Вишена сегодня не взял с собой ничего. Заторопился и позабыл. И теперь, вспомнив каравай, с утра испечённый матерью, сам себя обругал ротозеем. Но ругай не ругай - от этого сытым не станешь. В сторонке от других ребят стояла и сестрёнка Глеба Оля.
Пожалуй, в те времена, о которых идёт речь в рассказах про Вишену, Алёну и их друзей, не было принято говорить: "Оля". Старинное русское имя Ольга. Но ты не забывай, что и Вишену, и Алёну, и всех их друзей придумала Лена. И мы с тобой будем называть сестрёнку Глеба просто Олей. А с сестрой Бориса Кукшей и вовсе смешная история получилась. Вернее, с её именем… Но об этом ты узнаешь в своё время. А сейчас, видишь, Глебова сестрёнка Оля, худенькая девочка в стареньком, заплатанном сарафане, отошла от расположившихся на траве подружек. Догадываешься почему? У нее тоже нет с собой корзинки с едой.
- Оля, иди сюда! - позвала Алёна, самая смелая и ловкая девчонка, по мнению Вишены, на их улице, да, пожалуй, и во всей школе.
Алёна уже расстелила на траве чистую холстину и разложила на ней пирог, разломив его пополам.
- Иди скорей! - поторапливала она Олю и тут вдруг заметила Вишену. И, конечно же, сразу догадалась, почему он не сидит со всеми. Тогда она и Вишену позвала.
Пирог теперь надо было разделить уже не на две, а на три части. На три у Алёны не получилось, потому что из двух кусков гораздо легче сделать четыре, чем три. Каждому досталось по куску пирога, да ещё один остался лежать на холстине.
- Вкусный пирог! - похвалил Вишена.
- Сама пекла, - сказала Алёна.
Подбежал Василёк и закричал:
- Чур, я конь! У тебя с чем? - спросил он, поглядывая на пирог в руках у Вишены.
- С капустой, - ответил Вишена, - только это не у меня, а у Алёнки. Она сама пекла.
- А у меня с морковью был, - вздохнул Василёк. - Только я уже всё съел.
- Вот возьми, - сказала Алёна и отдала Васильку оставшийся кусок пирога.
Проворный Василёк не заставил себя упрашивать. Проглотил и этот кусок быстрей, чем Вишена, Алёна и Оля. Не успел доесть - заторопил Вишену:
- Ну пошли, а то скоро отец Илларион назад позовёт.
- И меня возьмите! - попросила Алёна.
- Так мы же в коней играем, - сказал Василёк.
- Ну и что же? Думаешь, я не сумею? Я ещё быстрей тебя бегаю!
- Всё равно мы девчонок не принимаем, - заважничал Василёк. - Это не ваше дело - ловить коней. Дикие кони, они знаешь какие? Так забрыкают, что полетишь кувырком! - И Василёк забрыкал ногами во все стороны.
- Сам ты полетишь кувырком! - сердито сказала Алёна. - Небось и не ездил никогда верхом. У вас и коней-то нету.
- У тебя, что ли, есть? - ехидно спросил Василёк. - Вот у Бориса есть! Я был у него. У них во дворе конюшня. А в ней - кони. И верховые, и те, которых запрягают в возок! - Расхвастался, будто это его кони.
И Алёна, и Вишена, и Оля без Василька знают, какие кони на конюшне у Бориса. Не у самого Бориса, конечно, а у его отца, боярина Ратибора.
- Ну пошли, - потянул Василёк Вишену за рукав.
Но Вишена не пошёл, не хотел обижать Алёну. Это ведь обидно, если двое идут играть, а третьего с собой не берут. Алёну же и вовсе обижать нехорошо. И не потому, что она всех пирогом угостила. Просто понимал Вишена: Алёна и бегает не хуже любого мальчишки и вообще… А противный Василёк отбежал в сторону и закричал писклявым голосом:
- Тили-тили-тесто! Жених и невеста!
Вишена, конечно, тотчас же бросился за Васильком, чтобы наподдать ему как следует. Но Василёк убежал куда-то далеко и затаился за кустами.
"Ладно, пусть сидит там, - решил Вишена. - А то пойдёшь его искать и не услышишь, как отец Илларион будет звать".
И правда, едва Вишена вернулся, отец Илларион вышел на крыльцо звать ребят. Тут Василёк вылез из кустов и боком-боком прошмыгнул мимо Вишены к крыльцу.
6. У колодца
Рассказ второй
Мама велела: "Принеси воды, Алёнушка". Алёна потихоньку, чтобы не заметила мама, достала из ларя мамин платок, в сенях накинула его на голову, взяла стоявшее в углу коромысло, подцепила деревянные ведёрки, пошла к колодцу.
У колодца весело. Соберутся девицы со всей улицы Добрыни - и Василина, и Мирослава, и Зорька… Стоят беседуют. И девчонки поменьше тут же вертятся, прислушиваются к девичьим разговорам.
"Мне Никола пряслице подарил", - похвалится Мирослава, гордо поглядывая на девиц. А гордится она потому, что всем понятно: если парень дарит девице пряслице, значит, люба ему эта девица.
"Это какой же Никола? Тот, который простым гребцом на ладье плавает? Я бы у такого и не взяла пряслица, - подденет Мирославу Василина. - Мне вот Пётр пряслице подарил. Его батюшка купец. И Пётр тоже будет купцом. Он и теперь уже батюшке в лавке помогает".
"Купец! Ха-ха-ха! Да у батюшки этого Петра одна худая лавчонка. А сыновей трое. Вот и будут старшие братья в лавке сидеть, а твой Пётр с лотком ходить, пироги продавать", - в свою очередь не упустит случая уколоть Василину Мирослава.
"Хватит вам друг дружку корить", - скажет Зорька.
Девицы перестанут спорить, обе разом повернутся к Зорьке:
"А тебе дарил кто-нибудь пряслице?"
"Подарил мне пряслице один молодец", - весело отвечает Зорька.
"Кто? Ну, скажи! Кто?"
"А вот и не скажу, - смеётся Зорька. - Пряслице могу показать. Он мне долго пряслице присматривал. Искал, чтобы было написано: "Зорька".
Алёна видела: на пряслицах часто пишутся имена. Это для того, чтобы не перепутали девицы, где чьё пряслице, когда собираются на посиделки. Иной раз пряслица так и продают с написанными на них именами.
"Мой молодец весь торг обошёл, - рассказывает Зорька, - да вот беда: и "Василина" есть, и "Мирослава", и "Мария", и "Елена", и "Ольга", и всякие другие имена, а вот "Зорьки" - нет. Купил он такое пряслице, на котором и вовсе никакого имени не было. Купил и сам написал: "Зорька".
Девицы опять давай к ней приставать, а Зорька только хохочет-заливается.
Зорька весёлая и добрая. Девицам невдомёк, а вот Алёна знает, кто Зорьке пряслице подарил. Ждан, брат Вишены. Это Алёне сказала Оля, Зорька ведь Олина сестра - Оли и Глеба.
А ещё хвастают девицы нарядами. Так уж заведено у них на улице Добрыни: идут девицы по воду, непременно наденут, что есть получше. Вот и сегодня разоделись. Алёна глазастая, всё примечает. У Мирославы на лбу повязка парчовая, по бокам серебряные височные кольца. У Василины синий сарафан из тонкого сукна, ожерелье из жёлтых стеклянных бусин и браслет на руке - тоже стеклянный. Так что Алёна не зря мамин платок надела - не будничный, а тот, которым мама покрывает голову по праздникам. Алёна нарочно то так поворачивается, то эдак, чтобы увидели девицы красных птиц, вытканных на кайме. Но девицы на Алёну и внимания не обращают.
Поглядела Василина на Мирославину повязку с височными кольцами, похвалила - и повязка хороша, и кольца красивые, тут же и сама похвалилась:
- И мне такие матушка купит!
Поглядела Мирослава на Василинины бусы с браслетом, одобрила и тут же молвила, будто невзначай:
- Мне батюшка ещё лучше подарит!
А тут как раз и Кукша, сестра Борискина, появилась. Опять в обнове! Только недавно стояла у ворот в расшитом золотом сарафане, а теперь на ней алая телогрея рытого бархата. Вокруг шеи - ожерелье, не простое - золотое. На руке браслет накладного серебра с цветной перегородчатой эмалью. На перстах - перстни с дорогими камнями.
Поглядели на Кукшу Мирослава с Василиной, ничего не сказали, только вздохнули завистливо. А что тут скажешь? Ни Мирославин батюшка, ни Василинина матушка не купят им таких нарядов. Вот и остаётся им глазеть на Кукшу и вздыхать.
Постояли бы небось, повздыхали и разошлись. Но в это время видят: Зорька идёт. В который раз она сегодня к колодцу с вёдрами туда-обратно топает. Поглядели все трое на Зорьку и давай смеяться:
- На Зорьке-то рубаха какова! А?
- Из холстины!
- На пугале огородном и то лучше!
Опустила Зорька глаза, отвернулась. Чтоб не видно было, как из глаз слёзы капают, и самой чтоб не видеть растянутых в улыбке ртов. Ещё уши бы заткнуть, чтоб не слышать, как хохочут девицы, потешаются. Хорошо им смеяться. У Василининой матушки на торгу своя лавка. И сидит там Василинина матушка, толстая, как кадь, серебро считает. А у Мирославиного батюшки ладья. Он на ней и в Ладогу плавает, и в Киев. Вот и привозит любимой дочке гостинцы. А про Кукшу и говорить нечего. У отца Кукши, боярина Ратибора, всего полно. И сидит Кукша в своей светёлке да наряды перебирает. То один из ларя вытащит, то другой примерит. Или раскроет ларцы, в которых сверкают золотые с драгоценными каменьями перстни и браслеты, гривны и ожерелья. Больше-то ведь Кукше делать нечего. Всё за неё холопки делают. Она и сейчас налегке явилась, просто так пришла, посудачить да нарядами своими похвастаться. Стараясь не глядеть на смеющихся девиц, тянет Зорька из колодца тяжёлые вёдра и не замечает, как плещет через край холодная колодезная вода на её рваные поршни. Слушает Алёна, как насмехаются девицы, и жаль ей Зорьку. А девицы своё:
- А поршни у неё! Ну и поршни! Им в обед сто лет! Ха-ха-ха!
- Глядите, да они рты разинули! Хи-хи-хи!
- Это они каши просят! Есть хотят! Хе-хе-хе!
Рассердилась Алёна на глупых девиц и говорит:
- Всё равно Зорька самая красивая! И коса у неё толще и длинней. А у вас и вовсе скоро все волосы повылезут, и будете вы как жабы!
- Ах ты такая-сякая! - закричали девицы. - Сама от горшка два вершка, а туда же! Нарядилась в мамкин платок и думает, что большая. Ну-ка ступай отсюда!
Но Алёна не обратила на девиц внимания. Вытянула вёдра. Зорька помогла ей надеть их на коромысло. И пошла Алёна. Пригибается под тяжестью, но идти старается ровно. А потом ещё обернулась и показала девицам язык. Так, во всяком случае, сделала бы сама Лена.
7. Серёжа
Глава, из которой ты узнаешь, что значит иметь старшего брата
"Когда Серёжи нет дома, керосинку не зажигай!"
"Купаться на Волхов без Серёжи ни в коем случае!"
"В кино? Можно, если тебя проводит Серёжа - там надо переходить площадь!" - так говорит мама.
Насчёт керосинки Лена не спорит. Очень надо ей зажигать керосинку. На Волхов, по правде говоря, она и сама больше любит ходить с Серёжей. Когда идёт одна с девчонками, бултыхается в мутной воде возле берега, где по пояс. А с Серёжей заплывает подальше. Не до самых буйков, но всё равно далеко, где ей с головкой. Серёжа ведь не даст утонуть своей младшей сестре. Насчёт кино Лена тоже не спорит. Если показывают какой-нибудь интересный фильм, они обычно ходят вместе с Нинель Викторовной всем классом. Но всё равно бывает очень обидно, потому что несправедливо.
И не только дома. В школе Нинель Викторовна протянет Ленину тетрадку, исчёрканную красным карандашом, и начнёт, вздыхая:
"Вот когда у меня учился Серёжа…"
Можно подумать, что у Лены не брат, а ангел с крылышками!
А на улице ещё хуже.
Как-то зимой Лена с Наткой возвращались из школы. Только недавно выпал снег. Лежит незатоптанный, пушистый. Идут они по улице, разговаривают. Вдруг - бац! Снежок. Натке прямо по спине. За ним - другой, третий… Оглянулась Лена и видит: мальчишки. Залегли под забором, налепили снежков. Орут:
"Батарея, к бою!"
А один очень зловредный мальчишка, по фамилии Пеночкин, командует:
"По Петрушке в красном колпаке огонь!" (Это про Лену, потому, что у неё красная шапочка с помпонами.) Лена с Наткой уже хотели повернуть назад и вдруг услышали, один мальчишка говорит:
"Ладно, пропустим их. Эта в красном колпаке - сестра Серёги Малявина". И мальчишки сразу же перестали кидать снежки. Значит, если бы Лена была не Серёжина сестра, а была бы сама по себе, в неё можно и снежками кидать и Петрушкой в красном колпаке обзывать?
Лена сидела у стола и вспоминала всё самое обидное, что только могла вспомнить. На столе стояла грязная посуда и вишнёвый компот. Один стакан - Серёжин. А Серёжа ушёл. Быстро съел первое и второе, про компот сказал: "В твою пользу!" - и торопливо перекинул через плечо спортивную сумку. Было слышно, как он протопал вниз с крыльца. В окошко было видно, как он прошагал к калитке. Потом Серёжина голова с белым чубом промелькнула над штакетинами забора и исчезла.
В другое время Лена не отказалась бы от компота. Вишнёвый компот - её самый любимый. Серёжа это знает. Но сегодня Лена компот есть не стала. Сидела и сердито думала: "Пусть не подлизывается!" Ты бы, наверное, тоже рассердился, если бы хотел плыть на катере, а тебе бы вместо этого предлагали: "Ешь компот!" А на катере, видите ли, нельзя: "Мы едем не на прогулку, а в экспедицию!" Когда Серёжа говорит "мы" - это значит КИС. Интересно получается: "мы", то есть они - КИС, поплывут на катере по Волхову на озеро Ильмень, а Лена, мало того что сиди дома, ещё и посуду мой. А очередь сегодня, между прочим, Серёжина. Мама в подобных случаях говорила: "Ну как тебе не стыдно! Разве трудно вымыть две тарелки? Ведь ты уже большая девочка!" Как посуду мыть, так Лена - большая, а как в КИС ходить - маленькая. "Ты же знаешь, что в КИС принимают только с пятого класса, да и то не всех, а тех, кто по-настоящему интересуется историей родного края!" Это говорил Серёжа. А Лена и возразить ничего не могла. Она ведь тогда ещё ничего не знала ни о Вишене, ни об улице Добрыни. Пожалуй, и про КИС она тоже мало что знала. Просто слышала: КИС да КИС. То в школе вдруг появится выставка: "КИС рисует". Рисовал КИС неплохо. Лене нравились его рисунки. Посмотришь на них и сразу узнаёшь знакомые места: вот зубчатые стены детинца, вот памятник Александру Невскому, вот мост через Волхов, вот рыбачьи суда на озере Ильмень… То в школе какая-то толчея, шум. Это тоже КИС. Если ребята одеты по-походному - значит, отправляются вместе со своей учительницей, Ириной Александровной, на раскопки; если обычно - значит, у них здесь какие-нибудь дела. Спорят, разговаривают. И всегда у них так весело. КИС, конечно, никакого отношения к кошкам не имеет. А впрочем… Однажды к ним домой прибежал мальчишка. К Серёже часто кто-нибудь прибегает. А этот прибежал и кричит:
"Задание выполнено! Вот полный список. Были лошади, коровы, овцы, свиньи и собаки. А кошек не было".
"Где это не было кошек?" - спросила Лена.
"В древнем Новгороде, - отвечал мальчишка. - Они появились только в семнадцатом веке".
"А где же они раньше были?"
"Ну, в Египте. Там их даже считали священными животными". Лене это не понравилось.
"Почему это где-то в Египте были, а у нас не было?"
"Не знаю", - признался мальчишка.
А Серёжа знал:
"Кошка - зверь родом из южных краёв. Там, в странах с тёплым климатом - Египте, Греции, Риме, - и стали они домашними животными ещё в очень давние времена. А на Русь попали всего каких-нибудь триста или четыреста лет назад".
Лена потом всё допытывалась у Серёжи:
"Так ни одной кошки и не было?"
"Ну, может, кто-нибудь и привозил их из Константинополя, как диковинку. А так, чтобы почти в каждом доме, - не было".
"А кто же мышей ловил?"
"Наверное, ежи и ужи".
Лена долго ещё вспоминала этот разговор и думала: "Хорошо всё-таки, что кто-то догадался привезти кошек!" Представить себе только, что вместо их пушистого Барсика на диване сидит ёж или у́ж. Брр!..
Почему ей сейчас вспомнились эти кошки, Лена и сама не знала. Посидела ещё немного, вздохнула и принялась убирать со стола посуду. Поставила друг на дружку тарелки и только собралась отнести их на кухню, как в дверь кто-то тихонько постучал. Лена крикнула:
- Войдите!
И тут же вспомнила, что мама сколько раз предупреждала: "Когда останешься одна, без Серёжи, запирай дверь и не пускай в дом никого чужих!" Но Лена забыла запереть дверь и теперь вот крикнула: "Войдите!"
8. Заговорное слово
Рассказ третий
Когда Алёна была маленькой, она любила смотреть, как мама прядёт пряжу. Прялка у мамы красивая: точёная, резная, вся расписная - и донце, на котором пряхе сидеть, и высокая круглая ножка, и широкая, похожая на лопатку лопасна, где на зубчатом венчике висит лохматая кудель. Глядишь на прялку и не наглядишься. По жёлтому полю вьётся диковинное лазоревое дерево с цветками-завитками, а на ветвях сидят сказочные птицы. Сами чёрные, крылья алые, хвосты синие. Подвинет мама лавку поближе к печке, вставит в светец лучину и сядет прясть. Сорвался с лучины уголёк, упал в бадейку с водой, зашипел. За ним - другой. Уже и лучина вся догорела, надо новую вставлять в светец. А мама всё прядёт. Алёна тоже свой маленький стулец к печке подвинет. Сидит и смотрит. Быстро мелькают проворные мамины пальцы. Отщипнут толику кудели, ссучат в нить, намотают на веретено. Да так ловко! Кажется, всё само собой идёт, и нить сама себя прядёт, и веретено само вверх-вниз скачет. А пряхе остаётся только посиживать да песни петь.
Песен мама знает много. До сих пор помнит Алёна смешные весёлые потешки, которые пела мама про козу-дерезу, про сороку-воровку, про белого зайца, который бегал в лес драть лыко. Но теперь Алёна подросла, и нравятся ей другие песни. А больше всего одна - про девицу-красавицу, что живёт в золотом тереме и гуляет в зелёном саду. Пришёл молодец и стал загадывать девице загадки.
- Что краше свету, чаще лесу, что без крыльев, без умолку, без ответу, без горя? - поёт Алёна и сама отвечает тоненьким голоском - песней мудрой девицы: - Краше свету - красно солнце… Чаще лесу - часты звёзды… Что без крыльев - белы снеги… Без умолку - течёт речка… Без ответу - скот рогатый… Что без горя - горюч камень…
Однажды ушла мама из дому. А Алёна взобралась на лавку, села за прялку на донце, как мама садится, ноги с лавки свесила. Всё хорошо, только до кудели ей не дотянуться. Ножка у прялки высокая, а Алёна - маленькая. Воротилась мама, увидела и говорит:
- Ах ты, пряха моя ненаглядная! Надобно тебе прялку купить, раз охота есть!
Вскоре пошли они с мамой на торг присмотреть Алёне прялку. Пришли в деревянный ряд, у Алёны глаза разбежались. Сколько прялок! И на каждой картинки писаны. И цветы, как на маминой, и птицы, и кони, и диковинные звери. Долго выбирала Алёна и выбрала самую красивую, на которой меж цветков-лепестков скачут друг, за дружкой три коня - гривы по ветру. А главное, прялка маленькая, как раз для Алёны.
Мама хотела ещё кой-чего на торгу купить, а Алёна её домой тянет. Не терпится ей за прялку сесть. Наконец воротились домой. Мама приладила кудель.
- Ну садись, доченька!
Села Алёна. Хорошо. Вот она, кудель, - близко. Не надо руки высоко тянуть. Отщипывай понемногу и сучи нить. Только почему-то, когда смотрела Алёна на маму, всё по-другому было. И пряжа шла, и веретено бегало. А когда сама за прялку села, всё не так. Нить не идёт, веретено ни с места. Алёна в слёзы:
- Негожую прялку купили! Пойдём другую купим!
А мама посмеивается:
- Это не прялка виновата. Это пряха - неумеха.
В это время пришла бабка Сыроеда, принесла маме настой из трав от кашля.