5
Доктор Фишер был в гостях, но Петерсон разыскал его. Доктор сказал, что сейчас приедет. Хозяйка дома, увидав, что гость надевает пальто, стала просить, чтобы он не уезжал так рано. Доктор улыбнулся, пожал плечами.
- Одна из моих пациенток только что выбросилась из окна, - сказал он, - так что, вы понимаете… - Он снова улыбнулся - хозяйка была богата и хороша собой - и пообещал вернуться.
Когда он приехал в больницу, профессор Ратлидж сидел в вестибюле один. Они обменялись рукопожатием.
- Она не хочет разговаривать со мной, - сказал профессор. - Я очень сожалею, мне не надо было спешить.
- Нет, нет, - сказал доктор Фишер, - вы правильно сделали, надо было попытаться.
Психиатр был человек средних лет, весьма щеголеватый, в столь же безукоризненно сшитом костюме, как и профессор, и в такой же белоснежной крахмальной рубашке.
- Как этo произошло? - спросил психиатр.
- Мы не можем ничего понять. Кто-то позвонил в полицию и сказал, что она лежит па площадке пожарной лестницы под окном своей квартиры. Там ее и нашли. Она пролетела только два этажа, а могла упасть па мостовую.
- Да… Странно, однако… Никогда бы не подумал, что она совершит нечто подобное.
Они подошли к двери палаты.
- Пожалуй, мне лучше поговорить с ней с глазу на глаз, если не возражаете, - сказал психиатр.
- Да-да… конечно.
Генри Ратлидж остался ждать в коридоре. Доктор Фишер переступил порог, постоял немного, словно в нерешительности, потом сделал знак сиделке выйти и подошел к кровати. Луиза, его пациентка, по-прежнему лежала на синие, закрыв глаза, повернув лицо к стене.
- Луиза, - негромко позвал ее доктор. - Луиза. Она открыла глаза и поглядела на него.
- О… доктор Фишер.
- Как ты себя чувствуешь? - Голос доктора звучал вкрадчиво, успокаивающе.
- Я… - начала она. - Да вы все знаете.
- Да. Знаю, что ты откуда-то упала. - Он присел возле постели.
- Папа ушел?
- Нет, он ждет.
Голова ее метнулась по подушке.
- Мне ужасно жаль его… честное слово… Но мне бы хотелось, чтобы он ушел.
- Он уйдет, Луиза, уйдет. Только он очень расстроен.
- Понимаю, но ведь со мной уже все в порядке. - Голос ее теперь звучал жестче.
- Это… Что, собственно, это было? Она вздохнула.
- Ну как же так, Луиза? По-моему… Мне казалось, что ты уже справилась с этим?
- Да. Мне очень жаль. Но на меня вдруг опять нашло… Неожиданно… Вы понимаете…
Доктор Фишер поглядел и а часы.
- Послушай, Луиза. Сейчас тебе надо поспать, но я загляну завтра утром, если ты не против… И мы обо всем поговорим.
- Хорошо.
- А теперь спи.
- Хорошо. Психиатр встал.
- Там… Там был с тобой кто-нибудь? Мне кажется, это интересует полицию.
Она закрыла глаза.
- Да нет… В сущности, нет, - сказала она.
6
Генри Ратлидж нашел жену на том же месте, где он ее оставил. Она ждала его возвращения в гостиной, её бокал был все так же наполнен до половины виски. - Ну, что там с этой маленькой паршивкой? - спросила она.
Он не ответил.
- Лаура легла спать? - спросил он.
- Да… легла.
Он направился к бару сделать себе коктейль, потом обернулся и поглядел на жену. Она держалась очень прямо, даже когда была пьяна, и в самом непрезентабельном виде не теряла изящества и шика. Ее белокурые волосы были причесаны нарочито небрежно, кожа, очень нежная, была хорошо ухожена. Высокая, стройная женщина, на шесть лет моложе своего мужа, она была одета в длинную юбку и свободную шелковую блузу.
- Ну же, Генри, - сказала она. - Что с ней? Что с твоей крошкой, с твоей любимицей?
- Все в порядке. Сломано ребро. Больше ничего.
- Значит, мы скоро увидим ее здесь?
- Она не захотела разговаривать со мной. Пришел Фишер.
- А что он может сказать в свое оправдание?
- Он сказал, что это рецидив. Лилиан рассмеялась.
- Изумительно! А как еще иначе можно это назвать? Во всяком случае, едва ли это называется исцелением. - Она подняла вверх бокал; он уже снова был пуст. Генри подошел, чтобы его наполнить. Он взял бокал, направился к бару, налил виски и возвратился к Лилиан, проделав все это совершенно машинально.
- Полиция считает, что там замешан еще кто-то… Какой-то парень.
- Кто-то выбросил ее из окна? Кому это надо ее выбрасывать? Она сама выпрыгнула.
Лицо Генри окаменело.
- Она… Только что перед этим она была с кем-то в постели.
- Вот так штука!
- Прошу тебя, Лилиан…
Профессор прошел в другой конец комнаты и, вертя в пальцах бокал, остановился перед картиной Боннара - обнаженной натурой.
- Бога ради, Гарри, не будем ломаться.
- Она могла… У нее мог быть любовник, даже два, - довольно резко сказал он, обернувшись к жене. - Мы же ничего не знаем.
- Конечно, - сказала Лилиан, - мы ничего не знаем.
- А если они у нее есть, я полагаю, что она спит с ними. Она уже была замужем, в конце-то концов.
Лилиан уловила новые потки в голосе мужа. Она промолчала.
- Но она все-таки… Я хочу сказать, она же не шлюха, - сказал Генри.
Лилиан снова промолчала.
- Достаточно поглядеть на нее, - продолжал Генри. - Это ведь всегда видно. Ей очень плохо пришлось с этим ее мужем. И это могло… это могло подействовать на нее. В общем, все очень сложно. Не нужно быть психиатром, чтобы понимать, как все это сложно.
- Я ложусь спать, - сказала Лилиан, медленно, с трудом поднимаясь из глубокого кресла.
- Хорошо, - сказал Гепри.
- Где она будет жить, когда выпишется из больницы?
- Не знаю. Считается, что домашний очаг вреден для нее… Так по крайней мере говорит Фишер.
- Домашний очаг вреден для каждого. Генри поглядел на жену.
- Да, - сказал он. - Да, по-видимому, это так.
7
На следующее утро после того, как его дочь сделала попытку покончить с собой, профессор Ратлидж направлялся к своему институту в Гарварде; опустив голову, он смотрел, как желтые и багряные листья, падая, оставляют влажные пятна на его хорошо начищенных ботинках. Пятнадцать минут ходьбы, и он, покинув спокойный район особняков, где был расположен его дом, оказался в квартале магазинов и баров, окружавших Гарвардскую площадь, пересек ее и вступил на территорию Гарвардского университета.
Семеро студентов из его семинара уже ожидали профессора - те, на ком профессор остановил свой выбор, просматривая длинный список претендентов; один был с Среднего Запада, две девушки - из Рэдклиффа, один был негр, один еврей, один иезуит и один метис мексиканско-американской крови. Таким образом, состав семинара в какой-то мере отражал неоднородность американского общества - случайность, вполне совпадавшая с либеральными воззрениями профессора Ратлиджа.
Занятие семинара началось с разговора об Адаме Смите - накануне профессор прочел о нем лекцию. Сам Генри Ратлидж, по-видимому, не собирался особенно распространяться па эту тему, говорили в основном студенты, как оно и должно было быть, по вскоре всех охватило разочарование- студенты заметили, что профессор слушает их рассеянно, и мало-помалу в разговоре все чаще и чаще начали возникать паузы, пока одна из девушек, Кейт Уильяме, не сделала сногсшибательного заявления о том, что Смит якобы находился под влиянием Кене, против чего решительно восстал Элан Грей, иезуит.
- А как, - спросил профессор Ратлидж, не прислушивавшийся к спору о физиократах, - а как вы все расцениваете нравственный аспект философии Смита?
Наступило молчание.
- Мне кажется, сэр, - сказал Дэниел Глинкман, - что для нас больший интерес представляет теория политической экономии Адама Смита, нежели его нравственно-философские воззрения.
- Да-да, разумеется, однако необходимо иметь представление и о "Теории нравственных чувств". Кто-нибудь из вас это читал?
- Да, - сказал Элан Грей. - Я читал.
- И как сформулируете вы основополагающую доктрину этого произведения?
- Ну, может быть, так: наше нравственное чувство рождается в результате сопереживания?
- Абсолютно правильно: "Это та особенность нашей натуры, которая заставляет нас входить в положение других людей и разделять с ними чувства, которые та или иная ситуация имеет тенденцию возбуждать".
- Да, - сказал Элан. - Мне кажется, это недалеко уходит от…
- Продолжайте, - сказал профессор.
- Видите ли, это несовместимо с понятием о примате совести или с любым этическим абсолютом. Общество, состоящее из людей, достигших совершенного сопереживания, неизбежно должно впасть в нравственный паралич.
- Да, - сказал профессор. - И тем не менее человек, лишенный дара сопереживания, будет жалок в роли святого.
Участники семинара рассмеялись, восприняв это как шутливую иронию по адресу священнослужителя, но прославленная профессорская улыбка тут же увяла, сменившись выражением озабоченности.
8
Генри Ратлидж возвратился домой к обеду, который приготовила Лилиан. Лаура, его младшая, пятнадцатилетняя дочь, такая же хрупкая и красивая, как ее сестра, только более светловолосая, в джинсах и пончо полулежала в глубоком кресле в гостиной, рассеянно глядя в пространство, и ждала, пока родители позовут ее к столу.
- Я отказалась от предложения Кларков на сегодняшний вечер, - сказала Лилиан мужу.
- Почему? Из-за Луизы?
- Илайн всегда так безапелляционно рассуждает о неполноценности подростков. А я что-то не замечаю, чтобы ее дети были чем-нибудь лучше наших.
- Да. Ну что ж. Боюсь, мне тоже не очень хочется видеть их сейчас.
В кухню вошла Лаура, и они сели за стол. На обед был суп и шницели, из которых они сделали себе сандвичи с луком, салатом и майонезом.
- А Лаури знает?.. Ты знаешь, Лаури? - спросил профессор.
Девушка обратила взгляд широко раскрытых глаз на отца.
- Знает, - сказала Лилиан.
- Про Лу? - спросила Лаура.
- Да.
- Знаю.
- Как ты думаешь, почему она это сделала?.. - спросил отец.
Лаура пожала плечами.
- Может быть, она рассказывала тебе что-нибудь? Про какого-нибудь мальчика или еще что?
Лаура снова пожала плечами.
- Мы никогда о таких вещах не говорим. И к тому же я не видела ее уже несколько недель.
- А ты сама… ты сама не догадываешься, что могло ее на это толкнуть… Тем более теперь, когда она оправилась после этой истории с Джесоном?
Лаура, откусив кусочек сандвича, принялась за суп.
- "Догадываться" я могу… О да!
- Прекрасно. Так почему? - Голос Генри звучал резко, словно он уже заранее был раздосадован тем, что скажет его младшая дочь.
- Ты не поймешь.
- А ты попытайся.
- Ну, понимаешь… вы все думаете, что жизнь - это ужас как интересно… Но… не знаю… я что-то этого не нахожу.
- И ты считаешь, что Луиза могла тоже так думать?
- В ту минуту, когда она выбрасывалась из окна, мне кажется, она думала именно так.
- Но почему? Что же могло привести ее к мысли, что жить не стоит?
- Видишь ли, сегодня утром, в школе… я старалась понять, почему ты назвал меня Лаурой?
Генри Ратлидж поглядел на жену; та, в некотором замешательстве, взглянула на дочь.
- Просто нам казалось, что это красивое имя, - сказала она.
- А-а. - Лаура смолкла.
- А в чем дело? Оно тебе не правится? - спросил Генри.
- Нет, почему же. Но вот вы назвали Луизу Луизой, а маму зовут Лилиан. - Взгляд Лауры был прикован к ее сандвичу.
- Ну так что? - спросила Лилиан.
- Мы учили… Забыла я сейчас, как это называется… ну, когда много слов начинаются с одной и той же буквы…
- Аллитерация, - сказал Генри.
- Вот-вот. Ну, я и подумала: Лилиан, Луиза, Лаура. И мне захотелось узнать, не потому ли вы назвали меня Лаурой? Не из-за буквы ли "л"?
- О господи, Лаури, - сказала Лилиан. - О чем вообще разговор. Это же красивое имя.
- Я понимаю. Но мне просто хотелось знать, вот и все… Насчет этих "л".
- Да… Да, это отчасти… - с расстановкой произнес Генри, - отчасти по причине этих "л".
- Я так и думала, - сказала Лаура.
- А ты что-нибудь имеешь против?
- Это давит мне па психику…
- Почему?
- Я не знаю… Чувствуешь себя каким-то словом из какого-то предложения, написанного кем-то другим. Мне кажется, и Лу могла чувствовать то же самое.
9
Генри и Лилиан были большими ценителями кофе. Они покупали его в зернах в одной итальянской кондитерской в Бостоне; у них имелся также целый набор самых усовершенствованных кофейников, которые они коллекционировали на протяжении многих лет своей супружеской жизни и все никак не могли решить раз и навсегда, какой способ приготовления кофе наилучший. В настоящее время они пока что оба отдавали предпочтение фильтрующему способу приготовления в кофейнике из огнеупорного стекла, и профессор политической теории терпеливо стоял над бумажным фильтром, пропускающим небольшие количества кипятка на смолотый кофе через строго определенные промежутки времени.
У парадного позвонили. Лауру послали открыть дверь. Она вернулась на кухню.
- Какой-то мужчина, - сказала она отцу. - Хочет видеть тебя.
- Кто он такой? - спросил профессор.
Лаура пожала плечами и небрежно опустилась на стул. Генри вышел в холл и увидел за решетчатой дверью полицейского агента, приходившего накануне вечером.
- Извините, что мне пришлось побеспокоить вас, профессор, - сказал Петерсон. - Но тут всплыли кое-какие обстоятельства, о которых вам следует знать.
- Войдите, - сказал Генри Ратлидж. Он снова провел полицейского в свой кабинет, и они уселись в тех же самых креслах. Глаза Петерсона избегали взгляда профессора, потом неожиданно он ухмыльнулся.
- Мы накололи его, - сказал он.
- Кого?
- Мужчину.
- Какого мужчину?
- Мужчину, который был с вашей дочерью. Может оказаться, что это изнасилование.
- Как… каким образом вы его обнаружили?
- Отпечатки пальцев на изголовье кровати. Имеются в нашей картотеке. Угон автомобиля, лет пятнадцать назад.
- Но… разве это доказательство?
- Он сознался. Мы зацепили его в Бельмонте, и он вроде как сознался. Во всяком случае, не отрицает, что был там. Пытался утверждать, что она сама пригласила его, но я так полагаю, что он шел за ней по пятам до самого дома, а там приставил ей нож между лопаток. Что-нибудь в этом роде.
- Но… В окно, значит, тоже он ее выбросил? Петерсон перестал ухмыляться, нахмурился; он утратил свой довольный вид.
- А вот тут уж дело похитрее. Потому как, между нами говоря, он не того сорта тип. Он, понимаете ли, не из разряда душегубов. Просто обыкновенный подонок. Ведь это он позвонил нам, вот какое дело. И утверждает, что она сама взяла и выбросилась.
- Может быть, это и правда, - сказал Генри Ратлидж. - Ведь… после того, что…
- Да… может быть. - Петерсон прикусил зубами большой палец. - Но в таком случае странно, что он вообще позвонил нам.
- А что он за человек?
- Работает в баре в пригороде. Зовут его Бруно Спинетти: сорока лет, женат, двое детей.
Генри Ратлидж побледнел.
- Вам придется брать у Луизы показания?
- Безусловно.
В кабинет вошла Лилиан, неся поднос с кофейником и тремя чашками. Она улыбнулась Петерсону.
- Здравствуйте, - сказала она. - Я мать Луизы. Петерсон встал.
- Здравствуйте, миссис Ратлидж. Поверьте, мы очень вам сочувствуем.
Все снова сели. Лилиан - возле письменного стола мужа. Она налила всем кофе.
- По-видимому, ее изнасиловали, - сказал Генри жене.
Лилиан наклонила голову, по ничего не сказала.
- Нашли отпечатки пальцев этого человека. И он сознался.
- Видите ли, мадам, чтобы выразиться точнее, он признался в том, что был с ней там, когда она выбросилась из окна, - сказал Петерсон.
- А-а, - произнесла Лилиан.
- Но ведь oн же, по-видимому, силой вломился к ней в квартиру, - сказал Генри. - Это мужчина средних лет, женатый.
- Да, по-видимому, - сказала Лилиан. Генри Ратлидж наклонился вперед.
- Его зовут Бруно Спинетти, - проговорил он с отвращением.
- Я хотел спросить вас, - сказал Петерсон, - не пожелаете ли вы отправиться вместе со мной в больницу и присутствовать при том, как я буду брать показания у вашей дочери?
Лилиан и Генри поглядели друг на друга.
- Пожалуй, справедливости ради мы не должны скрывать от вас, господии полицейский, - сказала Лилиан, - что последнее время наши взаимоотношения с дочерью оставляли желать лучшего…
- Угу… - Петерсон понимающе кивнул. Лилиан улыбнулась ему.
- Другое поколение, вы понимаете?
- Да, мадам. У многих родителей неполадки с детьми в наши дни.
- Мы, конечно, во всем виним себя, - продолжала Лилиан; в ее хорошо модулированном голосе звучали иронически-покаянные нотки. - Но именно поэтому нам кажется, что вы скорее узнаете у нее правду, если мы не будем при этом присутствовать.
- Да, - сказал Генри. - Да, пожалуй.
- Если вы будете допрашивать ее при нас, - сказала Лилиан, - Луиза, вероятнее всего, скажет, что это она изнасиловала мистера Спипетти.
Петерсон рассмеялся.
- Понимаю, - сказал он, - понимаю. Так вот они все: уйдут из дома, хотят, видите ли, жить сами по себе, а потом в два счета влипают в историю.
10
В четыре часа позвонил доктор Фишер. - Сегодня вечером Луизу выписывают из больницы, - сказал он. - Повязку с ребер еще не сняли, но в остальном у нее уже все в порядке.
- Слава богу, - сказал Генри.
- Теперь вопрос в том, куда ей поехать, - сказал психиатр. Мы тут с ней это обсудили и подумали, что, пожалуй, ей лучше вернуться домой, к вам.
- Да, конечно, - сказал Генри. - Если вы находите, что так лучите.
- Видите ли, я не думаю, что ее следует сейчас предоставить самой себе.
- Да, конечно, не следует.
- И я не думаю, что для нее было бы сейчас полезно остановиться у нас. Между нами говоря, профессор, Анне и мне было немного сложно…
- Мне очень жаль.
- Нет-нет, ничего страшного. Но это будет не совсем то, что нужно сейчас для Луизы. Можно бы еще, конечно, поместить ее к Мак-Лину. Но я беседовал с Луизой об этом как психиатр, и мы пришли к заключению, что, быть может, в основе ее депрессивного состояния лежит ее неспособность найти общий язык с вами и с Лилиан… в общем с родителями.
- Понимаю.