- Нет у него никакой бабушки, - сказала мама, - что с ним?
- Не могут же тебе в самом деле отдать бычка, - сказал я, - пойми.
- Не могут? - спросил он. - Почему не отдадут?
- Потому что бычок им самим нужен, и он очень дорого стоит.
- Сколько?
- Что - сколько?
- Сколько стоит?
- Много.
- Тогда барашка! Ой! Ой! О! Подарите бабушке барашка! Я никуда не поеду, пока не подарят!
- Сажайте его, не обращайте внимания, дома я ему покажу, как устраивать истерики, сажай его, Сона Ханум, он мне надоел, - сказала мама.
- Он ребёнок, - уговаривала тётя Сона, - он расстроен, пусть он успокоится, немного подождём. Не плачь, как же мы тебе дадим барашка, он у нас один.
- Я для бабушки стараюсь! - вопил Боба.
- Нет у нас никакой бабушки, - сказала мама, - откуда он взял? Что за бабушка?
- Он очень расстроен, пусть, пусть отойдёт. - Тётя Сона его успокаивала, а он брыкался и отмахивался.
Муж тёти Сона терпеливо сидел на арбе и ждал. Все ждали.
- Один у вас барашек? - перестал орать Боба, но колеса арбы не отпускал. - Бедная моя бабушка!
- У детей своя фантазия, - объяснила тётя Сона, - они так фантазируют, что ничего не поймёшь.
- Он просто нахал, он меня выведет из терпения!
- Ах, как жалко, что у вас один барашек, - всхлипывал Боба, - значит, бабушка останется без барашка… Ну, тогда дайте мне курицу, она будет для бабушки нести яички. Моя старенькая, бедненькая бабушка…
- Не смей просить курицу! - закричала мама. - Как ты смеешь просить, и так мы не с пустыми руками уезжаем.
- Но бабушке ведь ничего не дали?
- Тащи его в арбу, Сона, бессовестный мальчишка! - закричала мама. - Придётся мне слезть самой и взяться за него. Спектакль на всё селение, сбежались все соседи, ай-яй-яй!
- Ой-ёй-ёй! - взвыл Боба. - Аа-а! Ии-и! Мне бабушку жаль! Ой-ёй-ёй! Бабушка теперь умрёт! Она умрёт! - Он топал ногами, а руками по-прежнему держался за колесо.
- Хватит! - Я соскочил с арбы. Стал отдирать его от колеса, но мне не удавалось. - Я тебе сейчас дам курицу! Ты у меня курицу получишь!
- Оставь его, оставь, - повторяла тётя Сона, - не надо его тащить, не надо…
- Нет, нет, надо, надо… сейчас… сейчас я отдеру его от колеса и всё будет в порядке…
- Не обижайте его, - сказала тётя Сона, - зачем же…
- Боба!!! - закричала мама. - Прекрати!!!
И тогда с арбы соскочил хозяин и стал ловить курицу.
- Помогите мне кто-нибудь! - кричал он, гоняясь за курицей.
На помощь пришёл Боба. Они вместе гонялись за курицей и сталкивались друг с другом, а курица не давалась.
В конце концов хозяин поймал курицу.
- А она несёт яички? - спросил Боба.
- Несёт, несёт, - сказал хозяин поспешно, как бы боясь, что Боба снова закатит истерику, - честное слово, несёт.
- Бери, бери, - сказала тётя Сона.
Боба схватил курицу в охапку, прижался к ней щекой и сказал:
- Теперь моя бабушка будет довольна.
- На здоровье твоей бабушке, - сказал хозяин, - дай бог сто лет твоей бабушке!
- Ну что вы, что вы… - сказала мама, - курицу мы не можем взять…
- Возьмите… соседи… неудобно… - испугался хозяин.
- Отдай курицу! - сказала мама строго.
- Нет, нет, - замахал руками хозяин, - ни за что… - Он боялся, что ему вернут курицу и всё начнётся сначала. - Ваш мальчик золотой… пусть кушает… он для бабушки… цып, цып, цып, золотой ребёнок…
- Вы нам и так достаточно подарили, - сказала мама, - куда же ещё… нам неловко…
- Ловко! - почти закричал хозяин. - Ловко! Золотой ребёнок, золотые гости! Поехали! - Видно, мы ему надоели.
Тётя Сона нам помахала на прощанье.
Телегу трясло.
Боба всхлипывал.
- Сейчас зачем ноешь? - спросил, оборачиваясь к нему, хозяин.
- Бабушку вспомнил, - сказал Боба.
- Курицу ведь ты ей везёшь?
- Везу.
- Чего тебе ещё надо?
- Ничего.
- Ну и не хнычь.
Он замолк.
В электричке Боба вытер слёзы и улыбнулся.
- Он ещё улыбается! - возмутилась мама. - Такая некрасивая история, чудовищно! Позор, а он себе, представьте, улыбается!
- Курочка нам будет нести яички, - сказал Боба, улыбаясь.
- Прекрати улыбаться, - сказал я.
- Буду улыбаться, - сказал Боба.
- Но при чём здесь бабушка? - спросил я. - Где ты её выкопал?
- Тебе можно, а мне нельзя? - сказал Боба.
Я не понял, и он объяснил:
- Ты выдумал дядю, а я бабушку.
Проносилась Бильгя.
- К тёте Сона мы никогда уже не поедем, - сказала мама, - потому что скверно ты у меня воспитан, Боба.
10. Ноты
Отец написал, чтобы взяли его ноты, которые он оставил в музыкальной школе до войны.
Почему-то он о них вспомнил, и мы пошли с мамой за нотами.
Отец вернётся и снова будет преподавать музыкальную грамоту, теорию и сольфеджио.
- Люди стали сейчас другие, - говорила мама по дороге, - им не до нот. Нужно быть энергичной. Во время войны особенно нужно быть энергичной. С двумя детьми необходимо проявлять энергию.
С трудом пробрались к завучу, в, коридоре такое творилось - тащили стулья, парты, музыкальные инструменты!
Завуч сидел за столом, очень важный, положив кулаки на стол.
Мы сначала спросили, куда мебель тащат, чтоб разговор начать, а он молчит. Очень важно на нас посмотрел и даже не шелохнулся.
Мама ему про ноты сказала, а он опять молчит.
Тогда моя мама как хлопнет по столу, а он вскочил и - в дверь.
- Эге, так дело не пойдёт, - говорит мама, - я энергичная женщина. Придётся вам отдать наши ноты! Пойдём за ним.
Очевидно, не хотел нам отдавать.
Он юркнул в дверь, но как раз в это время виолончель несли, он схватился за струны и здорово их дёрнул с испугу. Если бы не виолончель, он бы наверняка сбежал от нас. А что мы ему сделали? Ничего. Пришли за своими нотами. Потрудитесь отдать. В общем, мы к нему подскочили, а мама обратилась со своим вопросом.
Только сейчас я заметил, какой он маленький. Мамаша против него великанша, Гулливер среди лилипутов, пусть попробует нам ноты не отдать!
Приходилось беспрерывно отходить в сторону, всё время чего-то тащили.
Его прижимали к стене, и он хотел выбраться, а главное, сбежать от нас. Но по бокам мы стояли. С одной стороны я, с другой - мама.
Опять он не ответил, и мама очень энергично в третий раз об этом сказала.
Тогда он закричал:
- Какие ноты? Какие ноты?!
Он выскочил и убежал, а мы за ним, лавируя между мебелью.
- Что с ним? - спросила мама.
Я пожал плечами.
- Ничего, мы ему покажем!
- Не хочет отдавать, - сказал я.
- Там Моцарт, Мусоргский, Скарлатти, - сказала мама, и мы настойчиво стали пробиваться через мебельную и музыкальную преграду. Три великих композитора толкали нас вперёд.
Он было скрылся, но мы его снова нашли. Хотел пролезть за роялем, но мама властно спросила его про ноты, он вздрогнул и замер.
Пытался побежать в обратную сторону, но мы ему загородили дорогу.
- Нам нужны ноты, - сказала мама, - их теперь трудно достать.
Мама вела себя потрясающе энергично.
- Никуда мы не уйдём, - сказала она и села на стул, загородив ему путь.
Он испуганно схватился за голову:
- Вы что… вы что… гражданка… неужели вы не понимаете? - Ни с того ни с сего вдруг стал гладить меня по голове, повторяя: - Бедный мальчик… война…
Ну и завуч! Если бы у нас в школе такой завуч появился, вот потеха была бы!
Мама сказала:
- Редко встретишь такой экземпляр в нашей жизни…
Он даже не обиделся. Стал умолять, чтоб его пропустили. Редкий завуч, клянусь!
Мама встаёт со стула и угрожающе говорит:
- Можете вы мне что-нибудь вразумительное ответить, а не бегать? Я вам в сотый раз повторяю: мой муж здесь у вас оставил ноты, уезжая на фронт: Бетховена, Моцарта и других авторов! Где они? Где эти ноты, я вас спрашиваю? А что сейчас идёт война, мы и без вас знаем! Некрасиво пользоваться войной!
Но он каким-то образом изловчился и выбежал.
- Оставь его, мама, - сказал я, - не можем же мы всё время за ним бегать.
- Нет, нет, я это дело так не оставлю!
- Вай, вай… - раздался откуда-то его голос.
- Пойдём за ним, - сказала мама.
- Не буду я за ним бегать, - запротестовал я.
- Надо довести дело до конца, - сказала мама. - Что мы напишем отцу?
Мы не заметили, как он вбежал в свой кабинет.
Мамаша отчаянно дёрнула дверь кабинета, и мы вошли.
За столом сидел другой человек. Из-за стола поднимался трясущийся завуч, показывал на нас пальцем и говорил:
- Они…
- Что у вас тут происходит? - спросил сидящий за столом.
- С кем имею честь разговаривать? - говорит ему мама.
- Я завуч школы.
- А с кем я имела честь разговаривать ранее?
- Одну минуточку… - попросил завуч. Он взял под руку дрожащего маленького человека и вышел вместе с ним из кабинета.
- Опять эти фокусы, - сказала мама. - Увиливают на глазах! В государственном учреждении и такое творится!
- Здорово смылись, - говорю, - ничего не скажешь!
Но завуч вернулся.
- Видите ли, - сказал завуч, садясь на свою место, - это был сторож…
- Сторож? - переспросила мама.
Завуч кивнул головой и продолжал:
- Со своей работой он справляется отлично. Никогда ещё не было, чтобы в школе что-нибудь пропало. Обожает, правда, сидеть за канцелярским столом, безобидная в общем прихоть, но мы ему не запрещаем. Прошу извинить, я думаю, вас не очень огорчило это недоразумение. Наш сторож глуховат. Он следит за порядком, убирает классы, очень исполнительный работник. Чем могу быть полезен?
Мама назвала свою фамилию, и завуч встал. Как видно, он знал и уважал моего отца.
Он назвал свою фамилию и опять спросил, чем может быть полезен.
- Ноты… - сказала мама.
- О да! - Он открыл ключом стол и вынул ноты. - Собирался вам отослать, а потом заботы, сына проводил…
Мама взяла ноты.
Мне было не по себе. Гонялись за бедным сторожем из-за каких-то нот. Подумаешь, ноты. Никто их присваивать не собирался, кому они нужны!
- Переезжаем в новое здание, - сказал завуч, - а здесь разместится госпиталь.
Мы попрощались и вышли.
- А я думала, и здесь будут преграды, - сказала мама. - Как просто нам отдали…
- Завуч и не думал ставить нам преграды, - сказал я, - и сын у него на войне. Напрасно только бегали за сторожем.
- Зачем же в таком случае он от нас бегал? - сказала мама.
- Ведь он же ничего не понял, - сказал я.
- Ах, верно, он глухой, - вспомнила мама, - и я забыла.
- Но мы ведь сначала не знали, что он глухой. Правда, мама? Если бы заранее об этом знали, ничего бы такого не случилось…
- Ах, я устала, - сказала мама, - я от всего устала. Конечно, получилось некрасиво.
Мы шли расстроенные, завернули на базар и забыли там ноты.
Сейчас же вернулись, но их уже на прилавке не оказалось.
Мы долго искали.
Мама плакала, если бы мама так сильно не плакала, я бы плакал сам.
Ведь это папины ноты.
11. Газеты
Наша курица снесла яйцо.
Мы ходили по комнате и взбивали гоголь-моголь. Взбивали по очереди и пробовали по очереди. Взбивали и смотрели, не стало ли больше, но больше не становилось.
- Не хватит? - спрашивали.
Мама заглядывала в стакан и говорила:
- Мало.
- А сейчас?
- Крутите ещё.
У меня уже рука отваливалась, но я крутил. Стёрлись на ладонях номера хлебной очереди. Гоголь-моголь стал белый, но больше его не стало.
- Ешь, Боба. - Я дал ему стакан, подошёл к газетной горе, которая немного не доставала до потолка, потрогал листы и сказал: - Они должны нас выручить. Бумага сейчас дорогая. На некоторое время они нас здорово выручат.
- Дай-то бог, - сказала мама, - никогда не думала, что нас эта груда выручит.
Я сказал:
- Кем только не мечтал я быть, но разве собирался продавать на базаре газеты?
- Не жалей, - поспешно сказала мама, словно боясь, что я раздумаю нести их на базар.
- Купи мне на базаре пирожок, - сказал Боба.
- Какой? - спросил я.
- Большой.
- Ну, это понятно, а с какой начинкой?
- С любой, - сказал Боба.
- С какой бы ты хотел? Я продам газеты и куплю тебе пирожок с любой начинкой.
- Купи хоть без начинки, - сказал Боба.
Я сидел на полу, перевязывал пачку газет бечёвкой, а мама и Боба смотрели на меня. Любимые мои газеты. Долго они пролежали…
- Ну, вот и всё, - сказал я. - Зачем только я собирал их…
- Чтоб продать, - сказал Боба.
- А дальше что?
- Снова собрать, - сказал Боба. Просто у него всё выходило.
- Кое-что ведь ты отобрал, - утешала мама, - особенно важные сообщения остались…
Что она понимала в важных сообщениях? В каждом номере важные сообщения. Кто сочувствовал мне? Никто. Взвалил пачку на плечо, и мама с Бобой пожелали мне счастливого пути.
Знакомые на улице заинтересовались:
- Куда ты?
Я кивал головой:
- Туда.
Там торговали и меняли. Обсчитывали и недосчитывали. Гадали и выигрывали. Обманывали и воровали. Продавали пышки, туфли, сапоги, кукурузные лепёшки, копчёную тюленину, селёдку, кружева, простыни, полотенца, тряпьё, старые брюки и пиджаки, из которых шапочники делали шапки, яичный порошок, кокосовое масло, бусы, пирожки…
Газеты делились на одинарные и двойные - в один лист и в два. Для завёртки. Двойные дороже.
- Двойные газеты! - предлагал я.
- Продаёшь?
- Курточку не продаю.
- А жаль, несколько шапок получилось бы.
- А в чём ходить буду, как вы думаете?
- Не знаю, кепки хорошие получились бы, это я знаю.
- Соображать надо, дядя.
Газеты раскупали.
Опять этот тип:
- Курточку продай.
- А почему вы, дядя, не на фронте?
Сразу отстал. Видите ли, курточка ему нужна.
- Двойные газеты продаю!
Зеленщик жуёт хлеб, откусит, положит на горку с деньгами, трясёт пучком салата, а брызги летят во все стороны.
- Мальчик, подойди сюда.
- Чего вам?
- Газеты есть?
- Есть.
- Ещё есть?
- Дома есть.
- Много?
- Порядочно.
- Тащи завтра сюда, все куплю. Двойные как за одинарные, оптом заберу.
- Вполцены?
- Зачем тебе ходить, учёбу запускать, для тебя стараюсь.
Помощничек нашёлся, обо мне заботится. Другие люди на базаре, другая жизнь.
- Нет, дядя, не пойдёт, половину денег маловато за мои газеты.
- Всё не купишь, мальчик, никогда всё не купишь, денег всё равно не хватит.
- А вам хватит?
Смеётся. Тоже мне хитрец. Ему никогда не хватит, а мне должно хватить.
- Кого мы видим! - обступили меня старушки Добрушкины, будто впервые видят.
- И вы здесь?
- А ты зачем здесь?
- Продаю свои газеты.
- А мы платочки с кружевами сами делаем и продаём.
- Отчего же вы ковры свои не продадите? Вся квартира у вас в коврах, а вы платочки…
Они нахмурились.
- Питаемся скромно, платочки нас выручают.
- Ковры бы вас сразу выручили.
- На чёрный день бережём.
- А мы всё продали, остались одни мои газеты…
- Ковры у нас уникальные, - сказали старушки.
Газеты мои тоже уникальные, подумал я, но я их продаю. Каждая моя газета стоит уникального ковра. Просто у нас чёрный день настал, а у них не настал, только и всего.
- Были бы у меня ковры, - сказал я, - продал бы я их все до одного, а газеты сохранил.
- Ах, какой ты умник-разумник! - Старушки обиделись и пошли с кружевными платочками вдоль зелёных рядов.
Я продал мои последние газеты и увидел вывеску. Под этой вывеской сидел старик с корзиной. Кривыми буквами было начиркано на дощечке: "БЫДЫС". Карманы мои были набиты деньгами, одна двойная газета стоила два рубля, я мог бы и БЫДЫС купить, но что это такое - не знал.
- Питис, - сказал старик.
- А у вас там написано быдыс, - сказал я.
- Пытис, - сказал старик.
- Там-то у вас быдыс, а вы то питие, то пытис, непонятно…
Старик вздохнул.
- Купи пытыс, - сказал он.
Ах, вот оно что! Он хочет сказать: купи птиц! И в этой корзине у него птицы. Как раз оттуда зачирикало, а потом пискнуло. Просто старик плохо по-русски выговаривает это слово, а пишет и вовсе быдыс. Надо же! Пять букв, и все неверные. Да мне в школе за такое слово не то что единицу - ноль поставят.
- Якши быдыс, - говорит. Хорошие, значит, птицы.
- Давайте, - говорю, - дедушка, я вам надпись переделаю, никто ведь не поймёт, что у вас там написано.
А он мне птичку вытащил из корзины и показывает. Красивенькая птичка, прелесть, где он только её поймал.
- Не купят, - говорю, - у вас птиц, дедушка, с такой вывеской. Никто ведь не знает, что у вас там в корзине лежит. - Перевернул я дощечку, написал мелом "ПТИЦЫ" и говорю: - Вот так, теперь у вас торговля вовсю пойдёт.
А он головой кивает и птичку мне протягивает.
Хорошо бы купить птичку Бобе, да ему сейчас пирожок больше нужен.
Иду, а в голове у меня БЫДЫС вертится.
Собачка за мной увязалась.
- Быдыс… - зову её, - быдыс…
Тут война, а тут быдыс… И там пять букв, и тут пять букв. Как бы, думаю, слово "война" переделать, чтобы вроде быдыса получилось. Старался, старался, бросил эту затею, война войной остаётся…
………………….
- Купил пирожок? - спросил Боба.
Я развернул бумагу, в которой были завёрнуты пирожки: один с мясом, один с картошкой, один с повидлом…
- Наши ноты! - воскликнула мама. - Тебе завернули в них пирожки!
- Надо всегда заворачивать пирожки в чистую бумагу, - сказал Боба.
Я постоял минутку, посмотрел, как он хорошо ест, схватил новую пачку газет и побежал менять их на папины ноты.