В средней школе выяснилось, что с плохими оценками в футбол играть не разрешат. Когда Джона отчислили из команды, он расстроился больше, чем думал, и в порыве ярости со всей силы швырнул шлемом в стенку, пробив в гипсокартоне большую дыру. После школы он начал шататься по району, потому что знал: мать обязательно спросит, почему он не на тренировке. Он выбросил записку, которую тренер прислал на домашний адрес, и заплатил за разбитую стену из доходов от подпольной торговли наркотиками. Он понимал, что родители все узнают, как только ему выдадут табель успеваемости, и старался насладиться свободой, пока на него, словно кара Господня, не обрушился гнев Ричарда.
Даже после того, как жизнь начала разваливаться на куски, Джон все равно любил ходить пешком. Когда его в первый раз отстранили от школы за дозу травки, найденную в шкафчике, большую часть дня он провел, бродя по окрестностям. После кражи магнитофонной кассеты отец посадил его под домашний арест на шесть месяцев, и, если бы не доброе сердце матери ("Возвращайся через час и ничего не говори отцу"), Джон, вероятно, совсем зачах бы в своей комнате. Иногда ему казалось, что именно этого отец и хотел. Пусть плохой сын загибается сам по себе: с глаз долой - из сердца вон. У доктора Ричарда, в конце концов, была его Джойс. Оставался, по крайней мере, один хороший ребенок.
Джон любил бродить по улице, смотреть, как раскачиваются под ветром деревья, как парят, опускаясь на землю, желтые листья. На прогулку он никогда не отправлялся под кайфом. Не хотел портить себе удовольствие. К тому же привлекательность кокаина быстро улетучивалась. Попадание в реанимацию, ощущение, что голова горит в огне, хлещущая носом кровь, рвота активированным углем, которым его пичкали, - все это открыло Джону глаза. Именно тогда он и решил перейти исключительно на травку. Ничто не стоило того, чтобы отдавать за это жизнь. Вуди, конечно, поднимет его на смех, но Джон не собирался убивать себя только потому, что не сможет противостоять двоюродному брату.
В ночь, когда случилась та передозировка, Ричард приехал в больницу в наспех надетой рубашке, застегнутой не на те пуговицы. Медсестра оставила Джона наедине с отцом, решив, что между ними существует сильная родственная связь или что-то в этом роде.
- Какого хрена с тобой происходит? - потребовал объяснений Ричард. Он был вне себя от злости. Его напряженный голос звучал так, словно проходил через какой-то фильтр, и уши Джона, в которых и так стоял гул из-за ужасного самочувствия, едва воспринимали то, что говорил отец.
Ричард обожал цитаты. Некоторые из них были распечатаны и развешены на стенах его кабинета, и порой, приводя туда сына, чтобы поговорить о каком-нибудь очередном его проступке, он просто показывал на одно из этих высказываний. "Глупость - качество благоприобретенное, ей учатся" было одним из его любимых изречений, но той ночью в больнице Джон понял, что времена, когда отец указывал на выцветшие листы бумаги в надежде вразумить его и наставить на путь истинный, уже миновали.
- Ты мне больше не сын! - заявил Ричард. - Если бы не мать, я бы вышвырнул твою бесполезную задницу на улицу с такой скоростью, что голова могла бы за ней и не поспеть. - В качестве иллюстрации он отвесил сыну пощечину. Удар был несильным, но это был первый раз с шести-семилетнего возраста, когда отец поднял на него руку, да и шлепал он его всегда только по попе.
- Папа… - попытался что-то сказать Джон.
- Никогда больше не называй меня так! - оборвал его Ричард. - Я работаю здесь. У меня здесь коллеги, у меня здесь друзья. Ты не представляешь, что чувствуешь, когда тебе звонят среди ночи и говорят, что твой никчемный сын попал в реанимацию.
Он наклонился, и его багровое лицо оказалось в нескольких сантиметрах от лица Джона. От него пахло мятой, и Джон вдруг сообразил, что отец успел почистить зубы, перед тем как ехать в больницу.
- Знаешь, кто может так поступать? - спросил Ричард. - Никчемные, законченные наркоманы, вот кто!
Какое-то время он расхаживал по палате, сжимая и разжимая кулаки. Потом обернулся и кивнул, словно принял окончательное решение и хода назад уже нет.
Джон попытался снова.
- Папа…
- Ты мне не сын! - отрезал Ричард, и дверь за ним захлопнулась.
- Он еще отойдет, - сказала мать, но Джон знал, что это не так.
Он никогда не видел такого выражения в глазах отца. Разочарование - да. Но ненависть… это было что-то новое.
Джон думал об этом взгляде, когда бродил в окрестностях дома через день после стычки с отцом в палате реанимации.
- Только на один час, - сказала мать, но на этот раз не прибавила "Только отцу не говори", потому что они оба знали, что отцу уже все равно.
Видимо, решив, что сцены в больнице недостаточно, Ричард тем утром пришел в комнату сына и открытым текстом заявил, что он будет кормить и одевать его до восемнадцатилетия, а потом хочет, чтобы Джон убирался из его дома и из его жизни. Он потер руки, а затем вытянул их перед собой ладонями вверх.
- Все, в отношении тебя я умываю руки.
Пахнуло прохладным ветром, и Джон поплотнее запахнул куртку. Несмотря на то что прошлой ночью он чуть не умер, ему хотелось дозу кокаина, чего-то такого, чтобы притупить ощущения. Впрочем, на самом деле он не собирался этого делать. И не из-за отца или матери - он сам был напуган. Джон не хотел умирать и знал, что кокаин убьет его рано или поздно, причем, скорее всего, именно рано. Он и нюхал его всего-то несколько раз. Так что завязать, наверное, будет несложно. Однако сколько бы он ни курил травку, тяга к средствам посильнее горела внутри острой болью, как будто он наглотался бритвенных лезвий. Будь проклят Вуди и эти его глупые сборища!
- Эй!
Джон вздрогнул и, оторвавшись от своих мыслей, поднял голову. На одной из качелей на детской площадке сидела Мэри Элис Финни.
Его ненависть к ней вспыхнула, как спичка.
- А ты что здесь делаешь?
- Я и не знала, что эта площадка принадлежит тебе, - сказала она.
- Ты ведь сейчас должна быть в школе, верно?
- Я прогуливаю.
- Ну да, конечно! - хрипло хохотнул он и почувствовал во рту вкус крови. - Зараза! - выругался он, зажимая рукой нос. Кровь хлестала, как из открытого крана.
Мэри Элис уже стояла рядом с ним. В руке у нее была салфетка - почему у девчонок всегда есть с собой такие вещи? - и она прижимала ее к его носу.
- Сядь, - сказала она, подводя его к "джунглям".
Он шлепнулся на нижнюю перекладину и тощей задницей почувствовал через джинсы ее холод.
- Наклонись вперед.
Он закрыл глаза, но чувствовал на себе прикосновение ее рук: одна придерживала его затылок, вторая держала салфетку у его носа. По идее, когда кровь идет носом, нужно было бы наклониться назад, но, пока она держала его голову, ему было все равно.
Она тяжело вздохнула.
- Джон, зачем ты делаешь все это с собой?
Он открыл глаза и увидел, как кровь капает на песок у него под ногами.
- Ты что, вправду уроки прогуляла?
- Я должна была пойти на прием к доктору, но мама забыла за мной заехать.
Джон попробовал повернуть голову, но она не позволила. Матери никогда не пропускают прием у врача. Такого просто быть не может.
- Все правильно, - сказала она, как будто прочитав его мысли. - Мои родители разводятся.
Джон выпрямился слишком быстро, и перед глазами вспыхнули звезды.
Она выглядела смущенной и растерянно сжимала в руках окровавленную салфетку.
- Мой отец встречается с той женщиной у себя в офисе.
Он видел натянутую улыбку на ее губах. Родители идеальной Мэри Элис расстаются!
- Ее зовут Минди, - сказала она. - Отец хочет, чтобы я с ней познакомилась. Он думает, что мы станем подругами.
Джон, казалось, слышал, как Пол Финни произносит эти слова. Он был адвокатом и, как и большинство адвокатов, обладал непомерным самомнением, полагая, что все, что срывается с его губ, является истиной в последней инстанции.
Джон ткнул носком ботинка в песок.
- Мне очень жаль.
Мэри Элис плакала, и он видел, что она следит за своими падающими на песок слезами, как он несколько мгновений назад следил за каплями своей крови.
Он ведь ненавидит ее, верно? Только сейчас ему почему-то хотелось обнять ее за плечи и сказать, что все будет хорошо.
Он задумался, что бы такого сказать, чтобы ей стало легче.
- Хочешь пойти на вечеринку? - неожиданно выпалил он.
- На вечеринку? - переспросила она, сморщив нос. - Что, с твоими друзьями-наркоманами?
- Нет, - ответил он, хотя она, конечно, была права. - Мой кузен Вуди устраивает вечеринку в воскресенье. Его мать уезжает в город.
- А отец его где?
- Я не знаю, - признался Джон. Он никогда раньше об этом не задумывался, но мать Вуди уезжала так часто, что Вуди практически все время жил один. - Ты можешь прийти, когда захочешь.
- Мы собрались в торговый центр с Сьюзан и Фэй.
- Придешь после этого.
- Я там почти никого не знаю, - сказала она. - К тому же, думаю, после того, что случилось, тебя не выпустят из дома.
Выходит, уже вся школа знала о том, что он попал в больницу. А Джон считал, что у него есть еще пара дней, прежде чем произойдет утечка информации.
- Выпустят, - сказал он и подумал об отце, о том, как он смотрел на него сегодня утром. Точно так же, брезгливо поджав губы, он смотрел на мертвого дядю Барри, лежавшего в гробу. Обжора. Бабник. Торговец подержанными автомобилями.
- А где живет твой кузен? - спросила Мэри Элис.
Джон назвал ей адрес: это было в трех улицах отсюда.
- Приходи, - сказал он. - Скажи, что придешь.
Она снова сморщила носик, но на этот раз уже дразня его.
- О’кей, - ответила она и, оставляя себе пути для отступления, добавила: - Я подумаю.
Глава 11
11 октября 2005 года
Джон лежал на кровати и дремал, когда в дверь его комнаты в ночлежке постучали. Он перекатился на бок и, прищурившись, взглянул на часы. Шесть тридцать. Вставать на работу ему было только через час.
- Тук-тук, - произнес женский голос, и он со стоном снова откинулся на подушку. - Проснись и пой, мой маленький певчий! - пропела Марта Лэм.
Первым, что он узнал о своем надзирающем офицере по условно-досрочному освобождению, было то, что она обожает внезапные проверки.
- Минутку! - откликнулся он, усаживаясь на кровати и сонно потирая глаза.
- Никаких минуток, ковбой, - настойчиво сказала мисс Лэм вежливым, но твердым голосом. - Немедленно открывай дверь, слышишь меня?
Он сделал, как было велено, потому что знал: если она вобьет себе что-то в голову, то может усадить его обратно за решетку еще сегодня.
Марта Лэм стояла в дверном проеме, опираясь рукой о косяк, и на губах ее цвела радостная улыбка, как будто она была просто счастлива видеть его. Одета она была как обычно: черная отглаженная рубашка, жилет из ткани с золотой нитью и черные кожаные брюки в обтяжку. Та ее часть, которая находилась между вульгарными туфлями и внушительным "глоком" в кобуре на поясе, вполне могла бы принадлежать девушке из какого-нибудь глянцевого журнала.
Она мельком взглянула на его трусы-боксеры и махнула рукой в сторону ванной комнаты.
- Пойди отдай честь своему маленькому генералу. А я тут пока одна посижу.
Джон прикрылся руками, чувствуя себя пятнадцатилетним мальчишкой.
- Мне просто в туалет нужно, - пояснил он.
Она снова радостно улыбнулась ему; благодаря тягучему южному произношению слова ее прозвучали даже как-то вежливо:
- Возьми стаканчик в коридоре возле бачка с водой и наполни его для меня, договорились?
Он как можно быстрее прошел в общий туалет, спешно пописал, набрав достаточное количество мочи в стаканчик для выборочной пробы на наркотики, и вернулся в комнату. Мисс Лэм сейчас должна будет сделать анализ, и хотя Джон знал, что она там ничего не найдет, он все равно чувствовал себя виноватым и боялся, что она может снова запереть его обратно. Парни в тюрьме рассказывали много чего о надзирающих офицерах, о том, что они подкидывают наркотики, если им кто-то не нравится, что к насильникам они особенно придираются и ищут любой повод упечь их снова за решетку.
Когда он вернулся, она держала в руках фотографию его матери в рамке.
- Это было снято в прошлом году, - сказал он, чувствуя комок в горле.
Эмили стояла в тюремной приемной для посетителей, и Джон обнимал ее одной рукой на фоне белой стены из шлакобетона. Это было на его день рождения. Снимок сделала Джойс, потому что мама настояла.
- Славно, - сказала мисс Лэм.
Джон всегда называл ее мисс Лэм, и никогда - Марта, потому что она пугала его, а он хотел показать ей, что способен на уважительное отношение.
Она сняла заднюю стенку рамки. Что она там искала? Он не знал этого, но чувствовал, что обливается потом, пока она не поставила фотографию обратно на картонный ящик, служивший ему прикроватной тумбочкой.
Потом она начала просматривать книжки в мягкой обложке, которые он набрал в библиотеке; она пролистывала страницы, комментировала названия.
- "Тэсс из рода д’Эрбервиллей"? - удивленно спросила она, остановившись на последней.
Он пожал плечами.
- Я раньше ее не читал. - Его арестовали на следующий день после того, как мисс Ребак, преподавательница английской литературы, объявила классу, что письменную работу они будут писать по "Тэсс".
- Хм… - промычала мисс Лэм и просмотрела книгу еще раз, уже более внимательно.
Наконец она поставила ее на место и, уперев руки в бока, оглядела комнату. Комода у Джона не было, поэтому его вещи были сложены и аккуратными стопками лежали на красном холодильном ящике, где он держал еду. Он мог сказать, что она уже рылась в его одежде, поскольку рубашка сверху была сложена иначе; также можно было предположить, что она проверила его бананы, хлеб и банку с арахисовым маслом в холодильнике. В комнате было одно окно, и он клейкой лентой прилепил на него картон, чтобы заслониться от раннего утреннего солнца. Мисс Лэм отклеила края, чтобы убедиться, что там нет чего-то недозволенного. Комнату освещала голая лампочка, и он заметил, что она выключила напольный светильник возле его кровати. Абажур висел косо. Она его тоже проверяла.
- Подними, пожалуйста, матрас, - сказала она, а потом доверительно, словно они были старинными приятелями, добавила: - Я только что сделала маникюр.
Джон ступил два шага и оказался возле матраса. Он поднял его и прислонил к стене, чтобы она могла посмотреть на грязный блок матрасных пружин снизу. Они одновременно обратили внимание на нижнюю сторону матраса. Кровавые пятна и какой-то грязный серый круг посредине заставили ее поморщиться от отвращения.
- Это тоже, - сказала она, показывая на блок пружин, лежавший на голом полу.
Он поднял его, и они дружно отскочили назад, словно перепуганные школьники, потому что оттуда выскочил большой таракан и побежал по сырому коричневому половику.
- Брр… - сказала она. - А лучше комнату найти нельзя?
Он покачал головой и бросил пружины на пол. Ему повезло, что он нашел хотя бы эту. Как и в тюрьме, в ночлежках свои требования, и очень многие из них не пускают к себе осужденных за сексуальное насилие, особенно если жертвами стали подростки. Джона поселили здесь с шестью другими заключенными, и все они были взяты на учет штатом. Один из них пошел за восьмилетней девочкой, другой любил насиловать пожилых женщин.
- Ладно. - Мисс Лэм улыбнулась, снова очень радостно. - Думаю, с орудиями педофилов в данный момент разобрались. - Она показала на картонный ящик возле кровати. - Открой вот это, пожалуйста.
- Да там ничего…
Джон осекся, понимая, что возражать бессмысленно. Он снял с ящика стопку книг, положил их на кровать, а сверху поставил фотографию мамы, не желая, чтобы она касалась грязного постельного белья.
Он открыл ящик, показав мисс Лэм, что он пустой.
Она следовала дальше по своему списку.
- Виагру, случайно, где-нибудь не прячешь? - Джон отрицательно покачал головой. - Запрещенные наркотики? Порнография? Какое-то оружие?
- Нет, мэм, - заверил он ее.
- По-прежнему работаешь в "Горилле"?
- Да, мэм.
- Если что-то изменится, первым делом докладываешь мне, понятно?
- Да, мэм.
- Что ж. - Она снова уперлась руками в бока. - Тогда все в порядке. На сегодня ты чист.
- Спасибо, - сказал он.
Она погрозила ему пальцем с накрашенным ногтем.
- Я слежу за тобой, Джон. Не забывай об этом.
- Нет, мисс Лэм, не забуду.
Она чуть дольше задержала на нем взгляд, а потом сокрушенно покачала головой, словно никак не могла понять его.
- Не влазь ни в какие неприятности, и у нас с тобой не будет проблем, о’кей?
- О’кей, - согласился он и невпопад добавил: - Спасибо.
- Я буду заглядывать к тебе, - сказала она, направляясь к двери. - Держись подальше от неприятностей.
- Да, мэм, - пообещал он.
Проводив ее, он задержал руку на закрывшейся деревянной двери и устало прислонился к ней лбом, переводя дыхание.
- Тук-тук, - услыхал он из коридора сверху. Мисс Лэм отвечала также и за насильника старух. Джон не знал, как того зовут, потому что всякий раз, когда они встречались в этой ночлежке, он собирал всю волю в кулак, чтобы сдержаться и не врезать ему по полной.
Он вернулся в свою комнату, стараясь не слушать бодрые пассажи мисс Лэм в комнате наверху. Он ненавидел людей, которые копаются в чужих вещах. Самое главное, чему он научился в тюрьме, - нельзя прикасаться к чужой собственности, если не хочешь умереть за это.
Он взял футболку, одну из шести, и снова сложил ее по-своему. У него была пара хлопчатобумажных брюк, двое джинсов, три пары носков и восемь пар трусов, потому что мама почему-то все время приносила ему в тюрьму нижнее белье.
Ногой Джон поправил одну из кроссовок. Мисс Лэм и их тоже обыскала. Языки были вывернуты наружу, стельки смяты. Тридцать баксов за пару спортивных туфель, подумал Джон. Он не мог поверить, насколько подорожала одежда и обувь, пока он сидел.
Внезапно он услышал, как мисс Лэм наверху произнесла: "Уху-ху!" Джон застыл, понимая, что она что-то там нашла. Он слышал, как насильник что-то бормотал в ответ, а затем мисс Лэм громким и четким голосом сказала:
- Расскажешь это судье.
Никакой стычки там не произошло. В конце концов, у нее был "глок", и, кроме того, не похоже, что в этом ветхом строении, которое он называл своим домом, было куда бежать. Джон не удержался и выглянул в коридор, когда услышал, что они спускаются вниз по лестнице. Мисс Лэм положила одну руку бывшему насильнику за плечо, а второй держалась за наручники, застегнутые на запястьях у него за спиной. Мужчина был в нижнем белье - без рубашки, без носков, босиком. В камере предварительного заключения ему будет весело, и мисс Лэм это прекрасно знала.
Она заметила, как он выглядывает из дверей.
- Он облажался, Джон, - сказала она, как будто это и так не было очевидно. - Пусть это послужит тебе уроком.