- Еще бородатей, чем плаврук, - рассказывал Митя. - А младший был, значит, Митрич Малый. Он тоже был сильный, но чуть послабее старшего. И без бороды. Оба они были добрые и справедливые. Как отец. Все они - и отец, и братья - любили Кристину. Она варила еду и шила мужчинам рубахи и штаны. А сапоги они сами шили. И сети сами вязали, и лодку смолили своими руками.
- Что-то не слыхал такое, - Олег явно завидовал, что все слушают Митин рассказ. - Третий раз я в этом лагере, а не слыхал. Выдумываешь ты все…
- Не хочешь слушать - не слушай! Но молчи, - потребовал Пантелей. - Спасибо сказал бы…
Митя увлекся рассказом и не стал спорить с Забрускиным.
- Жили и поживали они тут, пока царь не подарил здешние берега, горы и леса своему другу - барону Лупану. Тот был жадный и злой, пьяница и обжора. Пришел он сюда с солдатами, сжег он хижину Митрия. Отец с сыновьями - за колья. Большая битва была. Старый Митрий погиб. Кристину солдаты схватили. Митрич Большой и Митрич Малый едва спаслись - на лодке ушли в море, когда не стало возможности сражаться… А богатый Лупан выше по ручью построил дворец из горного камня. В самой дальней комнате он запер Кристину. Он опоил Кристину особыми травами, и когда братья вернулись, она отказалась уйти с братьями, сказала, что любит Лупана и вечно с ним будет…
- Вот непутевая! - охнул Санька. - Из-за нее рискуют, а она…
- Братья утопили Лупана в море, а Кристина выпрыгнула из окна и разбилась о камни. Было это в самом узком и глубоком месте ущелья. С той поры это место называют Кристининой погибелью. Братья ушли в море. Здесь они оставаться не могли: царь послал против них целую армию…
Ни звука в комнате - лишь ровный и усталый голос Мити. Когда Митя закончил рассказ, Валерий Васильевич встал, на цыпочках вышел из комнаты, притворил дверь.
Пантелей дослушивал историю с закрытыми глазами. Он видел здешние берега, как наяву. Видел оба мыса и нагромождение оранжевых камней. Чернели бока каменных животных, столб света рвался в небо и ложился на море, и синий дым клубился над ровной водой, и нарушитель границы выплывал к камням. А потом нарушитель неслышно двигался по траве, как в замедленном кино. И, как в замедленном кино, преследовали его пограничники. Они осветили лазутчика фонариками и наставили на него автоматы. Он слепо озирался и покорно тянул вверх руки, трясся от страха и всхлипывал. Совсем рядом всхлипывал…
Пантелей открыл глаза, прислушался:
- Ты чего, Мить?
Митя длинно вздохнул:
- Ничего… Маму жалко!
- Ты ж недавно видел ее. Рано бы соскучиться.
- Не соскучился я. У меня папа недавно умер, и она одна. Жалко ее…
- Раз она отпустила тебя, значит, так надо. Ты не расстраивайся. Она тебя отдыхать послала - отдыхай… Спи…
- Понимаю. А все равно не отдыхается. И не спится. Вдруг что с нею случится? Я хочу быть сильным и смелым, чтоб выручать ее. Но я - здесь и не знаю, как она там… И мысли всякие плохие наседают, наседают…
- Спи. Ночью всегда плохие мысли наседают. Спи. Все будет в порядке.
Пантелею вдруг самому захотелось всхлипнуть: так жалко стало себя и так потянуло к маме. А она далеко и скучает по нему и считает дни до конца лагерной смены…
5
Накануне костра пионерского мужества пятому отряду поручили заменить флажки на дружинной линейке. Четыре шнура тянулись в разные стороны от верхушки мачты, на которой реял государственный флаг Союза Советских Социалистических Республик. У подножия мачты была деревянная трибунка с тонкими перильцами. Вдоль дорожки - цветы. Такие яркие, будто здесь собрали не семь цветов радуги, а семьдесят семь. И тем виднее, как полиняли от солнца и дождей разноцветные флажки на шнурах…
Валерий Васильевич собрался к завхозу за материалами.
Наверное, во всей стране не сыскать второго такого бережливого и прижимистого завхоза, как Полторасыч. Ему все кажется, что взрослые, особенно воспитатели и вожатые, не ценят народное добро: дай им волю - выпотрошат кладовку, в дым и пыль превратят все, что доставалось и завозилось в лагерь загодя, еще зимой. Когда приходили к нему за чем-нибудь, он допытывался, что сталось со старым? Пробовали починить и в дело употребить? Как до сих пор обходились? Может, и дальше обойдетесь без обновы?
Только в одном случае смягчался Полторасыч - когда приходили к нему с детьми. Потому, направляясь к завхозу, Валерий Васильевич взял с собою Пантелея Кондрашина и Бастика Дзяка. Пантелей - внук военного. Бастик - сам завоевал авторитет у Полторасыча. А два дня назад, когда пятый отряд дежурил по столовой, этот авторитет заметно укрепился.
Бастика поставили у двери в столовую. Медсестра строго-настрого наказывала у всех проверять руки, грязнуль посылать к умывальнику.
Бастик был добросовестен до беспощадности. У двери затор образовался, вожатые и воспитатели пытались оказать на Бастика давление, но он не поддавался. И тут появился плаврук. Кинул два пальца к козырьку мичманки, попросил ребят расступиться и пошел напрямик. Бастик стал перед ним:
- Покажите дуки!
- Ты что - не видишь, кто идет?
- Вижу!.. Вы куда идете? В столовую? Есть чем будете? Дуками? Значит, должны пдойти пдоведку!
Плаврук рассердился:
- Эт-то безобразие!.. Надо с умом дежурить!
- Покажите дуки!! - потребовал Бастик так, что малыши испуганно шарахнулись от двери.
В это время подошел Полторасыч, молча вытянул перед Бастиком руки, а потом отозвал Эммануила Османовича в сторонку:
- Дежурных уважать надо.
Плаврук смирился - показал руки. Бастик поступил благородно - не стал придираться, не попытался проучить, а вежливо пригласил:
- Пожалуйста, пдоходите! Пдиятного аппетита!
…Перед крыльцом кладовки громоздилась куча пыльного старья. Чего только не было здесь! Колченогие стулья, допотопные изорванные костюмы, разрозненная детская обувь с "голодными" подметками, раздавленные пластмассовые куклы, поломанные шахматные доски, смятые картонные коробки, дырявые резиновые мячи и всякое другое, давно потерявшее свой первоначальный вид барахло - подчас не поймешь, чем оно было "при жизни"? Полторасыч горестно сутулился возле кучи, будто это была свежая могила. Столько добра предстояло списать, изрубить, сжечь - разве можно смотреть спокойно?
Когда подошли Валерий Васильевич, Пантелей и Бастик, Полторасыч даже не оглянулся. Шаря взглядом по куче, он доставал из нее то одно, то другое, долго рассматривал и неохотно бросал обратно.
- Павел Тарасович, - вежливо заговорил вожатый, - у нас к вам просьба.
Полторасыч вздохнул и не ответил.
- Нам дали важное и срочное задание, - как бы продолжая речь вожатого, заговорил Пантелей. - Мы сегодня должны сделать…
Полторасыч обернулся к Пантелею.
- Обязаны сегодня закончить, - подтвердил Бастик. Полторасыч покосился на кучу, будто сказал ей: погоди, еще потолкуем. И спросил ребят, точно давно ждал их и рад им помочь:
- Так какая у вас, хлопчики, забота?
В этом месте едва начавшегося разговора Валерий Васильевич допустил просчет и чуть все не испортил - он нетерпеливо вмешался:
- Необходимо получить у вас несколько сортов материи и крепкий шнур.
Полторасыч тяжело задумался. Лицо его стало хмурым - не подступишься. Валерий Васильевич виновато подмигнул Пантелею: дескать, попробуй ты.
- Флажки все белые стали. И разлохматились, - пожаловался Пантелей. - Смотреть стыдно…
- А костед вот-вот, - добавил Бастик.
Полторасыч закивал:
- Да-да, случается такое… Случается. Что ж, материи дам. Подсчитали, чем обойдетесь?
- Подсчитали, - предупредительно сказал вожатый и, вроде о пустяке говорил, напомнил: - И шнура. Мы осмотрели старый - не годится он, поверьте нам.
- Верю, конечно, верю. Но он ведь не мог выцвести? Ну, серым стал, так весь серый. Бывает те серый шнур!
- Бывает… Но на этом - узелок на узелке, - объяснял Валерий Васильевич.
- А нельзя узелки флажками замаскировать? - с надеждой спросил Полторасыч.
- Можно. Но… - Пантелей не успел закончить фразу.
Полторасыч ткнул пальцем в сторону вожатого и наставительно произнес:
- Слыхали: можно!
Валерий Васильевич нервно рассмеялся, а Полторасыч снова замкнулся. Полез в кучу, отбросил картонный коробок, потряс перед; собой ветхую мешковину. И вдруг на глаза ему попался пионерский барабан. Полторасыч повертел его в руках, ковырнул краску на облупленном боку, сунул палец в дыру.
- Ай-яй-яй, что с тобой сделали, - шепотом запричитал Полторасыч и бережно опустил барабан на кучу, но тут же снова взял, костяшками пальцев ударил по бледной, какой-то старчески пятнистой коже. Барабан жалобно охнул.
Полторасыч поднялся на веранду, положил барабан на стол. Зашел в кладовку, вынес новенькие барабанные палочки. Огляделся, примерился и стукнул. Раз, другой. Легонько стукнул, едва слышно. Барабан, видно, уже не один год лежал без дела. Да и какие дела у него, тяжелораненого, осипшего от времени и работы, от пыли и сырости, в которых пребывал немало дней. Чувствовалось, что от малейшего прикосновения ему больно. А тут - палочками его! Как в пору далекой и невозвратной молодости!
Однако он был барабаном и помнил лучшие времена. Он потерял голос, но еще слышал и чувствовал ритм. И он все-таки отозвался на легкий стук палочек. Он зазвучал тихо, с хрипотцой, пытаясь исполнить марш. Да беда, что и Полторасыч в последний раз играл на барабане лет сорок назад, не меньше. Марш получался сухой, отрывистый, сбивчивый. Барабан стыдился, покашливал, а Полторасыч страдал, сокрушенно признавался:
- Да!.. Да, не то!
Вожатый и ребята давно уж были на веранде. Валерий Васильевич попросил:
- Дайте мне попробовать…
Полторасыч ревниво спрятал палочки за спину:
- А вы умеете?
- Да, как вам сказать…
- Барабан не для баловства, - насупился Полторасыч.
- Какое баловство! Что я, не понимаю! - взмолился Валерий Васильевич. - Если потренироваться, все вспомню: приходилось мне играть!
Полторасыч отдал палочки вожатому. Тот и так и этак повернул барабан, а потом коряво сыграл фразу. Ясно, что не впервые берет палочки в руки, да позабыл то, что когда-то знал.
- Погодите, - остановил Полторасыч вожатого. - Послушайте: там-там, там-там, та-та… та-та-та-та!.. Там-там, там-там, та-та… та-та-та!.. Улавливаете?
Валерий Васильевич улавливал с трудом, а Полторасыч безо всяких церемоний отобрал у него палочки и передал их Пантелею:
- Попытайся ты, хлопчик…
У Бастика такое появилось в глазах, что Полторасыч нашел нужным сказать:
- И ты, Бастилий, испробуешь. После него…
Пантелей примеривался, а Полторасыч советовал:
- Поаккуратней, но не робей. Напевай про себя: "Кем был, кем был, старый ба-ра-бан-щик… Кем был, кем был, стрый ба-ра-… бан!"
Шевеля губами в такт словам, Пантелей стал выбивать:
- Кем! Был?… Кем! Был?… Старый!.. Барабанщик? Кем! Был? Кем! Был?… Старый барабан?
Полторасыч одобрительно приговаривал:
- Должно у тебя выйти, должно!
Пантелею не хотелось расставаться с барабаном. Сейчас бы впереди отряда оказаться. Ударить так, чтоб все подтянулись и зашагали ровно и твердо!
А рядом стоял невеселый Бастик, и Пантелей пересилил себя:
- Пусть он теперь…
Полторасыч и для Бастика повторил слова, обращенные к старому барабанщику и к старому барабану.
Бастик забылся и - в голос:
- Кем!! Был!!! Кем!! Был!!!
- Погоди, - Полторасыч придержал руки Бастика. - Ты головы не теряй. Ты вдумчиво играй…
Бастик сжал губы и лупанул по барабану.
Полторасыч насторожился:
- Постой-ка, Бастилий. Спой это так… голосом.
Бастик выполнил просьбу.
- Да, у тебя, кажется, слуха нет! Спой еще раз, бедолага…
Бастик открыл рот и ни звука не издал - в глазах слезы.
- Что ты! - расстроился Полторасыч. - Не хотел я обидеть тебя…
- Не обижаюсь я. У меня сдоду не было слуха. Только голос.
- Люди и так живут. Ты ведь не музыкальным взводом командовать собираешься… Запомнил ритм и играй, - Полторасыч приготовился подсказывать Бастику ритм: - Начинай…
Бастик положил палочки на стол:
- Зачем?
- Зря ты оробел! - Полторасыч в сердцах ударил палочками, барабан вскрикнул и застонал.
На стон из камеры хранения вышла Меланья Фаддеевна. Поправила широкую белую прядь в серых от седины волосах, дернула острым носиком - очки блеснули:
- Позвольте мне…
Полторасыч вскинул брови: что со старушкой?
Меланья Фаддеевна была самой старшей по возрасту среди сотрудников лагеря. Ребятишки, забывая ее редкое имя-отчество, называли ее бабушкой: она аж до революции родилась!.. Целыми днями сидела она в камере хранения, выдавала пионерам их вещи, шила костюмы к концертам и смотрам, чинила одежду детям и взрослым, разучивала с малышами старые песни.
Меланья Фаддеевна отобрала у Полторасыча палочки, подергала ремень на барабане - крепок ли? - и перекинула через плечо. Приладила барабан перед собой, бережно погладила ладошкой кожу, как по щеке провела. Долго перекладывала палочки из руки в руку и… ударила!.. Как она ударила! Какую дробь выбила!
Преодолевая удушье, барабан зарокотал. Он запел и призывно и востороженно загрохотал, будто вел за собой сотни пионеров в рядах и будто ему подпевали золотые горны!
Со всех сторон сбегались к камере хранения мальчишки и девчонки. Самые азартные лезли на веранду, висели на перилах, толпились на ступенях.
Меланья Фаддеевна вскинула голову, на худых щеках ее появился румянец, а глаза за стеклами больших очков были сосредоточенными и грустными. Она не сразу обратила внимание на ребятишек и играла марш. И вдруг, заметив, что публики хоть отбавляй, смутилась, опустила руки с палочками.
- Играйте!.. Еще играйте! - просили ребятишки.
- Извините, - Меланья Фаддеевна сняла барабан и положила на стол. - Извините, у меня - дела…
Только хотела уйти в свою камеру хранения, как прибежала старшая пионервожатая Василиса Максимовна:
- Что здесь происходит?
- Да вот, - Меланья Фаддеевна беспокойно заморгала.
- Имущество перед списанием обследуем, - сказал Полторасыч, раскидывая кучу и извлекая из нее пробитые барабаны и помятые горны.
- Это здорово! - радовалась Василиса Максимовна. - Научите меня барабанить!
- Сразу этому не научишь, - наставительно промолвила Меланья Фаддеевна.
- Так-так! - Василиса Максимовна прижала указательный палец к губам: дескать, помалкивай и думай.
Все вокруг ждали, что решит старшая пионервожатая.
- Так вот! - Василиса Максимовна рубанула воздух рукой. - Выявим ребят, которые уже умеют играть. Отберем тех, кто желает научиться. Организуем школу юных барабанщиков. Вас, Меланья Фаддеевна, назначим директором и старшим преподавателем школы… Первый выпуск учащихся - завтра, перед костром пионерского мужества…
- Да разве до завтра успеешь? - засомневалась Меланья Фаддеевна.
- Маловат срок, - сожалеюще покачал головой Полторасыч. - Что бы раньше спохватиться?
- Больше времени все равно нет и взять негде… Надо успеть! - сказала Василиса Максимовна. Так сказала, что ни Меланья Фаддеевна, ни Полторасыч возражать не стали, дружно ответили:
- Сделаем!
- Все барабаны - в дело. И старые, и те, что в пионерской комнате. Пришедшие в негодность - починить. Сколько удастся, прикупить сегодня же, - отдала Василиса Максимовна последние распоряжения и умчалась: работы у нее хватало.
- Можно мы этот барабан в свой отряд возьмем? - попросил Пантелей.
Полторасыч разрешил, а Меланья Фаддеевна забрала его на некоторое время - дырку заделать, кожу натянуть.
- А как насчет шнура? - вспомнил Валерий Васильевич.
- Сейчас получите, что с вами поделаешь, - сказал Полторасыч и пошел в кладовку за материей и новым шнуром - внезапное спасение старых барабанов и горнов привело его в самое лучшее расположение духа.
Конец этого дня и первая половина следующего были самыми шумными за всю историю пионерских лагерей на Черноморском и других побережьях. Школа юных барабанщиков работала почти без перерывов. В ней открылся и второй класс - юных трубачей, с которыми занимался бородатый плаврук Эммануил Османович. Вступительные экзамены были короткими и строгими - от желающих поступить в школу отбоя не было. На уроках ни минуты не теряли даром. И ни на минуту не могла возвратиться в лагерь тишина, отгоняемая стуком барабанов и пением горнов.
К начальнику лагеря пошли жалобщики: от грохота и рева житья нет. Доктор потрясал нормами допустимого шума. Получалось, что в лагере доза шума - смертельная. Повар, садовник и сторож грозились уволиться с работы. Начальник лагеря не знал, как поступить: с одной стороны, нельзя не посочувствовать людям, с другой - какой же это пионерский лагерь будет, если запретить бить в барабаны и дуть в горны? Впрочем, если бы он и решился запретить, ничего у него не вышло бы: стихию приказом не остановишь.
В пику жалобщикам Эммануил Османович бросил клич: "Бей в барабан и не бойся!" И ребята били в барабаны и дудели на горнах. Ни в одной школе не было таких старательных, преданных и неутомимых учеников, как в школе Меланьи Фаддеевны!