Так вот, подросток этот оказался смышленым и сообщил массу интересных сведений. Например, сказал, что в ту ночь, - а дом, где он живет, находится на краю поселка, от которого не так уж было далеко до дачи мэтра, - часа два слышалась стрельба. Притом стреляли не только из пистолетов, но и из автоматического оружия. Даже слышны были разрывы, отдаленно напоминающие взрывы гранат, но очень глухие. А потом уже начался пожар, но пожарные почему-то долго не ехали. Появились они лишь утром, когда от дома уже ничего не осталось.
А утром их участковый сказал, что на даче засела банда преступников и их оттуда выбивал какой-то специальный милицейский отряд. Кто-то в толпе даже вспомнил, что видел одного из нападавших, сильно раненного, которого несли на носилках в машину "скорой помощи". Но говоривший был известным алкоголиком, и к его рассказу никто серьезно не отнесся. Хотя тот божился, что своими глазами все это видел, но никак не мог объяснить, зачем он сам ночью оказался там.
Все это было, безусловно, очень интересно, особенно то, что в нападении на дачу участвовали структуры МВД. Но оставался один, самый главный вопрос: что произошло с обитателями дачи? Вагиф сомневался, что Алексей Васильевич мог себе позволить такую роскошь, как быть убитым, он обязательно что-нибудь да придумал бы. Кроме того, Вагифу не верилось, что само нападение было столь уж неожиданным для мэтра.
Вспоминая некоторые его короткие реплики, Вагиф всё больше убеждался, что мэтр не исключал и такого поворота событий. Но была еще одна причина для сомнений. Как-то, еще в самом начале их совместной деятельности, Алексей Васильевич сказал примерно следующее: в случае необходимости срочного ухода в подполье он предпочел бы инсценировать собственную смерть и, возможно, одновременно с исчезновением нужных для дальнейшей работы документов.
- Ну, что, Жень, спасибо, - улыбнулся Вагиф. - Да, кстати, ты не знаешь, как найти того парня, который поставлял вам игральные программы?
- Родригеса? - спокойно спросил Женя, на минуту перестав жевать - он не утерпел и сразу же открыл коробку с конфетами.
- Да, его, - медленно проговорил Вагиф.
- Нет, никто не знает, где он.
- А где он жил, ты тоже не знаешь?
- Почему не знаю? Знаю. Недалеко отсюда, в соседнем дворе.
- И с кем он жил?
- А вот с кем - точно сказать не могу. Дома я у него не был. Но слышал, что он живет с какой-то придурковатой теткой, которая кормит всех окрестных котов и бездомных собак и даже пытается их лечить.
- А дядю Колю ты помнишь?
- Конечно, мировой был мужик, электронику как свои пять пальцев знал.
- Так вот, как ты думаешь, дядя Коля был знаком с Родригесом до встречи с ним в вашем зале или нет?
- Думаю, что да.
- А почему ты так считаешь? Ты видел, как они общались?
- Нет, как они говорили, я не видел. Ведь Родригес был молчун. За весь день слова не скажет. Все только "да" или "нет". Да и дядя Коля был не особенно болтлив. Так что точно сказать, общались они или нет, во всяком случае в зале, я не могу. Хотя вот что я вспомнил. Когда началась вся эта катавасия с тотализатором и стало ясно, что постепенно наш игральный зал для детей превращается в зал для азартных игр, я был свидетелем одного-единственного разговора между ними. Родригес сказал дяде Коле, который настраивал монитор, что-то резкое и сразу же отъехал на своей инвалидной коляске в сторону. Тот ничего не ответил, закончил свою работу и лишь потом подошел к нему и что-то произнес. После чего они оба куда-то исчезли. И что интересно - по-моему после этого Родригес у нас больше не появлялся, а дядя Коля еще пару раз зашел, но практически уже ничего не делал, а потом тоже исчез. Не могу дать гарантию, что все было именно так, но мне кажется, это происходило именно в такой последовательности.
- Эту тетку можно найти?
- Конечно, можно. Если надо, я прямо с завтрашнего дня этим займусь.
К тому времени в зале появился ночной сторож Виталик, о котором говорила Ксения. Поздоровавшись с Женей и прочитав записку Ксении, в которой она просила его не оставлять Вагифа одного, он молча протянул ему руку и широко улыбнулся. Виталик был крупным парнем лет двадцати - двадцати пяти. По его виду нетрудно было догадаться, что он долгое время занимался тяжелой атлетикой.
- Рад, очень рад, - медленно произнес он, все еще продолжая улыбаться. - Я сделаю все что в моих силах. Меня тут все знают, и если вы будете осторожны и не станете удаляться за пределы нашего района, то я более чем уверен, что с вами ничего не случится.
Все это он сказал на очень правильном литературном русском языке, который как-то не вязался с его несколько простоватым и даже грубоватым внешним обликом. Потом он добавил, что должен осмотреть, как он выразился, территорию и, пообещав еще зайти, удалился. Женька тоже спешил домой, и через несколько минут Вагиф остался в зале один.
Проводив всех, Вагиф направился в кабинет Ксении и, вытащив ключи, которые она сама ему дала, открыл дверь. После чего подошел к сейфу и, достав из кармана еще два ключа, также полученных от нее, открыл и его. Сейф был небольшой. На верхней полке лежала выручка за сегодняшний день, а на нижней, в папке для бумаг, он нашел несколько дискет.
Взяв эти дискеты и аккуратно закрыв сейф, он прошел в зал, где в углу стоял компьютер, на котором когда-то и работал таинственный Родригес. Эта был компьютер семейства IBM класса XT. Вставив дискету, Вагиф просмотрел каталог файлов на дискете и выбрав файл с именем game l, нажал на клавишу ввода. Вскоре на экране появилась заставка игры.
Здесь не были указаны ни имя создателя игры, ни год ее написания, лишь внизу, под названием самой игры - "Поиск", приводилась краткая инструкция. Суть ее состояла в следующем. На экране появлялись, например, цифры, которые какое-то время оставались на экране, а иногда, через определенные промежутки времени, исчезали. Внизу, в прямоугольнике, также были высвечены цифры. Необходимо было в установленный срок успеть выбрать с помощью курсора нужную цифру и зафиксировать ее, нажав клавишу "ввод".
При этом сами цифры возникали на экране, как правило, в сопровождении каких-то сопутствующих символов самой разнообразной формы. В случае, когда цифры исчезали с экрана, на их месте также появлялись какие-то непонятные символы. Вагиф так и не успевал разглядеть, что это были за странные значки, пытаясь вовремя найти нужную цифру. Потом он понял, что время было подобрано именно с таким расчетом, чтобы нельзя было успеть осмыслить все эти сопутствующие символы. В этом, очевидно, и заключалась одна из основных мыслей этой странной, кажущейся вначале очень примитивной игры.
Но могли появляться не только цифры. В некоторых играх предпочтение отдавалось геометрическим фигурам и даже буквам, которые выстраивались в очень замысловатые словосочетания. Помучившись с полчаса и так и не добившись особых успехов, Вагиф решил подойти к этим играм несколько иначе. Выбрав одну из самых первых игр, он стал скрупулезно выписывать все случаи удачного угадывания, взяв за единицу времени один час.
Через час он выключил компьютер и внимательно ознакомился с тем, что было им записано на бумаге. После нескольких минут усиленного размышления он наконец заметил определенную закономерность. Пропорция между количеством сыгранных игр и соответственно выигранных им точно соответствовала его коэффициенту G.
Так что это был за странный коэффициент? Чтобы точно объяснить его природу, необходимо вернуться несколько назад, в недавнюю историю спецслужб Союза. Дело в том, что в практике спецслужб испокон веков применялись методы, скажем так, психического воздействия. Это и четко разработанные инструкции ведения допроса, и различные способы воздействия на психику человека. Об одном таком методе уже говорилось.
Безусловно, эти методы недолго оставались секретом спецслужб, время от времени они становились достоянием не только спецслужб других стран, но иногда даже и широкой общественности. Подобные работы велись и в Советском Союзе и, надо сказать, не без успеха, особенно в первые годы становления спецслужб молодого советского государства.
И на то имелись объективные причины. Во-первых, военная разведка российского генштаба всегда была привилегированным государственным институтом, с которым охотно сотрудничали без зазрения совести лучшие умы России. (Не надо путать ее с политической охранкой, это совсем другая структура.) Можно назвать десятки известнейших имен, которые в то или иное время оказали неоценимые услуги военной разведке Российской империи.
Покровителями этого института государственной власти всегда выступали члены царской семьи, и потому военная разведка никогда не имела проблем с тем же финансированием и охотно поддерживала разнообразные научные изыскания, в том числе и в области психиатрии.
Во-вторых, как ни кощунственно это звучит, неоценимый опыт первой мировой войны, а за ней и гражданской подвел солидную экспериментальную базу под теоретические разработки. Здесь возникает естественный вопрос: а существовали ли в то время в новой, советской России люди, которые могли бы осмыслить весь этот опыт? Так вот - они были, и их было даже более чем достаточно.
Руководство молодого государства, будучи нетерпимым к гуманитарной интеллигенции, очень покровительственно относилось к представителям естественных наук, и в первую очередь к тем, кто занимался военной тематикой. Они были окружены вниманием и не терпели никаких лишений. В этот период и был заложен фундамент научного и военно-промышленного комплекса страны.
Но с течением времени отношение к психиатрии стало несколько меняться. Идеи Фрейда, метод психоанализа и связанное с этим понятие подсознания как-то не прижились в Союзе начала тридцатых. И работы в этой области стали сворачиваться. Лишь после войны, в эпоху сильнейшего противостояния Запада и Союза, к руководству советских спецслужб стали поступать материалы по методам психического воздействия, широко применяемым американцами. Кое-какая информация перепала и от некоторых пленных немецких ученых.
Наконец информации скопилось так много, что доложили Берии. И он после долгих раздумий пришел к оригинальному решению. Он не стал докладывать наверх, что отвергнутые советской философией методы психоанализа тем не менее дают ощутимые практические результаты, а просто-напросто распорядился организовать на базе некоторых городских поликлиник так называемые спецотделы. Параллельно с этим на территории Восточной Германии также были созданы закрытые лаборатории, где немецкие ученые продолжали работу в этой области. И надо сказать, что восточные немцы добились значительных успехов.
Но более серьезно этим занялись в Союзе уже значительно позже, где-то в конце семидесятых, и то благодаря личной инициативе Андропова. И вот тогда-то и стали появляться на различных спецкурсах учебники западных авторов по психологии и философии, в том числе и чисто специального характера. Так вот, с одним из таких специальных трудов, притом очень хорошо, и был знаком Вагиф.
Последнее время, уже работая в Москве, он был вынужден по роду своих занятий общаться с учеными ряда академических институтов столицы. И в частности, курировать работу по переводу трудов одного не очень известного ученого, чеха по национальности, но работающего в Италии в одном из научных центров, который финансировался американцами.
С этим чехом в свое время произошла очень забавная история. Первые тридцать лет своей жизни он прожил в Праге, работая в одном из научных заведений. Пришло время "остепениться", и он представил работу, которую его более маститые коллеги сильно раскритиковали, но позже смилостивились и разрешили выдвинуть ее на соискание ученой степени вторично, но только после существенной переработки. Соискатель наотрез отказался и даже публично обругал местных научных светил непечатными словами. Естественно, ни о какой вторичной защите не могло быть и речи.
Уже задним числом соответствующим органам удалось узнать, что далеко не все ученые мужи были против представленного научного труда. Скорее наоборот, среди научной братии поговаривали, что этот молодой ученый совершил нечто неординарное, но открыто поддержать его при господствующих в то время коммунистических догмах поостереглись. Хотя, как потом выяснилось, ничего особенного там и не было. Просто сперва его раскритиковали лишь потому, что работа по своей форме несколько отличалась от общепринятых, а уж потом все перешло в область личной неприязни.
Молодой ученый разобиделся, а тут как раз рядом с ним появился какой-то западный немец, и через некоторое время этот ученый выплыл в Италии, в том научном центре. Но и там он не прижился, и его не слишком баловали вниманием. Хотя по другим источникам выходило, что тамошние ученые тоже быстро разобрались, что этот молодой чех далеко не профан, но поскольку признание правильности его результатов автоматически могло поставить под вопрос дальнейшее финансирование ряда научных тем, за которые несколько десятков ученых в течение ряда лет получали приличные гонорары, его просто задвинули, создав ему репутацию одаренного ученого со скверным характером, который сам до конца не понимает, что он делает. Некий чудак от науки.
Но это было на Западе. У нас же процесс пошел в обратном направлении. Сотрудник компетентных органов, который после исчезновения ученого из страны занимался его научным наследием, оказался дотошным и не только разобрался, что эти труды представляют интерес, но и смог убедить в этом своих начальников. Что, очевидно, было куда сложнее, нежели вникнуть в суть научных изыскании. К слову сказать, после этого сотрудника заметили, и он сделал стремительную карьеру. А все оставшиеся труды того ученого были срочно засекречены и перевезены в Союз.
После того как вышла научная монография этого чеха, она была срочно приобретена, и ее изучением вместе с другими документами серьезно занималась целая группа специалистов. Честно говоря, когда Вагиф впервые познакомился с этими трудами, - он тогда входил в группу, непосредственно курирующую работу ученых, - у него невольно возникло сомнение в подлинной ценности этих трудов. Поскольку ему, имеющему университетское образование, притом естественное, часто была непонятна логика автора. Порой она казалась ему просто наивной. А по форме изложения материала все вообще мало походило на научный труд.
Но постепенно мнение у него менялось, хотя кое-какие утверждения автора были более чем спорные. Например, он утверждал, что современное математическое моделирование, на базе которого проектируется и создается современная техника, становится тормозом именно вследствие излишне жесткого математического аппарата, особенно в вопросах построения математической модели сложного объекта, состоящего из более простых, чьи модели как раз истинны. И предлагал свою систему, называя ее G-алгеброй и утверждая, что с ее помощью можно смоделировать и, что самое главное, получить достаточно простую систему, состоящую буквально из нескольких уравнений, которые с большой точностью и оперативно могли быть обработаны средствами вычислительной техники.
Но никаких доказательств адекватности предлагаемых моделей тем, которые были строго математически получены ранее, не было. Как и вообще не было понятно, откуда он извлек эту самую G-алгебру, которая была введена сугубо аксиоматически. И тем не менее конкретные результаты были. Оказалось, что построенные на базе предложенной методики модели наиболее точно описывают состояние очень сложных объектов, а при введении в модель различных управляющих параметров можно с большой точностью тут же, за компьютером, спроектировать более современные аппараты, подчас очень точно предугадывая границы использования того или иного принципа, заложенного в соответствующей конструкции.
Единственным объяснением всей этой чертовщины была последняя статья, которая просто привела в глубокий шок всю научную группу. Ознакомившись с тремя первыми главами, они с трудом, но все-таки кое-как свыклись, что авторское изложение материала местами похоже на математический текст, а местами на чисто технический, иногда же идет просто чистая, порой не совсем понятная философическая галиматья. Но когда они открыли последнюю главу, их ждал еще более неожиданный сюрприз. Там автор решил побаловаться психологией. И очень аккуратно, что резко отличалось от материала предыдущих глав, даже с некоторым изяществом он излагал методы проверки своего G-коэффициента и предлагал развивать умение строить так называемые эмоциональные алгоритмы. И пытался доказать, что все, чем мы сейчас оперируем в точных науках, есть не что иное, как результаты использования тех же самых алгоритмов, но других людей, порой не совсем точно изложенные и далеко не отражающие истинного существа проблемы.
Тем самым у него выходило, что вся математика и физика на девяносто процентов состоят из личного восприятия мира рядом незаурядных умов, выводы которых далеко не универсальны и не могут быть справедливы всегда и везде. И предлагал всем желающим заниматься наукой проверить себя на наличие этого самого коэффициента, который, по понятию автора, и позволял определенным людям видеть проблему как бы в целом, не замечая пока не изученные и не понятые детали. И такое видение проблем, согласно его мнению, является научным талантом.
Так вот, у Вагифа этот непонятный G-коэффициент был равен 0,33, что точно соответствовало отношению количества выигрышей к количеству сыгранных партий. Но было кое-что еще, что заинтересовало лично Вагифа в этих трудах. Он попытался применить эту G-алгебру в теории вероятностного прогноза развития событий при условии дефицита так называемой базисной информации, то есть того минимального количества данных, без которых результат теоретически не может быть, хотя бы частично, адекватен реальности. И столкнулся с чем-то необычным. Построив согласно аксиоматики этой самой алгебры необходимый алгоритм, который почему-то автор вполне серьезно называл "эмоциональным", он получил очень хороший результат - более шестидесяти процентов достоверности. Это было трудно объяснить.
Но, к несчастью, потом ему не удалось вернуться к этой проблеме - как обычно, навалилась срочная работа. Однако сейчас он все это вспомнил. И ему после просмотра этих игр показалось, что они созданы для тренировки мышления, - потому что трудно было, сказать, что здесь больше участвует, сознание или подсознание, - с целью выработки некой автоматики процесса создания подобных алгоритмов, а возможно, и самой G-алгебры, поскольку она была далеко не универсальна. И, по утверждению самого автора, имела достаточно узкую область применения.
Так что эти программы оказались более чем интересны, и Вагиф был не прочь познакомиться с дядей Колей и Родригесом.
- Все работаете? - неожиданно послышался рядом голос Виталика.
- Да вот, очень интересная игра, - машинально ответил Вагиф, не подумав. Лишь произнеся последнее слово, он понял, какую совершил оплошность.