* * *
- А вот теперь я хочу выпить!
- Теперь - можно. Анюта, налей ему водки. Ты только глянь, как у него руки трясутся!
- Это от лопаты, я ведь не каждый день копаю могилы, - виновато оправдывается Симон.
Разговор происходит над телом Шарон, ещё даже не завернутым, а лишь едва прикрытым простыней, но Давид все понимает и с усмешкой говорит, не обращая внимания на бессмысленно мотающихся туда-сюда головорезов Хомича:
- Ладно заливать-то - "от лопаты"! Ты же просто алкоголик.
- При чем здесь алкоголик, при чем здесь лопата? - вступается Анюта, то бишь Изольда, ему пока ещё привычнее звать её так. - Он же человека убил.
- И от умертвия руки дрожат? - чуть не хохочет Давид. - У кого? У этого профессионального киллера?!
- Сам ты киллер, - обижается Симон.
- А-а! Все вы для меня на одно лицо: бандиты, охранка, военные. Одно слово - людоеды.
И он небрежным жестом обводит собравшихся в комнате. Остановившись на Изольде, рука его замирает на миг, потом опускается, и Давид повторяет:
- Анюта, плесни ему водки. И мне тоже.
Водка была плохая, и это было хорошо. Хотелось почему-то именно такой - жесткой, гнусной, дерущей горло, с противным привкусом. Это был даже не "Белый орел". Гораздо хуже. И уже совершенно не удивило - конечно, так и должно было случиться в этом наоборотном мире! - что в голове мгновенно прояснело, как будто не водки выпил, а хэда с похмелья.
Симон зажмурился от жгучей гадости, а когда открыл глаза, оказался опять (опять ли?) в залитом солнечными лучами фешенебельном номере отеля. Ну да, том самом, где они занимались любовью втроем, когда осколки воспоминаний ещё так плохо стыковались. Теперь мир склеился вполне. Вполне ли?
Грай подошел к окну и выглянул на улицу. Ага, Метрополия, гостиница "Балчуг", а вон и древний Московский Кремль: сладкие красно-коричневые, как коврижка, стены, орлы на башнях леденцовыми петушками, сахарно-конфетная россыпь соборов, Иван Великий - кофейник без носика с золотой крышечкой, и плывет из-за реки с детства памятный чарующий запах - кондитерский дурман "Красного Октября". Это любимое народом название не поменяли не только в девяносто первом, но и в две тысячи шестом.
Симон вспомнил: привезли их из аэропорта на лучшем автомобиле из гаражей Его Величества - на уникальном двенадцатиметровом сверхскоростном "Росиче-императоре особом". Что было до аэропорта, Симон забыл напрочь, да только теперь это не беспокоило. Все было нормально. Ну выпили водки, ну не очень хорошей водки, ну развезло с устатку и не емши - где-то в дороге заснул. Обычное дело.
Снова оглянулся на разобранную постель и ещё вспомнил: они не просто занимались здесь любовью. Был разговор. Про Иглроуд. И не только. Еще немного раньше очень серьезный разговор произошел. Да, да, именно раньше. Или все-таки позже?
Беда была в том, что он никак, никак не мог вспомнить, какое же теперь число и какой день недели.
Глава вторая
Ну вот что, ребята, - сказал Симон, - давайте мы сейчас поиграем в старую добрую игру под названием "Вопросы здесь задаю я". Ладно? Уважьте старого брюзгливого жандарма.
- Хорошо, - согласился Давид, - только скажи, ты не знаешь случайно, какому идиоту пришло в голову называть уголовную полицию жандармерией, а госбезопасность - полицией? В России спокон веку было наоборот.
- Ну вот, - обиделся Симон. - Ты с самого начала нарушаешь правила игры. Вопросы-то здесь задаю я.
- Ну извини, пожалуйста.
- Извини его, Сим-Сим, он не нарочно, - улыбнулась Анна. - Так кто же все-таки обозвал вас жандармами?
- За абсолютную точность не поручусь, но, кажется, впервые предложение такое внес бывший тогда депутатом парламента Борис Шумахер.
- Здорово! На него похоже, - прокомментировала Анна.
А Давид засмеялся:
- Правильно говорили черносотенцы: нельзя евреев до управления Россией допускать!
- Фи, гусар! Как вам не стыдно?! - всплеснула руками Анна.
- Стыдно. Зато как приятно почувствовать себя националистом в этом новом прекрасном мире! Надеюсь, ты уже поняла, что именно благодаря Шумахеру здесь перестали понимать, что такое национальность, и все люди мира, сливаясь в экстазе, образовали две новые общности (по примеру ранее известной) - великий российский народ и великий британский народ.
- Постой, постой! - вскинулся Симон. - О чем ты говоришь? В каком это смысле благодаря Шумахеру?
- В самом прямом, - ответила почему-то Анна, - но не лучше ли будет послушать самого Бориса?
- А он что, здесь?
Похоже, и Давид был не в курсе.
- Нет, но с минуты на минуту появится. Мы так договаривались, - решила добавить Анна.
С этими странными ребятами игра в вопросы и ответы явно не получалась, и Симон почел за лучшее промолчать и послушать, о чем ещё они станут говорить.
Но они ни о чем говорить не стали. Потому что в комнате… да нет, не в комнате - в окнах, среди бела дня погас свет, словно весь отель кто-то накрыл черным колпаком, потом под колпаком этим заструилось мертвенное голубое свечение, очевидно, монохроматическое, ведь краски исчезли полностью, и ещё движение вокруг исчезло: Давид, Анна, его собственное тело - все превратилось в черно-белые фотографии, а завершением этой дикой картины стала безмолвно повисшая перед глазами муха с остекленевшими крылышками, но она жужжала, тоненько-тоненько… Чем? Как у неё получалось? Да нет, это не муха - это просто тишина звенела в ушах, жуткая тишина…
Остановись, мгновение! Ты ужасно.
Он бредит, просто бредит от страха. Перед смертью? Да. Только перед смертью мира, ведь сам-то он в любом случае будет теперь жить вечно…
А потом голубой свет погас, и почти сразу из абсолютной тьмы вынырнули вновь обычные солнечные пятна на одеяле, живые люди и нормальная летающая, гудящая муха. Запахло горелым деревом.
- Идиот, - пробурчал Давид. - Не мог, как все нормальные люди, где-нибудь за городом воплотиться.
- Была охота! - улыбнулся Борис Шумахер, появляясь в комнате с полотенцем в руках.
Был он весь мокрый, и Симон подумал, что в том мире, из которого свалился на них великий химик прошлого, сейчас льет дождь. Но все оказалось несколько прозаичнее.
- Пожар ведь мог устроить, - пожурил Давид.
- Ерунда, - ещё раз улыбнулся Шумахер, - ну вспыхнула дверь в ванной, ну я её тут же и погасил водой из душа.
- Мы так договаривались, - повторила Анна фразу, с которой начала, повторила, словно они договаривались именно об этом - подпалить дверь и гасить её водой из душа.
- Я не знаю, как вы там договаривались, но сейчас сюда набегут пожарники, жандармы, осы, служба внутренней безопасности и черт знает кто там еще, - Давид продолжал ворчать.
- Не набегут, - сказал Симон уверенно. - Никто ещё не отменял моих полномочий. Вся охрана здания подчиняется только мне, и без моего ведома сюда имеют доступ лишь Государь Император да Микис Золотых.
- Ну, значит, набежит Государь Император, - сказал Давид, - а если серьезно, думаю, как раз Микис Золотых к нам и пожалует.
- Не пожалует, - возразил Шумахер. - Слишком занят. Именно сейчас у него более важные дела.
- А что, бывают такие? - удивился Симон.
- Бывают, - ответил Шумахер с улыбкой, - он на приеме у Демиурга.
На это сообщение неожиданной была реакция Давида и Анны. Они весело переглянулись и чуть не хрюкнули, сдерживая смех.
- А зря вы смеетесь, юные мои демиуржики. Или лучше сказать "демиуржата"? Хотите, я вам кое-что сейчас расскажу?
- Э нет! - решительно перебил Симон. - С меня хватит! Хозяин здесь я. И я выступаю против беспорядочной трепотни в трудную для Родины минуту.
Шумахер вздрогнул, и все трое повернули лица в сторону Грая.
- Я - жандармский штабс-капитан и поручик особой полиции, уполномоченный самим Государем вести расследование ваших… - он сбился на секундочку, - а хоть бы и наших с вами загадочных дел. Отечество в опасности, поэтому среди нас четверых решения буду принимать я. А если кто-то сомневается в моих правах, напоминаю, что я не только полицейский, но ещё и этот… Белый Орел Номер Три. Я правильно выражаюсь? И очень хорошо, товарищ Шумахер, что вы прилетели к нам с того света, хоть вы и хулиган. Надеюсь, теперь я получу на свои вопросы ещё больше вразумительных ответов. О кей. Сели, начали! И напоминаю: вопросы здесь задаю я!
Вот так и надо с ними! Ханурики. А то болтают, болтают, чудеса показывают, а я до сих пор с убийствами не разобрался. И смотри-ка ты, сели. Сели и молчат, ждут моих дальнейших указаний. Терпение, господа! Дайте собраться с мыслями.
И тут зазвонил телефон. Кто говорит? Нет, не слон. Это был Дягилев.
- Докладывайте, капитан, - солидно привнес Грай.
Мол, видите, пока вы тут ерундой занимаетесь, мои люди работают и исправно передают начальству информацию. И не осы какие-нибудь, а именно родная криминальная жандармерия.
- Господин штабс-капитан, вчера ночью, в самом центре, прямо на Ханзаплатц мы задержали тех троих на красном спортивном "опеле". Гражданин Лотошин Леонид Сергеевич, он же известный авторитет по кличке Ланселот, получил огнестрельное ранение ещё в Раушене и находился в тяжелом состоянии. Сами стрелявшие оказали ему первую помощь, вкололи что-то и собирались лететь в Метрополию, но я распорядился отправить пострадавшего в городскую больницу, тем более что он житель Кенигсберга. Двое других, задержанные по подозрению в организации уличных беспорядков, размахивали своими удостоверениями РВР - фамилии не называю, они все равно не настоящие, будем выяснять - и требовали связать их с местным представителем, мы разрешили, но связи все не было и не было, а наутро, как вы, наверное, слышали, объявили о расформировании Российской военной разведки. Сами понимаете, теперь мы этих голубчиков без суда не отпустим. Они, правда, молчат как рыбы и все ещё на что-то надеются. А вот с Леонидом Сергеевичем, пришедшим в себя довольно быстро, мне удалось поговорить в больнице. Он охотно идет на контакт. Протокол допроса я сброшу вам сегодня же, куда прикажете. А пока сообщаю суть: мичмана Гусева, Эжена Лано, неизвестного у вас в лифте и даже Кактуса, в общем, всех этих "двойников" убивали сотрудники РВР. Лотошин располагает на этот счет неопровержимыми доказательствами. Мы приставили к нему усиленную охрану и продолжаем расследование. Пока все. Господин штабс-капитан, не имея возможности связаться с вами, я взял на себя смелость по согласованию с Бжегунем сделать запрос в Метрополию. Расформированная разведка пока молчит. Думаю, у вас будет возможность встретиться с кем-то из них лично.
- Оставайтесь на связи, капитан! Сейчас я продиктую вам координаты.
Симон был поражен, несмотря на все, что случилось за последние сутки. Вот тебе и бродяга Лэн! Откровенничал, откровенничал, а оказалось… Куда бежать, куда лететь, с чего начинать? Бред собачий!
- Быстро уточните здешний номер! - бросил он сидящим перед ним Посвященным, словно своим сотрудникам. - Я должен принять шифровку по модему. Вам, кстати, тоже будет интересно.
Уточнили. Приняли. Прочли. Особо интересно никому, кроме Симона, не было. Но задумались.
Наконец заговорил Шумахер:
- Успокойтесь, господин Грай. Что вас так встревожило? Давайте поговорим в конце концов. Задавайте ваши вопросы.
Анна заказала всем кофе, который принесли быстрее, чем можно было себе представить. Грай даже подумал: "А что, если сейчас заказать тарелочку черепахового супа? У них там тоже прямо под дверью уже горячий стоит?" Но от супа решил пока воздержаться, попросил только соленых орешков и раскрыл окно пошире, так как Шумахер, Давид и даже Изольда уже вовсю дымили.
- Ну что ж, - сказал наконец Симон, - раз меня взбаламутили информацией от Ланселота, давайте с этого и начнем. Почему убийствами Посвященных занимались военные разведчики?
- Да потому, что никакие они не разведчики - обычные костоломы! - с неумеренной горячностью ответила Анна, нет, все-таки Изольда, ему теперь хотелось снова называть её этим романтичным именем.
Симон так и сказал, заодно пытаясь чуть притушить её эмоции:
- Можно, я буду звать тебя Изольдой?
- Разумеется. Ты ведь так и звал меня всегда. Забавно прозвучало это "всегда".
- Так что ты имеешь в виду, Изольда? Эрвэ-эровцы - просто исполнители?
- Ну конечно. У них есть такой эвфемизм для команды профессиональных убийц - спецподразделение отдела особых операций. Им все равно, на кого работать. Такие во все века просто выполняли приказ. Именно выполняли приказ, потому что им даже деньги за эту работу платят весьма скромные. Не то что мафиозным киллерам.
- Так кто же заказчик? Мафия?
- Пусть расскажет Тристан. Он с ними лучше знаком. С заказчиками. Его даже убивали совсем недавно. А меня на этот раз Бог миловал. Которого нет.
- Говори, Давид.
Симон подчеркнуто не хотел звать его Тристаном.
- Заказчики убийств всех Посвященных хорошо известны, - сообщил Маревич. - Я не говорю сейчас о тех давних временах, когда за нами охотились безумцы из КГБ. Я говорю о целенаправленных, четко спланированных и идейно подкрепленных преступлениях последних лет. Их авторы - Черная Конфессия, Владыки, посланные в мир Черными Рыбами Глубин…
- Стоп, стоп, стоп! - перебил Симон. - Про всяких рыб и птиц я уже давно слышу. Все это страшно красиво, но слишком далеко от жизни. Если мы начнем все наперебой цитировать Канонические Тексты, дело кончится чтением стихов. А я прошу не забывать - игра это или не игра - вы все на допросе в полиции.
- Слушайте, - заворчал Шумахер, - право слово, такого чудака среди Посвященных я ещё не встречал ни разу. Причем заметьте, Симон, до Посвящения вы были совсем другим, вы отлично понимали нас.
- А вы-то откуда знаете, каким я был до Посвящения? - недоверчиво поинтересовался Симон.
- От Владыки Уруса, милейший.
- Пардон, - не понял Симон, - но ведь Владыка все время здесь, а вы - только что оттуда.
- Ах, молодой человек! Вот мы сейчас с вами общаемся словами и через воздух. Правильно? А Владыки точно так же общаются мыслями через Космос.
- Допустим, - принял объяснение Симон. - Но вы-то разве Владыка?
- Я - нет, но я очень мощный экстрасенс. Это отдельная тема для беседы. А вы, кажется, хотели разобраться с убийствами.
- Да уж где нам разобраться с убийствами! - пробормотал Давид. - Если человек отказывается слушать про то, кто такие Черные Рыбы Глубин, требуя упрощения терминов, допрос надо прекращать и открывать ликбез. Что ты заканчивал, штабс-капитан Грай?
- Заканчивал я Московскую, ныне Императорскую Военно-полицейскую Академию, - отчеканил Симон в запальчивости, - и между прочим, марксизмом-ленинизмом меня там не пичкали, как некоторых, так что с общим образованием и эрудицией. У штабс-капитана Грая все в порядке. Но и от ликбеза я не откажусь, только, пожалуйста, параллельно с допросом - у нас времени мало. И не надо пугать меня сложностью вашей философии. Кажется, Эйнштейн говорил, что грош цена научной теории, которую нельзя в доступных словах изложить какому-нибудь простаку.
- Симон прав, - неожиданно поддержала его Изольда. - Вы, мужики, любите все усложнять: рыбы, птицы, уровни бытия, транс-цен-ден-тальность… А дело-то выеденного яйца не стоит, если внимательно посмотреть. Зря я Тристану слово передала. У меня и покороче, и попроще получится. А если что не так - поправите.
Возражений ни у кого не было. И Изольда начала:
- Ну, в общем, так. Жили-были Посвященные, и все у них было хорошо. Это такой ликбез для начала. В этом мире, ну то есть на нашей Земле, одни из них ходили и проповедовали, другие просто жили тихо и незаметно. А в мирах иных пытались они решать судьбу этого мира. Спорили и даже воевали, потому что одни рвались всегда вперед и вверх и называли себя Белыми Птицами, а другие призывали к покою, порядку, неизменности и стремились от века только вглубь, в глубь себя. Они назывались Черными Рыбами. Да, иногда и те и другие нарушали Высший Закон и возвращались на Землю. Белые - чтобы создавать все новые и новые религии. Черные - чтобы скупать людские души и мешать движению человечества вперед. И так было всегда. Но в целом Вселенная находилась в равновесии.
"И это называется покороче и попроще? - думал Симон. - Я ведь, кажется, спрашивал об убийствах. Достойный ответ. "Этот стон у них песней зовется". Перебить? Прервать? Прекратить?"
Нет. Ведь говорила Изольда. А он любил её. И хотел слушать.
- Потом наступил двадцатый век, - рассказывала она, - и равновесие нарушилось. Никто не знает точно, почему. Одни говорят: информационный бум. Другие считают: переполнилась чаша ненависти. Третьи ищут причину в массовом безверии. Ну и флаг им в руки, как говорится. Пусть ищут. Лично мне главное понятно: Посвященных сделалось несуразно много. Когда же чего-то или кого-то очень много, обязательно начинаются качественные изменения. Диалектика. Строго по Гегелю.
В общем, стали появляться не совсем правильные Посвященные. Или совсем неправильные. Такие, как я. Это уже потом, на небесах, какой-то Владыка сообщил мне, что я - то и есть, оказывается, Номер Один - самое первое и главное исключение из всех правил. А тогда…
Мне было четырнадцать лет, и я стала Посвященной без участия других. Никто мне ничего не рассказывал и не показывал. Вышла однажды ночью из дома, посмотрела на небо и в один миг все поняла. Я - бессмертна. Я не такая, как другие. Для меня не существует никаких законов. Только собственная воля и собственные чувства. И мне - можно все. Я не очень удивилась. Я ведь и так была не слишком такая, как другие, и мне безо всяких космических чудес дозволялось все. Ну а бессмертие… что бессмертие! В него же все дети верят, а я и была ещё почти ребенком.
Значит, ничего не произошло? Да нет, ещё как произошло! Иначе я не вспоминала бы на протяжении всех своих жизней тот краткий миг под черным небом Барвихи. В меня вошло Знание. Не бзик, не фантазия, не бред, не сон - Истинное Знание. Откуда оно взялось? Ниоткуда! От верблюда. От фонаря. От звезды. Я смеялась, когда придумала эту формулировку. Я стала Посвященной - вот главное, и этого ответа было вполне достаточно. Откуда пришло само слово "Посвященная"? Да все оттуда же.
Я постигала мудрость древних. Во сне я запоминала диктуемые мне из космоса священные строки Законов, но днем жила как все, как если бы ничего не случилось. Фактически я соблюдала все девять заповедей, невольно, естественно, не думая о них. Вот с десятью Христовыми было у меня похуже. На них я поплевывала, как на советы взрослых и законы страны Советов. Я могла это себе позволить. И позволяла. Что мы творили на наших дачах - лучше не вспоминать.