Весной в половодье - Баныкин Виктор Иванович 4 стр.

* * *

Костер разожгли у самого берега. Ветер трепал языки пламени, пригибал их к земле, но они, своевольные и не­покорные, рвались, извиваясь, в черную вышину.

Набоков часто нагибался, чтобы подбросить в костер сучков, и тогда лицо ему обдавало сухим, пышущим жаром. Левой рукой прикрывая глаза, он правой быстро бросал на раскаленные угли легкие хворостинки.

Набоков и Леня уже давно поджидали Ивана Савелье­вича, а он все не появлялся. Отсутствие Савушкина осо­бенно беспокоило Леню. Он то и дело поднимал голову и настороженно прислушивался к надоедливому завыванию ветра. Он готов был в любую секунду броситься в темноту с радостным криком: "Иван Савельевич идет! Иван Савелье­вич идет!" Но Савушкина не было.

"Ушел давно, а все нет и нет... - Леня вздохнул и уставился себе под ноги на искрившиеся кусочки кварца, словно нарочно кем-то разбросанные по песку. - Скоро самая настоящая ночь наступит... Темнота кругом такая - долго ли с дороги сбиться!"

Набоков, все время молча возившийся у костра, не спе­ша вытер рукавом пиджака вспотевший лоб и, стараясь казаться спокойным, сказал:

- И где ж это наш бригадир задержался?

Леня как будто только и ждал этого вопроса. Он вско­чил и, поправляя съехавший на ухо малахай, кинулся к трактористу:

- А если идти искать? - Мальчик с тревогой посмотрел на Андрея. - Вдруг с Иваном Савельевичем что-нибудь случилось?

- Куда идти? В какую сторону? - пожал плечами Набоков. - Остров - он вон какой!

- Все равно! - не унимался Леня. - Надо искать! Я пойду...

- Подожди, - остановил его Андрей. Трактористу показалось, что он слышит чьи-то шаги.

Андрей выпрямился, пристально вглядываясь в темноту. Густая и непроницаемая, она висела перед глазами, слабо колыхаясь, то наступая на светлое пятно костра, то отсту­пая, и нельзя было разглядеть, что делается в трех шагах. Набоков уже полуоткрыл рот чтоб крикнуть: "Иван Савелье­вич, это вы?", - но в это время на свет неожиданно выплыла странная, причудливая фигура с огромной го­ловой.

Леня поднял глаза да так и замер. Фигура засо­пела, пошевелилась, и к ее ногам внезапно что-то грох­нулось.

- И чего это вы принесли? - обрадовано закричал Набоков.

- А вот смотри... рухлядь всякую! - шумно вздохнув, заговорило знакомым голосом "странное существо".

И тут только Леня разглядел, что у костра стоит Са­вушкин. Иван Савельевич снимал с головы согнутые из прутьев большие кольца, опутанные сетями, а у его ног на песке лежала потемневшая от времени широкая доска.

Принимая от Ивана Савельевича громоздкую поклажу, оказавшуюся старыми вентерями, тракторист сказал:

- Долго ж вы ходили! А мы тут...

- Да ведь и не близко. В самом что ни на есть конце острова был - там, в верховьях воложки, - устало от­ветил Савушкин, распахивая шубняк. - Пить хочу. Умо­рился что-то.

- Иван Савельевич, я сейчас! - крикнул Леня.

Он хотел сбегать к реке с берестяным стаканом, но Са­вушкин остановил его.

Присев перед вентерями, Иван Савельевич вытащил из сетей большую заржавленную банку.

- Полную зачерпни. Чайку вскипятим, - проговорил он, вскидывая на Леню глаза. - Да гляди в воду не сва­лись.

Немного погодя жестяная банка уже стояла на горячих угольках, и мальчик хлопотал возле нее, подкладывая то справа, то слева тоненькие прутики, сразу весело заго­равшиеся.

Савушкин сидел на принесенной им доске и рассказы­вал:

- Там избушка бакенщика стояла, да прошлым летом пост перевели в другое место. А избушка старая была, скажу вам; ее так и оставили. По осени она чуть не сгорела совсем. Кто-то из охотников ночевал и, видно, заронил искорку. Вся бы сгорела, да дождь помешал... Думаю, схожу, авось и поживимся чем. Так и вышло. В углу бан­ку эту нашел, а в подполе - вентеря бросовые...

Иван Савельевич замолчал. Он посмотрел на вентеря, потрогал их и добавил:

- Может, из пяти один да и соберем. Хорошо бы. А как вода разольется по ерикам, вот вам и рыба. Теперь ее недолго ждать, воду-то. По всему видать, большое поло­водье будет.

- А у нас печенье и конфеты украли,- грустно про­молвил мальчик. - Крысы перетаскали.

- Перетаскали?

- Ничего не осталось.

- Выходит, чай не с чем пить?

- Хотите с шиповником? - спросил Андрей. - Ягоды шиповника содержат в себе витамин "С".

Иван Савельевич сокрушенно вздохнул:

- Ай-яй! Ну и крысы на этом острове! Ну и сластены! Леня засмеялся.

Савушкин опять вздохнул и хлопнул ладонью по коленке:

- Сыпь, Андрей, в банку эту самую...как ее... витамину шиповную!

Набоков вынул из кармана горсть крупных ягод с бле­стящей кожицей.

- Смотрите-ка, смеется! - сказал он, улыбаясь и ки­вая головой в сторону Лени. - А без вас вот-вот заплачет. Все о конфетах расстраивался.

- Да уж, о конфетах... - протяжно проговорил Леня и насупил тугие черные брови; к его лицу прилила кровь. - Я об Иване Савельевиче... И еще о доме и школе ду­мал. - Мальчик наклонил голову. - Я не боюсь, что отстану. У меня по всем предметам пятерки... А так про­сто. А про то, что кушать хочется, я совсем стараюсь не думать.

Иван Савельевич опустил на плечо мальчика руку.

- Как бы это тебе выразить? - задумчиво заговорил он. - Вот жизнь, скажем... Мне пятьдесят седьмой пошел. Много уж прожил, а все учусь. В моем деле разве без науки теперь обойдешься? Никак нельзя. Передовая агротехника, севообороты. А наука вперед движется. И ты за ней поспевай. А на одной точке стоять - и урожайности большой не видать. У нас без этого нельзя, чтобы не учиться. Будь ты хоть кем угодно: министром ли, председателем колхоза или просто подвозчиком горючего в тракторной бригаде - а ты на своем месте ведущая шестерня. - Са­вушкин прищурился. - Возьмем наш случай. Застряли вот на Середыше. Прямо скажу - плохой случай. Всего тут можем натерпеться, всякое может быть, а ты из этого случая пользу себе возьми. В жизни многое может пригодиться... В Отечественную войну мало ли было разных историй! Один вот полк, знаю, попал в окружение. На белорусской земле дело было. Целый месяц по лесам и болотам проби­рался этот полк к линии фронта. Осень стояла. Дожди, холод. Всего натерпелись солдаты и офицеры. Каждый сухарик на учете... И воевали. За Родину сражались и жизни своей молодой не жалели... Большое беспокойство от них было фашисту...

Савушкин потупил взгляд и нахмурился. Через ми­нуту он ближе подвинулся к мальчику, заглянул ему в глаза:

- Ты, Леня, того... не пугайся, не пропадем. Вовек такое не случится, чтобы на Волге да с голоду человек пропал... С прибылью щука на мелкое место полезет икру ме­тать. Ты никогда не видел? Чудно это у нее получается! Как очумелая прет в разные заводи. Брюхом в дно упирает­ся, икру выпускает. Много хлопот, скажу вам, икра в это время щуке причиняет. Я раз - парнем когда еще был - подкрался к берегу, а она, щука, голову из воды высовывает и на песок лезет. Ну, я ее палкой. Стал вытаскивать, а она неподъемная. Икры одной больше килограмма было.

Вдруг Леня схватил Савушкина за руку.

- Иван Савельевич, - испуганно заговорил он, - да у вас на виске кровь, а у полушубка рукав порван! Вы что, упали?

- Пустяки. В темноте на дерево наткнулся, - неохот­но ответил Савушкин и тут же встал, зашагал к шалашу.

Глава четвертая
Таинственная надпись

Утром Савушкин поглядел куда-то мимо Лени и нето­ропливо сказал:

- Ты тут останешься, Леонид. Сходи за шиповником в рощу, бересты поищи. Березовая кора куда как хороша для растопки. А то польет дождь, и огонь не разведешь.

- Шиповника мы вчера половину рюкзака набрали. Я с вами хочу, - упрямо проговорил мальчик. - Вы плот будете делать, а я...

- Не торопись, торопыга. Сперва надо еще бревна найти. А потом... мало ли потом будет всяких хлопот... Тут и колья надо заготовить и веревки из лыка скрутить. И тебе, парень, работы хватит, - так же спокойно сказал Иван Савельевич. - А пока шиповником занимайся. На­собираешь сумку - будешь нам помогать. С этим плотом все попотеем!

Савушкин и тракторист ушли, и Леня не проводил их даже взглядом. Он ворошил палкой теплый пепел в потух­шем костре и делал вид, что это занятие ему очень по душе. Но лишь Иван Савельевич и Набоков скрылись за дере­вьями, как он вскочил и побежал к шалашу за рюкзаком.

"Наберу полный рюкзак ягод, бересту разыщу и от­правлюсь помогать Ивану Савельевичу и Андрею", - ре­шил Леня.

Он так спешил, что не заметил лежавшей на дороге доски, принесенной Савушкиным накануне, споткнулся об нее и упал.

Поднимаясь, Леня с досады толкнул доску ногой. Она чуть подскочила и с глухим коротким звуком плюхнулась на песок. И тут Леня заметил на гладкой свинцово-серой поверхности доски тонкую желтую полоску.

- Треснула! - испуганно сказал он вслух.

Вспомнив, что этой доской Иван Савельевич закрывал на ночь входное отверстие в шалаше, мальчик наклонился и поднял ее обеими руками.

"А ведь это крышка от небольшого стола. И сколочена она из досок", - подумал Леня.

На одном углу доски когда-то были вырезаны ножом три слова. От времени некоторые буквы стали едва замет­ны, другие совсем выкрошились, и вместо них остались одни ямки. Леня с трудом прочитал: "СЛЕД ДУЗА А". Во втором слове стерлась какая-то буква. Немного пониже этих непонятных слов стояло третье - "П ТЯ".

"Интересно, что все это значит? - рассуждал про себя Леня. - Какое-то странное "след" и совсем непонятные "дузаа" и "птя". Какие буквы стояли в этих двух последних словах?.. И что если "след" - просто след? Скажем, след волка или лисы?"

Он присел на корточки и стал торопливо писать на песке пальцем: "Дузаба, дузава, дузада, дузака..." "Такого и животного, наверно, на земле нет: дузаба или дузака, - смущенно подумал Леня. - Совершенно непонятно... Нет, наверное, все это что-то другое означает. Только вот я никак не догадаюсь, что именно".

Леня вздохнул и забарабанил по крышке стола. Пальцы выстукивали: "след-дуза, след-дуза". Ничего не придумав, он сердито засопел и встал.

"Кроссворды в "Огоньке" бывают куда труднее, и то от­гадываю, а тут... Кто-то вырезал ерунду, а я голову ломаю. Очень нужно!" - подумал Леня и засвистел.

И внезапно в ушах так неприятно зашумело, словно ря­дом застучали молотками по наковальне. Леня перестал свистеть - и шум в ушах прекратился. "Вот еще новость! - огорченно подумал он. - Может быть, мне ночью уши продуло?"

Но тут Леня вспомнил о поручении Савушкина, заторо­пился в рощу. Взяв из шалаша рюкзак, он прикрыл вход­ное отверстие крышкой от стола и, по-хозяйски оглядевшись вокруг, направился через поляну к тонким осинкам.

Утро было серенькое и туманное.

Леня посмотрел на белесое неприветливое небо и не­ожиданно для себя подумал: "А дома у нас уже позавтра­кали, и папа уехал на промысел". И только он подумал об этом, как в пустом желудке появилась тупая сосущая боль. У мальчика закружилась голова и потемнело в глазах. Он остановился и зажмурился.

"Лучше не думать... Лучше не думать... Не я один хочу есть. Иван Савельевич и Андрей тоже голодные". - Леня облизал пересохшие губы и осторожно, с боязнью припод­нял веки.

Деревья уже не покачивались из стороны в сторону. На высоком кусту с покрасневшими почками прыгала кур­гузая синичка.

"Цвин, цвин!" - беззаботно распевала синичка, совсем не обращая внимания на мальчика.

"А если наловить синичек и воробьев и суп из них сварить? Вкусно будет или нет?" - подумал Леня и затаил дыхание.

Птичка покачивалась на тоненьком прутике, распустив пестрый хвостик, и будто нарочно дразнила мальчика. Синица сидела так близко, что казалось, если бы Леня немного наклонился вперед и протянул руку, то птичка непременно очутилась бы в его дрожащих пальцах.

"Клетку сюда и горсточку пшена. Тогда можно бы. А так разве поймаешь?" - лихорадочно думал Леня, все еще не решив, что делать: продолжать ли путь дальше или попытаться поймать синицу.

Внезапно птичка вспорхнула и, задорно посвистывая и ныряя между деревьями, легко полетела в глубь рощи.

Леня вздохнул и пошел дальше.

Обирая с колючих кустов шиповника ягоды, красные, словно крошечные раскаленные угольки, он как-то неза­метно для себя перестал думать о пище. Он все время ощу­щал неприятную пустоту в желудке, но постепенно притер­пелся к ней, и она его уже мало беспокоила. Леня исколол все пальцы об острые жесткие колючки, а забираясь в са­мую чащу кустарника, поцарапал до крови щеку.

В зарослях шиповника он наткнулся на старую березу, когда-то давно поваленную бурей. Потемневшая и потрес­кавшаяся от времени береста местами завернулась в тугие трубочки.

"Закончу собирать ягоды, обдеру все дерево - и вот тебе целый ворох бересты, - подумал Леня и заглянул в рюкзак. - Теперь еще немного осталось. Посижу-ка чуть-чуть. Я еще ни разу не отдыхал".

Леня присел на березу и вытянул ноги. На ногах у него были бурки - когда-то белые, а теперь все выпачканные в грязи и глине. Мальчик смотрел на свои пятнистые бурки и потихоньку, вначале даже незаметно для себя, начал на­певать, барабаня согнутыми пальцами по дереву:

След-дуза, пим-буза,
Пим-буза, след-дуза...

"А все-таки хотелось бы знать, какие слова вырезаны на доске? Если и правда "след" не какое-то сокращенное слово, а просто след, то что такое "дузаа" и "птя"?.."

Раздумывая о загадочной надписи на крышке стола, мальчик оторвал кусочек бересты, скрутившийся в трубоч­ку. Прищурив левый глаз, он посмотрел в трубочку на свет. Трубочка не просвечивала: в канале ее что-то было. Леня загорелся любопытством. Осторожно развернув бе­ресту, внутри оказавшуюся ослепительно белой, он увидел черного продолговатого жучка с красной головкой и не­сколько пустых куколок. Эти пустышки оказались такими легкими, что стоило ему чуть дунуть на них, как они тут же взлетели и плавно закружились.

А жучок даже не пошевелил мохнатыми лапками. Он был или мертв, или все еще продолжал спать. Леня подер­жал его на ладони, согревая горячим дыханием, но все эти старания оказались бесполезными. "Возьму-ка я его с собой. Дома Любочке подарю". И Леня полез в карман куртки за блокнотом.

Но едва он опустил в карман руку, как тут же выдернул ее обратно, будто нечаянно обжег кипятком.

"Там еще что-то есть... что-то такое... - Он наморщил лоб и плотно сжал губы. Вдруг глаза его расширились: - Ой, да ведь это же коржик! Сашин коржик! Гостинец се­стричке..."

Леня не помнил, как у него в руке очутился коржик. В кармане жесткий коржик разломился на две половинки, но и таким он казался очень соблазнительным. Слегка за­жаренная корочка была румяной и блестела, а к зубчатым краям, хрупким, с блестками сахарного песка, так и хо­телось поскорее прикоснуться кончиком языка.

Леня смотрел на находку и раздумывал: "Будет очень нехорошо, если я один съем коржик... А все-таки как хо­чется есть!" Он облизал губы и отвел от коржика помутив­шийся взгляд. У него дрожали руки и неровно, с перебоя­ми колотилось сердце.

"Да одним коржиком разве наешься? - словно угова­ривал себя Леня. - Я их, наверно, штук сто сразу съел бы... Уж если его и съесть, то надо всем вместе, на три части делить", - говорил себе мальчик и в то же время поле­гоньку отщипывал от коржика тонкие зубчики и отправлял их в рот.

Вдруг Леня весь побледнел и закрыл лицо руками.

"Что я делаю? И как я буду Ивану Савельевичу и Андрею в глаза глядеть?" - пронеслось у него в голове, и ему за­хотелось плакать.

...Когда Леня возвратился на поляну, у шалаша никого не было. Савушкин и Набоков, видимо, все еще бродили по берегу в поисках бревен.

Сложив у входа в шалаш бересту, он принялся расстеги­вать ремни рюкзака.

"Чем же мне теперь заняться? Ждать, когда придут Иван Савельевич и Андрей? А вдруг они начнут делать плот без меня!.. Нет, Иван Савельевич говорил... А если? А что, если бревен совсем не найдем?"

От этой неожиданно пришедшей мысли Лене сразу стало не по себе. Он не заметил, как мешковато опустился на рюкзак, туго набитый ягодами шиповника. Скрещенные на коленях руки плетьми опустились к земле. "Что мы ста­нем делать, если бревен и в самом деле на острове не ока­жется? Была бы под руками пила или даже топор, тогда обошлись бы и без бревен. Но ни пилы, ни топора у нас нет. Значит, придется сидеть и ждать, когда, возможно, за нами кто-нибудь приедет с той стороны..."

- Мы сами, сами должны! - еле слышно прошептал Леня и, стиснув в кулаки руки, встал. Прямо глядя перед собой, он направился к берегу.

Мальчик шагал все быстрее и быстрее. Наконец он пу­стился бегом.