- Еще выше. Почти на горе.
- Э, была ни была! Бог троицу любит! Айда!
Чем выше мы поднимались, тем лес становился ниже и гуще. Густело вокруг нас и комариное облако, так что казалось, не сами мы идем, а комары нас затаскивают на гору. Глаза мои вдруг начали искать по сторонам какую-нибудь ямку или коряжку. И правильно. Я не шутя сказал Мальчику Биллу, что хочу в туалет. Но там я хотел лишь в начальной стадии, а тут я понял, что до третьего чуда мне не продержаться, а если и продержусь, то мне будет не до чудес, или произойдет четвертое чудо. Заметив сбоку заманчиво задранный корень, я спросил Альку:
- Скоро?
- Вот-вот. Минуты три.
- Ну, ты иди, Берта.
- А ты?
- А я это... я догоню!
- A-а, ладно, - понял художник. - Я свистеть буду.
И насвистывая, он скрылся в сосняке, а я бурундуком юркнул под корень. Дело вроде минутное, но когда я выскочил обратно, свиста уже не слышалось - Алька умахал. Я припустил следом, тоже присвистывая и радуясь тому, что вот теперь чудо восприму с должным вниманием.
- Берта! - окликнул я, почувствовав, что должен бы уже догнать художника. - Берта, ау-у! - Но мне отозвался только ветер в вершинах.
Может, он спрятался? Нет, мы же горим со временем, и он беспокоится об этом больше меня. Но на всякий случай я сбегал, заглядывая за кусты, немного вправо и немного влево и покричал еще. Может, я проскочил третье чудо? Нет, ведь он сказал, что оно почти на горе, а пока идет склон, значит, наоборот, надо взять выше. Я поднялся еще и вдруг наткнулся на странную сосну - толстую, невысокую и сухую, с плотно прижатыми к стволу немногочисленными ветками. Дерево было так скручено, что аж потрескалось, словно воздух был для него твердым, и ему приходилось когда-то ввинчиваться в него. Прямо штопор! Я сообразил, что это и есть третье Алькино чудо.
Но самого Альки не было. Если он задержался по тому же делу, что и я, то пора бы справиться. Повертев головой и поприслушавшись, я уже с беспокойством прокричал:
- Бер-та-у-моль-берта...
- ...а-а! - отозвалось эхо.
Мне стало жутко. Я не знал, что думать и что делать. Хорошо хоть дорога назад известна - строго вниз, к заливу. И я было ринулся, но словно запнулся при мысли - а что скажу Задоле и как объясню, почему вернулся один?.. А может, Алька уже там? Может, мы разошлись? Нет, без меня он бы не ушел! Я ведь жду его! А раз его нет, значит... значит, случилось что-то серьезное! Мигом в моем уме воскрес медведь, и я, не помня себя от страха, понесся вниз.
22
Я взял левее, оставляя в стороне все чудеса, и летел сломя голову. Первое, что я спросил, еле переведя дыхание у Задоли, который благоустраивал наше сторожезое гнездышко, было:
- Алька здесь?
- Нету. А что?
- Пропал он!
- Как пропал?
- Исчез!
Я без особых подробностей рассказал командиру о нашем походе. Не по-командирски разинув рот и часто моргая, он выслушал меня и вдруг упрекнул:
- Приспичило тебя! А может, плохо искал?
- Мы не в прятки играли, чтобы полдня искать!
- Хм, надо сигналить, - озабоченно заключил Задоля и в три приема поднялся на ноги. - Баба-Яга, на пост!
- Иду! - отозвался от шалаша Димка. - Тут вода в коряжках выкипела! Отставить?
- Отставь!
И тут же донеслась Димкина песенка:
Вот сейчас я тут найду
Синюю поганочку,
Изрублю ее в куски.
Чтобы кто-нибудь не съел!
- Живей, синяя поганочка! - поторопил Юра.
- А, путешественники прибыли! - улыбнулся Димка, появляясь из кустов с прутом.
- Не путешественники, а путешественник! - поправил Задоля. - ЧП у нас! Художник сгинул!
- Как?
- А вот у него спроси! Я как чуял - не хотел отпускать! И мичману сказал, что ты в туалете, а теперь что? Теперь вранье, значит! Значит, командир ваш не только тряпка, но и врун! Ну, ты даешь, Ушки-на-макушке! - разволновался Мальчик Билл, поняв истинное положение лишь сейчас, словно мысль долго блуждала в лабиринтах его пара графического тела. - Где флажки?
- Вот! - сказал я, хвать - а за голенищем пусто. Черт! Вылетели!
- Так, вторая пропажа!-подытожил командир
- Я ветками.
- Пошли, горе!
У воды мальчик Билл воткнул в песок осиновый шест с красной тряпкой на конце и зашатал его, вызывая ГКП.
- Увидели, - сказал Димка, наблюдавший в бинокль. - Земноводный готов к приему! Рядом мичман.
Я просемафорил березовыми ветками.
"Пропал художник!"
- Принято. Обсуждают, - комментировал Димка.- Сейчас будут сигналить. Читай сам! - И сунул мне бинокль.
"Куда пропал?" - прочитал я.
"Не знаем!"
"Шлите посыльного!"
- Посыльного требуют, - сказал я.
- Беги! - распорядился Юра.
И я опять побежал.
На ГКП уже находился встревоженный Филипп Андреевич. Я еще раз пересказал все события, не утаив ни одной детали, даже личной.
- Всё? - спросил Давлет.
- Всё!
- Купаться не собирались?
- Нет. Какое там купание!
- А черт вас знает! Понесло же в лес!
- Вас Мальчик Билл отпустил? - спросил мичман Чиж.
- Да. То есть, меня отпустил, - уточнил я. - А Берта-у-мольберта сам по себе!
- Все вы, гляжу я, сами по себе!-сердито заметил Филипп Андреевич и прошелся по помещению. - Ну, так! Значит, свистел, кричал, искал - нету! Сколько времени прождал?
- Минут пять-десять. Да хоть сколько жди - его там нету! - убежденно заявил я. - Нету его там!
- Почему ты уверен?
- Чувствую.
- Ну, это знаешь!.. А всего прошло времени?
- С полчаса.
- Что-нибудь подозрительного вокруг?
- Ничего. Только сухая скрученная сосна - и все. Не она же заглатывает людей!
- Конечно. А как на море?
- Спокойно. То есть бушует, но спокойно.
- Понятно. - Филипп Андреевич задумался. - Какая-то абракадабра! Что ж, разберемся на месте. Ушки-на-макушке, будешь проводником. Мичман Чиж, Ринчина ко мне и пятерых подводников. И пока - ни гу-гу! Слышь, Земноводный?
- Есть, товарищ Саваоф! - отдал тот честь.
Давлет хмыкнул.
Я вел отряд тем же путем, каким шли мы с Алькой, и все с надеждой думал, что вот-вот он попадется навстречу. Всем я показывал то, что показывал мне Алька, но никто не дивился чудесам и все растерялись, не найдя вблизи "штопора" признаков Алькиного пребывания.
Но маленькое открытие произошло.
Носившийся по лесу, как лось, Ринчин обнаружил на самой горе, в молодом сосняке, тропу, идущую из глубины тайги в сторону лагеря. Он окликнул нас. Я высказал предположение, что это дорожка дяди Вани-заики, протоптанная им за двадцать лет. Филипп Андреевич согласился и, в конец обеспокоенный, заключил, что с Алькой что-то случилось между третьим чудом и вторым.
- Поднимаем народ! - сказал он.
Мы вернулись по тропе. Она оборвалась у помойной ямы за камбузом. С карканьем шарахнулись от нас вороны и расселись по ближайшим деревьям. Одна, бесхвостая, валялась на дне ямы - или отравилась хлоркой, или ее подшиб кто-то из наших.
Построенному по тревоге личному составу, одетому из-за прохлады и сырости разношерстно, Давлет обрисовал ситуацию и поставил задачу прочесать лес от лагеря до второго залива, обследуя каждую корягу и рытвину. Мобилизуются все подводники, варяги и половина дежурного экипажа. Остается лишь мичман Чиж со взводом аборигенов. Юнги с настороженным оживлением приняли известие, от которого пахнуло чем-то военным.
Филипп Андреевич распределил участки, и лагерь растворился в лесу. Некоторое время доносились голоса, потом все стихло - сотни людей как не бывало
Видя, что я валюсь с ног от усталости, мичман Чиж задержал меня на ГКП, отправив на "Маяк" Земноводного. Сквозь тревогу об Альке у меня пробивалась тревога о Задоле.
- Товарищ мичман, вы будете ругать Мальчика рилла за то, что он отпустил меня? - спросил я тоном провинившегося.
- Нет, ругать не буду! Я ему просто наряд вне очереди влеплю - гальюнчик драить!
- Влепите лучше мне!
- И тебе влеплю!
- Но ведь он...
- Разговорчики, Ушки-на-макушке! - перебил мичман. - Следи лучше за "Маяком". Твой пароль - "Ребус"! Пароль поста "Шлагбаум" - "Кроссворд", Автобуса" - "Шарада"! Запомнил?
- Так точно!
- Дерзай! - И мичман Чиж сбежал по лестнице на плац, где толпились осколки личного состава.
Я вынес на балкон один из двух стульев, сел и, облокотившись на перила, уставился в бинокль на мыс. Там было пусто. Барашков стало поменьше - ветер, кажется, развернулся и ослаб. Медленно опуская бинокль, я наткнулся на "Крокодила". Он стоял боком, почти не удалившись с утра от берега. К носу его, поперек, пристало бревнышко - и было полное впечатление, что "Крокодил" держит его в зубах.
Звякнул телефон.
- "Ребус" слушает!
- Говорит "Кроссворд"! Только что "Шарада" сообщила, что там появилась группа в зеленой форме, человек десять. Рассматривают залив. Ждем указаний. Постовой Ронжа!
- Вас понял! Минутку! - И я крикнул: - Товарищ мичман, на перевале - чужие в зеленом! Звонила "Шарада"!
На миг мичман Чиж замер, а в следующий миг стоял уже у телефона. Заново выслушав доклад, он распорядился:
- "Кроссворд", немедленно передай "Шараде", чтобы в случае атаки отступила к вам! Мы идем! Как поняли?.. Все! - Мичман Чиж бросил трубку, выскочил на балкон, потянулся было к рынде, но, прикинув, наверное, что из-за десятка неприятелей не стоит поднимать паники, живо порхнул на плац. - Все ко мне! Все, кто есть! И дневальные, и камбузники - все! Быстрее! - закричал он и затопал так, что гравий брызнул из-под ног.
Набралось человек пятнадцать. Некоторых я не знал - в последнее время прибыло много новичков взамен сбежавших, которые не пожелали ходить строем и мыть посуду.
- Сейчас вы - ударный кулак! - в лоб заявил мичман Чиж. - На перевале подозрительное движение. Делаем вылазку. Не исключена потасовка! Ремнями только угрожать, но не пускать в ход! Учтите! Только угрожать!.. Ушки-на-макушке, без моего распоряжения - ни шагу с ГКП! И никаких туалетов! Ясно?
- Ясно!
- Вперед!
И "ударный кулак", на бегу расстегивая ремни и обматывая ими кисти, скрылся за кубриками. Я чувствовал, что наказ мичмана не пускать в ход ремни - пустой наказ, потому что невозможно будет в стычке лишь размахивать ими бездейственно.
Я позвонил на пост "Шлагбаум".
- "Кроссворд"?
- Да.
- Говорит "Ребус". Группа вышла. Сообщите дальше!
- Есть!
Слева прочесывалась тайга, справа назревал бой, на мысу продолжал мотаться шест, требуя, как дядя Ваня-заика, внимания к себе, - вокруг заваривалось что-то необычайное. А я был в центре! И один, как капитан на мостике корабля, идущего на всех парах навстречу шторму! Правда, где-то в трюме обливался потом кочегар Егор Семенович, но даже врачихи не было - увезла в поселок больного с ангиной. Некоторое время я важно и гордо смотрел то туда, то сюда, словно решая, где важнее и куда крутануть штурвал.
Крутану-ка на пост "Шлагбаум". Я позвонил.
- Говорит "Ребус"! Наши прошли?
- Нет пока!
- Значит, они прямиком. Отбой!
С камбузной лестницы скатился еще один, где-то промешкавший, юнга. Пробегая по мостикам, он заглядывал в кубрики и что-то выкрикивал. Я узнал Сирдара.
- Эй, ты чего остался? - спросил я.
- Ушки-на-макушке! - выпалил он, запыхавшись. - Мичман срочно требует тебя на камбуз!
- Какой мичман?
- Чиж, конечно!
- Они же на перевал рванули!
- Передумали! Решили в камбузе засаду устроить! И открыли военный совет! Тебя зовут!
- Зачем?
- На совет! Ты же вон какой шустрый! - впервые за все время польстил мне Сирдар.
- Хм!
- Жми давай! - Но я колебался. Мне и приятно было, что меня зовут на военный совет, и как-то не по себе, потому что советчик я в таких вопросах неважнецкий, несмотря на шустрость. И потом, почему на камбузе, а не в лесу устраивать засаду, зачем пускать противника на территорию лагеря? Все это у меня перепуталось, и я не мог ни на что решиться. - Тебе что, записку от мичмана принести? - разозлился Митька.
Проверещал телефон.
- "Ребус" слушает!
- Говорит "Кроссворд""! "Шарада" передала, что зеленые сели в машину и уехали. Постовой Ронжа!
- Вас понял!
Но я ничего не понимал! Противник высадил десант, наши кинулись навстречу, и вдруг наши вернулись на камбуз, а противник удрал - все шиворот-навыворот! Теперь в засаде не было смысла, хотя его не было и в начале!
- Ну! - крикнул Сирдар. - Что доложить мичману?
- Я сам доложу!
Зная, что нельзя оголять ГКП, я все же поспешил на камбуз. Митька последовал за мной. У лестницы сидела Шкилдесса. Узнав меня, она беззучно ощерилась и сунулась к моим ногам, давая понять, что хочет на руки. Я погладил ее и отпихнул.
- Нельзя, Шкилда! Военный совет!
Наверно, запрет мой вышел чересчур нежно, потому что кошка истолковала его наоборот и метнулась за мной. В зале никого не было, но из подсобок донеслось:
- Сюда!
Я шмыгнул в дверь.
В коридорчике теснились пацаны, человек десять, но не в синей форме, а в зеленой, и не в пилотках, а в беретах. И ни одного знакомого лица. Ледяными скобками свело мои лопатки - я понял, что это и есть засада, только не наша, а их! Никуда, значит, они не уехали, как показалось "Шараде", а каким-то чудом проникли сюда! Но причем тут Сирдар, наш юнга? Я оглянулся. Митька улыбнулся мне так широко и так пррлорю, что я вдруг ощутил ядовитость этой улыбки, улыбки предателя!
Один из зеленых, постарше, спросил у Сирдара:
- Никого больше?
- Никого! Лагерь пуст! Можете...
- Молодец! Мы этого не забудем! - сказал старший и обратился ко мне: - У тебя нет насморка?
- Нет, - ответил я и замер с открытым ртом, потому что за плечом этого парня увидел Федю Лехтина.
- Значит, жив останешься! - заключил парень и старательно, с прокрутом, как запечатывают бедствующее на море люди бутылкy со спасительной запиской, засунул мне б рот вчетверо сложенное полотенце. - Запомни, юнга: лучшее лекарство от насморка - это кляп! - добавил он неторопливо.
А дальше пошло быстрее.
Я рванулся, но было поздно - меня схватили, связали по рукам и ногам, подняли, распахнули мной, как тараном, дверь в моечную, внесли туда и бережно опустили в пустую ванну, где мы ополаскивали посуду. Я с безразличием ожидал, что они и воду открутят, но они лишь короткой веревкой зачем-то привязали меня за пояс к крану, который подходил к ванне в середине.
Дверь захлопнулась, но тут же открылась опять, и чья-то рука зашвырнула в моечную и Шкилдессу, как будто она, как ученая собака, могла понять человеческую беду и привести наших на выручку. Шоркнула палка, задвинутая в дверную ручку, - и все, от Ушки на макушке остались рожки да ножки.
Слетайся, воронье!
Я не переживал, что попался, - я знал, что буду переживать потом, даже двойное предательство - Феди и Митьки - не очень занимало меня, я думал об одном - как освободиться!.. Спешил на военный совет, вояка, - вот и совещайся! Умри, но освободись и помешай зеленым! Самому - нет, не выбраться! Поднять шум и привлечь внимание Егора Семеновича - единственный шанс. Шум!
Я сел. Веревка, державшая меня, была крепкой - не порвать. В двух метрах на лавке стояли тазы с вилками, ложками и ножами. Будь Шкилдесса поумней, хапнула бы зубами нож да - жик-жик! Или бы перегрызла веревку! Есть же такие собаки! Я бы выкувыркнулся из ванны и так бы начал трясти полки с мисками и кружками, так бы они у меня посыпались, и так бы погонял их по полу, что в Америке бы услышали, не то что в складе! Но привязь была надежной - все учли, проныры зеленые! Знал бы только Димка, где я и что со мной - на крыльях бы прилетел!
Простонав от боли в челюстях и беспомощности, я лег опять и давай бить сапогами по ванне, но чугунная посудина, в которой я же был глушителем, отзывалась тупо и равнодушно, принимая меня, наверно, за какую-то грязную болванку. Я задрал ноги и попробовал колотить в стенку, но удары получались бессильными. До окна не дотянуться, там вторая ванна - для горячей мойки. А и дотянусь, выбью стекло в сторону леса - много ли шума? Тут шишки громче падают на крышу! Такого старик не расслышит. Залаяла бы Шкилдесса - вот был бы шум! К сожалению, кошка лаять не умела! Но умела мяукать, и весьма отчаянно, если ее очень попросить!
У меня мелькнула слабая надежда.
Я снова сел. В помещеньице держался пряно-кисловатый запах полуеды-полупомоев, который, похоже, понравился Шкилдессе, и она усиленно обнюхивала углы, где этот запах был, наверно, гуще, такой, наверно, как у меня во рту от засаленного кухонного полотенца. Я замычал - ноль внимания. Я поскреб эмаль - кошка оглянулась и, поняв, что это мои шуточки, опять уткнулась носом в щель. Тогда я лег, перевернулся почти на живот, но так, чтобы пальцы доставали стенку ванны, и продолжил скреб, как умея подделываясь под мышь. Шкилдесса клюнула: короткое "мр-р" - и она у меня на спине. Боясь спугнуть ее н ловким движением и зная, что второй раз она не скор соблазнится моей "мышкой", я зашевелил пальцами, как та водоросль щупальцами, которая ловит рыбок. Мне нужно было, чтобы кошка хоть чуточку подыграла мне. И она, умница, подыграла - тронула лапкой мои пальцы, и они захлопнулись капканом. Перехватываясь по шерсти, я добрался до хвоста и надавил его.
Муркнув, Шкилдесса принялась было лизать мне пальцы, лотом - кусать их с урчаньем, потом мявкнула, метнулась прочь и лишь тут-то заорала вовсю, как и требовалось. Потолка в камбузе не было, а сразу - тонкая пластиковая крыша, до которой стенки не доходили, так что кошачий вопль, усиленный всякими отражениями, понесся, по-моему, из камбуза, как из мегафона.
Больше я не давил, а просто держал - кошка сама, вырываясь, причиняла себе боль и орала благим матом, вертясь и впиваясь зубами и когтями в мои руки. Я бы тоже, наверно, взвыл, если бы не кляп, а так мне оставалось только дергаться, правда, руки я малость припрятал, повернувшись набок, и Шкилдесса частично отводила душу на робе. У меня выступили слезы от жалости к себе и к кошке, но хвоста я не выпускал.
И вдруг раздался голос:
- Эй! Что там за изверг?
Это был Егор Семенович! От радости мои онемевшие пальцы чуть не разжались, но я собрал крохи сил и стиснул их еще. Шкилдесса перешла на утробный лесной рык.
- Кто мучает кошку? - строже прикрикнул дед и затопал к подсобкам. - Кс-кс-кс-с!.. Где вы тут? - Стукнула одна дверь, другая. - Да что такое? Кыса, где ты?.. А это что за палка? Закрыли! Вот фулиганье! Вот живодеры! - Зашеборшало, я отпустил хвост, Шкилдесса вылетела из ванны, крутя им, как пропеллером, и сразу - к двери, плаксиво мяукая. Я сел и привалился плечом к крану. Перед глазами плыли круги, все покачивалось, как будто в моечной штормило.