как вдруг позади машины раздался оглушительный выстрел.
- У-у, дьявол! - выругался ожесточенно шофер, притормаживая свой МАЗ. - У Анисима камера лопнула. И везет же мне с этим пентюхом! Куда ни поедем, у него непременно что-нибудь с машиной стрясется!
Остановившись у бровки шоссе, Серега проворно соскочил на землю. Вслед за ним спрыгнул на дышащий зноем асфальт и Женька.
В нескольких метрах от машины стоял самосвал Анисима, еще в дымке пыли и выхлопных газов. Шофер уже возился у заднего колеса. Рядом с ним столбом возвышался, заложив руки за спину, улыбающийся чему-то бородач с третьей, последней, машины.
Серега чертом налетел на усердно работавшего ключом Анисима:
- О чем ты вчера думал?
Молчание.
- Ну?
- Тык я вчера проверял… порядочек был! - обиженно промямлил, не оглядываясь, Анисим.
- У тебя всегда "порядочек"! - съязвил Серега. И глянул неодобрительно на щерящегося дюжего бородача: - Славка, ты чему лыбишься? Сотнягу нашел?.. Давай запасное колесо, а то мы прочикаемся тут и в хвосте окажемся на кирпичном.
Засучив рукава гимнастерки, Серега оттеснил плечом медлительного Анисима и сам принялся за дело.
Когда же колесо заменили другим, Серега сам запустил двигатель, поднял крышку капота и, подавшись вперед, чутко прислушался.
Бородач, равнодушный ко всему на свете, с ленцой посасывал сигаретку, а мешковатый Анисим виновато-растерянно моргал редкими телячьими ресницами.
- Шумок? - вслух спросил себя Серега некоторое время спустя. - Постукивает клапан во втором цилиндре? Так, что ли, наездники?.. Малость подрегулируем?
И, не глядя на Анисима, протянул руку. Тот поспешно вложил в широкую чумазую эту лапу ключ и отвертку.
Через полчаса повеселевший Серега объявил:
- По коням, братцы!
И побежал к своему самосвалу. Женька, все это время не спускавший с Сереги восхищенного взгляда, несся вслед за ним вприпрыжку.
Но как они ни торопились, а когда подкатили к кирпичному заводу, то оказалось, что у его ворот стояло уже множество машин.
- Молодцы мы, ребята! Что называется, урвали себе первое местечко от заднего края! - почесал в затылке Серега.
Пристроившись к хвосту очереди - последним стоял внушительного вида ЯЗ, Серега приказал Женьке не выходить из кабины, а сам отправился на разведку.
Вернулся он через полчаса - хмурый, с надвинутой на брови солдатской фуражкой. Анисиму и бородачу сказал:
- Может, после обеда. А раньше - ни-ни. И то, если хватит кирпичика. А то и ни с чем придется возвращаться.
Дюжий Славка присвистнул, оттопыривая по-девичьи яркие губы, а молчаливый Анисим потупился.
- Вы тут все же не дремлите… вот на всякий случай накладные. Спрячь, Анисим. А мы с Евгением в Сызрань на часок-другой махнем, - все так же хмурясь, говорил Серега, доставая из нагрудного кармана гимнастерки вчетверо сложенную шероховатую пачку бумажек. - Вон и автобус в город собирается трогаться… Женька, по-быстрому!
И они затрусили к асфальтовой площадке, возле которой урчал обшарпанный автобусик, чихая и кашляя.
Машина была битком набита пассажирами. Кое-как просунув Женьку вбок, между сухолядыми, неопределенного возраста женщинами в спецовках, Серега вскарабкался на ступеньку и так надавил плечом в спину стоявшего впереди себя облысевшего дядю с портфелем, что не только тот, но и еще человека четыре качнулись в проход, и дверь тотчас с лязгом захлопнулась.
- Поосторожнее, милейший! - проворчала розовая лысина. - Так и спинной стержень сломать можно!
- А я тут при чем? - с притворной невинностью сказал Серега. - Эти лихачи, они всегда так дергают! Мне прошлый раз ногу чуть не отдавили!
И, глянув на Женьку, подмигнул ему озорно.
Когда в городе они вышли из автобуса, как раз напротив ветхого флигеля с внушительной вывеской по всему фасаду: "Ремонт крупногабаритных часов", Серега первым делом повел Женьку в кафе.
- Порубаем по-ударному, а то на тощий желудок и не сообразишь, какие нам с тобой покупки надо сделать, - говорил Серега, за руку вводя проголодавшегося Женьку в летний палаточный павильон. Оглядевшись с порога, он добавил: - Занимай два стула… вон свободный столик в углу, а я с меню ознакомлюсь.
А немного погодя Серега приволок, точно заправский официант, к немалому изумлению Женьки, сразу два подноса, заставленных дымящимися тарелками и стаканами.
"Ну, Серега! - подивился Женька. - Акробат, да и только! На каждой ладони по подносу… и ровнехонько, без перекоса, держит!"
- Снимай, Жень, - улыбался шофер, останавливаясь у стола, - Крепче держи поднос.
Пока Женька бережно опускал на гладкую столешницу тяжелый поднос, боясь расплескать тарелки с рассольником, Серега уже пристроил второй поднос с другого края.
Ели основательно, до испарины на лицах. Еще бы не вспотеть: щедрый Серега притащил не только по тарелке рассольника со свининой, но и по большой порции рагу с гречкой, а на третье целых четыре стакана кофе с молоком!
Допивая кофе, Серега спросил:
- Еще ничего не хочешь? Тут у нас с тобой и завтрак и обед. Может, газводы по стакашку выпьем?
Женька блаженно улыбнулся, поглаживая ладонью живот.
- Теперь до завтрашнего вечера могу терпеть!
- Говори! - мотнул головой Серега и, вытерев верхом фуражки капельки пота с высокого лба, закурил. - Тронулись дальше. Завернем сейчас в парикмахерскую. Она как раз за углом. Омолодимся годков на десять и уж потом…
И, хитря, не досказал, куда они отправятся потом.
К автобусной остановке они подошли нагруженные всевозможными свертками и кульками. Тут был и аккуратный целлофановый пакет с белоснежной сорочкой пятьдесят четвертого размера, сверток с техасами для Женьки, пухлый скатыш с отрезом цветастой байки бабушке Фисе на платье, а также увесистая авоська с мясными пирожками и бутылками апельсиновой воды - завтрак Анисиму и Славке, голодным, наверное, что тебе волки.
Счастливому Женьке не терпелось поскорее надеть умопомрачительные техасы с множеством карманов и блестящих металлических кнопок. Он уже решил: как только доберется до своего МАЗа, залезет в кабину и тотчас снимет свои ветхие латаные штаны, облачась в обновку.
Вот будут поражены в Ермаковке и братья Хопровы, и Петька Свищев, и даже перекрученный Сашка Жадин. Да только ли они? Все ребята, завидев Женьку в форсистых техасах со львом на правом бедре, позеленеют от зависти. Верно-наверно, позеленеют!
Тяжело груженные кирпичом машины отправились в обратный путь под вечер. И лишь выехали на шоссе, как стоявшая у обочины девушка в алом воздушном сарафане подняла тонкую руку, прося остановиться.
- Давай, Серега, с ветерком пронесемся, - предложил Женька. Ему не терпелось поскорее, до темноты, заявиться в Ермаковку. Не останавливаться же перед каждым голосующим!
- А вдруг да нашенская деваха? Так нельзя, парень, - укоризненно заметил Серега, притормаживая.
- Салют, мальчики! - весело затараторила девушка, подбегая к остановившемуся самосвалу. - Ой, как мне повезло!
К изумлению Сереги и Женьки, в дверку заглянула круглощекая Анюта Жадина, обдавая и того и другого волнующим блеском своих озорных орехово-пепельных глаз.
- Привет, землячка! - тоже весело заулыбался Серега. - Жень, открой дверцу… Садитесь, Анюта!
Женька с видимой неохотой открыл неподатливую дверку, так же неохотно потеснился, освобождая Анюте местечко на мягком сиденье.
Снова тронулись в путь. Женька старался не глядеть в сторону Анюты, укладывающей к себе на колени стопку книг, перевязанную тесемкой, и как-то вдруг притихшую, словно бы почему-то застеснявшуюся.
Неловкое молчание нарушил Серега, все время щурившийся от солнца, бесцеремонно заглядывающего в смотровое окно (дымчатый козырек не очень-то защищал глаза от пронзительных, в упор, лучей).
- Гостевали, Анюта, в Сызрани? - спросил он.
Вспыхнув, девушка потупилась. Сказала:
- За учебниками для десятого ездила. А то начнется уборка, не до того будет.
Помолчав, Серега протянул с доброй подковырочкой, еще ниже опуская перед собой целлулоидный козырек:
- Пры-ыткая наша Анюта!
- Где там прыткая! - возразила девушка. - Одна моя подружка детства еще в прошлом с серебряной медалью окончила школу, а сейчас в Ульяновске в пединституте учится. А родились в один год и один месяц.
Морща в улыбке губы, Серега все так же врастяжку сказал:
- Ре-эдкий случай. Один на тысячу. Не огорчайтесь, вы еще обскачете свою подружку!
"Ну и мелет! - с недовольством подивился Женька. - В общежитии Серегу молчуном прозвали, а он семерых заткнет в разговоре, ежели захочет!"
А Серега все продолжал, теперь уж обращаясь к Женьке:
- Ты, кавалер, уснул?
- А ну, прямо! - буркнул Женька. - И не мечтал.
- Тогда развлекай соседку. Неприлично молчать рядом с такой… кхм… рядом с такой, как пишут в книгах, "очаровательной мисс".
- Перестаньте, Сережа, смеяться! - запротестовала Анюта. - А то я обижусь и пересяду в другую машину.
- А вас ни Анисим, ни Славка не посадят! - со смехом сказал Серега.
- Нет посадят! - упрямо тряхнула головкой девушка, перебрасывая со спины на грудь свою тяжелую, в руку, косу. И, помолчав, проговорила: - Вы лучше скажите… у вас что-нибудь получается с тем делом, о котором я вас просила?
Сразу посерьезнев, Серега крепче ухватился руками за баранку. Промолвил с натугой:
- Главного инженера жду. Завтра вроде бы должен появиться после отпуска. А с прорабом - сами понимаете… Его с Урюпкиным в милицию уж несколько раз вызывали. Урюпкин после кражи каких-то отрезов у нашего Анисима втихаря совсем смылся со стройки, а этот… Прораб думает, что я заварил всю кашу. И насчет разбазаривания кирпича с цементом, и…
- Ошибается ваш прораб, - перебивая Серегу, сказала Анюта спокойно - так по крайней мере показалось Женьке. - Это я ходила в милицию.
- Как вы? - Серега даже повернул лицо в сторону Анюты. - Вы? На брата…
- Да, - еще спокойнее и тверже проговорила девушка. - Я и отца, и Игоря предупреждала. Мне давно всякие их темные махинации… что кость поперек горла. А они не поверили: думали, пугает глупая девчонка, ни в какую милицию не сунется. А я сходила, а потом… а потом совсем из дома…
Анюта закусила нижнюю губу, отвернулась к окну.
"Вот тебе и девчонка! - ахнул про себя Женька. - Вот тебе и слабый пол! Против отца, против брата… такая смелая и честная!"