Все полетело кувырком как-то сразу, неожиданно. Я сейчас даже и не помню первых фраз, а потом - всё в тумане. До конца я так и не досидела - убежала. Должно быть, приходил Саша; звонил, звонил - я не открыла. Папа с мамой вернулись - я лежала под одеялом, прикинулась, будто сплю. А меня всю трясло…
У Даниила, когда мы пришли с мамой, были ребята - и Саша, и Володя, и Светка, и даже Людмила. Даниил был какой-то взвинченный, нервный. Людмила такая же. Я тогда не обратила особого внимания: все объяснила отъездом. Да и не очень приглядывалась.
Потом, когда мы были во дворе, Людмила отозвала Даниила, и они о чем-то говорили. Он вернулся - я спросила:
- Любезничал с Милой-Людмилой?
Он ответил хмуро, даже грубовато. А я снова:
- Договаривались о переписке? Грустно расставаться?
И вдруг он на меня заорал. Какие-то обидные, злые слова. Чуть ли не сводней обозвал. Я стояла столбом, как вкопанная. И только, помнится, повторяла: "Дурак, дурак, дурак…" Ребята притихли. Они сидели в сторонке у беседки, не все слышали и не все понимали, только удивлялись, наверное…
Я хотела убежать сразу, но ещё выдержала, пожалуй, целый час. Даниил подошел ко мне извиниться; я сказала, что не желаю с ним разговаривать. Когда он попытался заговорить во второй раз, я убежала.
И пусть! Что стоят его слова?!
…Вот сейчас, ночью (уже все спят; меня словно подбросило в постели), кольнуло: ведь с "Милой-Людмилой" - это же звучит, как с "милой Людмилой"! Может быть, именно тут кроется что-то? Обидела я его этим?.. Все равно ничего не понимаю.
Эх, Даня, Даня!..
Вот если бы вдруг сейчас он появился в комнате. Лохматый, застенчивый, чуть сердитый… Милый Данька, я ж тебя люблю!..
10 июня
Сегодня я спросила у Саши, как, мол, там устроились Седых. Ведь должен же ему Даниил написать. Он как ни в чем не бывало:
- А что? Устроились.
- Тебе Даниил пишет?
- Прислал открытку и письмо.
Дальше я спрашивать не стала. Ведь если бы передавал привет, хотя бы просто упоминал меня, Саша бы сам сказал.
Что ж, и не надо!..
Цапкина теперь восседает на первой парте одна. Пересела от меня. Лучше, говорит, доску видно. Слепенькая стала, бедная!
12 июня
Саша спросил:
- Ты где была в тот вечер?
- В какой? - притворилась я.
- Не строй дурочку. В тот, когда со своим глупейшим фасоном убежала от Седых.
- Попридержи язык. Нигде я не была. Дома сидела.
- Не ври. Я полчаса звонил у двери.
- Не знаю. - Я пожала плечами. - А что? Ты приходил?
- Говорю, полчаса звонил.
- Зачем?
- Деревяшка! - Он со злостью отвернулся и отошел.
Ох, знал бы ты, Саша, что у этой "деревяшки" на сердце… Но все же зря я так. Может быть, он что-нибудь сказал бы о Данииле.
Отметки в этом году у меня будут, должно быть, неважные. В следующем придется наверстывать.
Что делается с погодой! Позавчера был снег, сегодня жара. Душно и противно. Ничего не хочется.
14 июня
Володя всё-таки славный парень. Сегодня шли вместе из школы; он молчал, потом говорит:
- Переживаешь?
Как-то очень хорошо сказал, не навязчиво - участливо.
- Подумаешь! - сказала я. - Что мне переживать?
Молодец, не стал навязываться с разговором…
Назавтра вызывают зачем-то в райком: звонила в школу Оля, бывшая пионервожатая из нашей старой школы.
Папа все заглядывает в почтовый ящик и посматривает на меня. Вчера спрашивает:
- Вы с Даней как - крепко поссорились?
- Навсегда.
Он похмыкал - и всё.
15 июня
Снова в космосе наш! Валерий Быковский. Запросто летает, ест, спит, разговаривает с Землей.
Что-то будет еще, предчувствую. В предыдущий полет вслед за Николаевым взмыл Попович. Какой-нибудь сюрприз приготовили и на этот раз.
Я преклоняюсь перед ними - теми учеными, инженерами, пилотами, которые скромно, в безвестности - мы не знаем даже их имен - готовят подвиги, изумляющие мир. Успехов вам, дорогие товарищи!..
А я теперь буду "шишкой", "начальством". Оля вызывала меня не по какому-нибудь пустяку. Я пришла - она говорит:
- Идем к секретарю.
Я струхнула:
- Зачем?
- Пошли, пошли. Там узнаешь.
И вот вам результат: со следующей недели я выхожу в райком комсомола на работу! В декретный отпуск идет технический секретарь; я буду её заменять. Что ж, это интересно и полезно. Лично я довольна.
17 июня
Сто раз "ура!" В космосе - женщина! У меня на столе уже красуется её портрет - Валентина Терешкова.
У всех женщин праздник. Получше, чем день Восьмого марта.
Вчера была у Венедикта Петровича. Дядя Веня больной "ходячий"; мы сидели в скверике у больницы. Уже когда он со мной прощался, сказал:
- Ты бы черкнула Даниилу.
- Зачем?
Он долго и внимательно смотрел на меня блестящими выпуклыми глазами, потом сказал устало и горько:
- Ну, как знаешь…
С его разрешения я начала учиться печатать на машинке. Пока "давлю клопов", но надеюсь, что за педелю чему-нибудь научусь.
20 июня
Папа получил от Павла Иннокентьевича письмо. Большое и весёлое. Нога у Даниила почти совсем зажила. Собирается на лето поступать на работу.
Теперь я знаю его адрес. Ну и что?
Вчера с Володей были в кино, потом ели в кафе мороженое. Я, должно быть, перехватила лишнего - что-то болит горло.
Вадим, оказывается, уехал - перевелся в Пермь. Жук!
Машинистка из меня, по-моему, получается. Конечно, надо тренироваться и тренироваться.
24 июня
Вот я и начала работать. Конечно, не по-настоящему. Весь день мне помогала Клава, которую я буду заменять. Вводила в "курс дел". Милая остроносенькая девушка (ну, скажем, не совсем девушка - через два месяца станет мамой). Она знает и умеет всё на свете. Удивительная память: помнит, наверное, тысячи фамилий и телефонов.
Народ в райкоме хороший - простой и весёлый. Мне нравится второй секретарь - Николай Ястребов. Спокойный, уравновешенный и остроумный.
Все-таки повезло мне. Я рада. Оля щурится и улыбается.
26 июня
Сегодня работала уже без Клавы. Ох, как мне её недоставало! Не работа, а сплошное горе. Как бы меня не вытурили.
Никакая я, оказывается, не работница. Ничего не знаю, с людьми разговаривать не умею, все валится из рук. Понадобилось напечатать две бумаженции, так в каждой я наляпала штук по пятнадцать опечаток. До чего было стыдно, когда Николай Петрович перепечатывал! Я ревела, а он меня утешал. Позор! Зачем я так легкомысленно согласилась? Думала: ну, технический секретарь, пустяки, конечно, справлюсь. Папа говорит: терпи, привыкай. Говорить-то легко. А мне стыдно людям в глаза смотреть. И главное - работа страдает. Все-таки райком!..
29 июня
Сижу на работе. Все давно разошлись, только Николай Петрович и Оля философствуют о чем-то в соседней комнате. Я задержалась - перепечатывала списки командиров комсомольских патрулей. Вчера тоже пришлось почти весь вечер провести в райкоме.
Помаленьку начинаю привыкать. Все-таки хорошо, когда вокруг такие внимательные, всё понимающие люди. Теперь я готова в лепешку расшибиться, чтобы все было ладно. Но "расшибиться" - ведь этого мало…
Дневник я принесла сюда и держу в сейфе. Это, наверное, не полагается, но что ж тут страшного? У Клавы, например, в сейфе лежали губная помада и пудра.
…Ушли. Николай Петрович ругался, что я сижу, хотел прогнать, но я уговорила. Сказала, что дел осталось только на полчаса, не хочется оставлять на следующую неделю.
Сегодня в райкоме был Саша Петряев. Не у меня, конечно. Но я все-таки поймала его, расспросила.
Оказывается, он, Яша Шнейдер и ещё трое из наших "искателей" включены в отряд "Веселые голоса". Это райком организовал такую группу.
Что-то вроде того, о чем когда-то говорил мне папа.
Их восемнадцать человек. Идут по определенному маршруту, с палатками, с запасом провианта. Будут отдыхать и попутно проводить в селах, деревнях, ну полевых станах беседы и давать концерты.
- Придем в колхоз, день покосим, а вечером - даёшь музыку!
У них с собой портативный магнитофон и набор пленок с песнями, частушками и прочим эстрадным репертуаром.
Как это я проморгала? Интересная штука.
Таких отрядов из нашего района посылают пять. На три недели. Потом, наверное, пойдут другие.
Еще Саша сказал:
- Даниил о тебе спрашивает.
- Ну?
- Что "ну"? Дескать, как дела. Вот и все.
- Передавай привет, - сказала я равнодушно.
- Ладно.
Вот так, Даня. Привет - и всё. Опять хочется реветь.
1 июля
Вчера были с Володей в парке. Купались, дурачились в комнате смеха. Очень глупая комната. И мне было совсем не весело. Смеялась я только для Володи. Впрочем, и он был весьма кислый.
Видели Светку с какими-то ребятами. Вот она весёлая. А что ей не веселиться?
- Ты какая-то… повзрослевшая, что ли, - сказал мне Володя.
- А как же! - сказала я. - Начальство!
- Так ты и не поедешь к нам на дачу?
Тут я сообразила, что он же должен быть на даче, а почему-то не уехал. И поняла: из-за меня. Но мне этого не надо. Ведь просто скучно было бы одной идти в парк, вот поэтому я позвонила ему вчера, позвала. У меня вдруг окончательно испортилось настроение.
Дома прибиралась в столе, нашла запись недоигранной партии в шахматы с Даниилом. ещё в апреле играли, тренировались "по всем правилам". И сразу вспомнила его, - он тогда был молчаливый, серьёзный и грустный…
Последние строчки в этой тетради. Она для меня заветная.
Я, наверное, действительно повзрослела за это время.
Сейчас, милая, пойдешь в сейф. В темноте, одна, под замком за толстенной стальной стеной… Бедная!
Что-то будет в пятой?..
СЛЕДЫ ВЕДУТ НА ВОСТОК
Уже около часа Иван слонялся по саду возле отцовского кабинета.
Парнишка ждал Ярослава, своего племянника. Было немножко удивительно, что отец разговаривает со своим внуком в это время. Обычно до обеда Юрий Игоревич занимался только работой.
Кабинет у него был просторный и светлый. Два стола - письменный и лабораторный - стояли у прозрачной пластмассовой стены, обращенной в сад. Вдоль других стен выстроились стеллажи с повседневно необходимой справочной литературой, картотекой и фонограммами. Дед не любил работать в служебном помещении, он работал дома.
Когда Ярослав зашел в кабинет, Юрий Игоревич, прохаживаясь, диктовал самописцу какую-то статью. Записывались оба варианта - звуковой и печатный. Сделав предостерегающий жест: "подожди, не мешай", - старик произнес ещё несколько коротких отточенных фраз, затем выключил механизм.
- Ну, здравствуй, архивариус, - повернулся он к внуку. - Как дела?
- Не очень…
Юрий Игоревич ещё прошелся по комнате, глянул на Ярослава из-под густых седеющих бровей:
- Никаких следов?
- Кое-какие есть.
- Ну, рассказывай. Лациса вконец измучили?
Лациса? Ну, скорей он сам кого-нибудь измучит, этот упрямый и дотошный старикан. Находку и заботы ребят хранитель архива принял близко к сердцу - как свои. Он тоже прочёл тетради дневника и тоже загорелся мыслью отыскать дальнейшие следы этих двух молодых людей из прошлого века.
Поиски, однако, были безрезультатными. Ни в основном фонде, ни во вспомогательных больше не нашлось никаких документов, которые касались бы Инги Холмовой или Даниила Седых. Правда, Лацису удалось найти кое-что иным путём. В старом библиографическом каталоге оп обнаружил упоминание трудов Д.П. Седых по океанографии. Это было издание 1987 года.
- Так и написано: "Д.П."? - обрадовался Ярослав. - Даниил Павлович?
- "Д.П.", - кивнул Лацис. - Профессор Д.П. Седых.
- А Инга Холмова… В том каталоге…
- …о ней, разумеется, ничего нет, - закончил за него Лацис. - И "Д.П." может означать: Дмитрий Петрович, Денис Порфирьевич, Дормидонт Поликарпович, Пантелеевич, Пантелеймонович…
- Не может быть! - испуганно воскликнул Ярослав. Они решили обратиться в Центральное архивное управление. Ответ оттуда не был особенно утешительным, но всё же оставлял какую-то надежду. Москва рекомендовала обратиться в Дальневосточный морской архив.
- Ну и что ответили вам дальневосточники? - поинтересовался Юрий Игоревич.
- Ничего… Мы и не запрашивали.
Дед непонимающе вскинул брови.
- Я думаю лететь туда. Ты как на это посмотришь?
- Это во Владивостоке?
- Да. И ещё где-то есть филиал. Дед задумался.
- Что ж, - молвил он наконец, - отправляйся. Кстати, и наши там недалеко, может, повидаешься с ними.
- Если бы папа взял меня на глубоководную станцию!.. - Это была давняя мечта Ярослава.
Юрий Игоревич был настроен более деловито.
- Когда летишь?
- Наверное, завтра. А Рано и Анд - на Памир. Мне тоже очень хотелось туда, но архив важнее, верно?
- Смотри сам, - небрежно бросил дед; он был бы недоволен, если бы Яр отступил от задуманного.
- На Восток, уже решено, - весело сказал Ярослав: он и без слов бы понял деда.
- Ну ладно. - Юрий Игоревич задвинул самописец в стенную нишу и уселся в своё любимое кресло. - Поболтаем? Все равно заканчивать сейчас статью я не буду. Пообедаем - и я повезу тебя в гости. Ярослав взглянул вопросительно.
- Позднее узнаешь, - успокоил дед, - не бойся.
- Я не боюсь, - усмехнулся внук, - я ведь весь в тебя.
Они были большие друзья, эти два человека. И напрасно Иван поджидал своего племянника. Ярослав с дедом настолько увлеклись разговором, что не заметили даже, как мимо, приветственно помахав им, по садовой тропке прошла Анна Александровна.
Дед любил разговаривать с внуком. С ним он мог толковать на любую тему. Но чаще всего они рассуждали об истории человечества, и мудрая, неприметная снисходительность деда к чересчур категоричным, от незнания, высказываниям внука вполне уживалась с почти мальчишеской страстностью, с которой Юрий Игоревич мог доказывать свои полуфантастические гипотезы. В кабинет заглянула Анна Александровна. - Даже питекантропы старались обедать каждый день, - напомнила она.
Дед крякнул и смешливо почесал затылок… За обедом Иван поглядывал на отца и племянника хмуро: ему так и не удалось показать Ярославу свою коллекцию бабочек. А Юрий Игоревич, поддразнивая жену, толковал о возможностях регуляции состава земной атмосферы. Поддразнивая - потому что это было близко к предмету их постоянных споров на тему, заводить ли в доме установку для кондиционирования воздуха. Юрий Игоревич был против.
Он вообще был одним из наиболее ярых и последовательных сторонников всего естественного. Громадное наслаждение доставлял ему дом, в котором они жили, - его сухие просмоленные стены из сосны, не тронутой ни краской, ни штукатуркой, источали, казалось, все ароматы девственного леса. Тут, впрочем, Крылов не открывал Америки: недавно Высший совет гигиены и здоровья рекомендовал строительство всего жилья в стране, за исключением необходимости, вести из дерева. Накопление лесных ресурсов и полная замена дерева в промышленности искусственными материалами позволяли то, что ещё несколько десятилетий назад считалось роскошью…
- Да, Анна, - вдруг вспомнил дед, - Яр летит на Восток.
- К родителям? - живо повернулась Анна Александровна к Ярославу.
Он объяснил ей цель поездки.
- Мы не можем не искать, - сказал он. - Теперь это важно не только для Андрея - для всех нас… И ещё у нас спор… - Ярослав взглянул на бабушку смущенно. - Рано говорит; их дружба, Инги и Даниила, порвалась окончательно. Она говорит, у неё интуиция. А я не верю в это. Я считаю, юношеская дружба самая прочная.
- Ну, уж это выясняйте друг с другом, - усмехнулся дед.
И Ярослав покраснел.
Анна Александровна взглянула на внука светло и грустно.
Ярослав сказал сердито:
- А этот чудик Анд говорит: "Давайте я заложу все данные об Инге и Данииле в анализатор - он даст ответ".
- Для этого в анализатор надо заложить человеческие сердца, - улыбнулась Анна Александровна.
После обеда, полюбовавшись бабочками Ивана, они приготовили посылку на океан - ту удивительную водоросль, жарким из которого угощала их однажды Анна Александровна.
- В море их, на простор! - сказал Юрий Игоревич. - Только копию дневника наблюдений пусть высылают мне. Мы эту штуку ещё улучшим, есть кое-какие мысли…
Солнце уже покатилось на закат, когда Ярослав с дедом подъезжали к городскому центру. К удивлению Ярослава Юрий Игоревич свернул к их дому.
- Недогадливый ты парень. - Дед смешно сморщил нос.
- К Рано? - вспыхнул Ярослав.
Она ждала их: с Юрием Игоревичем была договоренность - он хотел познакомиться с её новыми музыкальными миниатюрами. Рано принарядилась: тонкая нитка старинного ожерелья матово переливалась на шее. Высокая ваза на столе была наполнена фруктами.
- Будете слушать? - робко спросила Рано у Крылова. Он кивнул. Она нажала кнопку - широкое, во всю стену, окно зашторилось, комната погрузилась в полумрак.