- Это в тебе говорит психологический стереотип! - запальчиво возразил Игорь. - Второгодница - значит, ленива, глупа, распущенна. Так и старики рассуждают и Нинка. Ты тут, прости, не оригинален. Видишь ли, учеба - это в своем роде компромисс, приходится чем-то поступаться, а она поступаться принципиально не хочет. Есть люди, органически неспособные к компромиссам, подлаживаться им претит. У нее, понимаешь ли, интуитивный склад мышления…
- Красивая? - перебил его Костя.
- Да.
- К тебе как относится? Хорошо?
- Я к ней лучше, - честно сказал Игорь и сам удивился тому, что сказалось.
- Что ж так?
- Ты понимаешь, Костя, есть люди с проклятой привычкой смотреть в лицо человеку и мучиться мыслью: "Что он сейчас обо мне думает?" А самому при этом - не думать ни о чем своем, то есть практически не иметь себя быть. Вот и я при ней… как бы перестаю быть. Растворяюсь. Ты меня понимаешь?
- Пытаюсь, - ответил Костя и улыбнулся. - Все это слова, Гоша, а правда проста. Игрушку-то спрячь, я тебе и так верю. А то, гляди, к ней ребята присматриваются.
Тут только Игорь заметил, что их скамейку обступили малыши, они с любопытством заглядывали в Игоревы руки. Один ребятенок даже протянул покрасневшую от холодной воды ладошку, так ему хотелось дотронуться до божка. Игорь поспешно положил фигурку в карман. Какое-то время ребята разочарованно стояли возле их скамейки, потом, оглядываясь, побрели к своим кораблям.
- Знаешь, отчего старики сердятся? - продолжал Костя. - Оттого, что ты каждый вечер уходишь, вот и все. Если бы она хоть время от времени к нам приходила… Скажем, сегодня: и повод есть, я слайды шитанговские буду показывать.
Игорь с досадой прислушался к себе: говорить расхотелось, простые и разумные объяснения брата вызывали лишь разочарование. Костин голос доносился до него так слабо, как будто это падали черные хлопья бумажного пепла.
- Кипеж начнется… - неохотно сказал Игорь.
- Ну, кипеж я беру на себя. Приводи и не бойся. Договорились?
Игорь медлил. Все-таки Костя многого не понимал. Ну, как ему объяснить? С одними людьми чувствуешь себя отлично, с другими - даже лучше того, но, когда те и другие сходятся вместе, начинаются сложности. А все оттого, что две роли одновременно играть невозможно. С Соней Игорь охотно и радостно становился зависимым, а дома именно независимостью больше всего и дорожил. Значит, что? Значит, надо все время переключаться. В театре, если один актер играет две роли в одном спектакле, он не может встретиться с самим собой. В жизни же это случается поминутно. Притом еще чувствуешь, что, пока исполняешь одну роль, другая часть публики ревниво за тобой следит ("Что-то Игорек наш сегодня на себя не похож"), а надо еще позаботиться и о том, чтобы те и другие между собой поладили. Хорошо, если текст самой пьесы известен: но откуда знать, какие замыслы роятся в голове у Сони, у Нины-маленькой, у мамы, наконец?
- Ты считаешь, что это необходимо? - спросил он.
Костя кивнул. Игорь посмотрел на него внимательнее, и охнул: лицо у брата заострилось и побледнело, губы стали темными. Игорь вскочил.
- Костя, я… - растерянно пробормотал он. - Я идиот, я эгоист… Костя, тебе плохо!
- Молчи, - остановил его Костя, глядя ему в лицо сузившимися глазами. - Ты мне надоел, Гошка, не обижайся. Я только сегодня приехал, а ты мне уже надоел.
- Пойдем домой, пойдем скорее домой! - не слушая его, настойчиво повторял Игорь.
- Во-первых, сядь. - Костя сунул руки в карманы пальто и прикрыл глаза. - А во-вторых, кого мы обрадуем дома своим появлением… в таком виде? Об этом тоже надо подумать. Да сядь же, тебе говорят! - раздраженно прикрикнул он, не открывая глаз.
Игорь присел на край скамьи и неуверенно огляделся, готовый в любую минуту сорваться с места и бежать, звать на помощь… Лицо у Кости было совсем неживым, и Игорю стало по-настоящему страшно.
- Давай договоримся, - ровным голосом продолжал Костя, - чтоб больше не было этих испытующих взглядов исподтишка. - Мы должны поберечь маму. Да, я немного, скажем так, прихворнул, по собственной глупости… - Он открыл глаза и с усилием повернул голову. Минуту смотрел на Игоря, потом усмехнулся. - Нет, это не то, что ты думаешь, а в общем-то славно, что ты так начитан. То - страшный бич, похуже проказы, в течение полугода человек превращается в трухлявый пень. Там это тоже есть, но бог миловал. У меня, Гошка, кое-какие нелады с составом крови. Недуг, как видишь, вполне приличный, даже изысканный, для окружающих я совершенно безвреден. Железы опухают… - Он вскинул голову и глотнул. - И слабость нападает иногда.
Игорь молчал. Человек обстоятельный, он давно, еще год назад прочитал все, что можно было найти, о биологических прелестях Андамана… выбор там был богатый.
- Ах, Костя, - с отчаянием сказал он, - ну как же ты так?
Костя выпростал руки, резким движением вытряхнул из пачки еще одну сигарету, закурил, с жадностью затянулся и тут же бросил ее в урну, полную снега.
- С чистюлями как раз и случается, - проговорил он наконец. - Уж кипятил я там все, кипятил, веришь ли - руки чуть не ошпаривал… Ну, да ладно. Ши Сейн возил меня к врачу-китайцу. Меня предупредили, чтобы я ни в коем случае не соглашался на переливание крови: вся штука в том, что от новой крови процессы могут резко ускориться. А я в свою "свекольную" кровь верю. Еще китаец сказал, чтобы я не отвечал на вопрос, сколько мне лет: это, видишь ли, тоже опасно. Я почему тебе рассказал? Возможно, мне придется лечь в госпиталь. Даже скорее всего… Так вот, я не хочу, чтобы у наших с тобой стариков это дело связывалось с Андаманом. Что от тебя требуется? Не демонстрировать свою грамотность. В конце концов кровь можно испортить и здесь. Ты понимаешь, Гошка, - он повернулся, морщась, поднял руку, вяло положил ее Игорю на плечо, - я там провел год, возможно, лучший год в своей жизни. Нельзя, чтобы мама все это возненавидела. Нельзя, тогда мне будет очень тяжело. И даже если…
Игорь посмотрел на него в упор.
- Даже если что-то случится, - настойчиво продолжал Костя, - мы постараемся их убедить, что Шитанг ни при чем. Эта работа… ты понимаешь, она меня сделала. Десять таких проектов - и жизнь на земле станет другой. Это святое, Гошка, пусть они любят это так же, как я… как любили до сих пор. Ты понимаешь меня, Гошка? Игорь покачал головой.
- Не знаю… - сказал он тихо. - Мама все равно поймет.
- Не поймет! - Костя стиснул его плечо. - Мы с тобой не дадим. Не дадим в обиду Шитанг. Я сам виноват, я сам все испортил… - Он снова прикрыл глаза. - Ну вот, - пробормотал он после паузы, - уже полегчало. Правда, идти домой еще рановато… Давай походим, разомнемся. - Костя посмотрел на Игоря ясными дневными глазами, улыбнулся. - Ты, я вижу, совсем зажурился. Не бойся, Гошка, дома все пройдет. Видишь, воздух какой здоровый! Мы будем жить своим образом. А ну-ка, повторяй за мной: мы будем жить своим образом.
- Мы будем жить своим образом, - повторил Игорь и не выдержал, тоже заулыбался. - Мы знаешь, что сейчас сделаем? - Он посмотрел на часы. - В школе у нас уроки кончились. Пойдем, я тебя с ней познакомлю.
- Да мы как будто уже знакомы, - проговорил Костя. - Мельком видались на лестнице, даже здоровались. Впрочем, пойдем.
Они поднялись. Увидев, что лицо Кости болезненно сморщилось, а губы стали фиолетовыми и тонкими, Игорь в нерешительности взялся за обе ручки авоськи. Сердце у него опять заныло.
- Ну, вот что, последний раз тебе говорю, - прищурясь, сказал Костя. - Еще раз на меня так посмотришь - я расколю тебе череп, выбью оттуда твои немногочисленные мозги и напихаю банановых шкурок. Запомнил? А теперь веди.
Они подошли к школе как раз в тот момент, когда старшеклассники выходил. Первым братьев Шутиновых увидел Женька.
- Смотрите, ребята! - крикнул он. - Костя Игоряшкин приехал!
Их обступили. Многие знали Костю давно, а уж о его работе на Шитанге было известно всей школе: Игорь несколько раз рассказывал о Шитанге на собраниях, приглашали его и в десятые классы.
- Вы у нас стали общешкольной известностью, - смущаясь, сказала Наташка Оганесян, - та самая, которую Соня называла "канистрой" - Приходите к нам в гости, устроим вам встречу, как космонавту.
- И орден вручите? - смеясь, спросил Костя. Игорь с удовольствием отметил, что он не разучился разговаривать с девчонками; что-что, а это Костя всегда умел.
- Дадим! Колокольчик выпускника.
- Тогда приду. Сто лет не бродил с колокольчиком.
- Мерзнете, наверно? - выскочил Женька.
- Когда-то, сэр, мы были с вами на "ты", - ответил Костя.
Женька смутился и отступил в задние ряды.
- Скажите, женился Ши Сейн или нет? - спросила бойкая Фоменко.
- Ого! - Костя был удивлен. - Надо будет написать Ши Сейну, что его женитьба интересует всю нашу школьную молодежь.
Говоря это, Костя все время оглядывался: он искал Соню. Игорь тоже нервничал: его очень волновала эта встреча. Два самых близких ему человека должны были посмотреть друг на друга новыми глазами - и, безусловно, понравиться друг другу, иначе все осложнится неимоверно. Кроме того, Игорю очень хотелось спросить, как обошлось с геометрией, но у ребят, даже у Женьки, спрашивать было неудобно.
- Четверку, четверку получила, - сказала наконец вполголоса и не без язвительности Наташка Оганесян. - Не бойся, никто ее не обидел…
И тут появилась Соня. Игорь смотрел на нее сейчас глазами Кости: высокая, статная девушка в отлично сшитом пальто, в модных сапожках ("дядя Жора" не отказывал ей ни в чем), в серой шапке, бледноватая, со слегка припухшими, как бы не проснувшимися еще глазами.
Увидев Костю в центре толпы, Соня задержалась в дверях. Но сзади напирали буйные пятиклашки, они не терпели никакого промедления, не признавали авторитетов и наверняка столкнули бы Соню со ступенек, если бы она, снисходительно обернувшись, не уступила им дорогу.
- Здравствуй, Игорь, - сказала она, сойдя с крыльца. - Здравствуйте, - чуть более официально проговорила она, обращаясь к Косте. - С приездом. - Каким-то образом ей удалось, чтобы это прозвучало насмешливо.
- Спасибо, - ответил Костя и весело взглянул на Игоря.
- Ну, как? - нетерпеливо спросил Игорь Соню.
- Я полагаю, тебя уже информировали, - раздельно произнесла она.
- Ну, тут дела семейные, - сказал кто-то из мальчишек (Игорь не успел заметить, кто именно, но оставалась надежда, что Женька все же заметил). - Пошли, ребята.
- Приходите к нам, обязательно приходите, - повторила Наташка Оганесян. - Вы у нас в плане стоите.
- Вот как? - переспросил Костя. - Кто же меня поставил?
- Я, - кокетливо сказала Наташка, и девчонки со смехом разбежались.
Братья Шутиновы подняли свою авоську, и все втроем (Соня чуть впереди) пошли к дому.
- Послушайте, Соня, - сказал Костя, и Мартышкина замедлила шаг, однако не обернулась. - Приходите к нам сегодня часиков в семь вечера. Игорь за вами зайдет.
- Благодарю вас, - ответила Соня. - Несколько неожиданно. Вы же меня совсем не знаете.
- Зато я много о вас слышал, - возразил Костя, Соня остановилась, посмотрела ему в лицо.
- Ну, разумеется, - с усмешкой сказала она. - Игорь доказывал вам, что я не настолько тупа. - И быстро пошла к дому.
- Ты, Костя, не думай… - с тоской проговорил Игорь. - Это она от застенчивости.
- Я понимаю, - ответил Костя, перехватывая авоську поудобнее. - Все будет хорошо, не волнуйся.
8
Часам к шести вечера прибежала Ирочка: по-видимому, мама все же решилась и известила ее по телефону. Ирочка очень запыхалась, она влетела в гостиную, как крылатая ракета, и с такой же степенью точности кинулась на шею Косте, который стоял посреди комнаты с простынею в руках (он как раз собирался вешать "экран" для слайдов). Костя был неприятно удивлен, он метнул взгляд на маму, которая, лучезарно улыбаясь, замерла в дверях, и, не выпуская из одной руки простыню, другою обнял Ирочку за плечи.
- Родной, - проговорила Ирочка, уткнувшись лицом ему в грудь. В распахнутой шубке, с непокрытой головой (вязаную шапочку она сняла по дороге, и сейчас эта шапочка лежала у дверей на полу, мама подняла ее и прижала к груди, как святыню), Ирочка была очень киногенична. Игорь стоял на табурете возле балконных дверей - он должен был пришпилить "экран" к шторе - и наблюдал эту сцену сверху, как оператор. Он чувствовал, что Ирочка тщательно продумала детали по дороге: и распахнутую шубку, и оброненную шапочку, и живописно встрепанные черные волосы, и слово "родной". Во всяком случае, обнимая Костю, Ирочка тихо, но настойчиво поворачивала его нужным для себя образом, как будто танцевала с ним медленный фокстрот: наверное, он стоял не совсем там, где ей бы хотелось. Оставалось только крикнуть: "Эй, кто-нибудь! Уберите из кадра простыню". Но Костя упорно не выпускал из рук волочившуюся по полу простыню и, сумрачно оглядываясь по сторонам, разворачивался вместе с нею. Тогда Ирочка ловко, не глядя, забрала у него простыню и, кинув ее на кресло, снова обвила его шею обоими руками.
- Родной, наконец-то, - заговорила она, целуя его в лоб и в щеки. - Как долго тебя не было, целую жизнь. Ты исхудал, весь прокоптился в своих противных тропиках. Забыл меня? Скажи, забыл? Отвык?
- На холостяцких хлебах, - сухо заметила мама. Лицо ее соскучилось: возможно, ей не понравилось слово "исхудал", а может быть, она почувствовала, что бурная сцена эта нехороша уже тем, что происходит на людях, как бы напоказ. Не исключено также (впрочем, Игорь этого не видел), что Костя показал маме из-за спины кулак.
Год назад, перед Костиным отъездом, дело совсем уже шло к свадьбе, но, хорошенько разузнав о Шитанге, Ирочка решила повременить. Все бы ничего, только, бывая у них в гостях, она настойчиво повторяла (в шутку, конечно), что вот ее бросают, сдают в камеру хранения, с собой не берут, а Костя слушал и мрачнел. Наверное, в глубине души Ирочка испытывала неловкость, что тропики ее пугали, и пыталась переложить эту тяжесть на Костю, а Костя не возражал. Если бы она тогда не струсила, думал Игорь, все было бы наверняка по-другому, и с Костей бы ничего не случилось. Возможно, он и лез во все дебри очертя голову оттого лишь, что ему было на себя наплевать.
Наконец Ирочка отпустила Костю, отступила на шаг, медленно села в кресло, как будто бы ноги отказывались ее держать. Костя стоял без движения, галстук его сбился набок, руки висели, как плети.
- Негодник, не писал целый год, - с ласковой укоризной сказала ему Ирочка. - Чем я перед тобой провинилась? Вела себя, как паинька, вот можешь у Нины спросить.
Ирочка работала в деканате того самого факультета, на котором училась Нина-маленькая.
- А что касается "холостяцких хлебов", - блеснув своими тщательно подрисованными черными глазами, Ирочка повернулась к маме, - то, Нина Ивановна, Косте прекрасно известно, что мои кулинарные способности имеют свои пределы. Я не могу приготовить ни змеиное филе, ни салат из красных муравьев, правда же, Костя?
- Да, ты права, - ответил Костя. - Тут андаманки дадут тебе сто очков вперед.
- А знаешь, что я придумала? - весело глядя на него снизу вверх, сказала Ирочка. Ты весь горячий. Надо тебе за отпуск хорошенько остынуть. Хочешь, поедем с тобой в Карелию? В мае будет такая возможность.
- Прекрасная идея, - в тон ей ответил Костя. - Надо ее хорошенько обсудить. Пойдем, я помогу тебе раздеться.
Он протянул Ирочке руку, она легко поднялась с намерением еще раз обнять, но он отстранился.
- А что сегодня будет? - заметив Игоря, который прилаживал "экран", спросила она. - Я, кажется, вовремя поспела?
- Удивительно вовремя, - воскликнул Костя и вывел ее в прихожую.
Стоя на стуле, Игорь посмотрел им вслед. "Из-за нее, из-за нее все случилось", - подумал он.
- Хорошая девушка, самостоятельная, - неуверенно проговорила мама, подойдя ближе к Игорю, чтобы ему помочь.
- Эх, мама, мама, - тихо сказал Игорь. - Я же тебя предупреждал.
- А что? Что такое? - с вызовом спросила мама. - Опять я что-нибудь не так сделала?
Минут через двадцать все было почти готово. Отец и Костя возились на кухне, обе Нины, большая и маленькая, носили блюда с закусками и ставили на обеденный стол. Обеденный стол был придвинут к дивану, стоявшему у задней стены, чтобы никто не сидел спиной к "экрану". В центре комнаты стояла бельевая тумба, на ней полуавтоматический проектор - единственная покупка Кости, которая напоминала о валютных заработках. К музыке Костя был решительно глух, и купить на кабаэйском рынке хоть завалященький японский магнитофон ему не пришло в голову. А все остальные его приобретения были, как бы это получше сказать, естественного происхождения. Меч рыбы-пилы висел на стене над телевизором, стручок на шелковом шнуре - в прихожей у телефонного столика, на том самом месте, с которого была снята журнальная фотография. Бамбуковый пулемет грозно топорщился на шкафу. Коралловые ветви, раковины и прочие редкости рассредоточились по комнатам и сразу же привыкли к своим местам. Одни лишь кокосы, до которых у Кости не доходили руки, валялись, перекатываясь по полу, и то и дело оказывались у дверей, где кто-нибудь о них спотыкался.
Игорь слонялся по квартире без дела. На душе у него было пасмурно. Желтая тень висела под белым потолком квартиры, и эта тень была Костина болезнь, "Нет, этого не может быть, - успокаивая себя, думал Игорь, - все слишком хорошо, так не бывает, когда хорошо".
Костя то и дело подавал ему знаки, чтобы он отправлялся за Соней, но Игорь не решался: интуиция подсказывала ему, что все кончится "кипежом", а Ирочкин приход только усугубил обстановку.
Ирочка настроилась было помогать мужчинам на кухне, но Костя без церемоний выставил ее вон. Тогда она принялась за Игоря.
- Что с тобой, Игорек? Ты сегодня какой-то подавленный. Неприятности в школе?
Игорь пристально посмотрел на нее. На Ирочке было платье столь совершенное, что казалось явлением природы: черное, с яркими красными цветами, напоминавшими разом и о горестях разлуки и о неистребимом жизнелюбии. Ожерелье из крупных гранатов, явно фамильного происхождения, очень шло Ирочке и подчеркивало ее кастильскую красоту. Впервые Игорь со смутным беспокойством подумал, что Соня одевается не так уж безукоризненно, и было бы много лучше, если б свои платья шила она сама. Наталья Витальевна была слишком щедра на "беечки": самое слово это Игорь впервые услыхал в доме Мартышкиных. "А можно без беечки?"- спрашивала Соня, примеряя новое платье. "Нельзя", - категорически отвечала Сонина мама, как будто речь шла о нарушении этических норм.
- Так что с тобой, Игорек? - допытывалась Ирочка.
- А, голова что-то болит, - пробормотал он, краснея.
- Да, да, конечно, столько впечатлений, - поддакнула Ирочка и, чем-то озабоченная, стала ходить за ним из комнаты в комнату по пятам. - Вы что, кого-нибудь ждете?
- Нет, никого, - ответил Игорь и снова покраснел.
Ирочка испытующе на него посмотрела, катнула ногой, обутой в черную туфельку, желтый кокос.
- О боже мой, - сморщив нос, сказала она, - повсюду эти жуткие печати. Зачем это, а?
- Вывоз семян запрещен, - коротко объяснил Игорь.
- Ну, так что же?
- А Косте разрешили. Это печать департамента ирригации.