Палмер-II просит, чтобы директор ЦРУ вытребовал из архивов донесения разведцентра от 1 апреля, 14 апреля, 18 мая и 19 мая сего года, в которых охарактеризована военно-политическая ситуация в Федеративной Республике. Палмер-II до сих пор не получил подтверждения того, что эти доклады получены, не говоря уже о каком-либо знаке одобрения. Однако сегодня эти доклады могут явиться исходным пунктом планирования американской политики по отношению к Западной Германии.
В связи с серьезностью создавшегося положения Палмер-II принял решение активизировать всех своих глубоко законспирированных агентов в ГДР, Польше, Чехословакии и Румынии; первые донесения показывают, что войска Варшавского Договора, после непродолжительной тревоги, занимают выжидательную позицию.
LVIII
Пятница, 12 июня, 13 часов 30 минут по восточноамериканскому времени. В Овальном зале Белого дома происходит третье за этот злополучный день заседание Совета национальной безопасности Соединенных Штатов, в котором наряду с его постоянными членами уже второй раз участвует посол Советского Союза в Вашингтоне.
- Ну видите, господин посол, - говорит президент Гаррисон, - общими силами нам удалось погасить наверняка самый опасный кризис за всю историю человечества. Я очень высоко ценю ваше доверие к нашим словам и вашу готовность провести здесь с нами несколько часов. До настоящего времени ни один иностранец никогда не участвовал в заседаниях Совета национальной безопасности. Я уверен, однако, что именно благодаря вашим депешам в Москву нам удалось миновать самое худшее.
- Благодарю, господин президент, - отвечает посол. - Но я должен откровенно сказать, что мои донесения состояли не из одних лишь восторженных возгласов. У меня создалось впечатление, что ваша система управления войсками не свободна от многих серьезных неполадок, и я должен был подготовить свое правительство ко всяким неожиданностям. В конце концов, случай с торпедированием крейсера…
- Вы хотите сказать, господин посол, - многозначительно спрашивает советник по вопросам национальной безопасности доктор Натаниэл Рубин, - что ваша система передачи команд лучше?
- Я не очень разбираюсь в военных вопросах, о чем неоднократно имел возможность напомнить, - отвечает посол с обезоруживающей улыбкой. - Однако я думаю, что у нас такого рода катастрофы… вернее, недоразумения… я хотел сказать случайности… Так вот, у нас такого рода случайности вряд ли могут произойти.
- Может быть, нам поменять нашего министра обороны на вашего? - шутит вице-президент Паркер.
- Мне кажется, господин президент, - отвечает посол, - что было бы лучше вообще отказаться от таких опасных видов оружия. И вообще от всякого оружия.
- Господин посол, ваше чувство юмора поистине великолепно, - смеется государственный секретарь Брумэн. - Вы действительно думаете, что ваше правительство готово разоружиться?
- Вот уже около двадцати лет, - вмешивается министр обороны Никос Палакис, - мы в принципе согласны, что надо бы сделать какой-то шаг в направлении реального разоружения, но получается, однако…
В дверь заглядывает Магорски:
- Господин президент, не могли бы вы на минуту выйти?
- Сегодня у нас нет тайн, - нехотя отвечает президент Гаррисон. - Наш советский гость подумает, что мы от него что-то скрываем, а было условлено, что господин посол участвует во всех наших обсуждениях и присутствует при принятии всех решений.
- Понимаю, - говорит Боб Магорски, - но это совершенно частное дело, не связанное с политикой.
- Ну, если так… Господа, я прошу у вас извинения.
Посол краем глаза замечает в руках у Магорски папку с крупной красной надписью "CLASSIFIED" - "секретно".
- Что нового, Боб? - спрашивает Гаррисон.
- Боюсь, господин президент, что я с самого утра приношу только дурные вести. Первые отклики на вашу пресс-конференцию более чем неблагоприятны, во всяком случае, у нас в Штатах, потому что в Европе вас хвалят. Группа конгрессменов считает, что вы обманули американский народ. "Дочери американской революции", с которыми вы сегодня должны были беседовать, такого же мнения. Сведения институтов по изучению общественного мнения тоже вызывают беспокойство. Многие считают, что взрыв над северо-западными штатами - это дело русских. А вы, как утверждает общественное мнение, в страхе перед шантажом со стороны русских приняли все это на себя и пошли на уступки Москве. Приглашение посла СССР участвовать в заседании Совета национальной безопасности, насчет чего идут повсеместные споры, расценивается как еще одно доказательство, извините за такое выражение, измены.
- Боб, что ты пристаешь ко мне с такими идиотскими вещами?
- Я согласен, что это идиотство, но сам контекст меня тревожит. По-видимому, офицеры Шестого флота открыто взбунтовались после вашего решения о дисциплинарном увольнении вице-адмирала Мак-Грегора. Точно еще не знаю, что там происходит, но у меня есть основания думать, что ничего хорошего. Наконец, два часа назад в Калифорнии была основана Лига жертв ядерной агрессии, которую возглавил сенатор Роланд Петерсон. Как председатель сенатской комиссии по военным делам, он может вам причинить крупные неприятности.
- Хочешь, я скажу, что о нем думаю?
- Я думаю примерно то же самое, господин президент, но это дела не меняет.
- Что еще?
- Разве мало? Из других новостей стоит отметить, что папа Сикст VII призвал всех верующих молиться за души погибших в нашей катастрофе и позволил себе довольно едкие замечания насчет ненадежности всяких механизмов. Все знают, что наши механизмы оказались несовершенными, так что замечания эти популярности нам не прибавят.
- Хорошо, Боб, благодарю тебя. Я должен вернуться в Овальный зал. После увидимся.
Гаррисон возвращается на заседание Совета национальной безопасности с твердым намерением побыстрее его закончить. Через полчаса у него заседание чрезвычайной комиссии конгресса и правительства по оказанию помощи жертвам катастрофы. Через час он должен изучить доклад адмирала Прескотта и принять решение по поводу действий 665-го батальона в Бамбахе. Кроме того, ему необходимо узнать подробности о бунте офицеров Шестого флота, подписать ноту союзным правительствам, выслушать предложения о чрезвычайных ассигнованиях на помощь жертвам взрыва, подготовить текст ноты Советскому правительству, потому что проект, представленный государственным департаментом, никуда не годится. Да еще надо выкроить хоть минуту, чтобы узнать, как его любимая дочь Розмари сдала экзамен по испанскому языку.
- Пожалуй, на этом мы и закончим заседание, - бодро говорит он, входя в Овальный зал. - Кризис преодолен, я надеюсь, что мы извлечем из него необходимые выводы. Прежде всего я хотел бы поблагодарить господина посла за участие в нашей работе. Я надеюсь, господин посол, что при ближайшей поездке в Москву вы подробно расскажете о том, насколько мы вам доверяем, а также о том, как у нас принимаются важные решения. Я очень рад, что вы согласились провести с нами эти трудные часы. Уверен, что в своих воспоминаниях вы опишете этот исторический момент в соответствии с истиной, помня обо всем, что объединяет наши страны, несмотря на все существующие различия.
Посол собирается ответить Гаррисону, но в этот момент в Овальный зал входит военный адъютант президента майор Лавинь, который три часа назад сменил командора Мура. В правой руке майор несет чуть приоткрытый черный чемоданчик и знаком сообщает президенту, что его вызывают к телефону специальной связи. Президент с минуту колеблется, но затем вынимает из чемоданчика миниатюрный наушник и включает его в розетку. Лицо Говарда Гаррисона бледнеет уже второй раз за этот кошмарный день. Члены Совета национальной безопасности пытаются развлечь посла какими-то анекдотами, но вскоре умолкают, потому что по лицу президента можно видеть - случилось нечто ужасное.
Гаррисон выключает телефон, возвращает чемоданчик адъютанту и опирается на ручку кресла.
- Господин посол, - говорит он после минутного молчания, - произошло нечто чудовищное, я сам не могу в это поверить. Только что я получил сообщение командующего стратегическими ВВС генерала Фоули, что… нет, я должен начать сначала. Дело в том, что в нашу систему противоядерной обороны наряду с "цепным устройством", которое принесло столь трагические результаты сегодня утром, входит и так называемая "мертвая линия". Это самостоятельная электронная система, которая в течение шести часов после начала ядерной войны остается в полном бездействии, но вместе с тем совершенно не может быть обнаружена. Только в начале седьмого часа она приходит в действие сама, без участия человека, и запускает некоторое количество самых крупных боеголовок на заранее определенные районы вашей страны. Смысл ее в том, что в случае уничтожения всех наших центров управления, а также в случае отказа "цепного устройства" у нас остается еще зарезервированная возможность реванша, от которого вам не было бы спасения. Я уже не помню, кто из президентов одобрил создание этого устройства. Во всяком случае, это было в худшие годы "холодной войны". Вступив в должность, я подумывал поначалу распорядиться, чтобы "мертвую линию" демонтировали, но, как вы сами знаете, политика разрядки встречает на своем пути многочисленные препятствия. "Мертвая линия" является, а вернее, являлась наиболее тщательно охраняемым военным секретом нашей страны и как раз три четверти часа назад…
Гаррисон на мгновение умолкает, подходит к окну, из которого виден парк, яркие цветочные клумбы и ровненько подстриженная живая изгородь.
- Меньше часа назад, - продолжает президент, - "мертвая линия" самостоятельно сработала. Неизвестно, как это произошло. По всей вероятности, после объявления "ситуации W" надо было эту линию как-то разъединить или заблокировать. Не знаю. В самом деле не знаю. Я не военный инженер, не разбираюсь в этой кошмарной механике. Я думаю: может ли политик без технического образования управлять этой страной?
- Могу ли я узнать, что, собственно говоря, случилось? - спрашивает обеспокоенный посол.
- Шесть межконтинентальных ракет общей мощностью в десять мегатонн устремились в восточном направлении. Офицеры стратегических ВВС пытались их уничтожить сразу же после старта, но безуспешно. Удалось лишь частично изменить их направление. В результате одна из ракет упала в Арафурское море - это, кажется, где-то недалеко от Индонезии, еще четыре превратили в пустыню северо-западную часть Австралии в районе Дарвина, нанеся огромные разрушения и вызвав значительные человеческие жертвы. А шестая ракета, господин посол, упала на вашу страну, вероятно где-то в районе Южного Казахстана. Мощность боеголовки - одна мегатонна.
Посол молчит, смотрит на лица членов Совета и приглушенным, бесцветным голосом спрашивает:
- Вы рассчитываете, господин президент, что и на этот раз я буду убеждать свое правительство сохранять терпение и выдержку? Откуда я могу знать, что еще через шесть часов еще одна "мертвая линия" не обрушит на нашу страну новые ракеты мощностью в десятки мегатонн? Все должно иметь какие-то границы. Хотя бы границы здравого рассудка. Я не могу исключить того, что существуют и такие "мертвые линии", о которых вы вообще ничего не знаете. Например, такие, которые приходят в действие три дня спустя.
- Могу вас уверить, господин посол, - тихо говорит генерал Тамблсон, - что ничего подобного не существует.
- А вы абсолютно уверены, господин генерал, что ваши подчиненные не создали чего-то в этом роде без вашего ведома? Зачастую достаточно, как вы знаете, перебросить только один кабель. И потом, раз уж произошло столько случайностей, следует ждать, что будут и новые.
- Но, господин посол, - нервно вмешивается Рубин, - ведь Соединенные Штаты и Австралия не принадлежат к вашему лагерю, а тем не менее пострадали от взрыва. Если бы мы против вас что-нибудь замышляли, то не начали бы с бомбардировки собственной территории.
- Я думаю, - ледяным тоном отвечает посол, - что, прежде чем высказаться по этому вопросу, я должен связаться с Москвой. Извините, господин президент…
- Вы хотите покинуть заседание в такой ответственный момент? Я распоряжусь тотчас же соединить вас с Москвой посредством "горячей линии".
- Мне будет удобнее, - возражает посол, - разговаривать из своего посольства.
В дверях показалась секретарша Гаррисона.
- Москва вызывает господина посла.
Посол выходит в секретариат, вслед за этим направляется в туалет Натаниэл Рубин, который превосходно говорит по-русски и надеется, что сквозь какую-нибудь неплотно закрытую дверь услышит хоть обрывки разговора. Но он ошибается. Посол отвечает "да, да" и ограничивается коротенькими словечками. Конечно, разговор записывается, но у Рубина нет возможности прослушать запись тотчас же, не откладывая. Впрочем, разговор длится не больше полутора минут. Посол возвращается в Овальный зал с хмурым и напряженным лицом.
- Господин президент, - официальным тоном заявляет он, - мое правительство поручило мне передать вам следующие предложения. Казахстану нанесен значительный ущерб. В создавшемся положении Советское правительство вынуждено немедленно принять решения исторического значения. Есть две возможности. Первая из них: вы немедленно выступите с публичным заявлением о том, что правительство Соединенных Штатов готово в течение ближайших шести месяцев ликвидировать на основе взаимности все стратегические средства доставки ядерного оружия, кроме минимального количества, установленного обеими сторонами, а также уничтожить все нейтронные боеголовки, находящиеся в распоряжении всех стран - членов пакта. Само собой разумеется, что Советский Союз сделает то же самое при согласии на любые формы контроля. Одновременно правительство Соединенных Штатов до конца этого года произведет радикальное сокращение своих ядерных арсеналов также на основе взаимности. Разумеется, американская сторона компенсирует весь ущерб, который нанесен Советскому Союзу вашими действиями в течение сегодняшнего дня. Это первая возможность. Вторая состоит в том, что, если наши предложения будут отвергнуты, Советское правительство в течение ближайших минут предпримет такие меры оборонительного характера, какие сочтет необходимыми. Информирую также о том, что я получил указание покинуть Белый дом и не принимать дальнейшего участия в заседании Совета национальной безопасности.
- Это что, ультиматум? - восклицает государственный секретарь.
- Сейчас нет ни времени, ни повода заниматься дипломатическими тонкостями, господин государственный секретарь, - сухо отвечает посол, направляясь к выходу. - Надо полагать, мы посеяли уже достаточно фальшивых иллюзий.
Посол откланивается и выходит. В дверях он встречается с Робертом Магорски.
В Овальном зале царит мрачная, глубокая тишина. Магорски понимает, что произошло.
- Господин президент, - вполголоса говорит он, - поскольку посла здесь нет, я могу говорить при всех. Только что звонил сенатор Петерсон. Через полчаса соберется специальная комиссия сената, которая намерена предъявить вам обвинение в измене. Военные круги, связанные, как я думаю, с командованием военно-воздушных сил, тайно сообщили Петерсону о бомбардировке Австралии. Петерсон и группа близких к нему сенаторов убеждены, что это был очередной акт русской агрессии, который вы снова пытаетесь утаить. Петерсон требует, чтобы вы немедленно были лишены права отдавать приказы вооруженным силам.
- Это неслыханно, - говорит генерал Тамблсон. - Это же не имеет смысла!
- А вас, генерал Тамблсон, - криво усмехается Магорски, - сенатор Петерсон и его сотрудники обвиняют в сознательном или неумышленном соучастии в измене. Ну, и в капитулянтстве перед Москвой.
Вице-президент Паркер внезапно развязывает галстук и подходит к окну. Он пытается его открыть, но поскольку действуют кондиционеры, оно наглухо закреплено винтами.
- Мне что-то нехорошо, - шепчет Паркер, - но это ничего, это пройдет.
Магорски выбегает, чтобы вызвать личного врача президента. Палакис и миссис Вогэн ведут Паркера к дивану, укладывают его на спину и принимаются обмахивать какой-то папкой с надписью "Совершенно секретно".
- Это от жары, - чуть слышно говорит Паркер. - Ну и сегодняшние события…
Дежурный врач президента майор Кристобэл наскоро осматривает больного и сообщает, что Паркера следует немедленно доставить в отделение интенсивной терапии. Возможно, это предынфарктное состояние.
Два солдата морской пехоты, дежурившие на лестнице, выводят Паркера и укладывают в карету "скорой помощи", президент Гаррисон поручает Магорски немедленно вызвать спикера палаты представителей Чарлза Дермотта. Согласно конституции, он примет на себя исполнительную власть, в случае если президент и вице-президент не смогут исполнять свои обязанности.
Гаррисон не сомневается, отчего заболел Реджинальд Паркер. Попросту он понял, что Гаррисона могут отстранить от должности и тогда вся тяжесть ответственности ляжет на него, толстого и усталого Реджинальда Паркера.
- Делать нечего, - говорит Гаррисон, - попробую еще раз связаться с Москвой… Полковник Уиндер, соедините меня.
- Значит, вы хотите принять их ультиматум? - беспокойно спрашивает Рубин. - Ведь этого решения не провести через сенат, а пресса растерзает вас за одну неделю. Не говоря уже о существе дела. Мы не можем уступать их нажиму.
- Я с этим согласен, - добавляет Брумэн. - Одно дело - пойти на компромисс, другое - уступить давлению.
Из секретариата сообщают, что на линии премьер-министр Австралии.
- Не знаю, - говорит Гаррисон, снимая трубку. - Не знаю, что из всего этого выйдет. Знаю только, что в этой ситуации хуже всего бездействие.
LIX
В 17 часов 19 минут лейтенант Национальной народной армии ГДР Густав Бёлльманн, несущий службу в части первого эшелона в шестистах метрах от Эльбы, отметил внезапный рост радиоактивного излучения в атмосфере.
Через две минуты его рапорт дошел до командования военного округа. Его проанализировали, сопоставили с другими данными и немедленно передали главному командованию Варшавского Договора.
В пограничных частях Национальной народной армии ГДР была объявлена полная боевая готовность.
В 17 часов 32 минуты было установлено, что транспортные самолеты "Мидас III–C" заканчивают переброску 14-й Ганноверской механизированной дивизии из казарм в Ремсдорфе на исходные позиции неподалеку от Чешского Леса.
В 17 часов 40 минут, то есть в 19.40 по московскому времени, министр обороны СССР получил предварительные сведения о потерях, которые имели место в Южном Казахстане в результате взрыва американской ракеты.
В 17 часов 59 минут лейтенант Густав Бёлльманн увидел сквозь полевой бинокль дула легких танков, торчащие из-за холмов по другую сторону границы. Он не мог, конечно, знать, что одним из этих танков командовал его двоюродный брат Пауль Бёлльманн. Приблизительно в то же самое время вышла из строя "горячая линия" между Москвой и Вашингтоном. Один из ее участков проходил через северную часть Федеративной Республики Германии. Были, правда, запасные кабели и дополнительная неповрежденная линия, но для того, чтобы ввести в действие новую линию связи, требовалось по крайней мере несколько часов работы специалистов с обеих сторон.