- А мы вам потом за это сверхурочные платим! - саркастически хмыкнул Храповицкий. - Так с документами что?
- На дисках. В надежном месте, - важно ответил Гриша. - В конце каждого рабочего дня вся информация из компьютеров убирается. Одни выносят, другие прячут. Я такую систему обороны продумал, что если сам захочу что-нибудь отыскать, и то - не получится.
Храповицкий облегченно перевел дыхание.
7
Обыск закончился глубокой ночью, но даже после этого потрясенные сотрудники никак не расходились по домам. Храповицкий, Виктор и я бродили по кабинетам, успокаивая людей. Храповицкий держался очень хладнокровно. Догадаться о том, что он переживал, по его лицу было невозможно. Виктор и вовсе посмеивался и острил по поводу произведенного погрома. Видя их настроение, народ встряхивался и подбирался. Даже самые трусливые из наших работников пытались хорохориться.
Пресс-секретарь Храповицкого доложил, что на улице караулят толпы журналистов с телекамерами, чтобы услышать наши заявления. Но мы решили обойтись в этот день без комментариев, а пресс-конференцию собрать завтра, когда неподкупная областная прокуратура под давлением губернатора определит свою принципиальную позицию по отношению ко всему происходящему.
Уже ближе к часу, когда в здании не оставалось ни одного сотрудника налоговой полиции и мы вновь вернулись в кабинет Храповицкого, Виктор вдруг спохватился.
- Слушайте, а где же Вася? - воскликнул он. - Куда он запропастился?
Стыдно признаться, но про Васю мы как-то забыли. Храповицкий вызвал Лену, уже успевшую привести себя в порядок.
- Срочно выясни, что там у Шишкина! - приказал он. - Пригласи его к нам.
Лена вернулась через минуту.
- Его секретарь говорит, что он не отвечает на телефон, - встревоженно сообщила она, пожимая плечами. - Несколько часов назад к нему вошли двое сотрудников из налоговой. Никто из кабинета не выходил. Дверь заперта. Изнутри.
Мы молча переглянулись и не сговариваясь двинулись к выходу. Расстояние, отделявшее кабинет Храповицкого от Васиного, мы преодолели рысью. За нами поспешали охранники Храповицкого, все еще подавленные, но полные служебного рвения.
- Да с ним-то что возиться? - хмуро бормотал Виктор. - Он вообще не при делах. У дворника нашего что-то спроси, тот и то больше его знает. Да и документов никаких у него сроду не было...
- Черт! - беспокойно вторил ему Храповицкий. - Не случилось бы чего. У Васьки же сердце слабое.
Растерянная секретарша Васи вскочила при нашем появлении.
- Владимир Леонидович, - залепетала она. - Я уже сто раз звонила...
Не слушая ее, Храповицкий метнулся к запертой двери и забарабанил по ней кулаками.
- Вася, открой! - закричал он. - Что с тобой? Ты жив?
Ответа не последовало.
- Ломайте! - приказал Храповицкий охране. Дверь была надежная, из ценных пород дерева. Но под напором двух тренированных тел, спешивших реабилитироваться после дневного позора, она затрещала и поддалась. Сорвав ее с петель, мы влетели в Васин кабинет, сшибая друг друга с ног.
Рабочее помещение Васи было копией кабинета Храповицкого, только намного меньше. Те же яркие кричащие краски и та же авангардная неудобная мебель. Сейчас весь стол для совещаний был уставлен пустыми бутылками. Преимущественно из-под коньяка и виски. Еще несколько валялись на полу.
Развалившись в кресле, разбросав ноги и высоко запрокинув голову, Вася мирно спал. При этом он трогательно посапывал. Рядом с ним на спинке кресла аккуратно висел его пиджак, с платком в нагрудном кармане. За столом, уронив головы на руки, друг напротив друга, бесчувственно спали обыскивавшие Васю сотрудники налоговой полиции. Все были мертвецки пьяны.
- Вася, мать твою! - начал было Храповицкий, но прервался, подавившись нервным смехом.
- Это ж сколько они выжрали! - ужаснулся Виктор. - Дай-ка я посчитаю. Батюшки! По два литра на душу! Вот это Вася развязался! А ты говоришь, сердце слабое!
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
- Нет, Владимир Леонидович, тут что-то не так, - глядя на Храповицкого старческими, выцветшими глазами, тянул прокурор. - Уж поверь мне, что-то здесь не сходится.
Он посмотрел на лежавшую перед ним папку с жалобой, которую принес Храповицкий, задумчиво почесал свой мягкий шишковатый нос, решил, что без очков все равно ничего не увидит, и отодвинул папку в сторону.
- Чует мое сердце, неспроста все это, - заключил он.
- Конечно, неспроста, - сдерживаясь, произнес Храповицкий. Он опасался прокурорской нерешительности и пытался надавить исподволь. - Это заказ. Продажность и наглость. И ничего больше.
- Что заказ, это и дураку понятно, - поддакнул прокурор. - А все равно - не то.
Он вздохнул и посмотрел в потолок. Прокурор готовился к пенсии. Вся эта война, затеянная олигархами, была ему совершенно ни к чему. Проблем у него хватало и без нее. Ему не нравилось, что в эту войну влезает губернатор, но еще больше не нравилось, что Лисецкий пытается впутать и его, прокурора. По его мнению, если на то пошло, то сажать их можно было всех. И Гозданкера, и Храповицкого, и самого губернатора. Честных среди них не было. Так что даже если бы они передрались и переубивали друг друга, никакого вреда, по его, прокурора, мнению, области от этого бы не приключилась. Одна только польза. Поэтому он сидел и тянул свое "не то", пытаясь сообразить, с чего начать, чтобы сразу не наломать дров.
Что ввязываться в эту склоку все равно придется, он понимал. Отказать губернатору он не мог. К выходу на пенсию Лисецкий обещал подыскать ему хорошее спокойное место в областной администрации. К тому же прокурор терпеть не мог генерала Лихачева, выходца из КГБ, который только и умел, что собирать всякие сплетни и доносить в Москву, через что прокурор сам однажды чуть не пострадал.
- Лихачев взял денег у Гозданкера, - теряя терпение, выговорил Храповицкий. Упоминание о деньгах, как ему казалось, должно было подогреть прокурора. - А теперь их отрабатывает. Прет напролом.
Прокурор фыркнул.
- Эка невидаль, денег взял, - возразил он. - А что, Лихачев у тебя не берет, что ли? Так уж, между нами? Берет, конечно. А видишь, все равно полез. Да бойко так! У всех на глазах! Ораву такую послал. Хоть бы мне сначала позвонил, я бы ему объяснил, как это делается. Так нет! Сам попер! Ведь знает, что ты с губернатором того... Дружишь. А видишь, не побоялся. Он ведь тертый калач, Лихачев-то. Просто так голову в петлю не сунет. Губернатор его еще на будущий год согласовывать будет. И вдруг вот вам. Получи фашист фанату! - Он прервался и покачал головой. - Нет, Владимир Леонидович. Тут не простой заказ. Тут - политика! - последнее слово прокурор выговорил с отвращением, понизив голос.
- Какая же политика? - удивился Храповицкий. - Я же политикой не занимаюсь! Мое дело бизнес.
- Ты-то, может, и не занимаешься, - согласился прокурор. - А кое-кто занимается.
Он кашлянул, огляделся по сторонам, как будто в его тесном кабинете мог случайно оказаться кто-то посторонний, и на всякий случай наклонился поближе к Храповицкому.
- Губернатор-то наш чего удумал? - зашептал он. - В президенты идти! Слыхано ли? И болтает об этом кому ни попадя. Вся область уже об этих планах знает. А в Москве-то не дремлют. Нет, - решительно покачал он головой, как будто Храповицкий настаивал на том, что состояние дремы является непременным условием жизни в Москве. - Не дремлют.
- Вы хотите сказать... - начал Храповицкий, пораженный.
- А ты как думал! - важно отозвался прокурор. - У них там свои планы. И тут - на тебе! Из Уральска! Губернатор! Нацелился! Как, по-твоему, понравится им там такое или нет? Вот ты сам поставь себя на их место.
- Ну не из Кремля же Лихачев приказ получил! - недоверчиво усмехнулся Храповицкий.
- Я так соображаю, что именно из Кремля. - снова вздохнул прокурор. - Решили маленько нашего осадить. Чтоб, как говорится, нюх не терял. Ему-то ведь по должности надо нос по ветру держать. А то вся рота, выходит, не в ногу, а он один самый умный. А подобраться, значит, удобнее всего через тебя. Вы же вместе все дела проворачиваете. На пару. Сын его у тебя работает. То, другое. Вот ты и выходишь без вины виноватый. Целят в него, а копают под тебя. Нароют что-нибудь и вызовут его в Кремль. Скажут: сиди тихо, не рыпайся, делай то, что мы скажем. Или сам понимаешь, чем закончится. Вот почему Лихачев так обнаглел! Сообразил теперь? Он поддержку за собой чует. Ему сказали: "Фас!"
Удовлетворенный собственной интерпретацией событий, прокурор шумно отхлебнул чаю и добавил еще ложку сахара.
- Нет, я, конечно, не осуждаю губернатора, - выговорил он с явным неодобрением. - Ему, как говорится, виднее. А только чего человеку не сидится? Работал бы спокойно. Во благо, так сказать, области. И себе не во вред. Ан - нет! Не желает. В Москву захотел!
- Так мне-то что прикажете делать? - не выдержал Храповицкий. Эти пустые разговоры, прикрывавшие явное нежелание прокурора принять решительные меры, его раздражали.
- Мой тебе совет, Владимир Леонидович, готовься к судам, - грустно посмотрел на него прокурор. - Протест мы, конечно, внесем. Я своему заместителю подскажу, как все сделать. Себе на контроль возьму. А только по всему видно, что наплюет Лихачев на мои протесты. Он вон как удила закусил. А еще лучше, Владимир Леонидович, езжай-ка ты, друг мой, в Москву! Там концы нужно искать. Оттуда все исходит.
Когда Храповицкий, ничуть не успокоенный результатами встречи, был уже в дверях, прокурор остановил его.
- А слышь, Владимир Леонидович, - заговорщицки подмигнул он. - Мне тут мои ребята шепнули, что в твоем сейфе, ну который эти орлы у тебя уволокли, аж миллион лежал. Долларов. Правда или нет?
- Конечно, вранье! - вспыхнул Храповицкий. - Там и четырехсот тысяч не было.
- Четыреста тысяч - тоже огромные деньги! - покачал головой прокурор, впечатленный цифрой. - Ну, надо же! А это, значит, чьи они? Твои? Или все же его?
- Кого "его"? - не понял Храповицкий.
- Ну, губернатора-то? - подсказал прокурор. - Егор Яковлевича. Может, ты ему собирал.
- Мои, - отрезал Храповицкий. - Личные. - И добавил со скрытой иронией: - На квартиру в Москве копил.
Прокурор не уловил сарказма.
- Гляди, как у них все дорого! - искренне поразился он. - А ваши ребята мне в прошлом соду домишко строили, так всего тридцать пять тысяч взяли!
Храповицкий стиснул зубы, но ничего не сказал. Строительные работы вместе с отделкой на самом деле обошлись ему под триста тысяч долларов. Но даже когда прокурору предъявили счет в десять раз меньше настоящего, он попросил рассрочки на четыре года.
2
Обыск проводился в понедельник, а уже к обеду вторника мы получили постановление о начале проверки в нашем холдинге. Основанием, как легко было догадаться, являлись у нас же изъятые документы. С точки зрения здравого смысла, это представлялось полным абсурдом: проводить проверку по материалам проверки. Но легче нам от этого, конечно же, не было.
Дюжине наших директоров были вручены повестки с требованием явиться в налоговую полицию для допроса в среду. Еще часть, включая меня, вызывались на четверг. Остальное начальство полицейские жаждали увидеть в пятницу. Очевидно, им не хватало следователей для того, чтобы допросить нас всех одновременно.
Теперь даже самым твердолобым сотрудникам наших фирм было ясно, что мы столкнулись не с чьим-то безрассудным наскоком. Что против нас затеяна тщательно спланированная акция. Что легко тут не отделаться.
Нам предстояла долгая и изнурительная кампания, исход которой отнюдь еще не был ясен. А потому следовало готовиться к новым, кровопролитным сражениям.
Собрав всех руководителей отделов и других ответственных работников администрации в комнате совещаний, наши юристы со второй половины дня начали подробные консультации, объясняя, что именно нужно говорить в ходе допроса, а чего говорить не следует ни при каких обстоятельствах. Некоторое время мы с Храповицким слушали их наставления, а потом отправились на пресс-конференцию, приглашения на которую мы разослали еще утром.
Пресс-конференция была назначена на три часа. Мы вошли минута в минуту и сели рядом за стол на возвышении. Зал нашего административного корпуса, рассчитанный на двести пятьдесят мест, был забит до отказа. Помимо журналистов с камерами, пришли и наши подчиненные. Некоторые стояли в проходах. Всем было интересно, что скажет шеф и как он будет держаться. Весь наш стол был запружен микрофонами.
Конференцию вел пресс-секретарь Храповицкого, он же и писал ему выступление. Я только успел наспех просмотреть текст и вычеркнуть пару топорных выпадов в адрес налоговой полиции. Конца войны пока еще не предвиделось, и, с моей точки зрения, у нас было достаточно времени, чтобы наговорить друг другу оскорблений.
Свою речь Храповицкий произнес со сдержанной эмоциональностью, не заглядывая в лежавшую перед ним бумагу. В черном костюме-тройке, поджарый и подвижный, с воспаленными горящими глазами, он походил на опасного зверя, которого раздразнили и который приготовился к прыжку. Он бил хвостом и угрожающе топорщил шерсть.
Начал он с огромного вклада в экономику губернии, вносимого нашим холдингом, и, завысив цифры наших налогов, продемонстрировал залу благодарности от налоговой инспекции, считавшей нас, в отличие от своих коллег из налоговой полиции, образцовыми налогоплательщиками.
Затем он перешел ко вчерашнему обыску и пустился в подробности погрома. По тому, как затихли журналисты, я догадался, что он сумел произвести впечатление. Когда он, разумеется, сгущая краски, повествовал об эпизоде с двумя женщинами, едва не погибшими от жестокости полицейских, в зале раздались всхлипывания. Возможно, обе умиравшие дамы присутствовали здесь и не могли удержаться от жалости к себе.
Завершил он картиной чудовищных последствий того, что случится, если наша славная компания вынуждена будет приостановить свою работу в результате чинимого нам произвола. С некоторыми преувеличениями это грозило области полным развалом губернского бюджета, многотысячной безработицей и взрывом социальной напряженности.
- Можно задавать вопросы! - призвал пресс-секретарь.
Свободная пресса делилась на тех, кому платили мы, и на тех, кому платил Гозданкер. Храповицкий, подобно большинству людей своего круга, журналистов недолюбливал, уверял, что от них одни неприятности и что ими движет лишь жадность да зависть, которую они выдают за обостренное чувство справедливости. Их готовность сочинять все, что угодно, за пару сотен долларов его коробила.
Я полагал, что есть единственный способ заставить их писать правду - это перестать покупать их вранье, и даже предлагал ему попробовать. Но на это он обычно мне возражал, что они все равно найдут, кому продаться. А говорить правду они не умеют от природы.
Начали наши, которые, находясь в своем стане, чувствовали себя более уверенно.
С первых рядов вскочила бойкая приземистая татарочка из новостей и, сверкая на Храповицкого сливовыми глазами из-под непослушной челки, выпалила:
- А как относится ко всему этому губернатор области? Храповицкий что-то быстро черкнул на бумажке и передал мне.
- Я, конечно, не могу делать заявлений от лица губернатора, - принялся объяснять он. - Но полагаю, что он, как и все мы, заинтересован в стабильности нашей региональной экономики...
"Это твое чудище? - прочитал я торопливые каракули. - Не мог найти посимпатичнее?!" Посимпатичнее я найти не мог. С этим в журналистских кругах обстояло совсем туго. Красивые девушки если и возникали в медийном пространстве, то ненадолго. Как правило, лишь для того, что стать подругами героев своих репортажей и переквалифицироваться в крыс.
"Ты посмотри, как она сексуально держит микрофон, - написал я в ответ Храповицкому. - Тебе же нравятся аппетитные".
Продолжая отвечать, он прочитал мою записку, поперхнулся от возмущения и сбился. Он на дух не выносил аппетитных. Точнее, находил тошнотворными всех женских особей, весивших больше сорока килограммов.
Татарочку сменил разбитной и небритый очкарик, который на телеканале Гозданкера вел экономические программы.
- Мне хотелось бы обратить ваше внимание, - пришепетывая, напористо затараторил он, - на то, что...
- Обращайте, если хотите, - снисходительно разрешил Храповицкий, ловко сбивая его с темпа.
Очкарик сглотнул.
- Так вот, - продолжил очкарик, хотя уже и не с прежним натиском. - Согласно оценкам экспертов, которые основываются на цифрах ваших официальных отчетов, ваши компании занижают прибыль, получаемую от реализации нефти. По сути, практически вдвое. Как вы прокомментируете это заявление?
Храповицкий озадаченно почесал в затылке.
- Что-то больно мудрено вы выражаетесь. А эксперты - это случайно не вы с вашим оператором? - поинтересовался он. - Вы, кстати, там новых тайных скважин не откопали?
Зал грохнул. Очкарик густо покраснел.
Тайная скважина была хитом прошлого сезона. Год назад, летом, где-то под Средней Тухловкой, километрах в трехстах от Уральска, в местный пруд загадочным образом попал мазут. Скорее всего, кто-то из перевозивших его шоферов по пьянке разбил машину. Пара гусей и выводок уток, нырявших в пруду, перемазались мазутом с лап до головы и нашли свою бесславную кончину. Владельцы безвременно почившей птицы подняли шум и принялись писать повсюду письма, требуя наказать неизвестных злоумышленников.
Очкарик вместе со своей съемочной группой провел журналистское расследование и объявил в телеэфире, что обнаружено укрытое от государства нефтехранилище, принадлежащее Храповицкому. Поначалу поднялся переполох. Но мы подали в суд и выиграли. Очкарик вынужден был принести нам извинения, а Гозданкеру как владельцу телекомпании пришлось даже что-то заплатить.
С прибылью ведущий аналитик, к слову сказать, тоже погорячился. Хватил через край. Прибыль мы не занижали. Мы ее вообще не показывали. Как и вся страна, мы самоотверженно работали себе в убыток. По нам, кстати, это было видно.
- А правда ли, что вашему близкому родственнику, работающему у вас в холдинге, уже предъявлено уголовное обвинение?
Это, разумеется, снова вылезли наймиты Гозданкера. После чего пресс-секретарь лишил их возможности проявлять свое праздное любопытство и предоставлял слово только нашим честным ребятам. Далее характер вопросов стал предсказуемым.
В конце поднялся редактор газеты для огородников под названием "Твой сад", белобрысый парень с деревенской дурашливой внешностью, завсегдатай всех пресс-конференций. Его неподдельный идиотизм внушал невольную симпатию даже Храповицкому.
- Я, собственно, хотел узнать, как, по-вашему, отразятся вчерашние события на дачниках? - спросил он, невинно глядя на Храповицкого своими заспанными глазами.
По залу прокатился смех.
- Капусты станет меньше, - сурово ответил Храповицкий.
Пресс-секретарь объявил конференцию законченной. Раздались аплодисменты нашего коллектива, считавшего, что шеф был на высоте.