Так мама объясняла Атсу, к чему может привести его беготня, а он бегал все быстрее, поднимая все больше шума. Это продолжалось бы, наверное, еще долго, но тут с Атсом приключилась беда: он ударился босой ногой об острый камень, прятавшийся в траве. Атсу было очень больно, а когда из пальца пошла кровь, стало еще больнее. Единственным средством от боли были слезы. И он громко и жалобно заплакал и не умолкал до тех пор, пока мама не принесла чистую тряпочку и не перевязала окровавленный палец. Потом она разыскала в траве злополучный камень, положила его на ладонь, показала Атсу и сказала:
- Посмотри, это тот самый камень, который ты несколько дней назад кинул в траву. Помнишь, я наказывала тебе: не бросай камень в траву, сам же о него споткнешься. Так оно и вышло. Камни надо бросать у забора, там, где никто не ходит.
Мама хотела кинуть камень в крапиву, но Атс попросил отдать его ему. Мама отдала ему камень, но, вместо того чтобы швырнуть его в крапиву, он через забор кинул его на луг.
- Там ты еще раз поранишься, - сказал мама.
Но мальчик ничего не ответил. Словно и не слыша маминых слов, он, прихрамывая, отправился к сараю поглядеть, что делают лиса и мертвая ворона. Атс долго подглядывал за ними в щель и время от времени толкал обеих палкой, пока не услыхал голос отца. Теперь мальчику больше некогда было сидеть возле ящика. Атс побежал взглянуть, собирается ли отец в лавку или он так же, как мама, забыл обо всем.
* * *
Нет, отец не забыл про ремень и пряжку, но говорил он о них таким голосом и с таким видом, как будто ему было все равно, пойдет он за ними сегодня, завтра, на следующей неделе или через год. Атс никак не мог понять, отчего пожилые люди могут равнодушно относиться к таким важным вещам, как ошейник с медной пряжкой для лисы. Когда Атс вырастет, он ни за что не станет таким безучастным и равнодушным, никогда не станет. Важные дела для него всегда останутся важными, каким бы старым он ни стал. Размышляя об этом, мальчик тенью ходил за отцом и продолжал твердить о лисенке, о мертвой вороне, об ошейнике и о пряжке золотистого цвета. Отец обувался - мальчик был рядом; отец умывался - мальчик стоял так близко, что брызги летели ему в лицо; отец повязывал платком шею - мальчик тянул его за штанину; отец завтракал - мальчик глядел ему в рот, а сам и куска не проглотил; когда отец встал из-за стола, мальчик, путаясь у него в ногах и не сводя с него глаз, спросил:
- Папа, теперь ты уже пойдешь?
- Какой ты сегодня надоедливый, как муха! - сказал отец. - Оставь меня в покое хоть ненадолго.
Но мальчик никак не мог оставить его в покое, просто потому что ему самому не было покоя. Он вертелся около отца и снова и снова заводил разговор все об одном и том же. Он даже не заметил, что потерял тряпочку, которой был завязан пораненный палец, как вдруг почувствовал, что трава цепляется за ранку и палец начал сильно болеть. Атс пошел к маме, чтобы она еще раз перевязала ему палец, а то, чего доброго, опять пойдет кровь. Крови Атс боялся пуще всего, потому что отец однажды сказал, что если пошла кровь, значит, скоро будут видны кишки. А это уж не дай бог, тогда ведь и смерть не за горами. Умер же тот пестрый теленок, которому старая Криймик своими острыми рогами распорола брюхо. Теленок жил еще два дня, но не пил, не ел, только все хворал, а наутро помер. И хотя Атс уже знал, что ни на ноге, ни на руке кишки все равно не покажутся, ужас охватывал его сердце, когда он видел свою кровь.
- Если ты будешь так часто терять повязку, - выговаривала мама сыну, - я их не напасусь на тебя. Одну свою старую рубашку я уже разорвала на бинты, другая в запасе, а там мне уже и брать будет неоткуда.
- А у папы разве нет старых рубашек? - спросил мальчик.
- Сейчас нет, - ответила мама.
- И у меня тоже нет? - не успокаивался мальчик.
- Ты свои изнашиваешь до ниточки, нечего вокруг пальца повязать, - сказала мама.
- Так ты лучше сразу порви их на бинты, - посоветовал ей сын.
- А что же ты будешь носить? - спросила мама.
Этого Атс не знал, и разговор на том кончился. Но когда палец снова был забинтован и лоскуток даже обмотан вокруг лодыжки, чтобы не сползал с пальца, первой заботой мальчика было поскорее выяснить, где отец. А тот как в воду канул. Атс забежал в сарай, заглянул в амбар, зашел в хлев, забрался по стремянке к лазу, ведущему на сеновал, будто отец в своей воскресной одежде мог залезть туда, потом поспешил обратно в комнату, обежал двор и, нигде не найдя его, выбежал за ворота на дорогу. Но и там не нашел отца. Атс вернулся к маме, чтобы спросить у нее, куда же девался отец. Но мама знала не больше его. Она высказала предположение, что он, наверно, уже пошел в лавку, раз нигде его нет. Но ее ответ не успокоил Атса. Ему нужны были точные доказательства. Поэтому он снова выскочил за ворота и побежал по дороге в сторону лавки, пока не вышел из леса в поле, откуда было видно далеко-далеко, до самого горизонта. Но отца на дороге не было. Шли разные другие люди, но отца среди них он не видел. Грустный вернулся Атс домой. Он плелся опустив голову и глядя в землю, как вдруг услышал голос отца:
- Ты как сюда попал?
- Просто так, на опушку ходил, - ответил Атс. Ему вовсе не хотелось признаваться отцу, что он понапрасну гонялся за ним; но когда отец закрыл за собой калитку и теперь уже в самом деле зашагал к лавке, Атс не удержался и сказал: - Я провожу тебя.
- Нельзя тебе далеко ходить, мама будет искать, - возразил отец.
- А я далеко и не пойду, только до опушки леса, - сказал мальчик.
Отец промолчал, и Атс решил, что до опушки может идти вместе с ним. По когда они подошли к полям, отец проговорил:
- А теперь поворачивай назад, не то уйдешь слишком далеко.
Атс сделал вид, будто возвращается обратно, но на самом деле свернул с дороги и спрятался за густым кустом орешника, откуда хорошо было видно, как папа в своих тяжелых сапогах шагал по пыльному большаку. Атс мог бы простоять за кустом хоть до тех пор, пока отец не вернется из лавки, но скоро услышал голос мамы, звавшей его. Ничего не поделаешь, пришлось возвращаться домой, и он пошел прихрамывая, потому что вдруг почувствовал, как болит пораненный палец, как пульсирует в нем кровь, хотя до того Атс и думать забыл про этот палец. Он был убежден, что, если бы ему позволили идти вместе с отцом до самой лавки, палец так и не заболел бы, как будто его вовсе и не было. Теперь же идти было очень трудно, потому что ступать приходилось только на пятку.
- Где ты так долго был! - выговаривала ему мама. - Я боялась, как бы ты за отцом не увязался.
- Я же не могу бегать, у меня палец болит, - объяснил Атс. - Я проводил папу до поля, а обратно идти не мог.
- Зачем же ты уходишь со своей больной ногой так далеко, - сказала мама, - сидел бы лучше дома.
- Но нога ведь болит не так сильно, чтоб я совсем не мог ходить, - возразил Атс.
- Значит, когда надо идти домой, нога болит, а когда бежать из дома, здорова, - сказала мама.
Мальчик ничего не ответил на это, и они молча вошли в ворота. Но дворе Атс первым делом поспешил к лисенку и стал в щель рассказывать ему:
- Папа уже пошел в лавку! Вот увидишь, когда он вернется, он принесет тебе ошейник с пряжкой. Вороне не принесет, а тебе принесет. Это потому, что ты живой. Если бы ворона была жива, папа и ей тоже принес бы ремешок с пряжкой, а теперь не принесет, какой в этом толк. А скоро тебя выпустят из ящика. Где папа тебе место найдет, я еще не знаю, но ты не сомневайся, местечко он найдет такое, что и ты будешь довольна. Папа всегда говорит маме: "Будь довольна, пока душа в теле, положат в могилу, будет время грустить". Запомни это!
* * *
Скоро эти умные речи наскучили самому Атсу, а отец все не шел и не шел. Солнце уже повернуло в сторону леса и стало склоняться к макушкам деревьев, а об отце не было ни слуху ни духу. Два раза Атс украдкой выскальзывал за ворота и добегал до опушки леса, глянуть, не покажется ли он вдали, но всякий раз возвращался разочарованный: отца не было видно. И каждый раз с больным пальцем повторялась одна и та же история: по дороге из дома он не болел, как будто его и не было вовсе, зато на обратном пути мальчику приходилось ступать на пятку. Наконец терпенье Атса лопнуло. Он пошел к маме и, уже сердясь, сказал ей:
- Наверно, папа сегодня совсем не вернется домой!
- Вернется, - успокоила его мама, - солнце еще только-только начинает садиться.
- Вот увидишь, не вернется, - упрямо настаивал на своем Атс. - Если бы он хотел вернуться, давно уже был бы здесь.
И как раз в эту минуту скрипнула калитка, и когда Атс подбежал к окну, он увидел, что во двор входит отец.
- Папа идет, папа идет! - закричал Атс и стремглав выбежал во двор, как будто у него никогда не болел ни один палец. - Ты достал ошейник и пряжку? - выпалил он.
Отец равнодушно ответил:
- А как же иначе! За деньги все можно достать.
- Покажи, - стал упрашивать мальчик, ухватив отца за полу пиджака.
Но отец не хотел показывать и, отстранив сына, сказал:
- Да потерпи ты немножко. Вот поем, тогда и посмотрим, что из всего этого получится.
Для Атса слова отца прозвучали, как гром с ясного неба. Ему страшно было подумать, что придется ждать еще, пока папа стянет с ног сапоги, сменит воскресную одежду на будничную и сядет за стол обедать. Любое испытание он перенес бы легче, чем такое долгое ожидание. Лучше уж бегать с окровавленными пальцами, чем сидеть и смотреть, как папа спокойно, даже равнодушно занимается своими делами. И уж совсем невтерпеж стало ему, когда отец вынул из кармана какой-то сверток в желтой бумаге и положил его на подоконник. В свертке, несомненно, было все то, что так ждал Атс. Он подкрался к нему, потрогал его пальцем, чтобы почувствовать, что там лежит, завернутое в бумагу, но она зашуршала, кажется, только от одного его взгляда, и отец не оборачиваясь сказал:
- Атс, оставь сверток в покое!
Атс так и сделал и вышел из комнаты.
- Куда ты? - закричала мама ему вслед. - Иди есть, не то остынет!
Но Атс сделал вид, будто ничего не слышит или как будто у него такие неотложные дела, что он обязательно должен выйти из комнаты. У него были свои планы. Сверток лежал на подоконнике, окно было открыто. И Атс подумал: "Развернуть покупку на подоконнике я не смогу, папа услышит, как шуршит бумага. А вот если бы мне удалось через открытое окно стащить сверток и убежать с ним за угол дома, я смог бы открыть его и все хорошенько рассмотреть, ведь папа оттуда не услышит шуршания. А потом можно будет все снова завернуть в бумагу и через открытое окно положить на подоконник. Потом я вернусь в дом и сяду за стол, на душе у меня будет спокойно, и я с аппетитом поем".
Оттого-то Атс и стал глухим, когда мама звала его обедать. План его, как выяснилось, был рассчитан что надо и удался на славу: Атс схватил сверток с подоконника, унес его за угол дома, открыл и обследовал содержимое. По, к своему удивлению, обнаружил в нем множество вещей, не имевших никакого отношения к ошейнику: какие-то медные гвозди и шурупчики, пара крючков и скобок. Была еще полоска кожи, свернутая в трубочку, а ошейника не было. Не было и золотистой медной пряжки. У Атса даже сердце екнуло: неужели папа забыл об ошейнике или не нашел в лавке ничего подходящего? Ну конечно, в лавке не было ничего такого, из чего можно сделать лисенку ошейник. Да и в самом деле, с какой стати торговать такими вещами, раз ни у кого нет лисенка. Ни у кого! Только у них, да и то лишь потому, что сгорел молодой сосняк. Папа очень жалеет лес, каждый день горюет о нем, но зато теперь у них есть лисенок. Из лисьей шкуры когда-нибудь получится хорошая теплая шапка или воротник на шубу, говорит папа. У других лес не горел, вот у них и нет лисенка.
* * *
Так рассуждал Атс сам с собой, направляясь в комнату, потому что мама опять позвала его обедать. Но когда мальчик садился за стол, на сердце у него было тяжелее прежнего. Раньше он сгорал от любопытства и ожидания, теперь же чувствовал одно только разочарование: ведь в свертке не было ни ошейника, ни пряжки, только какие-то бесполезные медяшки, от которых Атсу было ни холодно ни жарко.
Но после обеда дело обернулось и того хуже. Теперь папа в свою очередь взял сверток и развернул его. Почему-то он первым делом стал пересчитывать свои гвоздики и винтики и выяснил, что двух не хватает. Он снова пересчитал их, но чего не было, того не было.
- Что за чепуха, - бормотал он себе под нос, - ведь я сам пересчитывал винтики и собственными руками завернул в бумагу, чтобы они не затерялись, а теперь двух не хватает.
Он встал со стула, подошел к своей одежде и проверил карманы. Но в карманах их тоже не оказалось. Тогда он внимательно осмотрел пол, сдвинув с места стулья, но и на полу ничего не нашел.
- Прямо обман зрения какой-то! - воскликнул отец. - Чудеса, да и только! Сам считал, сам завернул в бумагу, бумага цела, карманы целы, бумагу не разворачивал, из кармана не вынимал, а винтики исчезли, как будто их корова слизнула.
- Что ты там ищешь? - спросила мама из кухни.
- Два медных винтика потерял, нигде найти не могу, - ответил отец.
- Может, ты забыл и не взял их столько, сколько думаешь, - сказала мама.
- Да нет, я на бумаге записал, сколько взял, - проговорил отец.
- Куда же они девались в таком случае? - удивилась теперь и мама, входя из кухни в комнату.
Но уже на пороге ей бросилось в глаза странное обстоятельство: дверь во вторую комнату была слегка приотворена, и в узкую щель выглядывал чей-то испуганный глаз. Заметив мамин взгляд, испуганный глаз тотчас исчез. Все это показалось маме подозрительным.
- Послушай, Атс, ты не лазил в отцовский сверток? - воскликнула она.
- Нет, не лазил, - ответил мальчик каким-то странным голосом и в подтверждение своих слов добавил: - Ведь я и не мог, до обеда я был во дворе.
Вот эти-то слова и навели маму на верную мысль: не для того ли Атс и вышел во двор, чтобы стащить сверток через открытое окно. Она спросила у отца:
- А ты не заметил, твои винтики лежали в том же порядке, как ты их в лавке уложил?
Отец недоуменно взглянул на маму и сказал:
- В самом деле, бумага была свернута иначе, чем я ее складывал. Кто же это мог сделать?.. - Отец подумал и позвал: - Атс, поди-ка сюда!
Но Атса и след простыл. Отец снова позвал его, на этот раз громче, но и теперь никто не отозвался. Мама пошла во вторую комнату за сыном, но, входя, увидела, что мальчик успел вылезть в окно и бежит в лес - его фигурка мелькала на опушке между деревьями. Мама подбежала к открытому окну и закричала во весь голос:
- Атс! Атс! Куда бежишь, тебя отец зовет!
Услышав свое имя, мальчик остановился как вкопанный.
- Возвращайся немедленно! - приказала мать и, когда мальчик подошел к окну, спросила: - Это ты трогал папин сверток? Ну вот, а теперь у папы пропали два винтика. Куда ты их подевал? Что с ними сделал?
- Ничего я с ними не делал, - отпирался Атс.
- Так куда же они девались? - допытывалась мать.
- Не знаю, - стоял на своем мальчик.
- Ты должен знать, - настаивала мама. - Признайся лучше, куда ты их подевал, не то это добром не кончится.
- Не брал я их вовсе, я только посмотрел на них, а потом снова завернул в бумагу, - признался наконец Атс.
- Если бы ты положил их обратно, они так бы в бумаге и лежали, а папа говорит, что их там нет.
- Не брал я их, - упорствовал Атс.
- Приведи-ка сына сюда, я погляжу, найдутся винтики или нет! - крикнул отец маме, и Атсу пришлось лезть обратно в окно, чтобы предстать перед отцом; он и до того уже чуть не плакал, а теперь слезы сами полились из глаз.
- Что ты ревешь! - сказал папа сердито. - Взял винтики, потерял их, да еще и ревешь. Реветь нужно мне, потому что пропали мои винтики, а мне они позарез нужны. Но одно я тебе скажу: если ты их не вернешь, со мной шутки плохи. Во-первых, я не сделаю ошейника, во-вторых, выпущу лисенка из ящика, пускай бежит в лес. Я его принес для тебя, но раз ты проказничаешь, таскаешь винтики за моей спиной, я отберу у тебя своего лисенка!
- Не брал я винтики! - заплакал мальчик во весь голос, и крупные слезы побежали по его щекам, оставляя блестящие полоски.
- Ты уж лучше не ври, - сказал отец. - Они лежали в бумаге, сверток никто, кроме тебя, не трогал; значит, ты должен знать, где они.
- Не знаю я.
- Вот пойду сейчас и выпущу лисенка из ящика, если ты не скажешь, куда ты девал винтики! - пригрозил отец.
- Папочка, дорогой, не выпускай лисенка, я не знаю, где винтики! - умолял Атс, делая шаг к отцу.
- А что ты делал с этим свертком? Куда ты с ним ходил? Может, ты просто потерял винтики, вот и вся недолга, - сказала мать.