Папа притащил садок и удочки. Афанасий переместил сигарету из одного угла рта в другой, чтобы не мешал дым, и вынул из чехла удилище. Он проверил, достаточно ли оно гибкое; затем, надев очки, тщательно осмотрел его и подвёл итог:
- Шестнадцать левов! Стоящая вещь!
Потом осмотрел катушку.
- "Митчел". Качество что надо! Двадцать четыре лева.
Когда дело дошло до лески, Афанасий выплюнул окурок в пепельницу и скептически заметил:
- А на это вы ловили окуня?
- Ага, - тихо ответил папа.
- Потому-то вы и наловили всего полкилограмма. Для окуня нужна леска ноль десять. А эта - ноль тридцать. Дайте-ка я посмотрю, что у вас за крючки.
Он долго разглядывал принесённые крючки.
- "Золотой лев". Французские. Хорошие крючки, только на них карасей ловят. Окуню нужен тонкий крючок. Шестнадцатый номер. И лёгкий поплавок. А грузила?
Он открыл коробочку, в которой мы с папой хранили дробинки, и покачал головой.
- Такие грузила только у новичков и увидишь. Впрочем, для морской рыбалки они вполне годятся. Найдите лучше тюбик из-под зубной пасты. Разрежьте на узкие полоски, а потом скатывайте, сколько надо, и вот вам грузила.
Так были раскритикованы и наши действия, и наш спортивный инвентарь. Афанасий опустился в кресло. От его сигареты вились синие струйки дыма до самого абажура. Пепел сыпался на ковёр, что выводило маму из себя, стёкла очков светились. Он стал рисовать перед нами, тремя безбилетными рыбаками, блестящую перспективу:
- Во-первых. В воскресенье нам ничего не стоит скатать в Челопечене за окунем. Это мы можем сделать запросто. Но настоящая рыбалка на реке, на водохранилище. На Рильских озёрах. Там тебе и усач, и форель, и карп, и сом, и клень с локоть.
Что касается кленя, то я ему не очень-то верю, потому что локоть - самая ходовая мера у рыбаков, и наиболее бывалые из них уже мозоль себе набили на руке, показывая, каких кленей им удавалось поймать.
- Это всем рыбам рыба. И мясо вкусное, и болотом от неё не разит, потому что живёт она в проточной воде.
- Да, но… - решил вмешаться папа.
- Никаких "но"! - отрезал Афанасий. - До конца месяца вы должны получить билеты. Двадцать левов - не такие большие деньги. Конечно, придётся маленько попотеть при сдаче экзаменов. Но не беда, все сдают.
- Какой экзамен? - вмешалась я.
Афанасий взглянул на меня сквозь очки и снова обернулся к папе и дяде Рангелу.
- Обычный экзамен. Какие где водятся рыбы, чем питаются, когда нерестятся, в какое время разрешается ловить, законы, распоряжения, инструкции, касающиеся рыбной ловли.
- Ну, а литературу где брать? - спросил дядя Рангел.
- Это дело десятое! Я сам вас поднатаскаю. И вот ещё что. Надо позаботиться о транспорте.
- О каком транспорте? - спросила я.
- Всё равно о каком! - отрезал Афанасий. - Хорошо бы найти ещё одного рыбака, одинокого, но с машиной. Только тогда рыбалка станет удовольствием. Имея машину, мы можем скатать и на Дунай, и на море. Вот где рыбалка! На чепаря, на аланка, на чеконту…
- А они вкусные, эти рыбы? - спросил папа.
- Да это не рыбы, - усмехнулся Афанасий, с чувством превосходства. - Снасти так называются. А ловится там кефаль, скумбрия, тунец - всё что угодно… Два-три года назад мы с приятелем подняли пол-лодки кефали.
После того как была рассказана длинная-предлинная история этой потрясающей рыбалки, Афанасий вернулся к предстоящему походу.
- А подсачек у вас имеется?
- Какой подсачек?
- Обруч из толстой проволоки и на нём - сеть. Пять левов стоит в магазине. Добротный подсачек.
- А без него никак не обойтись? - спросил папа.
- Никак! - категорически предупредил Афанасий. - Ежели подцепишь крупную рыбину, без подсачка её не вытащить. Сделает сальто в воздухе - и бултых в воду.
Мы молчали как оплёванные. Поди разберись в этих сальто, подсачках и прочих хитростях.
- Машина сразу снимет все вопросы! - снова принялся за своё Афанасий. - Где захотел, там остановился. Закинул удочку, попробовал, ничего нет - поехал дальше. А какие места я знаю на Дунае, на Камчи́и, на Я́нтре. А как было бы здорово, если бы могли махнуть на Вит или Осым. Эхе-хе…
- Может, Кузма́на удастся заарканить! - предложил дядя Рангел.
- Кузман не сможет! - сказал папа. - Он под колпаком.
Сколько раз мне приходилось бывать у дяди Кузмана, но под колпаком я никогда его не заставала. Почему папа так сказал, до сих пор в толк не возьму. В следующий раз надо непременно его спросить.
В конце концов мы решили поехать на новое место, на какие-то озёра, где, по словам Афанасия, рыбы невпроворот.
- Вставать придётся очень рано! - предупредил Афанасий. - В четыре мы уже должны быть у собора Александра Невского. Оттуда трогается автобус. Рангел обеспечит нас червями, а ты, - он обратился к папе, - мамалыгой. Тебе понадобится хлеб, подсолнечное масло, один помидор и вата. Усёк?
Я уверена, что папа ничего в этом деле не соображает, но, к моему великому удивлению, он лишь глубокомысленно кивнул в ответ.
- Мне что-то неохота ехать в Семёново, - пробормотал дядя Рангел. - Из-за пакетика червей делать такие концы.
- А зачем в Семёново? - удивился Афанасий. - За двадцать стотинок тебе продадут червей в магазине. Да таких - экстра! Там и белых можно купить.
Гости стали расходиться.
- Значит, так - в воскресенье в четыре утра перед Александром Невским.
- Решено! - ответил папа.
- Только не забудь про мамалыгу! - напомнил дядя Рангел.
- Решено! - повторил папа.
Скоро шаги гостей заглохли внизу, у выхода, и мы легли спать.
Глава пятая, в которой мы с папой делаем мамалыгу, всю ночь проводим в сборах и, засыпая на ходу, в половине четвёртого приходим на площадь Александра Невского
В субботу после обеда мы с папой должны были приготовить всё необходимое к предстоящей рыбалке. Мы вытащили из шкафа рюкзак и удочку, проверили, в каком состоянии крючки, осмотрели лески, поплавки, потом папа сказал:
- Ани! Сбегай в булочную, возьми там один добруджанский батон. Заскочи на базарчик и купи килограмм огурчиков и столько же помидор. На обратном пути загляни в бакалею и возьми четвертинку масла, двести пятьдесят грамм сала, да ещё баночку сардин захвати.
- А халвы взять?
- Халвы? Ладно, возьми и халвы грамм двести. И сразу же возвращайся!
Когда я пришла домой, наша кухня напоминала барахолку. На скамейке валялись куртки - папина и моя. Папины шорты соседствовали на вешалке с полотенцами для лица. Купленная вчера фляга валялась в раковине. На полу стояли кеды, мокроступы, резиновые сапоги и туристические ботинки. Мои рейтузы, мятые и грязные после недавней рыбалки, свисали с буфета.
Как только я открыла дверь, у меня под ногами прошмыгнул кот. Папа пинком выставил его на лестничную площадку. Мурлыка снова провинился - на полу в виде зеленоватого облачка валялась запутанная капроновая жилка.
Я приставила сетку с продуктами к рюкзаку и указала пальцем на леску:
- Что же мы теперь будем делать?
В ответ папа только вздохнул.
- Придётся распутывать?
- Ага.
Итак, в эту чудесную послеобеденную пору мы с папой сидели друг против друга на полу и распутывали драгоценную леску.
- Держи вот здесь! - приказал папа и принялся распутывать бесчисленные завитки. Капроновое облачко на полу вдруг ожило, переместилось поближе к нашим ногам и съёжилось в жутко запутанный узел.
- Держи! Тяни вот эту петлю!
- Нет, не с этого надо начинать!
- С этого!
Мы долго пыхтели, а в итоге из одного узла получилось два, да таких, что и сам чёрт не смог бы их распутать.
В шестом часу, когда узлов стало ещё больше, мы окончательно убедились, что дальше возиться с этой леской не имеет смысла. Папа пустил в ход ножницы и, избавившись таким образом от узлов, соединил два свободных конца лески.
Мы вытерли потные лица и занялись рюкзаком. Когда всё было готово, папа встал на ноги и сказал:
- А теперь мы с тобой можем сходить в кино, а потом пораньше ляжем спать.
- Папа, а когда будем делать мамалыгу? - напомнила я.
Папа хлопнул себя по лбу и посмотрел на часы:
- Беги, моя девочка, в булочную и возьми ещё один батон. Подсолнечное масло и помидоры у нас есть. Да, и ваты захвати по дороге.
- Сколько ваты?
- Сколько? - папа задумался. - Возьми четыре пакета. Этого, пожалуй, хватит. Роси́ца! Ро́си!
В дверях показалась мама.
- В чём дело?
- Роси! Как делается мамалыга?
- Мамалыга? - брови у мамы поднялись до самой причёски. - В кастрюлю с подсоленной водой сыплете муку и перемешиваете до тех пор, пока не получится мамалыга. Потом добавляется масло, шкварки и…
- Стоп, стоп, стоп… - прервал её папа. - Ты мне расскажи, как делается мамалыга с постным маслом и помидорами для приманки?
Мама пожала плечами.
- Меня учили готовить еду для людей, а не для карпов! - заявила мама и хлопнула дверью.
- Вот вредина! - процедил папа и, заметив меня, возмутился: - Как, ты всё ещё здесь, хочешь, чтобы я тебя не взял завтра, так, что ли?
Я мигом вылетела из кухни.
Когда я принесла хлеб и вату, папа устанавливал на столе мясорубку. Рядом стояла бутылка с подсолнечным маслом и большие красные помидоры на противне.
Мы с папой накрошили хлеб и стали закладывать его в мясорубку. Папа завертел ручку, и на стол полезли сухие рассыпчатые червячки. Они тут же превращались в мелкую крошку.
- Нет, папа, ничего не выходит! - заметила я. - Это какие-то макароны!
- Вижу!
- А если мы добавим помидор?
- Да, пожалуй! Как это мы раньше не сообразили!
Сказано - сделано. Мы нарезали помидоры и перемешали их с хлебом. То, что получилось, пропустили через мясорубку. В этот раз хлебная крошка чередовалась с томатной пастой.
- Если плеснуть подсолнечного масла, дело пойдёт на лад! - решил папа.
Но от масла томатная паста осела на дно тарелки, а хлеб стал слипаться в комки.
- Получается всё что угодно, только не мамалыга, - огорчился папа. - Клёцки какие-то.
- Клёцки, конечно, а всё потому, что мы не добавили ваты.
Папа взглянул на меня с некоторым сомнением. Затем он распечатал пакет, оторвал ком ваты и сунул его в мясорубку. Когда ручка стала вращаться, вата намоталась на нож, и он напрочь заклинился. Как папа ни пыжился, ручка больше не проворачивалась ни вперёд, ни назад. Пришлось разобрать мясорубку.
В конце концов папа собрал это месиво в тарелку и вытряхнул в помойное ведро. Он вытер руки о мамин передник, оставив на нём большие жирные пятна, и вынул из кармана два лева:
- Ани! Сбегай, мой воробышек, в булочную и принеси ещё два батона.
Когда я принесла хлеб, в кухне стояла мама и держала в руках передник.
- Стирать будешь сам, имей в виду!
- Ладно, ладно! - примирительно сказал папа. - Если надо, и в химчистку снесу. Большое дело!
- С тех пор, как я за тебя вышла, одни мучения. А теперь ещё эта рыба, пропади она пропадом. Подавиться бы вам костью.
- Сперва наловить надо, а тогда, может, и до этого дойдёт, - усмехнулся папа.
- Я маюсь с утра до ночи, белого света не вижу…
- Роси! - Папа занял воинственную позу. - Я занят делом. Помогла бы лучше приготовить мамалыгу.
- А он ещё дурака валяет! - бросила мама скороговоркой и хлопнула дверью так, что чашки в буфете зазвенели.
Папа посмотрел в мою сторону, лукаво подмигнул мне и вздохнул.
- Любая страсть требует жертв! Неси сюда хлеб!
Не успели мы обрезать корку одного батона, как открылась дверь и в кухню вернулась мама.
Наверно, у нас с папой был довольно жалкий вид, потому что она улыбнулась своей доброй улыбкой и бросила небрежно:
- Смочите мякиш водой да разомните хорошенько руками.
Мы с папой переглянулись. Затем полили мякиш водой и стали разминать его. Мокрый хлеб расслаивался.
- Подай мне миску! - распорядился папа.
Мы положили хлеб в глиняную миску, в которой мама обычно квасила молоко, и начали месить. Месил папа, а я выполняла его команды.
К нашей великой радости, у нас получилось наконец что-то вроде теста. Глядя на меня, папа торжествующе поднял круглый ком. Но тесто прилипло ко дну миски, миска поднялась над столом и грохнулась на пол.
Папа шваркнул тесто на стол и начал собирать черепки. При этом он порезал себе палец, и пришлось его забинтовать.
Услышав шум, в кухню вошла мама.
- Скоро весь дом прахом пойдёт из-за этой рыбы! Всё уже перебили.
- Можно подумать, что с тобой такого не случается! - буркнул папа. - Кто расколол хрустальную пепельницу?
Эту хрустальную пепельницу папа привёз из Польши. Он ею очень дорожил, пока в один прекрасный день мама не уронила её на бетонный пол перед умывальником. Роскошная хрустальная пепельница превратилась в соль. Возможно, это единственная вещь, которую разбила мама, но, как ни странно, стоит только напомнить о пепельнице, мама тут же замолкает. Так случилось и в этот раз. Она вздохнула и достала из шкафчика медную сковороду.
- Это будет надёжней.
Папа схватил помидор и уже взял в руку нож, но мама остановила его.
- Сперва надо снять кожуру. Иначе у вас ничего не выйдет.
Очистив помидор, мы изрубили его на мелкие кусочки и положили в тесто. Затем добавили растительного масла. Тесто снова хорошенько размяли, и у нас получился симпатичный розовый шарик; нам даже захотелось попробовать, какой он на вкус.
Папа окинул наше творение критическим взглядом.
- Я и сам бы не прочь поесть такой мамалыги! Язык проглотишь!
Тут мы позвали маму.
- А как это начинить ватой?
- Добавить зелени я бы смогла, а насчёт ваты… понятия не имею.
- Ты вообще человек без понятия, - хмуро проговорил папа.
Маму это явно задело. Она у нас самолюбивая.
- Раскатай тесто в тонкую лепёшку, разложи сверху вату, скатай тесто и снова меси. Потом опять раскатай, добавь ваты и опять меси… Ясно?
Папа невесело подмигнул мне и тотчас же распластал розовый шарик, а я тем временем распечатала вату.
Когда мы покончили с мамалыгой, была уже полночь. Мы положили приманку в пакет из-под сахара и пошли спать. Чтобы не разбудить маму, мы легли с папой на раскладном диване в гостиной. В момент, когда я уже начала засыпать, папа толкнул меня в бок и прошептал:
- Ани! Может, её посолить надо было?
- Что?
- Мамалыгу!
- Не знаю. А зачем?
И мы уснули.
Вставать рано - это так здорово. Но когда ты только-только уснёшь и тебя уже кто-то дёргает за косу - приятного мало. Папа разбудил меня в три часа утра. Так рано я никогда не вставала. И мама, которая тоже поднялась с постели, начала ворчать, хоть ребёнка, мол, пожалел бы, ещё набегается за свою жизнь, пускай, мол, спит, пока спится. Первое время, пока я ещё лежала под мохнатым одеялом, я была вполне с ней согласна. Но как только папа надел куртку и стал ворочать рюкзак, я вскочила с постели и сама начала быстро одеваться. Мне сразу вспомнилось тихое, спокойное озеро, розовые от солнца облака, замерещились серебристые рыбки, взлетающие над водой, и у меня вдруг что-то шевельнулось под ложечкой. Я поняла, что теперь никакая сила не в состоянии удержать меня в постели.
Очень интересно идти по городу, когда все спят. Мы шагаем с папой по середине улицы, и кажется, по всему городу идёт звон от наших шагов, хотя на ногах у нас мягкие кеды.
От пышной зелени деревьев падает густая тень. Дома, такие знакомые днём, сейчас просто неузнаваемы - строгие, молчаливые. Только где-то на четвёртом этаже светится кухонное окно. Над белыми занавесками виден большой круглый бак. Мне почему-то кажется, что и там сейчас торопливо снаряжают рюкзак и слышится недовольный материнский голос.
Слева в вышине клубятся вершины могучих деревьев Парка свободы. На тёмном небе, под лучами мощных прожекторов, сияет обелиск Братской могилы. Перед нами открывается шоссе, а где-то вдали блестят неоновые огни Русского бульвара.
- Шире шаг! - скомандовал папа.
- Ну куда ты так торопишься, папа, ведь первый автобус будет только в четыре часа! - напомнила я.
- Давай, давай! Там небось ждёт Афанасий. Неудобно опаздывать.
За папой поспевать не так-то просто. Мы бодро шагаем по асфальту, впереди бегут наши тени. Одна длинная, тонкая, с рюкзаком за плечами, а за нею семенит другая - маленькая, коротконогая, косички торчат, как две ручки опрокинутой кастрюли. Я только сейчас вспомнила, что в спешке даже причесаться не успела. Теперь весь день буду лохматая - у папы на голове такой ёжик, что расчёску носить нет смысла; он и дома редко вспоминает о ней.
Хорошо, что до площади не так далеко. От быстрой ходьбы у меня ноги заболели. Вот мы и пришли. На скамейках под тенистыми липами ни души. Мы сели на одну из них и притихли. Мне почему-то кажется, что сидеть молча, когда есть с кем поболтать, просто немыслимо.
- Папа!
- А?
- Какую рыбу будем ловить?
- Карпа.
- А большие карпы бывают?
- Бывают.