Я силюсь представить себе, как мы возвращаемся домой с большим карпом, нас встречает мама, и вид у нас гордый-гордый.
- Папа, а клёв сегодня будет?
- Наверняка. Видишь, какое ясное небо.
Я откидываюсь на спинку и напряжённо гляжу вверх. Надо мной тихонько шумит старая ветвистая липа. Сквозь листву проступает предутреннее небо. Звёзды уже потускнели, и только одна всё ещё ярко светит прямо передо мной.
- Папа, а что это за звезда?
- Обозная.
Когда-то, ещё до того, как я родилась, папа был лётчиком, и он знает множество интересных историй. Только рассказывает он их, когда собираются его друзья.
- А почему её называют обозной?
- Почему? В былые времена, когда ещё не было железных дорог и автобусов, грузы перевозили на тёлегах, запряжённых волами. Опасаясь разбойников, люди ездили не в одиночку, а группами. Такая группа повозок называлась обозом…
Папа замолкает. Его лицо на минуту освещает малиновый огонёк спички. Красная точечка тлеющей сигареты в густой тени лип похожа на светлячка.
- …На телегах сидели люди с ружьями наготове. Они везли зерно и другие товары к берегам Эгейского моря. Так как днём было жарко, ехали обычно ночью. И все по этой звезде ориентировались. Оттого её и прозвали обозной.
- Папа, а в те времена люди ходили на рыбалку?
- Ходили. Только ловили тогда неводом.
- А что это такое?
- Что, невод? Это такая сеть. Её бросали на воду, затем тянули к берегу. Если какую рыбу удавалось накрыть, её вытаскивали.
Тем временем прибыл ещё один рыбак. Он бесцеремонно подсел к нам, прикурил от папиной сигареты и хриплым голосом спросил:
- Куда?
- Под Казиче́не.
- Имеет смысл?
- Говорят.
- Я и сам туда собрался, но кто его знает… Я большей частью на Криви́нские пруды езжу. Там такой окунь идёт - с пол-литровую бутылку.
- На белого червя?
Незнакомец пренебрежительно пожал плечами.
- А на что же ещё? Окунь только на белого червя берёт. И то не всегда. Капризная рыба. Иной раз как начнёт клевать - не успеваешь в садок складывать. А бывает, что сам клюёшь носом.
- А! Вы уже здесь?
Это дядя Рангел. Он в шортах, перешитых из старых офицерских брюк. На нём какая-то матросская тельняшка и традиционная соломенная шляпа. Я только сейчас заметила, что при ходьбе он ступает как-то внутрь и тяжело раскачивается из стороны в сторону. Дядя Рангел сел возле нас, поставил удочку между коленями и ущипнул меня за нос.
- Тебя-то я никак не ожидал видеть.
- Почему?
- Мне бы в голову не пришло, что ты так рано встанешь.
- Я могу встать ещё раньше! - прихвастнула я.
Теперь, когда я стала заправской рыбачкой, для меня такое невинное хвастовство, по сравнению с тем, что говорят другие, вполне простительно. Рыбаки вообще любят пыль в глаза пускать. У них карп с поросёнка, кефаль обычно величиной в руку, а судак в Бата́кском водохранилище толстенный, как китайский термос. Но об этом рыбаки обычно рассказывают очень цветисто, их сравнения бывают на редкость удачны.
Дядя Рангел достаёт из рюкзака промасленный свёрток, разворачивает его и суёт мне в руку большой кусок слоёного пирога.
- На́, подкрепляйся, и посмотрим, кто съест больше.
- М-м! Не хочу! - говорю я в ответ, и мой рот наполняется слюной: при этом я посматриваю на папу. Он улыбается и кивает головой: бери, дескать.
Я беру тёплую баницу и запускаю в неё зубы.
Даже не подозревала, что в такую рань можно с таким аппетитом есть. С этой баницей в четыре часа утра не может сравниться никакая другая еда, хотя мама по части готовки большая мастерица. Что бы она ни сделала, всё ужасно вкусно.
Из-за поворота показался большой красный автобус. Мы поглядели в ту сторону и с удивлением увидели, что почти все садовые скамейки заняты рыбаками. Никто и не заметил, когда их столько нашло. А может, только я одна не заметила.
- А где же Афанасий? - заволновался дядя Рангел. - Ещё не хватало, чтобы он опоздал.
В это время мимо нас проходил усатый кондуктор в форменной фуражке.
- Куда идёт этот автобус? - спросил папа.
- В Горни Ло́зен.
- А следующий когда будет? - вмешался дядя Рангел, торопливо проглотив последний кусок баницы.
- В пять, - ответил усатый и удалился.
Папа и дядя Рангел переглянулись и тут же одновременно посмотрели на часы.
- Сколько сейчас, папа?
- Без пяти четыре.
- Точно четыре! - сказал дядя Рангел.
- У тебя солонка, а не часы! - заметил папа.
- Это у тебя солонка. Я только что проверял их по радио.
- А ты вообразил, что тебе скажут точное время в три часа? - бросил папа с весёлой улыбкой.
Трудно сказать, сколько продолжался бы этот спор, если бы не раздался предупредительный рык автобуса. Мы втроём растерянно переглянулись.
- Будем садиться, что ли? - спросил папа. - Но мы даже не знаем, куда ехать.
Тем временем автобус мягко тронулся с места. К нему уже подбежал какой-то долговязый человек. В свете уличного фонаря блеснули толстые очки, и мы услышали голос Афанасия:
- Эй! Пошевеливайтесь, а то опоздаем!
- Сам опаздывает, а мы… - недовольно буркнул дядя Рангел и ринулся к автобусу.
Мы с папой тоже не растерялись и бросились за ним следом.
Папа, конечно, догнал машину первым и, поймав меня за руку, втащил на подножку. Дядя Рангел схватил меня под мышки, и вскоре мы, запыхавшиеся, молча тряслись на задних местах автобуса.
- Терпеть не могу копуш! - начал Афанасий. - Видишь, что автобус трогается, что тут медлить!
- Это я медлю? - возмутился дядя Рангел. - Мы его ждём битых полчаса, а он…
- Меня ждать нечего! Я человек точный!
- Хватит! Не выводи меня из терпения!
- И ты меня тоже! - Афанасий примирительно улыбнулся. - Четыре билета до Вра́ни, - сказал он кондуктору и обернулся к папе. - Давай мелочь, а то у меня пятёрка!
Так началось это воскресенье.
Глава шестая, в которой рассказывается, как мы весь день ловили карасей и как упустили огромного карпа из-за того, что не послушались Афанасия. В этой главе я поймала большущего карася, после чего меня пришлось сушить на солнце
Когда мы высадились из автобуса близ дворца Враня, было уже светло. Не теряя времени, мы зашагали к Казичене.
- И тут успели заасфальтировать! - удивился папа.
- Окружная дорога! - пояснил дядя Рангел. Он водит машину и считает себя специалистом по части дорог. - Через год будет полностью закончена.
- Уж больно узкая! - заметил Афанасий.
- Нормальная дорога, - возразил дядя Рангел. - Нам автострады ни к чему!
- А жаль! - вмешался папа.
- Автострады нам понадобятся лет через пятнадцать.
- Верно! Так зачем же перестраивать её через пятнадцать лет, если можно построить сразу. Какой смысл дважды вкладывать деньги?
- Вот и со стадионом так получилось. Сделали бы сразу на сто тысяч мест, и точка. А теперь раскошеливайся на реконструкцию! - добавил Афанасий.
Интересно, что все они говорили так, будто сами вкладывали деньги, сами строили дорогу и эта дорога принадлежала им.
- Папа, а зачем они нам, эти дороги?
- Как зачем? По ним ездят машины.
- Почему же вы их строите? Пускай бы государство этим занималось.
Все засмеялись, а Афанасий зашагал рядом со мной.
- Так мы и есть государство.
- Погляди вон на этот камень, - дядя Рангел указал на километровый столб у обочины. - Откуда знать, что он установлен не на папины деньги, или на мои, или, скажем, на деньги тёти Марии? Все мы работаем на государство.
- Выходит, что всё это наше?
- Так оно и есть, - ответил папа. - И заводы, и поезда, и озёра, и реки… Только принадлежит всё это не мне, не тебе, а всем нам, всем болгарам… Поняла?
- Тогда почему же мы платим за то, что едем в поезде?
Все снова засмеялись, а дядя Рангел сказал:
- Потому что мы ещё малость не доросли!..
Это меня очень удивило: и папа, и дядя Рангел, и Афанасий - взрослые люди, а у Афанасия рост почти два метра.
- А сколько нам ещё расти?
- Много! - с усмешкой заметил папа. - Подрастёшь ещё немножко, тогда поймёшь…
- И Афанасий ещё должен расти?
Все засмеялись.
- Ну конечно! - сказал дядя Рангел. - Ему больше других надо расти.
- Почему?
- Потому, что он бывший футболист! - сказал папа.
- На бульдо или на пробку будем навешивать поводки? - спросил Афанасий.
- На бульдо, на пробку - всё равно.
Я потянула папу за руку:
- Что ещё за бульдог, папа?
- Не бульдог, а бульдо! Это такой шарик, чуть больше пробки, потом увидишь.
Скоро мы пришли на место. Я всего третий раз на рыбалке, но и у меня уже есть рыбачьи навыки. Я присматриваю за вещами, если папа и дядя Рангел уходят слишком далеко. Мне строго запрещено кричать или звать их и не в меру суетиться. Дядя Рангел говорит, что рыба не любит шума и болтовни.
Всякий раз, когда приходишь на новое место, оно тебе кажется голым и неприветливым. Такое чувство было у меня и теперь. Песок, мокро, сыро. Стоячая вода едва заметно морщинилась от лёгкого ветерка. И судя по всему, тут совсем неглубоко. Может, по колено или чуть глубже.
Мы сбросили на берег рюкзаки и тут же стали налаживать удочки.
Афанасий вынул несколько катушек с очень тонкой леской, прикрепил к лескам увесистые грузила, осмотрел бульдо. Теперь и я увидела, что это такое. Обыкновенный пустотелый пластмассовый шарик с крышечкой. Если в него налить немного воды, он слегка погружается в воду. А без воды - плавает на поверхности.
Афанасий отщипнул комочек мамалыги, которую мы с папой приготовили.
- Вот это вещь! Ты сама её сделала, Ани?
- С папой вдвоём, - ответила я и присела возле него на корточки.
Афанасий насаживал на каждый крючок мамалыгу и приминал её пальцами.
- Порядок! - бодро сказал он, покончив с этим делом. Выпрямившись, он раскрутил привязанное к леске грузило и послал его далеко от берега. Свинец плюхнулся в воду, а на поверхности осталась лишь светлая точка - бульдо.
Таким же способом Афанасий забросил ещё две удочки. Потом вытер о штаны жирные руки и поманил меня пальцем.
- Ани! Садись вот тут и следи за теми шариками. Если какой из них начнёт прыгать, зови меня. Поняла?
Я кивнула и села на папин рюкзак.
Папа и дядя Рангел тоже успели забросить удочки. Афанасий присоединился к ним.
Кто из них вытащил первого карася, мне сказать трудно, потому что я не отрывала глаз от белых шариков. Я только слышала, как дядя Рангел произнёс: "Хоп!"
Когда я обернулась, папа опускал в садок трепыхающуюся рыбку. Я вскочила на ноги и кинулась к нему. Мне не терпелось посмотреть, что папа поймал. Так вот он какой, карась! Небольшая золотистая рыбёшка, плоская, голова тупая, а рот разинут - дальше некуда.
Я полюбовалась рыбкой, потом мне стало её жалко, и я вернулась к рюкзакам.
- А карась очень вкусный? - обратилась я к стоящему рядом Афанасию.
- Нет, не очень, - ответил он.
Хотя Афанасий такой же взрослый, как папа, я его называю по имени, и он не обижается. У него очень доброе лицо, особенно когда на него смотришь с близкого расстояния, и такие же добрые, чуть прищуренные глаза, хотя за толстыми очками они кажутся немного выпученными.
- Тогда зачем его ловить?
Он презрительно поморщил нос.
- Чтобы убить время. Впрочем, жареный он неплох, только перед тем, как класть на сковороду, надо отделить голову. Иначе будет пахнуть болотом. К тому же он очень костлявый.
- А карась трудно ловится?
- Карась на редкость ленивая рыба. Иногда проглотит один крючок, потом другой, потом ляжет на дно и лежит себе. Ждёшь, ждёшь, наконец решаешь проверить удочку, вытаскиваешь, а на ней карась. Поэтому надо проверять время от времени. Хоп!
Афанасий дёрнул удочку, и прямо ему в лицо шлёпнулся такой же золотистый карась.
И началось. То папа, то дядя Рангел, то Афанасий вытаскивали из воды рыбёшку.
Первое время мне было интересно, потом я снова перевела взгляд на три блестящие точки, плавающие посреди озера. Я глядела на них так долго и с таким напряжением, что в моих глазах эти точки стали двоиться и троиться. Я отвернулась в сторону, мигнула глазами раз-другой и снова отыскала шарики. Но вот что странно - их оказалось только два.
В напряжённых поисках третьего, я вдруг увидела, что он то подпрыгнет над водой, то снова потонет. У меня даже во рту пересохло, я испугалась и закричала:
- Папа!
Все в тревоге поглядели в мою сторону.
- Смотри! - Я показала пальцем на середину озера.
Папа, Афанасий и дядя Рангел тут же бросились ко мне, словно мне грозила опасность.
- Погоди! - подал голос Афанасий и ухватился за леску.
Мы втроём столпились вокруг него. Леска туго натянулась и время от времени тихонько звенела.
- Что-то большое! - взволнованно прошептал Афанасий. - Батюшки, огромный карп на крючке!
Рыба пыталась освободиться. Она уходила то вправо, то влево, а оказавшись на поверхности, сильно била хвостом, и от неё расходились волны.
Метр за метром Афанасий тянул рыбу к берегу.
- Давайте подсачек! - скомандовал Афанасий.
Папа с дядей Рангелом переглянулись.
- У меня нет! - сказал папа.
- У меня тоже! - почти одновременно сказал дядя Рангел.
- Фу-ты! И я свой забыл! Ани! Беги вон к тому толстяку, может, у него есть подсачек!
Мне ужасно хотелось увидеть, как будут вытаскивать из воды большого карпа, но раз сказано, надо бежать. Папа ведь предупреждал меня, что если я хочу ходить с ним на рыбалку, то должна во всём его слушаться. И я со всех ног пустилась бежать к толстому дяде, который удил рыбу неподалёку от нас.
- У вас есть подсачек? - спросила я, запинаясь.
- Что? - вздрогнул толстяк.
- Наши поймали большого карпа. Просят подсачек.
- Да ну? - У него загорелись глаза. Бросив удочку, он кинулся в нашу сторону.
Едва догнав рыбака, я вцепилась в полу его куртки.
- Подсачек нужен!
- Нет у меня! - лихорадочно крикнул толстяк и, высвободив полу, снова пустился вперёд.
Я беспомощно поглядела вокруг и, не обнаружив других рыбаков, побежала за ним следом.
Карпа уже подтащили к самому берегу. Я увидела его массивную чёрную спину. Когда Афанасий притянул его ещё ближе, он вдруг опрокинулся, и все увидели его широкое жёлтое брюхо.
- Ой-ой-ой! - не унимался толстяк и хлопал короткими руками по бёдрам.
- Ани, где же подсачек?
- Нету! - чуть не сквозь слёзы ответила я.
- Ну и бушует, проказник! - удивлялся толстяк.
- Ш-ш-ш! - предупредил дядя Рангел.
Теперь до карпа было рукой подать. Дядя Рангел метнулся к своему рюкзаку, но Афанасий уже поднял карпа над водой. Такой рыбы я сроду не видала. Карп повис на леске, внезапно тряхнул хвостом, сорвался с крючка и - бултых в воду. Толстяк ринулся к нему прямо как был в длинных штанах и туристических ботинках и оказался чуть ли не по пояс в воде.
- Вот те и на! - сокрушённо вздохнул Афанасий и плюнул в воду. - Так всегда бывает, когда нет подсачка!
Мы глядели на воду опечаленные и убитые. Толстяк всё ещё не догадывался вылезть на берег. Дядя Рангел с растерянным видом держал в руках пустой рюкзак. Папа сосал погасшую сигарету, а Афанасий уже налаживал удочку.
- Как вы могли упустить такого гиганта, не понимаю! Рыбаки, называется! - негодовал толстяк, выбираясь из озера.
- А вам какое дело? - возмутился Афанасий. - Так всегда и бывает, когда висят над душой разные зеваки!
- Это я зевака? - взъярился толстяк, и усы его устрашающе вздыбились. - Сопляк. Я рыбачил, когда ты ещё пешком под стол ходил!
- Неважно, кто куда ходил! - рассердился и дядя Рангел. - Давай лучше проваливай. И без петухов солнце взойдёт!
- Сам ты петух! Такого карпа упустить! Тьфу! - Толстяк возмущённо сплюнул, топая башмаками, полными воды. От этого вода в них чавкала и струйками просачивалась наружу.
- Убирайся подобру-поздорову! - тихо, но твёрдо сказал папа. - Иначе мы и тебя спровадим к тому карпу!
Толстяк смерил папу сердитым взглядом, но, как ни странно, сдержался и побрёл к себе, что-то бормоча под нос.
Мы помолчали немного, потом Афанасий схватил крючок, лежавший на песке, и сказал:
- Самое малое пять килограммов! Поглядите-ка, кусок его морды остался на крючке.
Мы столпились возле Афанасия. Крючок переходил из рук в руки. На нём прочно держалась толстая рыбья губа.
- Челюсть с палец! Верных пять килограммов! Если не больше. Купи мы подсачек, сейчас имели бы такого карпа.
Наконец рыбья губа попала ко мне. Я сняла её с крючка и спрятала. Если кто усомнится, пускай приходит к нам домой и увидит собственными глазами. Теперь она немного ссохлась и уже не кажется такой большой, как тогда, но всё равно видно, какой здоровенный был карп.
- Ну, довольно отпевать! - бросил дядя Рангел. - Не надо было пороть горячку. Мы запросто могли рюкзаком его поднять. Рыбак!
- А у тебя что, карась во рту застрял, не мог мне крикнуть?
- Ну, будет вам! - примирительно заметил папа. - Поймаем другого.
- Поймаем кота за хвост! - вставил Афанасий.
Дядя Рангел бодро подхватил свою удочку.
- Ничего! Будем довольствоваться малышами карасями. А Афанасий пускай ворочает тяжести.
Этим, можно сказать, и закончилась рыбалка в тот день. Ни один карп больше не клюнул на нашу удочку. Может быть, тот, которого мы упустили, предупредил свою братию. Скоро солнце стало припекать основательно, и Афанасий первым махнул рукой на карасей. Он перекочевал в тень развесистых верб, и скоро оттуда стал разноситься богатырский храп.
Папа с дядей Рангелом тоже оставили свои удочки и мирно сидели в тени.
Одна я осталась у воды, и глаза мои бегали туда-сюда - от белых шариков к удочкам и обратно.
Вдруг мне показалось, что папин поплавок слегка вздрагивает.
- Папа, - крикнула я, - клюёт!
- Ну, тащи!
Я ухватилась за удочку и дёрнула вверх, но, как видно, поздно. Червя на крючке не было.
- Папа! Наживи мне червячка!
- Кто хочет поймать рыбу, тот сам наживляет! - прокричал папа.