После математики Тася так разошлась, что решила: еще раз отличиться. Она перелистала наспех учебник истории, чтоб убедиться в том, что ничего не забыла, и сказала Наташе:
- Ты подежурь здесь одна, а я сбегаю в учительскую. Попрошу историчку, чтобы спросила меня.
- Смотри, сорвешься, - предостерегла Наташа.
- Новости! Уж я знаю, так знаю. Зато папе будет о чем написать.
И на истории Тася не сорвалась. Все перемены она вытирала доску и учительский стол, подбирала разбросанные под партами бумажки, ни разу никого за это не выругала и довольна была вполне.
Вдруг в самую последнюю перемену дежурная из соседнего класса втащила огромную карту.
- Вешайте. Зинаида Рафаиловна прислала.
Тася ахнула и побледнела.
- Разве сегодня география?
Посмотрела в расписание: география.
- Все кончено. Я пропала.
Наташа повесила на стене устрашающих размеров карту без единого названия.
- Может, она тебя и не спросит.
- Как не спросит? Она предупредила, что будет спрашивать. У меня тройка. Обязательно вызовет. Что мне делать? Я по немой карте не могу отвечать.
- Ну, тогда беги скорее, попроси, чтобы Зинаида Рафаиловна не спрашивала. Скажи - расписание перепутала, недоразумение.
- Что ты, Наташа! Она скажет - никаких недоразумений!
- Ну, попроси, чтоб исключение сделала.
- Что ты! Она скажет - никаких исключений!
Тася села за парту. У нее опустилась нижняя губа и щеки запрыгали, и из голубых глаз выкатились слезы, похожие на дождевые капли.
- Если бы не папе писать! - проговорила она дрогнувшим голосом. - Что я теперь ему напишу? Под самый конец такое несчастье! И никто меня не спасет. И-и!
Наташа хмуро рассматривала карту. Карта была нема.
Наташа вспомнила третий пункт плана: "Всегда выручать подруг и жертвовать жизнью".
- Я тебя спасу, - сказала Наташа. Тася с надеждой и недоверием посмотрела на нее. - Зажмурься, - распорядилась Наташа. - Не разжмуривайся, пока не скажу.
Тася послушно закрыла глаза, а Наташа скрутила карту, отцепила с гвоздя и положила на самое дно шкафа, забросав сверху старыми газетами и тетрадями, которые там лежали.
- Теперь смотри. Понятно?
- Непонятно, - ответила Тася.
Наташа не успела объяснить. Зазвенел звонок, распахнулись обе половинки двери, в класс ворвались девочки.
- Спрашивать будет! - шумели они, пугая друг друга. - Везде по целому часу спрашивала.
Появилась Зинаида Рафаиловна. Она вошла в класс с тем сосредоточенным и немного скучным выражением лица, по которому девочки сразу угадали, что ничего увлекательного сегодня на уроке не предполагается, зато им предстоит по очереди водить указкой по карте, разыскивая истоки и устья рек и зоны тундр, степей, лесов и полупустынь.
Зинаида Рафаиловна сощурила близорукие глаза и наклонилась над журналом, а в Наташином сердце шевельнулась тревога.
"Таське сегодня на фронт писать, это не шутка; - мысленно убеждала себя Наташа, стараясь отогнать сомнения. - Подполковнику Добросклонову нельзя портить настроение. А Зинаиде Рафаиловне все равно, когда спрашивать - сегодня или завтра. Ей не надо готовиться, она без подготовки все знает".
Но как ни успокаивала себя Наташа, что-то беспокойно сверлило внутри. Маня первая заметила беспорядок:
- А карты нет.
- Дежурная, повесьте карту, - велела Зинаида Рафаиловна, все еще рассматривая журнал. - Поторопитесь, - сказала она и поставила точки против чьих-то фамилий.
Наташа почувствовала, что краска заливает ей щеки. Нельзя было ничем остановить этот горячий поток, обжигающий лицо.
- Карта пропала, - сказала Наташа, глядя не на учительницу, а на черную доску за ее спиной.
- То есть как? - удивилась Зинаида Рафаиловна. - Я видела, ее внесли в ваш класс.
- А потом она пропала, - повторила Наташа, не проявляя никакого интереса к этому странному происшествию.
- А вы где были?
- Я смотрела в окно и ничего не заметила.
Наташа сама уже понимала, что говорит глупость, и знала: пусть ее хоть на куски режут, все равно будет упрямо повторять эту глупость, потому что нет никакой возможности смотреть Зинаиде Рафаиловне в лицо и врать ей так, чтобы было похоже на правду. Наташа хотела бы провалиться сквозь пол, как в Большом театре проваливается Демон.
Зинаида Рафаиловна насмешливо щурилась.
- Странное событие произошло в вашем классе, - сказала она, закрывая журнал.
Тася шумно перевела дыхание. А Зинаида Рафаиловна, не вставая с места, уютно поставила локти на стол, оперлась подбородком на ладони и с тем знакомым веселым смешком в глазах, который всегда вызывал оживление в классе, сказала:
- Вот наконец вы достали билет. Вещи давно в чемодане. Поезд в Ташкент отправляется ночью. Вы едете сутки, вторые, третьи. За Оренбургом начинаются пески. Знаете ли вы, что такое среднеазиатские пески?
Тася аккуратно записала тему в тетрадку: "Климат Средней Азии".
Надменно раскачивая головой, идет через пески верблюд, в горячих берегах беснуется Сыр-Дарья, и солнце льет потоки света на белые вершины Тянь-Шаня - снег оседает, ползет, шумными ручьями сбегает вниз. Земля стонет от зноя и жадно пьет воду. Вода воюет с песками за жизнь земли.
"Нет, - подумала Наташа. - Надо было спасти Таську, но Белого медведя обманывать нельзя. Вообще надо как-нибудь спасать по-другому".
После звонка Зинаида Рафаиловна неторопливо уложила книги в портфель и, все так же насмешливо щурясь и как будто догадываясь о мучениях Наташи, сказала:
- Я задержусь в учительской. Может быть, вы вспомните, куда пропала карта.
Наташа усердно убиралась в классе.
- Что теперь делать? - спросила Тася, не чувствуя себя причастной к пропаже карты и даже слегка осуждая Наташу за ее легкомысленный поступок и жалея ее.
- Никого не касается, - ответила Наташа. - Я уж сама знаю, что делать.
- Когда все разошлись, она направилась в учительскую. Зинаида Рафаиловна сидела на диване рядом с Дарьей Леонидовной. Они словно только и дожидались ее появления.
- Я говорила, что она придет, - сказала Зинаида Рафаиловна.
XIII
Велено было явиться четверым, но за час до назначенного срока к подъезду госпиталя собралось уже десять человек, и время от времени подходил кто-нибудь еще.
- Скандал! - испугалась Наташа. - Притащится весь класс, как будто здесь пряники по карточкам объявили!
Больше всех волновалась Валя Кесарева. Когда в переулке с беспечным и сияющим лицом появилась Тася Добросклонова, Валя не смогла скрыть возмущения.
- Все, как на спектакль! - сказала она. - Я буду с ним заниматься. А вы зачем? Вам что здесь нужно?
Тася юркнула в толпу девочек.
Все видели, что Валя волнуется. Она то начинала рассуждать о совершенно посторонних вещах, то в одиночку шагала взад и вперед по тротуару. Валя хмурила узенькие сердитые брови и дула в кулак, чтобы согреть пальцы. "Здравствуйте, товарищ лейтенант, - много раз репетировала про себя Валя. - Наш преподаватель математики тоже был на фронте. Кажется, у него искусственная нога, но он замечательно преподает. Я могу с вами повторить всю программу до уравнений с одним неизвестным". Лейтенант скажет: "Пожалуйста, пожалуйста!", и тогда можно сразу начинать.
Валя знала, что как только начнет объяснять, кончится этот противный озноб, от которого даже коленки дрожат, будет приятно и интересно, потому что больше всего Валя любит объяснять. Валя давно уже решила, что ее призвание быть учительницей. Она только не определила еще, кто ее идеал. Ей хотелось походить не на одного какого-нибудь учителя, а сразу на многих - и на Белого медведя, и на Дарью Леонидовну, и на Захара Петровича. "Сегодня буду преподавать, как Захар Петрович", подумала Валя. Она отошла подальше, чтоб еще поупражняться, и даже немного прихромнула, как Захар Петрович, не замечая, что к порядочней кучке одноклассниц, которые толпились возле проходной будки, присоединились еще двое. Эти двое были Дима и его друг Федька Русанов. Они вынырнули из-за угла и, увидев девочек, приняли, как по команде, рассеянный вид. Федька распахнул пальто, чтоб ослеплять прохожих свитером, украшенным значками.
Наташа грозно спросила:
- Это еще что? Таська! Расхвасталась?
Тася с перепуганным лицом спряталась за Люду Григорьеву и оттуда виновато бормотала:
- Честное слово, не расхвасталась. Я только Димке велела вымыть посуду, потому что мне нужно в госпиталь торопиться. Да еще спросила, как объяснять, если меня заставят.
- Тебя заставят?! Эх ты! Болтушка!
Тася все пряталась за Люду и торопливо засовывала в валенки длинные трикотажные рейтузы, которые до самых пят свисали из-под платья. "Не хотела надевать рейтузы, - думала Тася. - И мороза никакого нет. Зачем я их надела?"
Почему-то ее вдруг чрезвычайно огорчили эти злополучные рейтузы, которые никак не втискивались в валенки.
- Здорово! - сказал Федька равнодушным тоном.
Тася наконец справилась с рейтузами, и с самой приятной улыбкой загадочно произнесла:
- А вот и не знаете, куда мы пойдем.
В это время появилась Дарья Леонидовна. Она быстро шла по улице, издали кивая девочкам, и щеки у нее разрумянились от ходьбы. Девочки шумно приветствовали учительницу.
- Вон они еще к нам прицепились, - указала Наташа глазами на мальчиков.
- Ну что ж, - возразила Дарья Леонидовна, - пусть и они. Если не будут мешать.
- Мы - мешать? - удивился Федя и первым кинулся к двери.
Девочки перешептывались в вестибюле, пока Дарья Леонидовна пошла разыскивать Катю, но Катя сама бежала ей навстречу. Она была в белом халате, ее черные волосы покрывала косынка. Катя легко сбегала с лестницы, держась за перила, полы ее халата летели за ней, как крылья бабочки.
- Пришли! - сказала Катя, возбужденно блестя глазами.
"Какая хорошенькая! - с восхищением подумала Наташа про сестру. - Я-то перед ней настоящий урод!"
Но все же на всякий случай Наташа старалась не попадаться на глаза своей хорошенькой сестре.
- Вас слишком много, - решительно заявила Катя. - Половину надо отправить обратно.
- Знаете, Катя, - тихо убеждала Дарья Леонидовна, - нельзя так сразу расхолаживать. Это непедагогично.
Валя Кесарева стояла, вытянувшись, словно на военных занятиях, и крепко прижимала к груди сборник алгебраических задач. Она стиснула побледневшие губы, и ее зеленые глаза то погасали, то светились упрямым блеском.
- Слушайте, - строго распорядилась Катя, - не топать, не кашлять ничего не трогать руками. Побеседуете вежливо с бойцами и направитесь к выходу. А останется… Кто останется? - обернулась она к Дарье Леонидовне.
- Я!
Валя шагнула вперед, чувствуя, что волнение валит ее с ног и что если сейчас же, немедленно, ожидание не перейдет в действие, постыдное малодушие одержит верх. Катя вдруг подобрела.
- Хорошо, - сказала она. Может быть, она поняла, что Валю надо поддержать. - Ты не бойся, он математику давно проходил, все уж забыл.
Девочки направились следом за Катей на второй этаж. Сзади всех шли Дима и Федя; они перемигивались и подталкивали друг друга локтями, но не от веселья, а от робости, которая внезапно охватила и их.
Палата была просторная, светлая, с блестящими натертыми полами, с белыми марлевыми занавесками на окнах, белыми кроватями и тумбочками. Многие раненые поднялись и заулыбались детям.
- Здравствуйте! - хором сказали девочки и остановились среди палаты, не зная, что говорить, что делать и даже куда смотреть.
- Товарищи! - громко сказала Катя. - Пришли ученицы шестьсот седьмой женской школы. Они пришли познакомиться, а если кто-нибудь захочет заниматься математикой, физикой, географией и разными другими науками за шесть с половиной классов - они могут помочь.
Ученицы шестьсот седьмой школы смущенно опустили глаза.
Раненые рассматривали девочек дружелюбно и с любопытством.
- Неужто уж такие образованные? - раздался голос из угла.
Спрашивал молодой парень. Он сидел на кровати, прислонившись к стене и положив забинтованную ногу на табурет. Рядом стояли два костыля.
"Он!" поняли девочки. У Вали екнуло сердце.
Катя подошла к молодому раненому и вполголоса спросила:
- Может быть, вы отдумали?
- Может, отдумал, а может, и нет, - неопределенно ответил тот. - Посмотреть надо, каковы учителя.
- Девочки, подойдите сюда! - позвала Катя. - Да что вы переваливаетесь, как гусыни! - сказала она сердитым шепотом и с досады щипнула Наташу за руку, потому что вся эта затея, которую они придумали с Дашей, показалась ей сейчас немыслимой и невыполнимой.
Несколько девочек передвинулись вперед на два шага. Раненый выжидающе смотрел.
Оттого, что у него была бритая голова и голая шея и никакого признака усов над губами, он выглядел совсем юным, его серые глаза казались одновременно и озорными и грустными.
- Вы лейтенант? - тоненьким голоском спросила Тася и моментально спряталась за подруг.
- Лейтенант. А что?
- Ничего. Просто так.
- Вы пехотинец, или артиллерист, или танкист? - спросила Лена Родионова, хотя ей было неважно, кто лейтенант, а хотелось только высказать своё участие раненому, но она не знала, как это сделать.
- Видно, что в военных специальностях вы разбираетесь, - оказал лейтенант.
Он говорил тем петушиным тоном, каким обычно разговаривают мальчишки только с девочками, чтоб доказать свою независимость и полное равнодушие.
Девочки нашли этот тон вполне естественным и даже немного осмелели, словно перед ними был не боевой командир, а одноклассник, с которым случилась беда, но он не желает придавать этой беде никакого значения и даже храбрится на людях, скрывая под насмешкой застенчивость и неловкость.
- Расскажите, как вы были в бою, - попросила Маня.
Лейтенант усмехнулся и поправил на табурете забинтованную ногу.
- Этот рассказ слишком длинный, - сказал он. - В один раз не уложишься. Внукам буду рассказывать.
Он говорил с той озорной смешинкой, по которой девочки определили, что в школе лейтенант был спорщиком и задирой.
Наташа рассматривала лейтенанта, его бритую круглую мальчишескую голову, острые скулы на похудевшем лице и насмешливые, обидчивые глаза. Она заметила беспокойные огоньки в серых глазах лейтенанта.
- С вами будет заниматься Валя, - объяснила Наташа. - Она у нас первая ученица, к сегодняшнему уроку подготовилась. Но мы хотели сначала поговорить.
- О чем говорить? - отозвался лейтенант, все еще стараясь казаться небрежным. - Видали ли вы что дальше Москвы?
- А вот и видали! - пискнула Тася. - Во время эвакуации два года в деревне прожили. Можем вас поучить снопы вязать. - Она спохватилась, вспомнив, что у лейтенанта нет ноги, и испуганно замигала.
- Эту науку мы до войны хорошо прошли, только теперь она нам не годится, - сказал лейтенант.
Но он заметил, что Тася смутилась и до слез покраснела от своей оплошности. Ему вдруг понравилась Тася и все другие девочки, которые разговаривали с ним осторожно и ласково и старались развлечь его.
- Да вы проходите, - предложил он. - Я не кусаюсь. - Он первый засмеялся своей шутке.
Все охотно подхватили его смех. Лед растаял.
- Побывать бы вам в нашей деревне! - сказал лейтенант. Щеки его слегка порозовели. - У нас речушка хоть и невидная, а щуки в ней ходят - во! - Он вытянул руку и хлопнул себя по плечу.
- Вот и мы с Федей, - весело перебил Дима, - один раз в Нечаевке на целый метр щуку выудили. Она нас хвостом чуть не сшибла и ушла. А как вы думаете… - почтительно произнес он и тут же замолчал, увидев, что лейтенант выпрямился и взялся за костыль.
- Как ты сказал? - спросил лейтенант, глаза у него стали вдруг строгие. - Как ты деревню назвал?
- Нечаевка, - оробев, повторил Дима.
Раненый нагнулся поднять с полу упавший костыль, и от этого, наверно, кровь хлынула ему в лицо. Он сказал, не поднимая лица:
- А еще кто из вас в Нечаевке бывал?
- Я! Я! Я! - сразу закричали Федя, Наташа и Тася.
Наташа удивилась, - так изменилось покрасневшее лицо лейтенанта: в нем не было ни мальчишеского озорства, ни нарочитой сердитости, и глаза вдруг стали растерянные и как-то странно мигали.
- А кого вы знавали там? - спросил он глуховато.
- Феню знала, - сказала Наташа, - Михееву. Она моей лучшей подругой была. Она мне письма присылает. У нее брат на фронте пропал. Ленькой зовут.
Лейтенант второй раз уронил на пол костыль. Кто-то охнул. Лейтенант поднял костыль и вытер вспотевший лоб рукавом рубашки.
- Так я же тот Ленька и есть, - сказал он.
Некоторое время все молчали. Потом Наташа отстранила подруг и медленно подошла к кровати.
Она смотрела на раненого лейтенанта. Этот веснушчатый парень с острыми скулами и серыми глазами, в которых вспыхивали беспокойные огоньки, то грустные, то насмешливые, был Ленька Михеев, о нем в Нечаевке тоскует Феня.
А он не пропал. Он в госпитале. Но почему он не пожалел Феню и не вспомнил о ней?
Наташа молча рассматривала Леньку.
- Ты что? - несмело спросил он.
Наташа чувствовала обиду. Она забыла, с каким волнением весь класс готовился к встрече с товарищем лейтенантом.
Теперь это был не товарищ лейтенант, это был просто Ленька Михеев из Нечаевки, Фенин брат.
Наташа ближе шагнула к кровати.
- Ты почему в деревню не писал? - спросила она, - Почему ты мать не жалеешь и о Фене не думаешь?
- Постой, постой, - изумленно проговорил лейтенант.
Он растерялся и чувствовал в то же время необходимость оправдываться перед сердитой девочкой, которая наступала на него, бросая в лицо суровые упреки.
- Мне Феню жалко, - продолжала Наташа. - Она не думает о себе. А ты о себе… Вон и Катя один раз из-за тебя плакала, когда ты сказал: "Жить не хочу".
- Так ведь это я сгоряча, - смущенно признался Ленька. - Сгоряча-то мало ли что скажешь.
- А домой не писал тоже сгоряча? - спросила Наташа.
- Что ты напала на меня? - удивился Ленька. - Ты мне и слова выговорить не даешь.
Лена Родионова потянула Наташу за рукав и шепнула:
- Ты уж слишком, Наташа. Видишь, он разволновался. А ведь он больной.
Наташа притихла. Она вспомнила, что ведь и верно Ленька больной, и сразу досада сменилась горячей жалостью к этому бритому пареньку, который сидел на кровати с забинтованной ногой, и через расстегнутый ворот рубашки видна была его худощавая юная, с выступающими ключицами грудь.
Ленька был смущен и расстроен. Он хмуро разглядывал костыль. Надо объяснить, почему он не писал, объяснить все по-серьезному. А как объяснишь?
- Сначала переживал, - сказал он нехотя и все разглядывая костыль. - Привыкал сначала. И жизни будто рад, а без ноги скучно. А потом - подожду да подожду. Думаю, пусть надеются, что целый сражаюсь. Извещения о смерти нет? Нет. Значит, надеются. Так и прождал.