- Вообще-то втроем, - произнесла Келли и подошла поближе, чтобы он смог ее увидеть.
Симмонс далеко не молод. Он давно уже работает в криминальной полиции, ему около шестидесяти, и это заметно. Улыбка у него замечательная, но появляется в редких случаях. Похоже, Келли и есть такой случай.
- Кальпурния! - воскликнул Симмонс и неподражаемо улыбнулся.
И, отпихнув меня и Барри, обнял мою подругу. Келли засияла и тоже его обняла на глазах у изумленного Барри. Я уже не раз это видела и знала историю их отношений. А Барри - нет.
- Джонни был руководителем моей практики, когда я получала диплом по криминалистике, - объяснила она Барри.
- Она очень талантлива, - с нежностью произнес Джонни. - Кальпурния - моя удача, одна из немногих учениц, которые действительно ценят науку.
Теперь Симмонс перевел взгляд на меня и принялся откровенно рассматривать шрамы на моем лице, но я не беспокоилась. Я понимала, что он интересуется не из праздного любопытства.
- Здравствуйте, агент Барретт, - сказал он и поклонился.
- Здравствуйте, сэр.
Я всегда называла Джона Симмонса "сэр". Я считала его настоящим рыцарем, и он никогда не давал повода в этом усомниться. Келли была единственной из моих знакомых, кто называл его Джонни, а он, в свою очередь, был единственным, кто безнаказанно называл ее Кальпурнией, именем, которое она люто ненавидела.
- Ну хорошо, Кальпурния, - сказал Симмонс, снова повернувшись к ней. - Я полагаю, вы будете внимательны на месте преступления? Обещаете, что ни до чего не дотронетесь и не натопчете там, где не нужно?
- Обещаю, - ответила Келли и, подняв левую руку, правую приложила к сердцу. - И вот что еще, Джонни…
И она рассказала Симмонсу о заднем дворе, а он снова удостоил ее нежной улыбкой.
- Я сейчас же пошлю туда человека, - сказал он и, недоверчиво взглянув на нас с Барри, отступил. Мы шагнули в комнату.
Оставив нас одних, Симмонс, чертыхаясь, отправился на первый этаж. Несмотря на ворчание, он понимал, что нам необходимо погрузиться в атмосферу преступления. Он никогда не ограничивал меня ни во времени, ни в пространстве, никогда не давил и не заглядывал через плечо.
Теперь, когда мне уже не нужно было увещевать Сару, я остановилась и посмотрела на все взглядом криминалиста.
Мистеру Дину и миссис Лоурель Кингсли (сейчас-то я знала, как их зовут), без сомнения, было около сорока. Оба загорелые, красивые, в прекрасной спортивной форме, ухоженные. Даже в таком состоянии в них еще чувствовалась жизненная сила.
- Господи! Он был слишком самоуверен! - воскликнула я. - Не потому, что пришел сюда посреди выходного дня, а потому, что ему покорились двое красивых здоровых людей и их сын-подросток.
Глаза Дина были широко открыты, они уже превратились в глаза мертвеца, серые, словно подернутые дымкой, как мыльной пеной. А глаза Лоурель оказались закрытыми. Губы у обоих были растянуты и напоминали собачий оскал, как будто их заставили улыбаться, пригрозив оружием. Язык Дина вывалился изо рта, Лоурель крепко стиснула зубы.
"Отныне, - подумала я, - она уже не сможет их разомкнуть".
Но что-то подсказывало мне: об этом хорошенько позаботились, сама женщина наверняка была против.
- Пожалуй, он угрожал оружием, хотя вряд ли ножом, - сказала я. - Нож не произвел бы должного впечатления на такое количество людей. Скорее всего пистолетом. Большим и устрашающим.
Тела несчастных от самых ключиц были разворочены так, будто они проглотили по ручной гранате.
- Один-единственный длинный разрез на каждом, - сказал Барри. - Убийца воспользовался чем-то острым.
- Может, скальпелем? - пробормотала я. - Но разрез не слишком ровный, похоже на признаки нерешительности. Вы заметили эти рваные участки?
- Да.
- Мерзавец рассекал их тела дрожащими руками, то и дело останавливаясь, потом выгреб все, что мог, у них изнутри и выкинул, как рыбак, потрошащий рыбу.
Стоя над телом миссис Кингсли, я видела нижнюю часть ее позвоночника. Внутренние органы, которые должны были скрывать его от моих глаз, полностью отсутствовали.
- Эта нерешительность меня удивляет.
- Почему? - спросил Барри.
- Потому, что во всем остальном он действовал слишком уверенно.
Я наклонилась, желая внимательнее рассмотреть горло жертвы.
- Горло-то он им перерезал ровно и без малейших колебаний. - Я выпрямилась. - А может, это не признаки нерешительности. Может, след такой неровный от того, что убийца был очень возбужден? Ведь он мог, например, испытать оргазм.
- Мысль интересная, - откликнулась Келли.
В отличие от тел Дина и Лоурель тело их сына, Майкла, лежало нетронутым. Оно было белым от потери крови, но избавлено от участи, постигшей тела родителей.
- Почему он не тронул мальчика? - поинтересовался Барри.
- Он стал уже не важен для убийцы или был слишком важен для него. Одно из двух.
Келли осторожно подошла к кровати, внимательно осмотрела тела и перевела взгляд на исписанную кровью стену.
- Что ты видишь? - спросила я.
- Яремную вену у всех троих он не тронул. Судя по цвету кожи, убийца выпустил им всю кровь, но сделал это раньше, чем распотрошил тела.
- Почему ты так решила? - подал голос Барри.
- Недостаточно крови в брюшной полости и на видимых органах. Главный вопрос в другом: где остальная кровь? Пусть одного он убил внизу, в гостиной. А остальных? - Жестом Келли обвела комнату. - Кровь здесь в основном на стенах; есть несколько клякс на ковре, но этого недостаточно. Одеяла и простыни испачканы кровью, не спорю, но лишь слегка, - сказала она, покачав головой. - Горло он резал им явно не здесь.
- Я тоже обратила на это внимание, - откликнулась я. - Он выпустил им кровь где-то в другом месте. Где?
Через мгновение, не сговариваясь, мы уставились на маленький коридорчик, ведущий из спальни в ванную комнату. Не сказав ни слова, я двинулась туда, Барри и Келли - за мной.
Все стало ясно, когда мы вошли.
- Ну, - мрачно сказал Барри, - вот вам и объяснение в лучшем виде.
Огромная ванна, созданная для неги и расслабления, более чем на четверть была заполнена свернувшейся кровью.
- Он выпустил им кровь в ванной, - пробормотала я и указала на две порыжевшие кляксы на ковре. - Потом вытащил их оттуда и положил рядышком на кровать.
Мой мозг лихорадочно работал, и я еще острее ощутила взаимосвязь недавних событий.
Я молча прошла в спальню и тщательно осмотрела запястья и щиколотки супругов Кингсли. Келли и Барри удивленно уставились на меня.
Я показала на трупы.
- Ни единого следа, ни на щиколотках, ни на запястьях! У нас двое взрослых. Их заставили раздеться донага, положили в ванну одного за другим, перерезали им горло и выпустили кровь. - Как такое могло произойти?
- Понимаю, о чем ты, - сказал Барри. - Они должны были сопротивляться. Как убийце это удалось? Вряд ли он бросил что-то вроде: "Сиди и жди своей очереди" - и ему подчинились.
- Принцип Оккама, закон минимума допущений, - ответила я. - Самый простой ответ: они не сопротивлялись.
Сбитый с толку, Барри нахмурился, затем лицо его прояснилось, и он согласно кивнул:
- Ты права, они были без сознания. Может, под воздействием наркотиков? - Он снова сделал запись в блокноте. - Я скажу, чтобы проверили при вскрытии.
- Понимаешь, - я покачала головой, - если это так, значит, убийце нужно было перенести три трупа, а один из них еще и поднять на второй этаж. Как ты думаешь, Барри, какого роста мистер Кингсли? Футов шесть?
- Шесть или шесть с небольшим, - кивнул он, - и вес у него очень приличный.
Я даже присвистнула. "И он должен был втащить одурманенного Кингсли в ванную…"
Я снова покачала головой:
- Значит, убийца высокий или очень сильный или и то и другое вместе.
- Ну разумеется, - кивнул Барри, - не лилипута же мы ищем.
- Их могло быть и двое, - сказала Келли, скользнув по мне взглядом. - Мы уже сталкивались с такими убийствами.
"Она права. Партнерство в подобных делах не такой уж редкий случай. Моя команда не раз отлавливала подобных извращенцев".
- У нас нет очевидных улик, говорящих о сексуальном насилии, - заметил Барри. - Но это еще ничего не значит. Все разъяснится только после экспертизы.
- Скажи, чтобы мальчика проверили первым, - попросила я.
Барри удивленно поднял бровь.
- Его не потрошили, - показала я на тело Майкла. - Он чистый. Мне кажется, убийца вымыл его уже после смерти. Похоже, он его даже причесал. Может, здесь и не было ничего сексуального, но что-то все-таки произошло. Он почему-то не испытывал ненависти к мальчику.
- Понятно, - сказал Барри и снова сделал запись.
Я пристально оглядела комнату, изучила кровавые полосы на стене и на потолке. Местами создавалось впечатление, будто художник выплеснул на белый холст банку, доверху наполненную краской. И это еще больше сбивало с толку. Кровавые завитки, символы, полосы. А самое главное - они были везде.
- Кровь и извлеченные внутренние органы, несомненно, что-то значили для мерзавца, - пробормотала я. - У нас есть все основания полагать, что он не мучил своих жертв и что они истекли кровью прежде, чем он распорол им животы. Их боль была ему не важна. Ему нужно было то, что внутри. Особенно кровь.
- Зачем? - спросил Барри.
- Пока не могу сказать. Например, в ритуальных целях. Кровь - это жизнь, ее можно выпить или использовать для предсказания будущего - выбирайте сами. - Я качнула головой. - Странно…
- Ты о чем?
- Все, что я увидела сначала, указывало на дело рук неорганизованного убийцы. Распотрошенные трупы, кровавые художества. Такие преступники действуют хаотично. Они не могут планировать, зацикливаются в какой-то момент и теряют контроль над собой.
- Ну и что?
- Почему же тогда мальчику не выпустили кишки, и почему Сара осталась жива? Здесь что-то не сходится.
Барри задумчиво посмотрел на меня и пожал плечами.
- Пойдем-ка в ее комнату, - сказал он. - Может, там мы найдем ответ.
Глава 11
- Вот это да! - воскликнула Келли.
И было от чего.
Первое, что нам бросилось в глаза, - слова, написанные на белой стене рядом с кроватью.
- Кровь? - спросил Барри.
- Да, - подтвердила Келли.
Буквы были огромными, гневными. В каждой их черточке проглядывала клокочущая ненависть: "Пристанище боли".
- Что, черт возьми, это означает? - раздраженно спросил Барри.
- Не знаю, - ответила я. - Но послание так же важно для убийцы, как кровь и извлеченные внутренности.
- Интересно, почему он написал это в спальне Сары? - спросила Келли.
- Да уж, загадка на загадке сидит и загадкой погоняет, - проворчал Барри. - Нет чтобы написать что-нибудь полезное, например: "Привет! Вы всегда сможете меня найти по адресу: Оук-стрит, дом 222. Признаю себя виновным".
Вторая причина, заставившая Келли так бурно отреагировать, была в оформлении комнаты. На меня невольно нахлынули воспоминания о девчачьей, полной безделушек спальне Алексы, в дверях которой я вот так же стояла сегодня утром. Комната Сары была ее полной противоположностью. На полу черный ковер. Окна наглухо зашторены черными занавесками. На двуспальной кровати с пологом, застеленной черным постельным бельем, лежало стеганое ватное одеяло - тоже черного цвета. И все это резко выделялось на фоне белоснежной стены. Сама комната была слишком большой для ребенка. Чуть ли не вполовину больше стандартной детской комнаты в большинстве домов, где-то десять на пятнадцать. Несмотря на огромную кровать, комод с зеркалом, маленький компьютерный стол, книжную полку над ним и, наконец, журнальный столик с выдвижными ящичками, расположенный напротив кровати, в центре комнаты оставалось еще много свободного места, однако толку от него не было. Комната выглядела пустой и заброшенной.
- Я, конечно, не специалист, - произнес Барри, - но мне кажется, что у этой девочки большие проблемы. Я имею в виду не только гору трупов.
Я внимательно осмотрела журнальный столик. Своими размерами он напоминал высокий круглый табурет. На нем стоял маленький черный будильник. Больше всего меня заинтересовали три маленьких выдвижных ящичка.
- Мы можем сейчас кого-нибудь позвать, чтобы отсюда сняли отпечатки пальцев? - спросила я Барри.
- Наверное… но зачем? - Он пожал плечами.
И я пересказала ему просьбу Сары. В ответ Барри смущенно сказал:
- Я не могу позволить тебе забрать дневник. Ты ведь знаешь.
Я вздрогнула и посмотрела на него. Он прав, конечно, я знала. Моя просьба противоречит цепочке улик и по крайней мере дюжине других правил криминалистики, нарушение которых довело бы Джонни Симмонса до апоплексического удара.
- Давайте позовем сюда Джонни, - сказала Келли. - Я придумала, что делать.
Оглядев спальню Сары Кингсли, Симмонс спросил:
- Ну, Кальпурния, объясни, что ты пытаешься тут сотворить?
- Джонни, безусловно, Смоуки не может взять дневник. Но я придумала сфотографировать каждую его страницу.
- Ты хочешь, чтобы мой фотограф тратил время на девчачий дневник?
- Да.
- Почему я должен все бросить и заниматься вашими проблемами?
- Потому, что ты можешь, мой сладкий, и потому, что это необходимо.
- Ладно, - сказал он, повернулся и направился к двери, - я пришлю вам Дэна.
Я уставилась на него, пораженная столь мгновенной и безоговорочной сдачей позиций.
- Как тебе это удалось? - спросил Барри.
- Я знаю волшебное слово, "необходимо", - ответила Келли. - Джонни не терпит лишних телодвижений во время работы. Но если от его команды требуется помощь, чтобы прояснить ситуацию, он будет работать не покладая рук. Убедилась на собственном опыте, - усмехнулась она.
Дневник, разумеется, оказался абсолютно черный, маленький, в мягкой кожаной обложке. Не мужской и не женский, но очень удобный.
Пунцовый от смущения Дэн, тот самый фотограф, был уже в спальне, с камерой.
- Мы хотели бы получить изображение каждой странички, по порядку, и достаточного размера, чтобы потом можно было распечатать и прочесть.
Дэн кивнул.
- Вы хотите скопировать дневник с помощью фотоаппарата?
- Совершенно верно, - подтвердила Келли.
Дэн снова покраснел и закашлялся. Близость Келли действовала на него подавляюще.
- Как… скажете, - запинаясь произнес он. - У меня есть свободная карта памяти на один гигабайт, я сниму на нее и отдам вам.
- Теперь осталось найти того, кто поможет открыть дневник. И я даже знаю, кто это будет, - сказала Келли и подняла руки, демонстрируя хирургические перчатки, которые уже успела натянуть.
Дэн успокоился и почувствовал себя в безопасности лишь за объективом своего фотоаппарата. Мы с Барри наблюдали за его действиями. Тишина в комнате прерывалась только звуками загоравшейся вспышки и шепотом Дэна, просившего Келли переворачивать страницы.
Мельком взглянув на почерк Сары, я наконец обнаружила хоть какой-то намек на женственность. Буквы были аккуратными, ровными и четкими, написанными - вот неожиданность! - черными чернилами. Они покрывали страницу за страницей, страницу за страницей. И я поймала себя на мысли: "О чем может написать девочка, окружившая себя черным цветом?" Но сразу же засомневалась, что действительно хочу это знать.
Подобные противоречия преследуют меня всю жизнь. Я понимаю, что мир прекрасен. С другой стороны, мне известно, насколько ужасным и безобразным может он стать. Наверное, я легко обрела бы счастье, если бы мне не нужно было сглаживать эти противоречия и постоянно задаваться вопросом: "Как я могу быть счастливой, если знаю наверняка, что именно сейчас кто-то попал в беду?"
Я вспомнила, как однажды ночью мы подлетали к Лос-Анджелесу - я, Мэт и Алекса. Мы возвращались из отпуска. Алекса сидела у иллюминатора, и когда мы снижались, рассекая облака, она изумленно ахнула:
- Мамочка, посмотри!
Я наклонилась и взглянула в иллюминатор. Внизу безбрежным морем огней сиял Лос-Анджелес.
- Красиво, правда?! - воскликнула она.
- Очень красиво, моя хорошая.
И это действительно было прелестно, прелестно и в то же время устрашающе. Потому что я знала, какие акулы плавали в этом море огней. Я знала, что в ту же самую минуту, когда Алекса, улыбаясь, широко открытыми глазами смотрела на проплывавший под нами город, в нем насиловали женщин, мучили детей, кто-то кричал, потому что не хотел так рано умирать.
Отец как-то сказал мне: "Обычный человек, если представится случай, скорее усмехнется, чем захочет узнать правду". Я убедилась в этом на собственном опыте и на опыте жертв. Надеясь остаться в неведении, начинаешь принимать желаемое за действительное. Я прочту дневник и позволю этим черным прописным буквам увлечь меня за собой, вот тогда и посмотрим, о чем они хотели мне рассказать.
Звуки работающего фотоаппарата наполнили комнату; каждый раз я вздрагивала, словно от выстрела.
Еще не было девяти, когда я направилась вниз. Увидев меня и Барри, Джон Симмонс жестом подозвал нас к себе. В руке он держал цифровой фотоаппарат.
- Думаю, вы обрадуетесь, - сказал Симмонс, - когда узнаете, что нам удалось снять с кафеля отпечатки ног преступника, скрытые, но вполне четкие.
- Здорово, спасибо, - ответила я.
- Жаль, что у нас нет базы данных, чтобы сразу же их проверить, - заметил Барри.
- И все-таки отпечатки - уже кое-что!
- Можете посмотреть!
- Как это? - нахмурился Барри.
- Вот, убедитесь сами, - сказал Симмонс, передав ему фотоаппарат.
Это была зеркальная цифровая 35-миллиметровая фотокамера с жидкокристаллическим экраном. Благодаря высокому разрешению такие камеры стали основным инструментом криминалистов для фиксации отпечатков.
Изображение на экране было мелкое, но мы сразу же увидели все, что Симмонс имел в виду.
- Это шрамы? - спросила я.
- Думаю, да.
Они покрывали подошвы. Длинные и тонкие, все шрамы располагались поперек, не было ни одного продольного.
Барри вернул камеру Симмонсу.
- Вы когда-нибудь видели подобное?
- Я видел. Трижды. В качестве добровольца я работал в "Международной амнистии" и принимал участие в посмертном исследовании жертв предполагаемых пыток, а также в поиске улик в городах, оказавшихся под подозрением. Эти шрамы напоминают следы, которые остаются на ступнях после ударов палкой или кнутом.
Я поморщилась:
- Это ведь очень больно?
- Мучительно. Сделанные неумело или, напротив, очень искусно - все зависит от цели, - такие удары могут и покалечить, хотя обычно их наносят в качестве наказания, а не для того, чтобы изуродовать.
- Шрамы на обеих ногах? - спросил Барри.
- На обеих.
Мы замолчали, размышляя о новом повороте событий. В любом случае вероятность, что убийца терпел когда-то подобные мучения, хоть какой-то, но факт его биографии.
- Это обстоятельство соответствует представлению о нем как о неорганизованном преступнике, - заметила я.
Даже если все остальное говорит об обратном.