Гаджу-сан взял со стола фотографии и спрятал их в свой сейф, расположенный в столе, в правой тумбе. И Атабек не посмел, сказать, что он еще не успел снять с фотографий копии. Гаджу-сан движением руки разрешил ему удалиться, и Атабек, почтительно поклонившись, неслышно вышел из кабинета.
Едва он вышел, как из другой двери кабинета вошел Васо.
- Опять подслушивал? - недовольно спросил Гаджу-сан.
- Знать - это уже половина победы! - нахально заявил Васо, он был верен себе и никогда перед отцом не оправдывался.
Впрочем, именно за это качество Гаджу-сан его не только любил, но и уважал. "Невоздержанный, хулиган, но - честный мальчик"! - часто повторял Гаджу-сан, оправдывая перед собой сумасбродства сына.
- Ты знаешь, как меня зовут? - ошеломил Гаджу-сан неожиданным вопросом сына.
- Ты это к чему? - подозрительно спросил Васо.
- Ты не ответил на вопрос!
- Конечно, знаю! Могу перечислить все твои имена, клички и титулы! - надерзил Васо.
- Даже если ты знаешь весь список, могу тебя уверить, что Мирсеном я никогда не звался! - подчеркнул Гаджу-сан.
- Чем я хуже этого сопляка Ира? - заныл противно Васо, поняв отца с полуслова.
- Не ты хуже Ира, я лучше Мирсена! - улыбнулся Сосун. - Его соратники прекрасно знают, что Мирсен, в случае чего, не остановится перед казнью своего старшего сына, а мои псы нюхом чуют, что единственный человек, кого я не смогу поставить к стенке, - это ты… Выводы сделать нетрудно.
- Поэтому ты и решил сделать своим преемником своего лютого врага?.. Или он что-то знает и шантажирует? Так не проще ли его убрать? - перешел в атаку Васо.
- Пока не за что! - вздохнул печально Гаджу-сан.
- А если я тебе дам повод, ты уберешь его? - давил на отца Васо.
- Ты, что ли сумеешь "подставить" эту старую лису? - засмеялся Гаджу-сан.
- Мир-Джавад это сделает для меня, впрочем, и для себя тоже.
- Твой друг делает, но только не тех, кого следовало бы. Вот, полюбуйся! - и Гаджу-сан достал из сейфа стола порнографические фотографии и бросил их на стол перед сыном.
Васо стал их тщательно и с удовольствием рассматривать, хихикая и причмокивая.
- Ты знаешь конец этой истории, а хочешь, я расскажу тебе начало? - заинтриговал отца Васо.
Гаджу-сан насторожился, всем своим видом показывая, что он согласен, и лишь прирожденная деликатность не позволяет ему вслух высказать свое согласие.
Васо красочно, со всеми мельчайшими подробностями передал отцу новую историю Лейлы и Меджнуна, обсасывая скабрезные детали, особенно хирургического характера. Гаджу-сан смеялся до слез, а отсмеявшись, опечаленно вздохнул:
- Если бы они могли так и старика превращать в юношу, я бы их озолотил, - и уже другим, более мягким тоном приказал: - Приведи этого гомика.
- Что ты, отец, - обиделся за друга Васо. - Мир-Джавад - наш человек: кот еще тот!
- Зови своего кота, я его поглажу против шерстки!
- Гладь, только прошу: хвост ему особенно не накручивай, - пошутил Васо и поспешил в приемную, где томился в ожидании его старый друг…
"Ио, мой Ио! Слава Иисусу Христу, очнулся, выпей молочка… Три дня и три ночи без сознания, святой отец соборовал тебя уже, а ты обманул смерть, перехитрил ее, какой у меня мальчик молодец, сто лет будешь жить, сто лет царствовать… Выпей, выпей! С медом молочко… Вот, молодец, мой мальчик. А теперь поспи! Хочешь, я почитаю тебе твои любимые притчи?.. "Слава Божия - облекать тайною дело, а слава царей - исследовать дело. Как небо в высоте и земля в глубине, так сердце царей неисследимо. Отдели примесь от серебра, и выйдет у серебряника сосуд: удали неправедного от царя, и престол его утвердится правдою. Не величайся перед лицом царя, и на месте великих не становись; потому что лучше, когда скажут тебе: "пойди сюда, повыше", нежели когда понизят тебя перед знатными, которые видели глаза твои"… Заснул, мальчик мой, любимый. Спи, набирайся сил. И я досплю подле тебя: три дня и три ночи глаз не смыкала, от смерти тебя обороняла… Спи!.."
Атабек, увидев в приемной у Гаджу-сана Мир-Джавада, поразился всеведению вождя.
"И это знает! Хотел бы и я знать: кто из моих людей работает на него, да разве у профессионалов узнаешь что-либо… - подумал Атабек, демонстративно не обращая никакого внимания на Мир-Джавада. - Сидит, разбойник, потеет от страха! Трясись, трясись! Накрутит тебе хвост отец родной всем народам, будешь знать, как издеваться над отцом собственной дочери…"
Мир-Джавад, тихий, и покорный, как ягненок, робко подошел к Атабеку, почтительно низко поклонился:
- Аллах хранит вас, отец родной, позвольте ничтожному первым поздравить вас с заслуженным назначением, успех - достойный только великих, орлу летать выше всех, всем остальным божьим птахам покоряться ему со смирением…
Атабек протянул ему один палец, который Мир-Джавад осторожно поцеловал, и, не сказав ни слова, вышел из приемной, а затем и из дворца. Он почувствовал вдруг страшную слабость и головокружение. О таком успехе он и не мечтал. По дороге домой он снова вспомнил о Мир-Джаваде.
"Простить что ли этого молодого негодяя? - думал он. - Мальчишка, э! Сорока еще нет, или есть… Надо у Лейлы спросить… Да, его простишь, а дочь потеряешь… Впрочем, поскольку Гаджу-сан взял дело в свои руки, есть отговорка, можно будет какое-то время потянуть с убийством, а там, глядишь, и Лейла смилостивится, женское сердце отходчиво… Ладно, погодим, убить его я теперь всегда успею. Наследник Великого Вождя - это вам не хухры-мухры!.."
Васо, выглянув в приемную, встретился взглядом с Мир-Джавадом и, едва заметно, кивнул головой. Мир-Джавад глубоко вздохнул, словно перед прыжком в воду со скалы, да не изучив дна, и пошел в кабинет Гаджу-сана, предстать перед ясными очами вождя, любимого всеми детьми мира…
Гаджу-сан разбирал бумаги на столе и не обращал ни малейшего внимания на застывшего по стойке "смирно" Мир-Джавада. Так и стоял полчаса, не шелохнувшись, Мир-Джавад. Уже муха, привлеченная новым неподвижным предметом, закружила возле его лица в поисках пищи, выискивая удобную площадку для посадки, а глаза Мир-Джавада пристально следили за ее полетом. Мир-Джавад незаметно и неслышно дул на муху, пытаясь отогнать назойливую пришелицу движением воздуха, но наглая муха была вне пределов воздушного потока, а потому не обращала никакого внимания на жалкие попытки лишить ее законного обеда. Наконец, решив, что покрытый потом лоб - самая лакомая часть этого столба, муха вцепилась в него лапками и забегала по лбу, насыщая свою утробу. А Мир-Джавад стоял и терпел, хотя ему еще никогда так не хотелось, до боли, до сладострастия, достать из кармана резинку и выстрелом в лоб расплющить негодяйку на месте…
Васо, по обыкновению подслушивающий у двери, вошел в кабинет, обеспокоенный затянувшимся молчанием. Только тогда Гаджу-сан посмотрел на стоявшего столбом, с мухой на лбу, Мир-Джавада.
- Значит, на мужчин перешел?.. Что, так женщины надоели? - ехидно, с издевкой спросил Гаджу-сан. - Как же ты так опростоволосился? Фотографии оказались в чужих руках… Насколько я понимаю, кроме меня, еще трое ознакомились с этой порнографией?
И Гаджу-сан сделал паузу, ожидая ответа Мир-Джавада. Тот, как конь, мотнул головой, отгоняя назойливую муху, проглотил слюну и хриплым от волнения голосом отчеканил:
- Предавший меня агент убит, ваше величество! Остались двое…
- Надеюсь, женщин ты простишь? - вспомнил о своей убитой жене Гаджу-сан. - Да! А ты сам-то видел эти гнусные снимки?..
Замечание вождя относительно женщин не оставляло сомнения у Мир-Джавада: Атабек - липовый наследник, а значит, все еще в числе смертных…
- Агент украл у меня фотоаппарат, я не успел проявить!
- А ты что, знаешь, кто эти двое? - деланно удивился Гаджу-сан, подходя к Мир-Джаваду.
- Разумеется! Агент обменялся фотографиями с моей женой на ее золотой значок и пропуск… А второй - Атабек! - с ненавистью сумрачно вздохнул Мир-Джавад над своей ошибкой.
Гаджу-сан впился, подойдя вплотную, в него желтыми рысьими глазами:
- Говори честно, негодяй! Метил в Атабека? Ему был вызов?
Мир-Джавад заранее обдумал всевозможные вопросы и упреки, "проиграл" разные варианты ответов: он готов был рассказать о своем понятии чести семьи, и борьба за сохранение семьи тоже была бы подана во множестве вариантов, но такое обвинение он не обдумывал даже со своим больным воображением. Надо было срочно отвечать, молчание всегда расценивалось Гаджу-саном как признание своей вины и неспособность находить быстрые решения, поэтому, недолго думая, Мир-Джавад пошел "ва-банк".
- Мой повелитель, ничего не скроется от вашего мудрого взора! Все было именно так, как вы сказали, но делал я это скорей подсознательно, и вот почему: Атабек недостаточно почтительно относится к вашему величеству; сколько раз я заставал его развалившимся в кресле, с расстегнутой ширинкой сидит, в то время как разговаривает с вами, мой вождь, по телефону, зевает, стучит по столу, вы догадываетесь чем, мой повелитель, и я, хотя и обязан многим Атабеку, очевидно, не могу ему простить даже малейшего умаления вашего достоинства… Но это только мелочи, главное: погибший на операции мой предшественник на посту начальника инквизиции края что-то знал об участии, может, только косвенном, Атабека в мятеже. Атабек сам делал ему операцию и распорядился заклеить ему рот…
- Себе заклеить? - сыронизировал Гаджу-сан.
- Простите, вождь, неточно выразился… Начальнику, конечно. Делал он ему операцию, кажется, без наркоза, а меня заставил ему ассистировать, хотя я в этом деле совершенно ничего не смыслю. Возможно, что Атабек - великий хирург, но мой предшественник умер на столе.
Васо решил подыграть другу. Вытаращив от ужаса глаза, он завопил:
- Клянусь отца, я первый раз слышу! Отец, ты действительно великий вождь, если одним взглядом, как раскаленными щипцами, вытаскиваешь такие признания…
Гаджу-сан, гипнотизируя, продолжал, не мигая, смотреть пристально на Мир-Джавада, так удав смотрит на кролика.
- Атабек просил твоей головы! - наконец, нехотя произнес Учитель. - У тебя есть неделя, столько, сколько еще продлятся заседания. Если у меня будут основания не отпустить Атабека, я тебя прощу. В противном случае у Атабека будут развязаны руки. Можешь идти!
И пристально смотрел вслед, как Мир-Джавад, чеканя шаг, будто на параде, вышел из кабинета.
- Он все сделает, как надо! - прошептал отцу Васо, неслышно подкравшись сзади, но Гаджу-сан не слушал.
- Настал черед гнома! - думал он. - Дольше всех продержался из тех, кому я очень многим обязан.
И стал разжигать свою погасшую трубку.
""А негодного раба выбросьте во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов". Сказав сие, возгласил: кто имеет уши слышать, да слышит"…
Кирпик затеял опасную игру и сам это понимал. Но желание вернуть прежнюю власть пересилило чувство страха и опасности, чувство самосохранения. Еще он надеялся, что Гимрии будет стыдно рассказывать Гаджу-сану о своих шашнях с малолетними, десяти - двенадцати лет девочками, и он добровольно подаст в отставку. Фотографии, которыми обладал Кирпик, были омерзительнейшими. Желание затмило рассудок. Наивный Кирпик не мог понять, что его пощадили за огромные заслуги в расправах с военными, а вообще, с этого поста добровольно уходят лишь в могилу. А ценность работника такого ранга определяется количеством компрометирующих документов. Очень уж Кирпику хотелось опять стать хозяином жизни и смерти десятков миллионов людей…
Гимрия предложил Кирпику миллион в твердой валюте и заграничный паспорт. Но не деньги толкнули Кирпика на эту немыслимую авантюру, и он с возмущением отказался. Беспокоило его лишь одно: Кирпик не успел переправить документы за рубеж, и хотя они были спрятаны так надежно, что ни один человек, кроме Кирпика, не знал о существовании тайника, некоторое беспокойство все же было.
Кирпик, довольный тем, что "поймал" Гимрию, забыл о круговой поруке, о законе молчания. Документы совершенно случайно попали в его руки в тот злосчастный день, когда Гаджу-сан вызвал его и сухо сказал:
- Слушай, ты вместе с военнообязанными уничтожаешь и тех, кто давно в отставке, и тех, кому до службы в армии еще несколько лет. Я такой команды тебе не давал, перегибы мне нежелательны. Поэтому народ решил тебя от должности освободить, или отстранить, как тебе больше нравится… Сдай немедленно мне ключи от сейфов.
Ошеломленный Кирпик не в силах был вымолвить ни слова, отдал ключи от сейфов, где хранился весь набор компрометирующих актов на всех соратников Гаджу-сана, и уехал на новое место службы, далеко от столицы, имея в кармане лишь порнографические фотографии Гимрии… И как неслыханную удачу Кирпик воспринял весть о назначении на место Великого инквизитора Гимрии. Однако целых три года Кирпик не мог решиться на шантаж, но властолюбие - неизлечимая болезнь, единственная болезнь, которой рады…
И вот сломленный Гимрия приехал утром к Кирпику и признал себя побежденным.
- Скоро я найду удобный повод и подам в отставку! - сокрушался он.
А Кирпик, словно токующий глухарь, ничего не видел и ничего не слышал. И не уступал.
- Нет! - говорит. - Давай сейчас!
- Сейчас неудобно! - уговаривал его Гимрия. - Подожди, хотя бы съезд партии эмира пройдет.
- Нет! - уперся Кирпик. - Давай сейчас!
И ножкой топает, грозится. А Гимрия, естественно, бледнеет и, заикаясь, умоляет Кирпика:
- Подожди!..
Но Кирпик неумолим. И считает, что он на правильном пути. И в тот же день, словно подтверждая это, ему звонит Гаджу-сан.
- Слушай, Кирпик! Гимрия принес сегодня мне справку от врача: у него лейкемия, просит отпустить с поста Великого инквизитора полечиться. Придется тебе, дорогой друг и товарищ, оставить свою легкую службишку и вновь взвалить на себя, на свои сильные плечи ярмо государственных забот. Я уверен, что ты сделал правильные выводы из нашей последней беседы.
- Великий!., да я… - зашелся от радости Кирпик. - Умру скорее, чем уклонюсь хоть на волосок от ваших прямых указаний… Как скажете, так и будет…
- Приезжай! - милостиво разрешил Гаджу-сан и повесил трубку.
А Кирпик несколько минут вслушивался в короткие гудки, не решаясь положить трубку. Только теперь он убедился, что победил Гимрию, и все вокруг так закружилось перед глазами от радости, что Кирпик опустился прямо на ковер возле телефона.
Собраться в дорогу для него было делом быстрым, слуг много. Из тщеславия, взыгравшего вдруг в нем, он чуть было не взял с собой фотографии, изобличающие Гимрию, но вовремя спохватился.
"Я еще успею позабавить Светлейшего этими фотографиями", - верно подумал он.
И уехал в столицу на собственной машине, буркнув недовольно под нос: "надеюсь, это последняя поездка на собственной машине, когда я сам себе шофер"…
Он великолепно водил машину. По недавно построенному шоссе ехать было одно удовольствие, гудроновое покрытие даже слегка амортизировало, вести машину было легко и приятно. Навстречу шла колонна новеньких, только с завода, грузовиков. По включенным фарам можно было догадаться, что идет перегон порожняка. Колонна двигалась на малой скорости, впереди шоссе было до горизонта пустое, и Кирпик, не сбавляя скорости, мчался мимо колонны, торопясь к обещанной награде.
Внезапно из-за хвоста колонны выехал огромный самосвал и, решив, очевидно, обогнать колонну, помчался прямо в лоб Кирпику. Тот от неожиданности забыл даже нажать на тормоза, так на полном ходу и врезался, лоб в лоб, в самосвал. Удар был настолько сильным, что машина Кирпика сложилась гармошкой, контакты сирены, которой были снабжены все правительственные машины, замкнулись в жуткий рев, словно Кирпик с машиной образовали одно страшное чудовище, и оно, раненное, кричало от жуткой боли. Водитель самосвала выскочил из кабины и удрал в лес.
Но Кирпик уже всего этого не видел, как не видел и тех торжественных своих похорон по высшему разряду, когда в почетном карауле у гроба, возвышающемся на постаменте Центрального дома культуры инквизиции, стояли по очереди все высшие руководители страны, и даже сам Гаджу-сан постоял у закрытого наглухо гроба, куда были положены вырезанные автогеном бренные останки бывшего Великого инквизитора, и подумал:
- Не по грехам такая легкая, мгновенная смерть!..
В доме Кирпика, под видом ремонта, произвели большой шмон: вскрыли полы и стены, и в бетонированном погребе обнаружили тайник, в котором и хранились в стальном ларце фотографии Гимрии и еще другие, менее важные, но все же представляющие для Гаджу-сана некоторый интерес.
Мир-Джаваду ничего не оставалось делать, как лететь домой. Уже по дороге на аэродром и в полете он начал обдумывать детали того плана, о котором он мельком упомянул в разговоре с Васо. Приземлившись, Мир-Джавад сразу же поспешил в инквизицию, не заезжая домой. В отдельном сейфе, строго засекреченном даже от своих заместителей, Мир-Джавад держал список своих самых ценных агентов. И среди них был председатель союза горняков Шеффер. Чтобы пробиться на этот значительный пост, Шеффер во время подавления мятежа пришел к Мир-Джаваду и предложил ему сделку: он будет его агентом, а Мир-Джавад уберет все руководство профсоюза. Мир-Джавад сразу согласился, правда, умолчав о том, что это сделать ему слишком легко, все старое руководство профсоюза, в том числе старый друг и сподвижник Гаджу-сана, были приговорены, но кроме Мир-Джавада пока об этом никто не знал. И Шеффер стал председателем, а старое руководство профсоюза исчезло в глубине острова Бибирь.
И вот теперь, как считал Мир-Джавад, настало время расплаты. Шеффер должен был спасти Мир-Джавада, иначе Мир-Джавад поклялся прихватить Шеффера на тот свет.
На телефонный звонок ответил сам председатель. Услышав голос Мир-Джавада, Шеффер чертыхнулся в душе, но льстивый голосок его налился медом:
- Как здоровье, дорогой? Что скажешь хорошего?
- Встретиться надо! - отбросил лирику Мир-Джавад.
- Где? - скучно спросил Шеффер.
Последнее время связь с Мир-Джавадом начала его уже тяготить, и он задумывал переметнуться на сторону Атабека, но предшественник Шеффера был из отряда Атабека, и только боязнь повторить его судьбу удерживала пока председателя профсоюза горняков.
- Может, в ресторане посидим? - предложил Шеффер, любивший сытно поесть.
- Не дури! - грубо приказал ему Мир-Джавад. - Приезжай ко мне на дачу. Поздней осенью побережье всегда пусто. Да, хочу тебя предупредить, чтобы явился один, без своей многочисленной свиты.
- А не опасно ли? - засомневался мнительный Шеффер.
- Опасно для тебя не слушаться! - пригрозил Мир-Джавад.
И вновь Шеффер тоскливо подумал, что пора переметнуться… Но Атабек был пока в столице, а от этого маньяка, как называл шефа Шеффер, пахло смертью.
И председатель профкома союза горняков сел за руль личного роскошного "кадиллака" и поехал на встречу.
- Тигра дергать за хвост лучше, когда он спит в клетке! - так успокаивал себя Шеффер во время довольно долгой дороги.
Но всякой дороге приходит конец, и председатель профсоюза увидел перед собой главную дачную резиденцию Мир-Джавада, стоившую по завистливым свидетельствам два с половиной миллиона долларов или в любой, другой твердой валюте.