- Следующий, - сказала одна из служащих почты за стойкой, когда очередная клиентка вышла из офиса, задев Джона. Он быстро отступил с дороги, бормоча извинения и вытирая стекающие с промокших волос капли дождя. Когда он снова поднял голову, то заметил, что к почтовым ящикам кто-то направляется.
Джон затаил дыхание и судорожно сжал в руке свой конверт, когда худощавая чернокожая женщина, разговаривавшая по сотовому телефону, вставила ключ в замок ящика номер восемьсот пятьдесят. Она смеялась в трубку, рассказывая что-то малопочтительное о ком-то из членов семьи, но вдруг выдернула ключ и громко сказала:
- Блин, подруга, я с тобой совсем заболталась и сунула ключ не в тот замок.
Прижав телефон плечом и продолжая разговаривать, она вставила ключ в ящик, который находился ниже номера восемьсот пятьдесят.
- Сэр? - сказала женщина, стоявшая в очереди позади него.
Очередь сдвинулась, а он остался стоять на месте. Джек виновато улыбнулся.
- Простите. Забыл бумажник, - сказал он и вышел из очереди.
Глупая трата времени! Не может же он целый день сидеть возле этого ящика, а вероятность того, что тот, кто воспользовался его именем, появится здесь в одно время с Джоном, была ничтожно мала. Скорее можно выиграть по лотерейному билету.
Он распахнул дверь и выбросил чистый конверт в корзину для мусора. Небеса вновь разверзлись, обрушив на землю очередной холодный шквал воды. Джон зябко передернул плечами. Сто долларов. Хорошее зимнее пальто будет стоить по меньшей мере сто долларов. Откуда ему взять такие деньги? Сколько времени нужно будет копить на это долбаное пальто?
Съежившись, он стоял на автобусной остановке, проклиная себя и этот дождь. Нужно будет подумать о том, чтобы начать искать новое место работы. Что-нибудь в помещении, с фиксированным рабочим днем и чтобы от погоды не зависело. Что-то такое, где не обращали бы внимания на то, что на тебя в полиции заведено досье, в котором записано, что с тобой нужно обращаться, как с бешеной собакой, чтобы защитить окружающий мир от пропитавшего тебя насквозь порока.
Выбор такой работы для Джона ограничивался только чем-то связанным с опасностью. Половина парней в тюрьме сидели за то, что обчистили круглосуточный магазин или семейную закусочную. Большинство тех, кто сидел в камерах смертников, начинали с ограбления местного универсама "Квики Март" и заканчивали свою криминальную карьеру, всадив пулю в голову какому-нибудь низкооплачиваемому работяге за шестьдесят баксов в ящике кассового аппарата. Перед тем как мисс Лэм определила его на работу в "Гориллу", он от отчаяния уже готов был попробовать обнести ночной магазин. Теперь он понимал, что не может продолжать работать на автомойке, - зимой, по крайней мере. Ему было необходимо найти способ получить деньги, причем срочно.
Автобус опаздывал, а когда подъехал, водитель был раздражен. Настроение Джона, пока он, хлюпая практически разваливающимися от дождя тридцатидолларовыми кроссовками, поднимался по ступенькам и проходил на заднюю площадку, вполне соответствовало настроению других пассажиров. Он тяжело бухнулся на свободное сиденье сзади; состояние было такое, что он бы, в принципе, не возражал, если бы ударившая с неба молния врезала через окно ему в голову. В результате повреждения мозгов он превратился бы в неподвижный "овощ", пускающий слюни на койке в какой-нибудь заштатной больнице. Он даже начал задумываться, почему так много бывших заключенных снова возвращаются в тюрьму. Ему было тридцать пять. Он никогда не водил автомобиль, никогда по-настоящему не встречался с женщиной, никогда по-настоящему не жил. Так какого хрена, думал Джон, угрюмо глядя через окно на чудака, который пытался под дождем одновременно закрыть свой зонтик и сесть в машину.
Когда автобус тронулся, Джон встал, продолжая смотреть в окно и не отрывая глаз от этого мужчины. Сколько же лет прошло? Мозг не позволил ему сделать точный расчет, но он был убежден, что узнал этого человека и не ошибся. Джон открыл рот от удивления, когда странный мужчина наконец сдался и, швырнув упрямый зонтик на парковку, громко захлопнул дверцу своего автомобиля.
Ну конечно. Это был он. Это определенно был он!
С неба падал миллион капель дождя, и точно так же существовал миллион других шансов, чтобы Джон поехал в это почтовое отделение в правильный день и в правильное время.
Вероятность - один шанс из миллиона, но все же он ему выпал.
Он нашел этого второго Джона Шелли.
Глава 12
Джон не помнил, как его арестовывали, не потому, что пребывал тогда в шоке, просто в тот момент он находился в полубессознательном состоянии. Утром к нему зашел Вуди и накачал его валиумом. Джон принял дозу, которой хватило бы, чтобы вырубить лошадь.
Видимо, копы пришли в его дом с постановлением на арест. Отец провел их к нему в комнату, и там они нашли его, распростертого на кровати. Когда полицейские волокли Джона из дома, наручники больно врезались в кожу на запястьях. На лужайке он снова отключился.
Очнувшись в больнице, он почувствовал во рту уже привычный вкус активированного угля. Только на этот раз, когда он попробовал поднять руку, чтобы вытереть лицо, что-то громко звякнуло о металлическую раму койки. Он опустил взгляд на свое запястье и увидел, что прикован к кровати наручниками.
У дверей сидел коп и читал газету. Он хмуро взглянул на Джона.
- Проснулся?
- Да, - сказал Джон и снова заснул.
Когда он пришел в себя в следующий раз, в палате находилась мама. Господи, выглядела она просто ужасно! Джон задумался, сколько же он проспал, поскольку по Эмили казалось, что прошло уже лет двадцать с того момента, когда он взобрался по лестнице к себе в комнату, тихонько включил на стереосистеме группу "Харт" и принял целую горсть маленьких белых таблеток, которые принес ему кузен.
- Малыш, - сказала она, вытирая ему лоб, - ты в порядке?
Его язык завалился назад, перекрывая горло, а грудь болела так, словно ему трамбовали ребра кувалдой. Как ему вообще удавалось дышать все это время?
- Ты поправишься, - сказала она. - Это какая-то ошибка.
Но никакой ошибки не было - по крайней мере, с точки зрения полиции. Где-то через час пришел окружной прокурор, рядом с которым стоял Пол Финни и сверлил Джона взглядом так, будто был готов броситься на него и придушить здесь же, на больничной койке. Коп, видимо, тоже заметил это, потому что на всякий случай встал вплотную к мистеру Финни, чтобы ситуация не вышла из-под контроля.
Прокурор представился:
- Меня зовут Лиль Андерс. Это шеф полиции Гарольд Уоллер.
Коп рядом с мистером Финни держал в руках лист бумаги.
Он заглянул в него и прокашлялся, словно приготовился читать речь.
Джон посмотрел на маму.
- Все в порядке, малыш, - сказала она.
- Джонатан Уинстон Шелли, - начал Уоллер, - я арестовываю вас за изнасилование и убийство Мэри Элис Финни.
Уши Джона воспринимали происходящее так, будто он находился под водой. Губы Уоллера двигались, он что-то говорил, но Джон не мог его понять.
Наконец Лиль Андерс наклонился и щелкнул пальцами у Джона перед глазами.
- Ты понимаешь, что происходит, сынок?
- Нет, - сказал Джон. - Я ничего не…
- Не говори ничего, - вмешалась мать, прижав пальцы к его губам. Эмили Шелли, попечитель школьного родительского комитета, воспитатель младшей дружины бойскаутов, мастерица выпекать шоколадное печенье и придумывать костюмы для Хэллоуина, выпрямилась и обратилась к трем мужчинам в комнате: - У вас все?
Они угрожающе уставились на его маленькую маму, особенно Пол Финни. Он и так был мужчина крупный, а злость делала его еще больше.
- Он должен дать показания, - сказал Андерс.
- Нет, - сказала она, эта миниатюрная женщина, которая была его мамой. - Фактически ничего он не должен.
- Это было бы в его интересах.
- Мой сын прошел через очень суровое испытание, - ответила Эмили. - Он нуждается в отдыхе.
Андерс попробовал заговорить непосредственно с Джоном, и даже когда Эмили преградила ему дорогу, он не оставил своих попыток.
- Сынок, ты должен превозмочь себя и рассказать нам, что произошло. Я уверен, что есть какие-то причины, по которым…
- Ему нечего вам сказать! - твердым голос заявила Эмили.
Джон только однажды слышал, чтобы она говорила так, - это было, когда десятилетняя Джойс попробовала пройти по перилам балкона верхнего этажа их дома.
Эмили по очереди посмотрела каждому из мужчин в глаза.
- Прошу вас уйти.
Пол Финни рванулся к Джону, но коп перехватил его.
- Сукин сын! - процедил Пол Финни сквозь зубы. - Ты поджаришься за это на электрическом стуле!
Мистер Финни когда-то был хорошим - по меркам штата - рестлером, и Андерсу с Уоллером пришлось немало потрудиться, чтобы удержать его. В конце концов им пришлось силой увести его из палаты. Через закрытые двери было слышно, как он кричит:
- Ты еще заплатишь за это, долбаный ублюдок!
Когда мама снова повернулась к Джону, ее нижняя губа предательски дрожала. Как это ни странно, но он подумал, что ее расстроили грязные ругательства мистера Финни.
- А где папа? - спросил он. Ричард в их семье всегда брал руководство на себя и улаживал любые неприятности. - Мама? - спросил Джон. - Где он?
Она болезненно сглотнула и, наклонившись, взяла его за руку.
- Послушай меня, - торопливо сказала она. - Они могут в любую минуту вернуться и увезти тебя в тюрьму. У нас совсем немного времени.
- Мама…
- Молчи, - сказала она, сжимая ему руку. - И слушай.
Он кивнул.
- Полиции ничего не говори. Даже не называй своего имени. Не рассказывай им, где был сегодня ночью, не говори, что ел на обед.
- Мама…
- Тише, Джонатан, - сказала она, прижимая палец к его губам. - В тюрьме тоже не говори ни с кем. Там никто не может быть твоим другом. Там каждый думает о себе, и тебе тоже следует делать это. Ничего не говори по телефону, потому что все разговоры записываются. Там везде стукачи.
Стукачи? Где мама услышала это слово? Откуда она может все это знать? Она ведь даже "Коджак" не смотрела, потому что считала, что там слишком много жестокости.
- Я хочу, Джон, чтобы ты мне кое-что пообещал, - настойчиво продолжала она. - Обещай мне, что никому не скажешь ни слова, пока не появится тетя Лидия.
Тетя Лидия. Жена Барри. Она была адвокатом.
- Джон? - окликнула она его. - Обещаешь мне? Ни слова! Не говори даже о погоде. Ты понял меня? Это самое главное из того, что я тебе когда-либо говорила сделать, и ты должен послушаться меня. Ни с кем не говори. Ты слышишь меня?
Он тоже начал плакать, потому что она плакала.
- Да, мама.
Дверь открылась, и в палату вернулся Уоллер. Он взглянул на эту сцену - мать и сын, - и Джон увидел, что в нем что-то смягчилось. Когда он обратился к Эмили, голос его звучал почти по-доброму:
- Миссис Шелли, вам нужно отсюда выйти.
Ее рука сжала руку Джона. Она смотрела на него сверху вниз, и в глазах ее стояли слезы. Он почему-то ожидал, что сейчас мама скажет, что любит его, но вместо этого она одними губами беззвучно произнесла:
- Ни с кем.
Не говорить ни с кем.
Андерс подождал, пока Эмили выйдет, после чего полез в карман и вытащил ключи от наручников. Мягкость его испарилась так же внезапно, как и проявилась.
- Слушай меня, маленький ублюдок! - сказал он. - Сейчас ты встанешь, оденешься и заведешь руки за спину. Если я хотя бы на миллисекунду заподозрю неладное, я обрушусь на тебя, как тонна кирпичей. Ты меня понял, грязный убийца, вонючий кусок дерьма?
- Да, - сказал Джон, замирая от страха. - Да, сэр.
Глава 13
15 октября 2005 года
Государственная тюрьма штата "Коустел" была распложена возле реки Саванна в городе под названием Гарден-Сити, штат Джорджия. Названия эти, столь привлекательно звучавшие на бумаге, вызывали в воображении причудливый приморский городок с открытки. Тот, кто выбирал место для исправительного учреждения штата, должно быть, решил хорошенько подшутить.
"Коустел" была тюрьмой строгой изоляции, которая открылась всего за несколько лет перед тем, как туда попал Джон; через десять лет его срока она была переоборудована под прием заключенных, совершивших насильственные преступления. В наши дни тюрьма состоит из семи зданий, где имеется двенадцать двухместных камер и двадцать четыре четырехместные. Здесь также есть сорок четыре камеры изоляции, тридцать дисциплинарных камер и пятнадцать камер со специальной защитой заключенных. В здании "L" размещается двести человек, в "N" - еще двести, а "О" и "Q" представляют собой открытые спальные корпуса с койками, как в любой обычной военной казарме. В общей сложности тюрьма эта стала домом для почти тысячи шестисот человек.
Джон не думал, что когда-нибудь по своей воле вернется в "Коустел", тем не менее он отпросился с работы и в шесть часов утра сел в автобус дальнего следования "Грейхаунд". На билет ушел весь остаток телевизорных денег, но это его не очень заботило. Он попытался заснуть, прислонившись головой к окну, но все, что ему удалось, это погрузиться в воспоминания о своей первой поездке сюда, в наручниках и кандалах. Он не мог снова вернуться в тюрьму. Он не мог умереть здесь.
Он взял с собой книгу "Тэсс из рода д’Эрбервиллей" и в течение всей почти пятичасовой поездки заставлял себя читать ее. Джону постоянно приходилось возвращаться по тексту, потому что мыслями он был далеко.
Как мама каждые две недели ездила сюда, независимо от погоды, в дождь и под солнцем? Неудивительно, что ко времени, когда Эмили добиралась на место, она была совсем вымучена. Неудивительно, что она выглядела такой раздавленной в тот первый раз, когда ей разрешили свидание с ним. Впрочем, она делала это двадцать лет и за все это время пропустила только три визита.
Когда "Грейхаунд" подкатил к тюрьме штата, Тэсс как раз сообщила Энджелу о своем благородном происхождении. Джон заложил страницу автобусным билетом и положил книгу в пластиковый пакет из-под продуктов, который привез с собой.
На досмотре посетителей Джон чуть не сгорел от стыда, когда его обыскивали и допрашивали. Но не потому, что был выше этого, а потому что наконец узнал, через что приходилось пройти его матери всякий раз, когда она приезжала на свидание. Пока они досматривали его пакет для продуктов, вскрывали блок сигарет и пролистывали книгу буквально по странице, он производил вычисления в уме. Она совершила эту поездку более пятисот раз. Как Эмили могла выдержать все это? Как он мог подвергнуть свою мать такому унижению? Неудивительно, что Джойс злилась на него. Джон в этот момент ненавидел себя так, как еще никогда в жизни.
В ожидании, пока назовут его имя, он присел на пластиковый стул. Нога опять начала дергаться, хотя все остальные в комнате выглядели абсолютно спокойными. В основном это были женщины с детьми. Они приехали проведать своих отцов. Мальчик рядом с Джоном держал в руках рисунок самолета, сделанный цветными карандашами. Какая-то девочка плакала, потому что ей не разрешили принести сюда плюшевого медведя. Рентген обнаружил внутри игрушки что-то необычное, а мать не разрешила вспарывать ее.
- Шелли, - сказала женщина в униформе.
Никто из охранников не узнал его, но, учитывая количество заключенных и посетителей, которые проходили здесь каждую неделю, ничего удивительного в этом не было.
- Шелли, - снова повторила она.
Джон встал, прижимая пластиковый пакет к груди.
- Столик три, - кивнув ему, сказала она.
Он положил пакет на резиновую ленту транспортера рентгеновского аппарата, где ее просветили в третий раз, а сам прошел через металлодетектор в комнату для посетителей. Он остановился у края транспортера, глядя на это помещение и стараясь представить его себе глазами матери. В комнате примерно семь на десять метров были расставлены металлические столики, напоминавшие мебель для пикника, которые были прикручены к полу. По одну сторону сидели мужчины, а по другую - их жены, подружки или проститутки, которым эти мужчины заплатили, чтобы те пришли их проведать. Между столиками с визгом и смехом гоняли дети, а через каждые три метра спиной к стене стоял охранник. Повсюду были развешены видеокамеры наблюдения, с молчаливым неодобрением медленно двигавшие объективами из стороны в сторону.
За одним из столиков, за столиком номер три, сидел Бен Карвер. Он был одет в обычную белую рубашку, белые штаны и белые носки. У него была пара подходящих по цвету домашних тапочек, которые ему принесла мать, но Бен редко надевал их вне камеры, потому что боялся испачкать.
У всех в тюрьме была некая своя маска, новый образ, помогавший выжить в этих условиях. Убийцы становились еще более отвратительными, арийцы - более жестокими, гомики - гомиками в еще большей степени, а у полоумных вообще срывало крышу. Бен относился как раз к последней категории, и исполнял он эту роль, как мэтр драматической сцены. Джон не думал, что это было так уж тяжело для него. К тому моменту, когда парни из БРД схватили его, он уже убил шестерых в окрестностях Атланты. Его фишкой было отрезать у своих жертв правый сосок в качестве сувенира. Во время ареста в центральном отделении почты Атланты, где он восемнадцать лет проработал сортировщиком, один из копов переусердствовал и сбил Бена с ног. При этом изо рта у Бена вылетел кусочек мышечной ткани, позднее идентифицированный как правый сосок последней жертвы, - Бен сосал его в качестве спасательного средства, своего рода палочки-выручалочки.
Эта зловещая подробность в сочетании с подходящей фамилией - Карвер - вызвала громкий резонанс в прессе. В отличие от Джона, он попал в выпуски телевизионных новостей и даже получил свое персональное прозвище - Резатель из Атланты. Бену эта кличка никогда особо не нравилась, но потом он вдруг обиделся на Уэйна Уильямса - человека, осужденного по делу об убийствах детей в Атланте, - за то, что тот вытеснил его с первых страниц газет уже через несколько недель после ареста Бена.
- О, мой милый мальчик, - сказал Бен, с тонкой улыбкой глядя на Джона. Губы его были влажными, и посредине, там, где он всегда держал сигарету, на них было видно темное пятно. Точно такая же выеденная никотином отметина, напоминавшая "яблочко" на мишени, была в центре и на его зубах. Одной из первых вещей, которые Бен сразу же заявил Джону, было то, что ему необходимо все время что-то держать во рту для фиксации. "И лучше уж пусть это будут сигареты, чем твой правый сосок, мой милый мальчик". После этого Джон никогда не жаловался на то, что его сокамерник курит.
- Итак, - сказал Бен.
Джон продолжал стоять перед столом, не будучи уверенным, что тот хочет, чтобы он сел.
- Хорошо выглядишь, - сообщил он Бену.