- Как бы не так! Именно это и будем отрицать! Сегодня ночью в горах Лунгара никаких террористов не было. В горном домике их никто не ждал, а у нас никогда не числились в сотрудниках ни Ньюинг, ни Поулис, что от имени секретной службы вскоре и будет заявлено в печати.
- А кто убил Пьетро Хаутаса? - разозлившись, вскричал Масперо.
- Вы, - тихо ответил контрразведчик.
Виктор похолодел и потрясенно уставился на майора:
- Я?
- Конечно. Днем вы напечатали на машинке в редакции "Мустанга" листки с мнимыми протоколами опытов, сфотографировали их и с помощью фотокопий заманили Хаутаса в горы Лунгара, где поссорились с ним, так как он не хотел участвовать в обмане. Он раскаивался, что дал себя уговорить и ввязался в мистификацию с репортажем, сделанным на основе интервью, якобы взятого у террористов.
- Вы с ума сошли! - принужденно рассмеялся Масперо, но в голосе его уже крылся страх. - Чушь несете! Для чего мне было все это делать?
- Вы готовились к новой мистификации. Хотели, чтобы ваша известность, слава возросли. Поэтому вчера ночью вам понадобился новый сенсационный репортаж. Дело с террористами подвернулось весьма кстати. Когда вы услышали по радио, что они вместе с заложниками получили самолет и полетели в неизвестном направлении, вы увезли Пьетро в малонаселенный район, попытались заручиться его поддержкой. Больше веры, если двое утверждают одно и то же. Не так ли? Вы показали Пьетро фотокопии и сказали, что надо несколько часов подождать, а потом вернуться в город и сообщить, что вы раздобыли их у террористов, которые вечером выехали из Исследовательского института сельского хозяйства. Так вы собирались представить дело радиослушателям и читателям. Переждать в горах Лунгара, пока не выяснится, что стало с террористами, узнать, удалось ли им убежать за границу. Но у Пьетро были сомнения еще в связи с первой, утренней сенсацией, а во второй раз он не захотел рисковать. Тогда вы решили принудить его к взаимодействию оружием.
- Что за идиотизм!
- Пьетро сел в машину и попытался уехать. А вы его пристрелили.
- Чем?
- Пистолетом. Оружие нашли. Будет вовсе не трудно обнаружить на нем отпечатки ваших пальцев.
- Но ведь я все расскажу на суде!
- Конечно, господин Масперо! Расскажете свой вариант. Довольно запутанную версию, которой судьи не поверят. Особенно после того, как в редакции "Мустанга" полицейские детективы найдут пишущую машинку, на которой писались так называемые "протоколы опытов".
- Но машинка находится в секретариате института!
- Находилась, господин Масперо, - сухо ответил офицер. - Наши люди под видом мастеров по ремонту час назад заменили в редакции несколько неисправных машинок…
- Негодяи! - Масперо вскочил и заметался по палатке, чувствуя, как петля все туже стягивается у него на шее. - Будьте вы прокляты! Зачем вы это делаете? Какой смысл в этой грязной игре? Правительство Ореллона все равно падет!
- Да, - спокойно кивнул офицер. - Ну и что? Это не меняет дела, господин Масперо. Правительства приходят и уходят, а секретная служба остается. И она всегда неизменна. Президентов, которые сменяют друг друга, держат на более коротком поводке, чем они себе это представляют. У них не связаны руки, нет! Просто мы являемся их глазами. Они смотрят на мир глазами людей секретной службы, армии, министерства внутренних дел. Мы складываем для них мозаику сводок об обстановке, о положении дел. И они видят все так, как этого хотим мы. Рука действует в соответствии с тем, что видит глаз. Правительства и премьер-министры могут говорить, что им угодно, проповедовать демократию, права человека, свободу. В конечном итоге настоящий господин положения - армия. Все решается нами, господин Масперо. Я думал, вам давно это ясно.
- А тот человек? Который стрелял ночью в горах? И труп, который он положил в багажник?
- Вы бредите! Сегодня ночью в горах Лунгара не было никого, кроме Пьетро Хаутаса и вас.
Масперо долго глядел в лицо офицеру, потом тихо сказал:
- Я, кажется, начинаю понимать террористов, действующих против вас. Видимо, в борьбе с вами все средства хороши.
Офицер отвел глаза и спокойно продолжил:
- Мы сейчас поедем в город. В телестудии вы сделаете заявление. Не подумайте, что мы дадим прямую передачу, допустим вас к камере. Нет! Вы скажете свою маленькую речь перед видеомагнитофоном, а потом мы проиграем ее по всем трем каналам государственного телевидения одновременно.
Масперо молча покачал головой. Офицер продолжал:
- Подумайте о своей жене и дочери. Они часто пользуются машиной. В любой момент возможен несчастный случай. В наше время участились похищения людей. А уж когда охотятся на членов семьи столь известного человека, как вы…
- Подлец! Это шантаж! - гневно вскричал Масперо.
Тот холодно кивнул. И, не глядя на журналиста, добавил:
- Поймите, Масперо, вашей карьере, куда ни кинь, пришел конец. Попробуйте спасти то, что для вас ценно. Собственную жизнь, безопасность жены и ребенка.
- Моя карьера! В самом деле. Если я публично объявлю все сказанное мною ложью, конец журналистике! А если…
- Если вы этого не сделаете, то попадете под суд за убийство. А мы устроим так, чтобы судьи получили массу улик против вас. Нет сомнений в том, каков будет приговор, а вашей карьере журналиста все равно конец. В лучшем случае вас ждет пожизненное заключение, а может, смертный приговор. Даю вам пять минут на размышление. - Офицер встал, посмотрел сверху вниз на разбитого противника. И вышел.
После тринадцати часов дело приняло новый оборот. На "Радио Маддалена" явилась работавшая в торговой экспортно-импортной фирме двадцатилетняя стенографистка Илла Амаджер. С плачем она заявила дежурному, что убитый в институте заложник - ассистент Бруннен - был ее женихом и она хочет сообщить кое-что очень важное. Директор радиокомпании выслушал прерываемый рыданиями рассказ и провел девушку прямо в студию. Музыкальную передачу прервали, и в следующие минуты радио стало напрямую передавать ее рассказ. Радиослушатели узнали, что Бруннен часто жаловался Илле на свою работу. В лаборатории Исследовательского института сельского хозяйства он вынужден был участвовать в проведении опасных опытов, в результате которых может погибнуть вся страна. Он дважды пытался сменить работу, но его не отпускали, ссылаясь на то, что ему известны секретные данные, касающиеся обороноспособности страны.
Почти сразу после передачи в студию позвонила женщина, не пожелавшая назвать своего имени. Она сказала, что ее муж работает в том же институте. Последние два года он не раз говорил ей об этих опасных опытах.
Сотрудники "Радио Маддалена" воодушевились и уже подумывали о том, как организовать выступление против правительства Ореллона и вообще против применения бактериологического оружия. Очень кстати оказался и звонок руководителей движения за всеобщее разоружение. Они заявили, что в восемь вечера на площади перед Дворцом биржи организуют массовую демонстрацию против биологического, химического и ядерного оружия. "Радио Маддалена" обещало прислать туда трансляционную машину. В тринадцать тридцать появился выпуск газеты "Голос столицы". Набранная крупным шрифтом шапка на первой полосе призывала обратить внимание на одну из статей, помещенную в номере. Репортеру газеты, крутившемуся у кордона из солдат и полицейских, удалось узнать, что они получили приказ не стрелять в террористов, если их заметят, так как у тех есть какие-то цилиндрики, которые ни в коем случае не рекомендуется дырявить. Все это подкрепляло версию о том, что из института было вынесено бактериологическое оружие. Представитель правительства сделал слабую попытку убедить общественное мнение в том, что террористы хотя и унесли с собой бактерии, но это всего лишь возбудители болезней растений. Никто этого всерьез не принял.
В парламенте атмосфера накалялась. Депутаты один за другим нападали на премьер-министра Ореллона, его упрекали в том, что уже несколько лет он незаконно заставляет титуловать себя президентом, не будучи оным. Нападали и на Фальконера, и на министра внутренних дел, и на депутата Наварино. Тот, багровея от гнева, протестовал против нападок и, потеряв самообладание, кричал, что не имеет никакого отношения к случившемуся. Мало кто ему поверил. Оппозиция и некоторые члены партии Ореллона потребовали провести вотум доверия. В половине второго началось голосование, и, как можно было ожидать, кабинет Ореллона пал. В два часа парламент тремястами шестьюдесятью четырьмя голосами против ста двадцати восьми выразил недоверие Ореллону и его сторонникам и принял решение о создании временного парламентского совета, который до новых выборов будет руководить страной. Совет возглавил председатель парламента. Когда все решили, что чрезвычайная сессия закончена, слова попросил видный представитель партии Грондейла, известный столичный адвокат, потребовавший официального расследования деятельности Ореллона, Фальконера и других членов старой администрации, а в зависимости от результата этого разбирательства возбуждения судебного процесса против Ореллона и присных. Выступление было встречено депутатами и публикой на галерее аплодисментами.
До полудня Лиммат шел по руслу речушки. Он не спешил. Знал, что кордон сужают - операция наверняка началась - и полиция, несомненно, пустила по следу собак. Мало шансов на спасение, если остаться в лесу. А идя по речушке, он хотя бы выиграет время.
В полдень до него донесся гул. Над деревьями летели два вертолета. Он спрятался в кустах, и его не заметили. Когда вертолеты улетели, он продолжал путь. В половине первого услышал новый шум и вскоре вышел к небольшой лесопилке. Затоптанная лужайка на берегу речки была завалена огромными стволами деревьев. Тут же лепились временные бараки и сараи из неструганых досок. Стучала лесопилка, обнаженные по пояс рабочие распиливали стволы деревьев на куски, готовя их к транспортировке. Чуть поодаль стояли два грузовика. Лиммат, спрятавшись за деревьями, наблюдал за происходящим, но ничего подозрительного не обнаружил. Все же он не терял осторожности. Подобрался поближе к грузовикам, которые никем не охранялись, но тут откуда-то появился джип с двумя молодыми солдатами. У лесопилки они затормозили, заговорили с лесорубами. Из своего укрытия Лиммат видел, как они показывали рабочим фотографию, а те отрицательно качали головами. Солдаты оставили им фотографию, шофер дал газ, джип свернул к речке и остановился на ее берегу. Лиммат напряженно следил. В пятидесяти метрах от него была возможность спасения - военный джип и солдатская форма.
Стараясь не поднимать шума, осторожно перебегая от дерева к дереву, он крался к машине. Мотор джипа не был выключен, солдаты сидели в тени ветвей у реки, пили воду. Один из них наполнял флягу.
Лиммат был уже почти рядом. Он не забыл навинтить глушитель на дуло пистолета - слишком близко работают лесорубы.
Щелчки выстрелов утонули в стуке и жужжании лесопилки. Даже птицы не встрепенулись.
Капитан Трааль искал в эфире Эберта и нашел его, когда тот приземлялся в вертолете возле временного лагеря в Кентисе.
- Что-нибудь случилось, капитан?
- Нет… то есть да. Прошу освободить меня от дальнейшего участия в "акции Кортези". - Голос Трааля звучал глухо.
- Однако, Трааль! Правда, в Лунгаре работа, по существу, окончена, можно снимать кордон и распускать отряды. Но в чем все же дело? - изумился Эберт.
- Не стоит об этом по радио, господин полковник. Вы слышали и читали, что происходит. Однако то, что здесь делают с Масперо…
- Это не наше дело, капитан!
- Мы не сможем уклониться от ответственности, господин полковник. Ни вы, ни я. По-моему, мы слишком далеко зашли, вернее, допустили, чтобы некие силы использовали нас в своих интересах, ради собственных низменных целей.
- Повторяю, капитан, это не наше дело! Наша задача поймать террористов и забрать у них цилиндры.
- Сожалею, господин уполномоченный правительства. Я официально заявляю, что возвращаюсь в город.
Эберт подумал было дисциплинарным путем приструнить Трааля. Но зачем? Есть ли в этом смысл?
- Хорошо, Трааль. Я освобождаю вас от дальнейшего участия. - Он поколебался, стоит ли говорить, и все-таки добавил: - Возможно, вы и правы.
- Разрешите доложить, господин полковник, мы сужаем кордон. Сейчас нами окружена территория приблизительно в семьдесят квадратных километров, - встретил Эберта Меравил.
- Вы уверены, что Лиммат там? - спросил полковник.
- Абсолютно уверен. Мы поставили такую густую цепь, что через нее даже заяц не проскочит.
- Прикажите следить и за воздухом. Мне бы не хотелось, чтобы вездесущие радиорепортеры или журналисты проникли на территорию военных действий, как это случилось в Селаме.
- Будет исполнено, господин полковник.
Эберт прошел в штабную палатку. На одном из столов стоял транзисторный приемник. Было четырнадцать часов, передавали новости. Когда полковник услышал, что правительство пало, две глубокие складки, перерезавшие его лицо у рта, стали еще заметнее.
Контрразведчик с суровым лицом остановился у палатки.
- Время для размышлений истекло. Выходите.
Масперо встал. Ему казалось, на плечи давит тяжелый груз. Он последовал за майором, не оглядываясь. Рядом ожидала черная машина. Шофер был в штатском. Журналист не сомневался, что и он из секретной службы. Машина тронулась, лагерь остался позади. По дороге они обогнали колонну военных грузовиков, развозивших солдат по казармам.
- Вас не интересует мое решение? - заговорил Масперо.
Офицер - они сидели рядом на заднем сиденье - ответил:
- У вас не было выбора, Масперо. Вы заявите, что солгали, магнитофон все зафиксирует, а вы отправитесь к семье.
- Сомневаюсь, что на этом закончится, - пробормотал журналист, понимая, что секретная служба не оставит его в покое даже в том случае, если он сделает столь необходимое ей "признание". Ведь потом он всегда сможет изменить его, уехать с семьей за границу и там публично открыть правду, полную правду. Мысли лихорадочно сменяли одна другую, как и мелькавшие по сторонам деревья и дома. Шоссе пересекало какой-то городок. Машина неслась мимо двухэтажных особнячков, магазинов. Да, это Стренне, они проезжали его вчера ночью с Пьетро. Значит, Пьетро погиб напрасно? И правда никогда не увидит свет?
Впереди ехали два огромных крытых трейлера. Шофер не осмелился обогнать мощные машины - дорога была узкой, к тому же скоро поворот. По обеим сторонам дороги стояли ярко выкрашенные дома. Грузовики затормозили. По тротуарам спешили прохожие. Взгляд Масперо скользнул по мелькавшим красным стоп-сигналам. И в эту секунду мозг пронзила острая боль: Пьетро, Сишане, Мириам, собственное положение, позор, падение…
Неожиданно шофер затормозил. Трейлеры, идущие впереди, остановились, пришлось затормозить и их машине. Они все еще были в Стренне. Рука Масперо лежала на ручке дверцы. Он рванул ее и выпрыгнул. Майор попытался удержать его, но не успел. Почувствовав под ногами асфальт, Масперо помчался назад. Дорога за машиной была пуста. Вдали у домов стояли люди. Он побежал в их сторону.
- Назад! - взвыл офицер с перекосившимся лицом.
- Стой! - закричал шофер.
Но Масперо бежал, не видя оружия в их руках.
Пули обожгли его, казалось, весь мир охватило пламенем. Масперо не понял, что произошло. На него надвигался черный грязный асфальт. Дома как-то странно покачнулись, он увидел бегущие к нему ноги, солнце потускнело.
- Я не… - прошептал он. - Я… не… - увидел светлую улыбку Мириам, хотел крикнуть, но уже не смог.
Лиммат широкой дугой развернул джип в центре лагеря. Он искал укромное место, чтобы припарковаться, не привлекая к себе внимания. Такое место нашлось между двумя большими палатками. Прикрывавшее голову Лиммата форменное кепи было ему явно маловато. Он опасался, что его небритая физиономия бросится кому-нибудь в глаза. Зайдя за палатки и надвинув поглубже кепи, он зашагал прочь от машины. Лиммат не знал, что вблизи лесной дороги разбит военный лагерь. Прикончив солдат, он сел в их джип и покатил прямехонько сюда. Когда лагерь возник между деревьями, он заметил часовых. Помахав им рукой, Лиммат пронесся мимо. От кожаной сумки он отделался еще по дороге. Деньги и цилиндр с бактериями лежали теперь в бившей его по боку толстой патрульной сумке.
Остановившись у одной из палаток, Лиммат осмотрелся. Район ему знаком. Кентис отсюда, вероятно, километрах в десяти. Надо ехать туда. А может, подальше? Попасть в лагерь было легко, а как выбраться? Несомненно, проверяются даже военные машины, выезжающие с территории лагеря. Значит, этот путь закрыт. Лиммат был человеком абсолютно беспринципным, ни в чем не знал удержу, ни с кем и ни с чем не считался, но отказать ему в уме и проницательности было нельзя. Даже в самые неподходящие моменты он замечал и юмористическую сторону дела. Сейчас ему вспомнились виденные в кино средневековые удалые рыцари. "Хорошо бы оставить здесь какой-нибудь знак, выцарапать свою подпись, чтобы внушить им ужас!" Он гордился собой, тем, что попал в лагерь, в самое логово врага. Однако все эти мысли быстро вытеснил знакомый тарахтящий стук.
К лагерю приближался вертолет.
И Лиммат понял, что надо делать.
Бренн приземлился к востоку от лагеря. Сверху "загонщики" выглядели довольно странно. Они продвигались неровной линией, на какое-то время наводняли часть района, появляясь почти из-за каждого куста, каждого дерева, потом людской поток катился дальше, и зеленое море успокаивалось. Внутри "загона" метались вспугнутые косули.
Лейтенант Чаринг шел по оврагу, заросшему высокой густой травой.
- Хорошо, что ты прилетел, - сказал он. - Один полицейский вывихнул ногу, не отвезешь его в лагерь?
- О’кей, тащите его сюда! Все равно мне в лагерь лететь.
Бренн смотрел на деревья. Вертолет стоял на лужайке, пилот не выключил мотора, Бренн и Чаринг едва слышали друг друга.
- Что-то неладно! Мы давно должны были напасть на его след!
- Думаешь, ускользнул?
- Похоже на то.
Два солдата принесли на скрещенных руках полицейского, усадили в вертолет. Сел и Бренн. Увядшая, спаленная солнцем трава прижалась к земле потоком взвихренного воздуха. Стук нарастал. Лейтенант и солдаты схватились за береты, чтобы их не унесло ветром. Железная птица закачалась над кронами деревьев.
Бренн вынул полевой бинокль, чтобы лучше видеть простиравшуюся под ним местность. Но следов террориста нигде не было. Минут десять они кружили над стягивающейся петлей, потом майор сделал пилоту знак, что пора возвращаться в лагерь. И тут оба услышали странный шум, крики.
- Какого черта! Что там происходит? Эй, лагерь! Отзовитесь! - закричал в микрофон пилот. Бренн пока молчал. Через несколько секунд загремел голос Эберта:
- Всем, всем соединениям! Кордоны! Стоп! Остановиться!
"Поймали!" - обрадовавшись было, подумал Бренн, но полковник продолжал:
- Майор Бренн! Майор Бренн! Я Эберт! Перехожу на прием!
- Я Бренн.
- Где вы сейчас?
- Приближаюсь к лагерю.