Вода на реке прибывала быстро, затопляя песчаные отмели, островки, подмывая крутые берега. Сильное течение стремительно несло огромные льдины, словно это были не многопудовые глыбы, а тонкие хрустящие вафли. Вместе со льдом плыли желтовато-красные бревна, лодки с пробитыми боками, крыши, плетни. На одной льдине лежал на боку остов разбитого дощаника, похожий на скелет кита-великана. Иногда проплывали тополя или клены с шапками грачиных гнезд. Над их голыми вершинами кружились галки и вороны.
На перекатах возникали высокие заторы. Большие льдины наползали одна на другую, падали, раскалывались на мелкие сверкающие куски, а на их место уже громоздились следующие. Потом эти хрустальные горы внезапно разлетались в разные стороны, поднимая столбы водяной пыли.
Леня сидел у самого обрыва. По лицу мальчика блуждала светлая, тихая улыбка. Ему казалось, что можно часами, не отрываясь, глядеть на эту захватывающую картину ледохода.
Все трое долго молчали, наслаждаясь теплом, прислушиваясь к веселому гомону птиц в пестрой от яркого света роще.
- Припекает-то как! - вдруг сказал Иван Савельевич и, сощурившись, закинул назад голову. - К севу время идет... Люблю эту пору. Ни вздохнуть, ни охнуть некогда. Каждая минута дороже золота.
Тракторист улыбнулся.
- Я тоже, - заговорил он оживляясь. - Вокруг простор, солнышко греет, ветерок душистый бьет в лицо, а ты гудишь на всю степь! Даже сердце от радости замирает. Так бы с трактора и не слезал!
Иван Савельевич сдвинул к переносью брови, поморщился.
- И надо же случиться такой беде! - с досадой в голосе проговорил он. - Самые что ни на есть считанные дни до посевной остались, а мы... Не знаю что готов сделать, только бы скорее выбраться отсюда!
У Набокова потускнели глаза и на лбу собрались морщинки. Смяв недокуренную папиросу, он катал ее между огрубевшими от работы пальцами и ни на кого не глядел. Спустя несколько минут Андрей подался всем телом в сторону Савушкина и сказал:
- Иван Савельевич, а если сделать плот? Действительно, а?
Отковырнув от голенища сапога красноватый комок глины, Савушкин подержал его на ладони, пристально разглядывая, потом бросил и немного погодя натужно проговорил:
- Думал я об этом... На плоту хорошо по чистой воде. Вот на лодке - другое дело. На лодке, скажу тебе, даже и со льдом можно. Бакенщики плавают.
Леня поднял на Ивана Савельевича глаза и спросил :
- Как же теперь? Может, кто за нами приедет? Но как узнают, что тут люди?
- На том берегу сейчас с утра и до ночи рыбаки. Они, наверно, еще вчера наш огонек приметили, - сказал Савушкин. - Могут приехать. Я волгарей знаю. Народ отчаянный! Но плот делать нам не миновать все-таки. Прибыль вон какая!.. Завтра пойдем бревна искать. Иной раз осенью в ненастье потреплет который плот, а потом к берегу и начнет бревешки прибивать...
- Затянется ледоход, и сиди тут, - уныло протянул Набоков. - Мы вот бригадой слово такое дали - первыми в районе посевную закончить.
Он отвернулся.
- И закончите. Раз есть такое стремление, значит своего добьетесь, - сказал Иван Савельевич. - Чуркин ваш, должно быть, не убивается, как ты... Увидел я прошлый раз его на совещании и удивился. Ну и располнел! Одно слово - туша.
- Он совсем таким не был, когда в МТС приехал.
- Года четыре он сидит у вас? Или больше?
- Осенью пять лет будет.
- Да-а... - задумчиво проронил Савушкин. - Хуже вашей МТС и в области не было. А Чуркин вытащил. Это верно. В каком это году третье место заняли?
- В сорок седьмом, - сдержанно ответил Набоков и, секунду помедлив, с затаенным раздражением добавил: - А потом назад стали пятиться. В прошлом году на седьмое место перекочевали. От прежнего Чуркина мало чего теперь осталось.
- По всему видать, заважничал мужик, - заметил Иван Савельевич.
- Вначале он горячо за дело, принялся. И под брюхо трактору не гнушался при случае залезть - сам когда-то таким же был, как и мы. Поджарый, увертливый, везде поспевал. - Андрей нахлобучил на жидкие рыжеватые брови шапку и в раздумье почесал затылок. - Вот оно как... А заняла МТС третье место, стали про Чуркина в газетах писать, так у него и голова закружилась. Шириться начал, брюшко отрастил. Кожаное пальто напялил. Как речь какую станет говорить, обязательно: "Наши успехи... Наша передовая МТС...". Его теперь вперед на буксире надо тащить!
- Так уж и на буксире? - переспросил Савушкин.
- Непременно! - Тракторист метнул в сторону Савушкина сердитый взгляд. - По рассуждению нашего директора, седьмое место тоже ничего, вроде как почетное. Мало ли в области МТС, которым было бы желательно выбраться на это самое место! А потому зачем волноваться, когда и так хорошо! Чуркина теперь одно беспокоит: как бы удержаться на занятых позициях. Отсюда и всякие послабления пошли. Заниженные требования к качеству работы - это вам раз. Потом стремление план выполнять за счет таких работ, которые полегче, - это два. И еще- несоблюдение агротехнических сроков. Действительно, что получается? Прошлую весну одна бригада чуть ли не до июня сеяла!
- А теперь как будет? - спросил Иван Савельевич.
Он слушал Набокова со вниманием, изредка пристально всматриваясь в его простое, открытое лицо. Приветливый, немного задумчивый этот взгляд как бы говорил: "Вон ты какой! Ершистый!"
- Теперь Чуркину трудненько придется. - Андрей сощурил смелые, усмешливые глаза. - Все трактористы взяли повышенные обязательства. А ребята из той самой бригады, которая прошлую весну с севом затянула, знаете что решили? За шесть дней уложиться с севом. Тысячу гектаров выработки на каждый трактор! И чтобы обязательно высокий урожай собрать. Стопудовый. Понимаете? И выполнят, конечно. Такой у всех подъем!.. Собрание у нас было. Каждая бригада свое обязательство зачитывала. Ну, и среди прочих взял слово заправщик Андроныч. Из этой самой отсталой бригады. Вот он как сказал, я эти его слова до точности помню: "Сильный и дружный наш советский народ. К самой что ни на есть светлой жизни тянется". А потом поворачивается к президиуму - и еще: "Вы не глядите, что мне за шестьдесят перевалило, я не меньше, вас желание имею при коммунизме пожить. Потому-то и работать хочется, как молодому".
- Прямо так и сказал? - заулыбался Иван Савельевич.
- В точности.
- Молодец, старый! - Савушкин выпрямился и устремил свой взгляд вдаль, на Жигулевские горы.
Задумался и Набоков.
В молчании прошло несколько минут. Вдруг Леня, все это время что-то чертивший прутиком на песке, громко сказал:
- Правильно! Вот так и сделаем!
Набоков заглянул через плечо мальчика. Леня покосился на тракториста и, смутившись, торопливо провел ладонью по песку, исчерченному какими-то фигурками.
- Ты чем тут занимаешься? - спросил Набоков.
- Так просто, - неохотно ответил мальчик и покусал кончик прута.
- Нет, правда? - не отставал тракторист. - Схему какую-то набросал... Радиоприемника, что ли?
Леня быстро повернулся к Набокову. На щеках у него проступил горячий румянец.
- А ты почему знаешь?
- Знаю! Сам двухламповый собрал.
- А мы в школьном радиокружке детекторные делаем. Для подшефного колхоза, - с живостью заговорил Леня.- Знаешь, сколько уж изготовили? Тридцать один! А сейчас я новой конструкции монтирую. С вариометром. С ним лучше настраивать приемник на нужную волну.
- С вариометром? - переспросил Андрей. - Постой, постой... А как ты крепление катушек думаешь устроить?
- А вот как. Смотри сюда. - Леня взмахнул прутом и провел на песке первую черту.
Набоков наклонился и все время, пока говорил мальчик, не проронил ни слова. А когда Леня кончил, тракторист взял его за плечи и крепко стиснул в своих руках:
- Ух ты, молодчина! Работает голова! Леня опять покраснел.
- Это мне Саша подсказал, - проговорил он. - А сам бы я, может, еще не скоро... Саша у нас тоже двухламповый собирает. Ему теперь немного осталось. Выйдет из больницы - и закончит.
Высвободившись из объятий Андрея, Леня облизнул пересохшие губы и вздохнул:
- Пить что-то хочется.
- Представь, и мне тоже! Будто вкусного чего-то поел, - усмехнулся Набоков.
Иван Савельевич очнулся от задумчивости. Снял шапку и, поглаживая лысину, сказал:
- Пить захотели? Вода рядом. В Волге ее вон сколько. Пейте себе на здоровье!
- А из чего пить? - спросил Леня и с огорчением добавил: - У нас даже стакана нет.
- Нет! - Савушкин засмеялся. - А хочешь - стакан появится!
- А где вы его возьмете?
- Ты мне скажи: хочешь, чтобы стакан появился? Тогда, пожалуйста, получай!
У Лени засверкали глаза. Какое-то мгновение он колебался, наконец утвердительно кивнул головой:
- Хочу!
- Защурься, - потребовал Иван Савельевич.
Мальчик зажмурился. Когда же он поднял веки, на ладони у Ивана Савельевича действительно стоял стакан. Но стакан этот был не из стекла, а из коры березы.
Леня взял в руки этот необыкновенный, легкий и белый, с черными крапинками стакан и оглядел его со всех сторон.
- Какой хороший! Очень даже! - сказал мальчик. - Когда вы его сделали?
- Кто умеет - долго ли!
Похвалил берестяной стакан и Набоков:
- Работа чистая, первый сорт. Если не течет - совсем ловко!
- Попробуйте, попробуйте! - хитровато посмеиваясь, проговорил Савушкин.
Тракторист молча встал, спустился под берег. Присев на корточки, он вытянул руку и дном стакана принялся разгонять с поверхности воды в разные стороны мелкие острые льдинки. Потом зачерпнул в стакан воды и начал пить.
Савушкин и Леня стояли у обрыва и смотрели вниз. Выпив всю воду, Набоков опять наполнил стакан водой и полез в гору. Леня нагнулся и взял у Андрея стакан.
- Течет или нет? - спросил Савушкин.
- Первый сорт, и всё тут! - засмеялся тракторист. - Умелому мастеру спасибо.
Мальчик приложил к губам гладкий и холодный край стакана. Вода в берестяном стакане пахла сосновой смолкой.
- Вы донышко смолой обмазали, - сказал он, - потому и не течет.
- Молодой, а догадливый! - проговорил Иван Савельевич. - Ох, и засиделся я с вами! Уж вечер начинается, а мне ведь сходить надо кое-куда.
- А куда вы собираетесь? - спросил Леня. Савушкин огляделся по сторонам и вполголоса сказал:
- Потом, потом. Ты пока помалкивай.
- Мне с вами можно? - тоже шепотом спросил Леня.
- Вы пока с Андреем в рощу за сухими листьями отправляйтесь, - ответил Иван Савельевич. - Я вернусь скоро.
Савушкин пересек поляну и скрылся за осинками.
Проводив его любопытным взглядом, Леня подумал: "И куда это Иван Савельевич направился? И почему меня с собой не взял? Двоим бы куда как лучше! А то вдруг..."
Из задумчивости мальчика вывел голос Андрея.
- Пойдем-ка в рощу сходим, - проговорил тракторист. - Иван Савельевич правильно сказал. На сухих листьях и спать будет теплее.
* * *
Выбравшись из зарослей осинника, Иван Савельевич на секунду остановился, окинул взглядом луга с маячившими кое-где на холмах деревьями и повернул налево. Он шагал по еле приметной тропинке, тянувшейся вдоль кустарника, и думал о сыне.
Так вот и кажется, что было это всего лишь прошлым летом, а не двенадцать лет назад... Помнится, сынишка, тонкий и подвижной, как Леня, выпрыгнул тогда на берег, едва лодка приблизилась к песчаной отмели.
"Фаде-и-ич!" - закричал он и, минуя отлогую тропинку, полез вверх, по крутому обрыву, цепляясь смуглыми от загара руками за тальниковые прутики.
На посту бакенщика Фадеича, приятеля Савушкина, сын проводил по две-три недели каждое лето. Мальчик помогал бывалому волгарю зажигать и тушить бакены, тралить фарватер участка, удил рыбу, запоем читал взятые из библиотеки книги.
Вернувшись однажды домой от Фадеича, он еще с порога сказал:
"А вы знаете, какую зверюгу я видел? Нет?.. Лося! Самого настоящего!"
И стал рассказывать, захлебываясь, размахивая руками. От возбуждения у сынишки раскраснелось лицо.
"Я на берегу стоял. Вдруг слышу, позади треск какой-то и топот, - рассказывал он, одергивая вылезшую из-под пояса рубашку.- Оглядываюсь - а из-за кустов... Ты понимаешь, папа, я и подумать ничего не успел, а он как из-за кустов вымахнет! Как вымахнет! Большой такой, с огромными рогами. Ну и рожищи! Ты никогда таких не видал. Так в разные стороны и торчат... Лось подлетел к берегу да как прыгнет под откос, прямо в воду! И поплыл. Тут и Фадеич выбежал из своей избушки. А лось уж далеко, на ту сторону поплыл... Фадеич говорит, что лось этот из Жигулевского заповедника. "У нас тут, - говорит,- корма хорошие: рябины много. А для лося ветки рябины - самый сладкий корм. Вот он и приплывал сюда, лакомка".
Последний раз сын гостил у старого волгаря в сороковом году.
"Подумать только, - говорил Фадеич, ласково похлопывая по плечу стройного юношу, - ведь будто недавно был вот такой парнишечка; а теперь, извольте видеть, - студент! Будущий агроном, научный человек!.. Что ты на это скажешь, Савельич?"
А на другой год... Но лучше об этом не вспоминать. Иван Савельевич тяжело вздохнул и посмотрел на небо. Солнце уже склонилось к дальнему леску. Вот-вот его большой раскаленный диск коснется верхушек деревьев, и тогда лесок, казалось, вспыхнет малиново-багровым пламенем.
"Теперь недалеко. Скоро и Черный буерак. А за ним рукой подать до того места, - сказал про себя Савушкин, шевеля лохматыми бровями. - А все-таки раньше следовало отправиться. В потемках придется обратно идти".
Четверть часа спустя Савушкин подошел к Черному буераку. Этот неширокий, но глубокий овраг, тянувшийся от берега Волги, так назывался потому, что на дне его всегда поблескивала вода, сверху казавшаяся густой и черной, словно деготь. Сейчас в овраге еще лежал снег, но уже кое-где на нем проступили темно-бурые пятна.
Тропинка привела Ивана Савельевича прямо к мостику. Когда-то давно у Черного буерака стояла старая широкая ветла. Однажды в ураган дерево с корнем вывернуло из земли, и оно упало, перекинувшись вершиной на другой берег оврага. Со временем ветла покрылась мхом, но по-прежнему казалась крепкой и продолжала служить мостиком. Иван Савельевич и раньше не раз перебирался по старому дереву через Черный буерак, и когда он сейчас подошел к оврагу, ему не показался опасным этот "козлиный мосточек" - так в шутку прозванный бакенщиком Фадеичем. Но все же, прежде чем встать на ствол дерева обеими ногами, Савушкин надавил на него носком сапога.
"А он не то что одного - двух выдержит! - подумал Иван Савельевич и уверенно тронулся вперед, слегка расставив руки. - Обратно придется идти в обход буерака, а то с поклажей в темноте тут не проскочишь. Сорвешься и полетишь вниз".
До противоположного берега оставалось не больше двух-трех шагов, когда дерево внезапно глухо затрещало и рухнуло вниз. Взмахнув руками, Савушкин тоже полетел на дно оврага.
Вечерело. Где-то за рощей разгоралась яркая заря. От деревьев ложились длинные тени, а в оврагах и ложбинках уже стелился белой пеленой туман.
Набоков и Леня шли по утоптанной за день тропинке. Андрей поймал мальчика за руку и сочувственно спросил:
- Есть сильно хочешь?
И, не дожидаясь ответа, протянул ему горсть темно-красных ягод шиповника:
- Полный карман набрал. Тут их много.
- Спасибо, - поблагодарил Леня и стал жевать душистые кисловатые ягоды.
Несколько шагов прошли молча.
- А вот и Юпитер показался, - сказал Набоков.- Вон между теми деревьями светится.
Вдруг он поморщился и плюнул.
- Разве это еда? У меня всегда такой аппетит, а здесь... - заворчал Андрей и тут же смолк.
Через минуту он добавил:
- Да это всё пустяки, как-нибудь перетерпим. Главное - поскорее бы отсюда выбраться... Так, что ли, Ленька? Перетерпим ведь, а?
Мальчик мотнул головой - рот у него был набит ягодами.
Из рощи они возвращались в сумерках. Тракторист нес на плече пузатый мешок, набитый листьями, а у Лени на спине большим горбом топорщился рюкзак.
Снова начинался ветер. Налетая порывами, он поднимал с земли тучи полуистлевшей листвы и разбрасывал их в вышине, будто пачкал коричневыми мазками синевато-лиловое, быстро тускнеющее небо.
- А Ивана Савельевича не видно. Не вернулся еще, - сказал Андрей, выходя на поляну.
Леня, шедший впереди Набокова, внезапно остановился и закричал:
- Крыса! Вон пробежала, вон!
- Экая невидаль, - спокойно проговорил тракторист. - А ты разве днем не видал их в роще? Они плавают, черти, здорово.
- Одна из шалаша выскочила! - опять возбужденно прокричал мальчик и, взмахнув рукой, помчался что есть силы к шалашу.
Бумажный пакет, обвязанный веревочкой и еще утром подвешенный Савушкиным к самой перекладине, по-прежнему был на своем месте. Но лишь Леня дотронулся рукой до пакета, как сразу понял, что в нем ничего нет.
- Дыру прогрызли. Конфеты и печенье повытаскали,- прошептал он. - Теперь у нас ничего не осталось.