– Никаких преувеличений, я знаю, о чем говорю, – важно кивнула женщина в инвалидном кресле. – Начнем хотя бы с меня. Когда ты меня впервые встретила, разве я не была раздражительной, всегда всем недовольной капризной особой? Разве не хотела всегда только того, чего не было под рукой? Разве не ты открыла мне глаза на эту противоречивость моего характера, когда принесла сразу три разных блюда, чтобы мне пришлось пожелать то, что я неизбежно смогу получить?
– Ой, миссис Сноу, неужели я была такой дерзкой девчонкой? – смутилась Поллианна.
– Ты не была дерзкой, – решительно возразила миссис Сноу. – Ты решилась на такой поступок, намереваясь сделать то, что было для меня лучше. Ведь ты, дорогая, никогда никому не читала нотаций, никого не поучала. Никакими проповедями ты не заставила бы меня играть в твою игру… И, думаю, никого бы не заставила. Но ты нашла способ привлечь меня к своей игре. И посмотри, сколько счастья принесла твоя игра и мне и Милли! Мне, например, очень приятно, что я в своем кресле на колесах способна передвигаться по всему первому этажу. Это чрезвычайно важно для того, чтобы самой себя обслуживать и дать возможность близким немного отдохнуть. Я имею в виду Милли. Врач говорит, это благодаря игре. Но, кроме нас, есть еще очень много людей в городе, которым помогает твоя игра – я постоянно об этом слышу. Нелли Мэйон сломала предплечья и рада, что не сломала себе ногу. Благодаря этому она не очень переживала из-за перелома. Пожилая миссис Тибитс потеряла слух, но очень рада, что у нее нормально со зрением. Она просто таки счастлива по этому поводу. А помнишь косоглазого Джо, которого все называли Свирепый Глаз за его несносный характер? Когда-то ему не проще было угодить, чем мне в те времена. Но кто-то научил его твоей игре, и, говорят, он стал совершенно другим человеком. Такие вещи происходят не только в нашем городе, но и во многих других. Я только что получила письмо от своей двоюродной сестры, которая живет в Массачусетсе. Она пишет о мистере и миссис Пейсон. Помнишь таких? Они раньше жили у дороги, ведущей на Пендлтонский холм.
– Да, я их помню, – кивнула Поллианна.
– Они уехали отсюда в ту зиму, когда ты лечилась в санатории. А теперь живут в Массачусетсе. Там, где и моя сестра. Она хорошо их знает и написала, что миссис Пейсон рассказывала ей о тебе и о том, как твоя игра в радость спасла их от развода. Теперь они не только сами играют, а еще и научили твоей игре многих других людей. Те другие люди играют сами и учат других. Так что, как видишь, дорогая, твоя игра не заканчивается и не имеет границ. Мне бы хотелось, чтобы ты это понимала. Еще я подумала, может, тебе и самой не помешает вспомнить о своей игре. Ты только не подумай, дорогая, будто я не понимаю, как тебе бывает сложно самой играть в свою игру.
Поллианна поднялась. Прощаясь, она улыбалась, но в глазах у нее стояли слезы.
– Спасибо, миссис Сноу, – сказала она немного неуверенно. – Мне действительно бывает сложно… иногда. Возможно, мне даже понадобилась бы чья-то помощь, чтобы успешно играть в свою игру. Но теперь, если мне вдруг покажется, что я не способна в нее больше играть, я смогу радоваться, что есть другие люди, которые в нее успешно играют!
И, когда Поллианна произносила эти слова, в глазах ее мелькнула давняя детская радость.
Домой она возвращалась в задумчивости. Слова миссис Сноу глубоко тронули девушку, но она не могла отогнать грустные мысли. Поллианна вспоминала тетю Полли, которую сейчас так сложно было бы сподвигнуть на игру в радость. Поллианна спрашивала себя: всегда ли она сама вспоминает свою игру, имея возможность ее применить.
"Может, я не прилагаю достаточных усилий, чтобы найти повод для радости в том, на что сетует тетя Полли? – терзалась девушка. – А может, если бы я сама играла получше, тетушка Полли тоже присоединилась бы ко мне? Хотя бы иногда. Во всяком случае, стоит попробовать. Потому что если так дальше пойдет, другие будут играть в мою игру намного лучше, чем я сама".
Глава 26. Джон Пендлтон
Когда Поллианна, наконец, отправила на конкурс свой рассказ, до Рождества оставалась всего лишь одна неделя. Теперь он был аккуратно перепечатан на машинке. В памятном объявлении о конкурсе указывалось, что победители будут названы не ранее апреля. Поэтому девушка с присущим ей философским спокойствием настроилась на длительное ожидание.
"Тем лучше, что придется так долго ждать, – уверяла она себя. Всю зиму я смогу мечтать о том, как, возможно, получу первый приз… а не один из тех мелких призов. Мне кажется, я даже имею все основания надеяться на первый приз. А потом, если я действительно его получу, у меня уже не останется оснований для какого бы то ни было беспокойства. А если не получу… мне доведется расстроиться гораздо позже, чем если бы я узнала результаты уже сейчас. Но после всего я все равно ведь смогу радоваться по поводу хотя бы того маленького приза, который мне дадут". Мысли о том, что она может не получить вообще никакого приза, Поллианне даже в голову не приходили. Перепечатанный Милли на машинке, рассказ, по мнению автора, выглядел идеально – словно только что из типографии.
Рождество в тот год прошло в доме Харрингтонов невесело, несмотря на все усилия Поллианны. Тетушка Полли категорически отказалась как-либо отмечать праздник и высказывалась на этот счет столь недвусмысленно, что Поллианна не посмела сделать ей даже самый скромный подарочек.
Вечером накануне Рождества к ним заглянул Джон Пендлтон. Миссис Чилтон, извинившись, ушла в свою комнату. А вот Поллианна, морально уставшая от постоянного ежедневного общения с тетей, была гостю очень даже рада. Однако радость от его визита оказалась обманчивой, поскольку Джон Пендлтон принес полученное от Джимми письмо, в котором только и говорилось, что о планах устройства чрезвычайно веселого рождественского праздника в общежитии для работающих девушек. Главными инициаторами всех планов выступали сам Джимми и миссис Керю, а Поллианна, как не стыдно было ей самой себе в этом признаться, в тот момент не склонна была выслушивать рассказы о рождественских развлечениях и веселье… тем более от лица Джимми.
Джон Пендлтон, тем не менее, все никак не хотел менять тему разговора, даже дочитав до конца послание сына.
– Замечательную вещь они задумали! – заявил он, откладывая письмо.
– Да, действительно… молодцы. – Промямлила Поллианна, стараясь не показывать своего настроения.
– Представляешь, все это происходит прямо сейчас, в этот вечер! Вот бы увидеть их хотя бы краешком глаза!
– Да, да! – с притворным восторгом поддержала его Поллианна.
– Думаю, миссис Керю не ошиблась, когда взяла Джимми к себе в помощники, – засмеялся мистер Пендлтон. – Вот только интересно, как Джимми справится, играя роль Санта Клауса перед полусотней молодых женщин!
– А что, я думаю, он от этого в восторге! – тряхнула головой Поллианна.
– Думаю, да. Но, признай, это ведь не то же самое, что изучать строительство плотин и мостов.
– Еще бы!
– Но я верю в Джимми и рискну предположить, что девушек ждет в этот раз, самое веселое Рождество, какое они могли бы себе представить.
– Д-да, конечно, – выдавила из себя Поллианна, пытаясь скрыть предательскую дрожь в голосе и не сравнивать свой безрадостный вечер накануне Рождества, проведенный в обществе Джона Пендлтона, с веселым праздником в Бостоне и с Джимми в обществе полусотни девушек.
Наступила короткая пауза. Джон Пендлтон мечтательно смотрел на пляшущие в камине языки пламени.
– Какая удивительная женщина миссис Керю, – произнес он наконец.
– Да, она просто замечательная! – воскликнула Поллианна
Воодушевление в ее голосе на этот раз было неподдельным.
– Джимми много писал мне о том, сколько она всего сделала для тех девушек, – продолжал мистер Пендлтон, не отрывая взгляда от пламени в камине. – Кстати, в предыдущем письме он вообще немало интересного сообщил о ней. Он пишет, что с самого начала был от нее в восторге, но все же не в такой степени, как сейчас, когда узнал ее по-настоящему.
– Она просто очаровательная! – горячо заверила собеседника Поллианна. – Она очень славная женщина, и я ее обожаю!
Джон Пендлтон вдруг резко обернулся к Поллианне. Выражение его глаз как-то странно переменилось.
– Я знаю, милая. Представь себе, не ты одна ее столь горячо любишь.
От неожиданной догадки у Поллианны на мгновение замерло сердце. Джимми?!.. Неужели возможно, чтобы Джимми вот так… чтобы он был в миссис Керю влюблен?
– Вы имеете в виду… – неуверенно начала она, но так и не решилась высказать вслух свое страшное предположение.
Джон Пендлтон зачем-то порывисто поднялся со своего места.
– Я имею в виду девушек из общежития, – сказал он, криво усмехаясь. – Тебе не кажется, что эти полсотни девушек из общежития должны обожать ее до крайности?
– Да, конечно, – пробормотала Поллианна.
Она механически ответила на какое-то очередное замечание Джона Пендлтона. Но она была настолько смущена и даже подавлена, что весь остаток вечера отмалчивалась, а говорил в основном ее гость.
Ему-то как раз, похоже, хотелось высказаться. В возбуждении он сделал несколько кругов по комнате, потом снова уселся на свое прежнее место. При этом он не переставал говорить и говорил на единственную тему – все о миссис Керю, все о ней да о ней.
– Удивительная история, как это у нее сложилось с Джеми. Я все думаю, действительно ли он ее племянник?
Поллианна не отвечала и после короткой паузы он стал дальше развивать свою мысль.
– Как бы там ни было, он славный парень. Мне он нравится. В нем есть что-то настоящее, цельность характера. И она к нему по-настоящему привязана, независимо от того, действительно ли они родственники или нет.
Он снова на мгновение замолчал. А затем продолжил несколько иным тоном.
– А самое удивительное, что она не вышла замуж во второй раз. Ведь она по-настоящему красивая женщина. Как ты считаешь?
– Да, конечно, она… – торопливо пробормотала Поллианна, – …она очень красивая женщина.
Голос ее слегка дрогнул, потому что именно в этот момент она увидела собственное отражение в зеркале напротив, а ведь Поллианна сама никогда не считала себя сколько-нибудь красивой.
Джон Пендлтон говорил еще очень много. Он говорил мечтательно и увлеченно. Он смотрел на огонь в камине и говорил, кажется, не особенно беспокоясь, слушают ли его, и отвечает ли ему кто-нибудь. Со всей очевидностью, ему нужно было излить душу. Наконец он встал и начал прощаться – пожалуй, не слишком охотно.
Поллианна же, напротив, не могла дождаться, когда он, наконец, уйдет и она сможет побыть в одиночестве. А как только он ушел, она об этом пожалела: ей было бы легче, если бы он еще немного задержался. Она вдруг осознала, что ей тяжело оставаться наедине со своими мрачными мыслями.
Теперь у нее практически не оставалось сомнений: Джимми влюблен в миссис Керю. Вот почему он сделался таким угрюмым и подавленным, когда она уехала из Белдингсвилля. Вот почему он почти не приходил повидаться с Поллианной, когда миссис Керю уехала в Бостон. Вот почему…
Бесчисленные подробности прошлого лета всплывали в памяти Поллианны, и сейчас все они находили четкое объяснение и складывались в одну очевидную истину.
Да и почему бы Джимми не влюбиться в миссис Керю? Ведь она действительно красивая и очаровательная женщина.
Правда, она старше Джимми. Но молодые люди, случалось, женились на женщинах даже старше нее. А если они друг друга любят, то…
Той ночью Поллианна рыдала в постели, пока не уснула.
Утром она набралась мужества, чтобы трезво оценить факты и попыталась даже применить игру в радость. Но тогда ей вспомнились слова, некогда произнесенные Нэнси: "Если есть на свете кто-то, кому не помогла бы твоя игра, то это разве что пара рассорившихся влюбленных!"
"Конечно, мы не ссорились, а главное – мы не то что бы влюбленные… – рассуждала Поллианна, слегка краснея. – И вообще я могу радоваться тому, что он счастлив и что она счастлива… Вот только…".
Даже мысленно Поллианна не посмела закончить последнее предложение.
Зная теперь, что Джимми и миссис Керю любят друг друга, Поллианна находила этому все новые и новые подтверждения. По крайней мере она не упускала ничего, что могло бы укрепить ее уверенность. Во-первых, она находила многочисленные подтверждения открывшейся ей истине в письмах самой миссис Керю.
"Я часто вижусь с твоим другом, юным Пендлтоном, – писала та, – и он все больше мне нравится. Честно говоря, я бы хотела по крайней мере из любопытства, понять, откуда у меня это волнующее ощущение, будто бы я с ним была знакома и раньше".
Она упоминала в своих письмах Джимми часто, но как будто мимоходом. А для Поллианны именно эти попутные упоминания были особенно болезненными, поскольку свидетельствовали о присутствии Джимми в жизни миссис Керю как о чем-то очевидном и бесспорном.
Не было недостатка и в других источниках, из которых Поллианна черпала подтверждения своим подозрениям. Джон Пендлтон все чаще приходил к ней, чтобы рассказать об успехах Джимми в Бостоне. И никогда эти новости не обходились без упоминания о миссис Керю. Бедная Поллианна иногда спрашивала себя, почему Джон Пендлтон не может разговаривать ни о чем другом, кроме миссис Керю и Джимми, имена которых сливались в его устах в одно целое.
Приходили также письма от Сэди Дин, в которых та рассказывала о Джимми и о том, как он помогает миссис Керю. Даже Джеми, с которым она теперь переписывалась, внес свою лепту, написав ей однажды:
"Сейчас уже десять вечера. А я сижу дома один, ожидая возвращения миссис Керю. Она уехала с Пендлтоном на очередную вечеринку. Они регулярно устраивают такие мероприятия в общежитии для работающих девушек".
От самого Джимми Поллианна получала известия очень редко, и этому, грустно рассуждала она, можно было бы только радоваться.
– Если он не может писать ни о ком другом, кроме как миссис Керю и об их девушках, я даже рада, что письма от него приходят нечасто! – вздыхала Поллианна.
Глава 27. День, когда Поллианна не играла
Один за другим пролетели зимние дни. Позади остался январь с метелью и сугробами и февраль с мокрым снегом и распутицей. На смену им пришел март с порывистым ветром, который заставлял тяжелые ставни непрерывно хлопать, а ворота скрипеть, действуя на и без того напряженные нервы Поллианны.
Ох, как непросто было играть в радость в такие дни. Но девушка продолжала игру мужественно и честно. Тетушка Полли играть прекратила вовсе, что отнюдь не облегчало положения Поллианны. Тетя Полли вообще выглядела чрезвычайно печальной и подавленной. Она, к тому же, неважно чувствовала себя физически, что вызывало у нее еще более глубокую тоску.
Поллианна тем не менее по-прежнему надеялась получить первый приз на конкурсе рассказов. Впрочем, теперь ее вполне устроил бы даже не первый, а один из первых. Ведь она писала новые рассказы и отправляла их в журналы. И регулярность, с которой редакции возвращали ей рукописи, несколько поколебала веру девушки в собственный литературный талант.
– По крайней мере я могу радоваться тому, что в свое время ничего не сказала об этом тете Полли, – утешала себя Поллианна, читая очередной отказ в публикации, сопровождавшийся традиционной благодарностью за предложенную рукопись. – По крайней мере, у тетушки не будет оснований переживать еще и по поводу моей неудачи, раз она о ней не знает.
Поллианна сосредоточила все свое внимание на тетушке Полли, полностью посвятив себя заботам о ней. Хотя сама тетя, кажется, не осознавала, насколько требовательной она стала и как много сил и времени отдает ей племянница.
В один из особенно пасмурных мартовских дней такое положение вещей достигло предельного напряжения. Вставая утром с постели, Поллианна выглянула в окно и тяжело вздохнула: в ненастные дни угодить тетушке Полли было всегда сложнее. Однако девушка заставила себя сбежать вниз, на кухню, весело напевая, и взялась за приготовление завтрака.
– Пожалуй, я приготовлю кукурузные маффины, – обратилась она к кухонной плите, – и, может быть, тетушка Полли не будет так переживать… из-за всего прочего.
Через полчаса она постучала в дверь тетиной спальни.
– Тетечка! Ты уже на ногах? – удивилась она, когда тетя Полли сама открыла дверь. – Так рано? И уже сама причесалась!
– Я всю ночь не сомкнула глаз. Вот и поднялась. Что толку лежать? – ответила тетя Полли. – Ну, и вынуждена была сама причесываться. Ведь ты ко мне даже не заглянула.
– Тетя, я же не предполагала, что ты ждешь меня, – торопливо начала оправдываться Поллианна. – Но думаю, ты обрадуешься, что я не пришла раньше, когда узнаешь, чем я была занята.
– Не обрадуюсь, – нахмурилась тетя Полли. – При такой непогоде радоваться невозможно. Ты посмотри, снова льет дождь. В третий раз за эту неделю.
– Это правда… Но никогда так не радуешься солнцу, как после нескольких ненастных дней подряд, – ободрила Поллианна тетю, ловко поправляя кружева и ленты на ее платье. – Пойдем, тетечка, завтрак уже готов. Вот погоди, увидишь, что я приготовила.
Однако на этот раз даже кукурузные маффины не улучшили настроение тетушки Полли. Все ей было не так, все казалось невыносимым. То утро стало для Поллианны настоящим испытанием. В довершение выяснилось, что протекает крыша над восточным краем мансарды. А еще пришло письмо с неприятными новостями. Но, верная своим убеждениям, Поллианна, смеясь, уверяла, что все это пустяки. Если честно, она даже рада, что крыша течет. Потому как это означает, что у них какая ни какая, а все же есть крыша над головой. А письма с неприятными новостями они уже давно ожидали. Тем лучше, что, наконец, оно пришло и освободило их от тревожного ожидания. Все равно неприятные новости должны были прийти, а теперь с этим покончено.
Перечисленные обстоятельства в сочетании с другими препятствиями и неприятностями задержали привычный ход домашних дел, а любые задержки в повседневной жизни всегда вызывали недовольство педантичной тетушки Полли, склонной планировать все с точностью до секунды.
– Уже половина четвертого! Поллианна, ты смотришь на часы? – раздраженно воскликнула она. – Ты до сих пор не застелила кровати!
– Да, тетя, милая, сейчас застелю. Ты только не волнуйся.
– Ты слышала, что я говорю? Посмотри на часы! Уже полчетвертого!
– Да пустяки, тетя Полли. Можно только порадоваться, что не полпятого.
Тетушка Полли пренебрежительно хмыкнула.
– Ты-то, наверное, можешь, – язвительно заметила она.
Поллианна засмеялась.
– Знаешь, тетя, часы – действительно очень полезная вещь. Я об этом узнала еще в Санатории. Когда мне приходилось делать что-то приятное, и я не хотела, чтобы время шло слишком быстро, то смотрела только на маленькую стрелку часов. Видела, как медленно она движется, и чувствовала, что у меня еще очень много времени. А когда я вынуждена была терпеть какие-нибудь болезненные процедуры в течение, скажем, часа, то следила только за секундной стрелкой. И у меня возникало ощущение, что время специально бежит быстрее, чтобы помочь мне и поскорее избавить от боли. Понимаешь?