Джон ничего не ответил. Он закрыл дверь и дождался, пока на улице хлопнула дверца машины, заурчал заведенный двигатель и они отъехали от дома.
Все же он решил убедиться в этом и отодвинул край приклеенного к окну картона как раз вовремя, чтобы успеть заметить, как красный джип мисс Лэм остановился на светофоре в конце улицы.
Джон опустился на колени и приподнял край грязного коричневого половика, стараясь не думать о тараканах или мышином дерьме, которые вполне могли там оказаться. Он нашел справку о кредитоспособности там, где положил ее. Ничего запрещенного, но что бы сказала мисс Лэм, если бы увидела это? "Уху-ху!" - и он пропал.
Джон натянул джинсы и сунул ноги в кроссовки. По лестнице он шагал через две ступеньки. В коридоре стоял телефон, которым можно было пользоваться для местных звонков. Он схватил трубку и набрал номер, который помнил наизусть.
- Компания "Кинер, Роуз и Шелли", - представилась секретарша на другом конце линии. - С кем вас соединить?
Джон старался говорить тихо.
- Джойс Шелли, пожалуйста.
- Как я должна вас представить?
Он уже хотел назвать ей чужое имя, но потом передумал.
- Джон Шелли.
Последовала пауза, короткая заминка, от которой он застыл на месте.
- Момент.
Момент этот затянулся на несколько минут, и Джон уже представил себе, как нахмурилась сестра, когда секретарь сообщила ей, кто звонит. Жизнь Джойс была вполне обустроена, и, похоже, дела у нее шли хорошо. Он восстала против диктата отца по-своему: она не стала врачом, бросив медицинский факультет университета Эмори на втором курсе, и подалась в юристы. Сейчас она целыми днями оформляла сделки по недвижимости, получая фиксированную плату за то, что ее клиенты оставляли свою подпись в бумагах над пунктирной линией. Ему было трудно представить ее за столь скучным занятием, хотя Джойс, со своей стороны, вероятно, тоже подняла бы брата на смех за то, что он целый день вытирает с машин мыльную воду.
- Что случилось? - прошептала она, не удосужившись даже поздороваться.
- Мне нужно тебя кое о чем спросить.
- У меня сейчас сделка в разгаре.
- Это не займет много времени, - сказал он и тут же продолжил, чтобы она не успела прервать его: - Что такое кредитный балл?
Она перешла с шепота на нормальный голос.
- Ты что, совсем идиот?
- Да, Джойс, да. Ты же в курсе.
Она тяжело вздохнула, и вздох этот прозвучал более сдавленно, чем обычно. Он подумал, что она, наверное, простыла или опять начала курить.
- Все компании, работающие с кредитными картами, все банки и вообще любой, кто дает тебе возможность покупать что-то в кредит, сообщает в кредитное агентство, насколько успешно ты платишь по своим счетам, вовремя ты это делаешь или задерживаешь платежи, делаешь только минимальный взнос или полностью рассчитываешься каждый месяц, и все в таком роде. Эти агентства составляют твою историю платежей и выставляют тебе балл, который говорит другим компаниям, насколько рискованно давать тебе в долг.
- Семьсот десять - это хороший балл?
- Джон, - сказала она, - у меня правда нет на это времени. Что за аферу ты затеял?
- Никаких афер, - ответил он. - Я аферами не занимаюсь, Джойс. Не за это меня в тюрьму посадили.
Она молчала, и он понял, что перегнул палку.
- Я не забыла, за что именно тебя посадили в тюрьму, - сказала она, и по напряженной интонации было слышно, что она с трудом держит себя в руках.
- А что, если кто-то воспользовался моими личными данными, чтобы оформить кредитные карты и все такое?
- Тогда это испортит тебе кредитный балл.
- Нет, - уточнил он, - что, если они полностью расплачивались по этим картам и по всему остальному каждый месяц?
Она на мгновение задумалась.
- Но зачем им это делать?
- Я не знаю, Джойс. Поэтому и обратился к тебе.
- Так ты что, серьезно? - спросила она. - В чем дело, Джон? Просто спроси меня о том, что ты хочешь узнать. У меня много работы.
- Я и спрашиваю, - сказал он. - Дело в том, что кто-то…
Он умолк. Не впутывает ли он Джойс в то, что сейчас происходит? Не может ли ей повредить каким-то образом, если она об этом узнает? Он не знал, как работают законы. Черт, на прошлой неделе он вообще ничего не знал о существовании таких вещей, как кредитный балл.
И еще он не знал, не прослушивает ли мисс Лэм этот телефон.
Наконец он сказал:
- Это одна афера, которой занимаются парни в тюрьме.
- Господи! - Она снова перешла на шепот. - Лучше тебе не влазить в такие вещи.
- Хорошо, - сказал он. - Буду держаться от греха подальше.
- Так действительно будет лучше, Джон. Они быстро засунут тебя опять за решетку - опомниться не успеешь.
- Ты говоришь совсем как папа.
- Это ты так интересуешься, как у него дела?
Джон вдруг понял, что затаил дыхание.
- Нет.
- Хорошо, потому что он все равно не захотел бы, чтобы я тебе рассказывала.
- Я знаю.
- Господи, Джон! - Она снова вздохнула. Он раздражал ее. Зачем он ей позвонил? Зачем ему нужно было беспокоить ее всем этим?
Джон почувствовал, как подступают слезы, и надавил пальцами на уголки глаз, чтобы попробовать это остановить. Он вспомнил, как они были маленькими, как сестра, играя с ним, наряжала его в вещи Ричарда, как будто была его матерью. Они устраивали чаепития и пекли маленькие кексы в ее игрушечной печке.
- Помнишь, как мы расплавили мамин подарок? - спросил он.
Джону тогда было шесть, Джойс - девять. Они откладывали карманные деньги и купили маме на день рождения браслет. Джойс предложила запечь его в печенье, чтобы сделать ей сюрприз, - она вычитала об этом в какой-то книжке. Они только не учли, что браслет этот был из очень дешевых украшений, и, когда они включили стоваттную лампочку, чтобы испечь печенье, браслет просто расплавился на подставке. А от дыма сработала пожарная сигнализация.
- Помнишь?
Джойс вздохнула и ничего не ответила.
- Ты в порядке? - спросил он.
Ему хотелось расспросить ее о жизни. Встречается ли она с кем-нибудь? Она никогда не была замужем, хотя была такой чертовски красивой и умной. В ее жизни должен быть кто-то, кто будет заботиться о ней.
- Я заболеваю, простыла, - сказала она.
- По голосу похоже на то.
- Мне нужно идти.
Он услышал мягкий щелчок, когда она повесила трубку.
Следующие три дня выдались с грозами, - то набегают тучи с дождем, а через минуту уже светит солнце, - и у Джона, в принципе, не было работы на мойке, пока погода не устоялась. Он уже жалел, что так глупо протрынькал те пятьдесят долларов со шлюхой. Но потом ловил себя на мысли, что на самом деле жалеет о том, что у него не было еще пятидесяти, чтобы отдать ей. Какой бы вопрос он задал ей на этот раз? Возможно, каково это - быть влюбленным в кого-нибудь? Что чувствуешь, когда обнимаешь человека, который тоже хочет обнимать тебя? Ему хотелось снова поговорить с ней. Хотелось узнать о ее жизни.
К сожалению, он не мог себе этого позволить.
Когда Джон рос, ему не нужно было беспокоиться о том, что он будет есть, какую одежду носить. Обо всем заботились его родители. Постель всегда была застелена свежим бельем, туалет был сверхъестественно чистым, и когда бы он ни открыл холодильник, тот постоянно был забит вкусными вещами, которые он любил. Даже в тюрьме он был обеспечен буквально всем. Там был жесткий распорядок дня и правила просмотра фильмов, но пока ты делаешь то, что говорят, тебе не нужно ни о чем переживать.
Примерно за месяц работы на мойке Джон заработал чистыми, после удержания налогов, около тысячи долларов. За свою комнатку три на три метра с тараканами он платил четыреста пятьдесят долларов - дорого, конечно, но, с другой стороны, никто другой его вообще бы не пустил к себе, так что домовладелец имел право взвинчивать цену. Снять квартиру было бы дешевле, но Джон не смог бы потянуть взнос приличного залогового депозита, не говоря уже о всяких платах за подключение и большой первый платеж, которые требовали коммунальные предприятия. Проезд также обходился недешево. Управление городского транспорта Атланты - МАРТА - предлагало месячный абонемент на неограниченное число поездок в автобусах и сабвее, но это стоило почти пятьдесят два доллара каждый месяц. Иногда Джон не мог позволить себе заплатить за это заранее, и тогда приходилось тратить по доллару семьдесят пять центов за проезд в один конец, чтобы добраться до работы и вернуться домой.
На еду, которая у него обычно состояла из сухих завтраков из овсяных хлопьев, бананов и бутербродов с арахисовым маслом, к которым иногда добавлялось что-нибудь из фруктов, уходило сто двадцать долларов в месяц. Джону приходилось покупать молоко в маленьких упаковках, чтобы его можно было выпить сразу, и таким образом не связываться со скоропортящимися продуктами. Холодильный ящик для хранения продуктов он использовал в основном для защиты пищи от тараканов: Джон не мог покупать пакет льда каждый день, особенно летом, когда жара превращала лед в воду еще до того, как он успевал доехать домой в автобусе.
За привилегию условно-досрочного освобождения он ежемесячно платил штату двести тридцать долларов. Изнасилование и убийство - штука не из дешевых, и если ему не удастся сделать этот платеж, то он прямиком направится обратно в тюрьму.
При таком раскладе у него каждую неделю оставалось на все необходимое менее семидесяти пяти долларов. Причем это если неделя была удачной, потому что порой он получал значительно меньше. Джон заставлял себя экономить, иногда на еде, и бывало, что от голода у него так кружилась голова, что, дойдя вечером домой, он тут же без сил валился на постель. Однажды он в отчаянии забрел в один из миллиона так называемых магазинов "заплатишь в получку", которых было полно в бедных районах города, но так и не смог заставить себя платить четыреста восемьдесят процентов за кредит на неделю. А даже если бы и смог, там все равно требовалось наличие текущего счета, чтобы они могли перевести деньги непосредственно в банк. Но ни один банк мира не открыл бы у себя текущий счет Джону Шелли.
Медицинская страховка была фантастической мечтой, и Джон жил в постоянном ужасе от мысли, что может заболеть.
После злополучного звонка сестре он шел под дождем, ожесточенно пиная встречавшиеся на пути лужи и жалея, что не может дать пинка самому себе за то, что позвонил Джойс. Он и так уже доставил ей массу неприятностей, чтобы навешивать на нее еще что-то сомнительное. На самом деле ему просто хотелось поговорить с ней, узнать, как у нее дела. Джон звонил ей где-то раз в месяц, и она всякий раз радовалась его звонку примерно так же, как сегодня утром.
Перед ним, взвизгнув тормозами, остановился автобус МАРТА, и Джон сначала взглянул на его номер, прежде чем сесть. Этот месяц выдался удачным, так что он махнул абонементом перед считывающим устройством и кивнул водителю.
- Холодает, - заметил тот.
- Это точно, - согласился Джон, наслаждаясь этой незамысловатой беседой, пока вдруг не сообразил, что теперь придется покупать зимнюю куртку или пальто. Господи, сколько же это может стоить?
Автобус дернулся, набирая скорость, и Джон, пробираясь на заднюю площадку, схватился за спинку сиденья, чтобы удержаться на ногах. Народу было много, и он нашел свободное место только возле пожилой женщины, которая читала лежащую на коленях Библию. Когда он садился, она не подняла голову, но он видел, что она краем глаза взглянула в его сторону.
Существует куча жульнических способов заработать. Всегда можно придумать аферу, какой-то финт. В тюрьме было полно таких, кто думал, что изобрел идеальную схему. Джон знал, что некоторые парни из "Гориллы" воруют из машин квитанции об оплате товара и обменивают их на наличные. Для этого лучше всего подходят большие магазины, относящиеся к какой-нибудь торговой сети. Все, что нужно, - это зайти туда, найти товар с номером, указанным на квитанции, потом отдать квитанцию девушке за стойкой и получить наличные. Легкие деньги, говорили они все. Причем Рей-Рей говорил это по два раза.
На остановке Линдберг Джон пересел в другой автобус, который ехал мимо закрытой автомойки. Понимая всю бесполезность этой затеи, он все же выбрал длинный маршрут через Чешир-Бридж-роуд, зная, что он проходит мимо винного магазина, где он встретил Робин. Всю эту неделю он вспоминал о ней и думал, чем она занимается.
Представляя себе ее жизнь, он почему-то считал ее зеркальным отражением своей. Возможно, она была немного испорченным ребенком, как Джойс - папина дочка. Он думал о ее младшем брате, дружившим со Стиви, который поцеловал ее. Интересно, какой он? Звонит ли она ему иногда, когда наступают особенно тяжелые времена? Раздражают ли его эти звонки так же, как Джойс злят звонки брата? Джон не мог себе представить, каково это - иметь сестру шлюху. Он был готов убить любого мужика, который только посмотрел бы на нее.
Автобус проехал мимо винного магазина, и Джон увидел трех девушек, стоявших на рабочем месте под навесом. Одна из них была та крикливая, которая сцепилась с Реем-Реем. Но Робин там не было.
Джон откинулся на спинку сиденья, глядя, как мимо проплывают дорогие рестораны. Автобус остановился на углу рядом с кинотеатром, и он встал, чтобы пропустить чернокожую пожилую женщину, которая выходила здесь. Он прочитал бегущую строку, но по названию ни одного фильма не узнал. Со своей первой получки он пошел в кино и был шокирован, когда, дойдя до кассы, увидел цены на билеты. Десять баксов! Он не мог поверить, что кино может столько стоить. Даже дневной сеанс стоил очень дорого.
На перекрестке автобус повернул направо, и картина за окном поменялась, став более похожей на жилой квартал. Джон видел, что дома становятся все больше, а дворы - все ухоженнее. Морнингсайд, Вирджиния-Хайленд, Понис-Хайленд. Через Литтл-Файв-Поинтс, мимо новых магазинов "Барнс энд Нобл", "Таргет", "Бест Бай". Декорации снова несколько ухудшились, только когда они уже прилично проехали по Морланд-авеню. По обе стороны неопрятной улицы выстроились винные магазины, угловые гастрономы и лавки автомобильных запчастей. Вывески зазывали дешево обналичить чек или застраховаться, а одна гордо провозглашала: "Единственное место в городе, торгующее одеждой на вес".
На остановке стояла группа мужчин с накинутыми на голые плечи грязными футболками - они натянули их на себя только в самый последний момент перед посадкой. В автобус начали садиться строительные рабочие, и в воздухе почувствовался новый запах. Мексиканцы, азиаты, черные. Очень скоро Джон остался единственным белым среди пассажиров.
Он вышел из автобуса в месте, где улицу можно было назвать даже красивой. Эта часть Морланда граничила с парком Браунвуд и Грант-парк. Здесь поселялись семьи, которые приватизировали городскую землю. Они заботились о своих домах, следили за порядком во внутренних дворах и требовали лучшего отношения к себе, более хороших ресторанов, большей безопасности на улицах, чем предыдущие обитатели этого района. Джон уже давно понял, что средний класс живет так хорошо потому, что все время ждет улучшений. Они знают себе цену и на меньшее не согласны. В противном случае они садятся в свои сияющие автомобили и отправляются туда, где их будут ценить. Бедные же люди, наоборот, довольствуются тем, что им дают, и благодарны уже за это.
В какой-то момент дождь прекратился, и из-за темных туч показалось солнце. Джон не захотел возвращаться через Морланд и поэтому пошел через парк Браунвуд, срезая путь через посадку. Он изучал этот район по карте из городского атласа, который обнаружил в библиотеке, и с удовольствием отметил, что дороги здесь расположены примерно так, как он и ожидал. Вокруг шло строительство, и над домами в стиле ранчо пятидесятых годов уже поднимались трехэтажные особняки. Интересно, сколько это может стоить? Какая должна быть работа, чтобы ты был в состоянии купить собственный дом, обеспечить детей и, возможно, позволить себе подержанный, но хороший автомобиль? Он даже примерно не мог прикинуть того количества денег, которое на это потребуется.
Свернув в Ист-Атланта-Вилледж по Таублиб-стрит, он с удивлением обнаружил несколько симпатичных ресторанчиков и небольшое кафе на месте, где ожидал увидеть заброшенные дома и захудалые автомастерские. Здесь же находилась пара бутиков, кондитерская и магазин товаров для домашних животных. Сквозь его витрину он увидел жирного рыжего кота, принимавшего солнечные ванны на большом мешке с собачьим кормом. Хорошо было бы завести кота, хоть какое-то животное составило бы ему компанию. Таракан, которого обнаружила мисс Лэм, не в счет. Но эту роскошь он сможет себе позволить только в будущем. Пока что Джон с трудом мог прокормиться сам.
Он свернул направо по Метрополитен-авеню и, пройдя несколько кварталов, оказался перед почтовым отделением Восточной Атланты. Джон оглядел приземистое здание казенного вида. На табличке перед входом был указан тот же почтовый индекс, что и на его справке о кредитоспособности: 30316.
Здесь было многолюдно, стоянки перед почтой и сбоку были забиты, так что машины стояли даже на улице, несмотря на запрещающие дорожные знаки. Подъезд к голубому дому в викторианском стиле, расположенному рядом с почтой, был перекрыт большим грузовиком с трейлером.
Небо снова потемнело, и с него посыпался мелкий моросящий дождь. Джон прошел немного вниз по Метрополитен-авеню, потом развернулся и пошел назад. Он смотрел на людей, входивших и выходивших с почты, и думал, какого черта он сюда пришел.
Потоптавшись на улице с полчаса, Джон понял, что ему на самом деле ничего не мешает зайти внутрь. Его местное почтовое отделение выглядело мрачно, и там, непонятно почему, все время пахло копченым салом. Он покупал бланки для оплаты квартиры и сбора в пользу штата там только потому, что это было в десяти минутах ходьбы от того места, где он жил. Поблизости жила масса иммигрантов, и порой люди притаскивали на почту кур и других домашних животных, чтобы отправить их бог весть куда. Частенько, стоя в очереди, он слышал крик петуха.
В центральном отделении Восточной Атланты было светло и чисто, и вообще здесь чувствовалась какая-то здоровая энергетика. Прямо напротив входной двери располагались ряды почтовых ящиков, наверху - те, что поменьше, внизу - побольше. Слева от него находился офис, где две женщины старались как можно быстрее помочь клиентам. Через весь холл к автомату у входной двери, продающему почтовые марки, тянулась длинная вереница людей. Джон вытащил из кармана пустой конверт и встал в очередь, стараясь не привлекать к себе внимания. Очередь продвигалась медленно, шаг за шагом, и он не смотрел в сторону почтовых ящиков, пока не поравнялся со стеклянной дверью, ведущей в офис.
Ящик номер восемьсот пятьдесят находился в первом ряду примерно на уровне глаз. На ящике рядом был наклеен оранжевый стикер с настолько выцветшей надписью, что прочесть ее было невозможно.