3
- Айда в парк! - предложил мне потом Михаил. - В Пушкинский! Там дискотека, девочек - море. Зацепим кого-нибудь, повеселимся.
- Айда, - сказал я. Делать мне было нечего, но насчет того, чтобы зацепить кого-нибудь и повеселиться, я сомневался. Кому нужны два полупьяных придурка?
Мы оставили бомжам еще две пустые бутылки, пошли вдоль дороги, перешли перекресток, миновали магазин "Восток", парикмахерскую "Валдоня" и вышли на площадь, где на каждый Новый год устраивают салют, собирается тьма народу и обязательно кого-нибудь убивают. Сейчас по площади бродили влюбленные парочки. Фонари здесь горели ярко, вдобавок светила луна.
На площади еще с застойных времен торчит памятник Ленину, который городские власти уже лет десять собираются демонтировать, чтобы установить на его месте новый - Пушкину. Я вспомнил, что года четыре назад, у подъезда, Коля, пыхнув как следует, утверждал, что, вместо того чтобы тратить огромные бабки на демонтаж и установку нового памятника, можно сделать гораздо проще - отрезать Ленину плешивую голову, а на ее место приделать кучерявую Александра Сергеевича, - в руку засунуть вместо кепки книгу. Помню, что Коля утверждал все это тогда вполне серьезно, а мы, Емеля, его приятели и я, вовсю потешались над ним.
Обещанный памятник Пушкину власти так и не установили. Фонари и луна равномерно поливали мягким светом могучую фигуру Ильича с вечной кепкой в вытянутой руке. Если присобачить другую голову, а в руку засунуть вместо кепки книгу, мог бы получиться Пушкин…
Еще луна освещала трехэтажное здание позади площади, в стену которого замуровано письмо к жителям 2017 года, и как-то местные газеты разболтали, о чем примерно в нем говорится. "Дорогие потомки, вы, наверное, уже живете при коммунизме, а мы, ваши прадеды и прапрадеды, проливали свою кровь за ваше светлое будущее…" Ну и дальше в подобном духе.
Предки, составлявшие это послание, просчитались. Вот "потомки", наверное, удивятся, когда через семнадцать лет прочитают письмо. При коммунизме жить они точно не будут, а вот дерьма, думаю, в 2017 году будет достаточно. Вполне возможно, что никудышная жизнь превратит людей в озверевших монстров и, словно в фантастическом боевике "Безумный Макс", они будут безжалостно перерезать друг другу горло за кусок хлеба и литр бензина, а на какое-то там письмо, замурованное в стену здания, им будет наплевать. Все к тому и идет.
Даже здесь, на площади, была слышна музыка, которая громыхала в парке, был слышен свист и громкие восторженные вопли, когда ди-джей объявлял очередную песню. Вниз, к парку, вела длиннющая мраморная лестница, на которой после дискотеки обязательно кого-нибудь зарежут. Если поднять всех мертвецов, молодых парней, зарезанных и забитых кулаками здесь насмерть, они, выстроившись словно почетный караул, будут провожать вас от верха до самой нижней ступеньки.
Мы спускались по этой лестнице, и с каждым шагом музыка становилась все громче. Крутили старинный хит Андрея Губина "Мальчик-бродяга". Когда лестница кончилась, ди-джей поставил Б. Моисеева, песню "Черный бархат".
- "Черный бархат, а под ним - душа! За душою нет ни гроша!" - принялся подпевать мой спутник.
Аллеи в парке освещались фонарями с разбитыми плафонами, на танцплощадку, огороженную невысоким заборчиком, было направлено несколько мощных прожекторов, которые освещали возвышение с кривлякой ди-джеем, его аппаратуру и несколько десятков танцоров - в основном молоденьких девушек. Парни, облепив забор, смотрели, какие они выламывают коленца, эротично вертя попками в коротких юбочках.
- Класс! - выдохнул Михаил, когда мы протиснулись к этому забору. - Видишь, Роберт, вон тех двух? Ну, одна в красном топике, а вторая в комбинезоне в обтяг. Умопомрачительные фигурки! Да видишь, что ли, Роберт?
- Вижу, - ответил я.
Фигурки у девушек действительно были умопомрачительные. Загляденье, а не фигурки. Танцевали они чуть в стороне от основной, так сказать, массы, и так профессионально выгибались, что все парни рядом с нами так и таращили на них глаза. Очень сексуально выглядело, когда девушки в такт музыке демонстрировали движения, словно лаская друг друга. И одеты они были очень сексуально. Одну девушку обтягивал черный комбинезон, вторая - в красном топике и такой короткой юбочке, что при малейшем наклоне можно было видеть ее белые трусики.
- Вот это да, понимаю! - сказал Михаил, не отводя от девушек блестящих глаз. - Но что за странный танец? Уж не лесбиянки ли они?
- Тебе-то не все ли равно? - спросил я.
- Нет, конечно. Сейчас я с ними познакомлюсь. Считай, они уже у нас в кармане. Тебе, Роберт, какая из них больше нравится? Мне - в юбочке. Жди меня здесь…
Михаил перемахнул через заборчик, и хотел это сделать с понтом - дескать, я парень натренированный и перепрыгнуть через эту преграду для меня - плевое дело. Но получилось у него неуклюже, этакий деревенский подвыпивший увалень, по другую сторону заборчика он чуть не упал, и выглядело все это очень смешно.
Пританцовывая, он прямиком направился к девушкам. Ди-джей поставил покойного Женю Белоусова, его песню "Вечерочек".
Выписывая немыслимые кренделя и вихляя бедрами, Михаил приблизился к девушкам и, встав между ними, попытался влиться в их ритмичный танец. Честно говоря, со стороны это выглядело отвратительно. Я смотрел на них, и мне было стыдно за Михаила. Так стыдно, что я готов был сквозь землю провалиться.
Нет, сперва девушки улыбались Михаилу и даже наклонялись к нему, что-то спрашивая и отвечая, когда спрашивал он, не переставая при этом танцевать, но затем им, видимо, что-то не понравилось, потому что они прямо-таки шарахнулись от него. Может, он сказал им что-то не то. Может, они поняли, что он не только порядочно пьян и у него воняет изо рта, но и с головой у него не все в порядке. Или, может, по внешнему виду, одежде Михаила, они определили, что он не принадлежит к новым русским парням, и потому не пожелали с ним иметь ничего общего, даже танцевать.
Да и какой, к чертям, из него танцор? Переминался с ноги на ногу, неуклюже взмахивая руками, а девочки танцевали что надо. Не знаю, в чем заключалась причина, но факт был налицо - моего приятели отшили.
Михаил сделал вид, что ничего не случилось, и, неуклюже покривлявшись еще какое-то время, вернулся ко мне.
- Ну, что? - язвительно спросил я. - Как успехи?
- Нормально. Договорился с ними встретиться. Через двадцать минут.
- Да ну! - удивился я.
- Вот тебе и "ну"!
- И где встреча?
- Айда, я покажу…
4
Сперва мы шли по освещенной аллее, а потом, свернув с нее, пробирались в темноте до каких-то развалин.
- Что это тут такое? - полюбопытствовал я.
- Туалеты. Мужской и женский. Раньше были. Теперь их сломали, а новые еще не построили. По привычке все девки бегут сюда. Да ты погоди, Роберт, сам увидишь… Тихо, идут. Прячься за эту стену…
Действительно, раздался женский смех, голоса, и мы спрятались за одну из полуразрушенных стен, от которой местами отвалилась штукатурка, а местами еще держалась. Под ногами, впиваясь в подошвы, похрустывал битый кирпич.
Шаги и смех приблизились, а затем за стеной раздалось характерное журчание. Судя по голосам, за стеной находилось трое молоденьких девушек.
Один из голосов сказал:
- Я так облопалась пива, что могу просидеть здесь до самого утра.
- Ну и сиди себе на здоровье, - ответил второй голос.
- А мы пойдем танцевать, - добавил третий голос и засмеялся.
Остальные два голоса присоединились к нему.
Я посмотрел на Михаила. Он, довольный, щерился и знаками показывал мне, чтобы я, последовав его примеру, заглянул за стену. Сидел он на корточках.
Я пристроился рядом с ним и при свете луны увидел две ослепительно белые задницы. Можно сказать, прямо перед своим носом. Если бы не запах свежей мочи, можно было вообразить, слушая журчание, что это вода набирается в ванну.
Но ванна была далеко, дома, и паук был дома, а две ослепительно белые задницы - вот они, прямо перед тобой. Протяни руку - и золотой дождь ударит тебе в ладонь. Третья девушка, видимо, уже успела справить свою нужду, она стояла в стороне и ждала подруг.
Я взглянул на Михаила, который вдруг громко засопел носом, и меня совсем не удивило, когда я увидел, что он, вывалив в расстегнутую ширинку свое жало, бешено онанирует. Он торопился. Наверное, хотел кончить еще до того, как журчание смолкнет и ослепительно белые задницы растворятся в темноте.
Девушки натянули свои трусики и ушли, смеясь и прикалываясь друг над другом.
- Черт! - сказал Михаил, и мне стало ясно, что он не успел.
- А где же те девчонки? - спросил я.
- Какие девчонки? - почему-то удивился он.
- Ну… одна в комбинезоне в обтяг, вторая - в красном топике и короткой юбочке.
- Ах, в юбочке… Погоди, скоро придут. В юбочке девочка что надо, да… у нее не трусики - сплошные кружева… Ага, вон еще идут. Тихо, не шуми! - добавил он, хотя я и не думал шуметь.
На этот раз девушек было двое, но в туалет пошла одна, подошла к самой стене, ломая каблуки на осколках кирпичей, и устроилась так близко от нас, что, когда Михаил онанировал, его жало находилось в каких-то сантиметрах от голой задницы. Если бы он кончал в тот момент, капли его яда повисли бы на ягодицах незнакомой девушки. Но он никак не мог кончить и, видимо, для того чтобы ускорить процесс, протянул свободную левую, руку и подставил ее под упругую струю. Несколько секунд было слышно, как струя разбивается о его ладонь.
- Кто здесь? - закричала испуганная девушка и прямо со спущенными трусиками, не доделав до конца свое дело, побежала к подруге.
- Что случилось, Нин? - спросила подруга.
- Там кто-то есть, - ответила ей Нина. - Там, за стеной…
Выяснять, кто прячется за полуразрушенной стеной, они не стали и быстро ушли.
Михаил лизнул руку, которую подставлял под струю.
- Соленая… - сказал он. - В тюрьме этим заниматься не западло, в армии - другое дело. Но я и там дрочил. Многие знаменитости были онанистами. Дэвид Духовный - онанист. Виктюк там какой-то - онанист. Сальвадор Дали тоже был онанистом. Гоголь, тот, говорят, вообще изнурял себя рукоблудием…
Надо ведь, подумал я, какие обширные сведения у моего приятеля. Если бы я был знаменитостью, Михаил мог бы включить в этот список и меня.
- Сейчас, сейчас… - добавил он. - Придут эти крошки, танцовщицы. В кружевных трусиках…
Кто-то приближался, хрустели ветки под чьими-то осторожными шагами, а потом, выглянув из-за стены, мы увидели, что это явились две те самые танцовщицы, одна - в комбинезоне в обтяг, вторая - в красном топике и короткой юбочке.
- Они, - громко шепнул мне Михаил.
- Да, это мы, - ответила одна из девушек, видимо, услышав его.
- Ждал встречи с нетерпением, - сказал Михаил, выходя к девчонкам из укрытия. Он шел им навстречу, улыбался и онанировал. Светила луна.
- И мы тоже ждали встречи с нетерпением! - произнес чей-то мужской голос, а затем из темноты выскочили двое каких-то типов и набросились на Михаила. Все произошло очень быстро.
- Получи, подонок, извращенец! - тихо и добродушно произнес все тот же голос. Типы как-то лениво и безобидно помахали руками возле Михаила, при этом звуки ударов не были слышны, а потом удалились вместе со своими хорошенькими подружками. "Там, за стеной, еще кто-то есть", - сказала одна из девчонок, а мужской голос ответил: "Черт с ним!" Наверное, это сказала та самая девчонка в короткой юбочке, из-под которой при малейшем движении стройных ног выглядывали белые трусики. У нее не трусики - сплошные кружева. Так сказал несколько минут назад Михаил.
Теперь он молчал, покачиваясь из стороны в сторону. Все так же светила луна. На танцплощадке продолжала громыхать музыка.
Я подошел к Михаилу, и он в это время упал, упал на то самое место, где пару минут назад сидели на корточках девчонки, сверкая голыми задницами, упал прямо на влажные от мочи кирпичи.
- Вставай, - сказал я ему, чувствуя, что произошло что-то нехорошее.
Он молчал.
Я попытался поднять его, но руки наткнулись на что-то липкое, теплое. Кровь. Много крови… Она выходила из этого несчастного парня, прошедшего войну, и я, пока тащил его волоком на освещенную аллею, весь перепачкался в крови. Я дотащил его до ближайшего фонаря и уложил на асфальт.
Он застонал. Я обрадовался и подумал, что он - жив. По аллее шла стайка из девочек лет тринадцати-четырнадцати. Время позднее, но дома им не сидится. Увидев меня и лежавшего на асфальте Михаила, окровавленного, стонавшего под фонарем, они подняли крик и разбежались кто куда. Скоро со стороны танцплощадки, приближаясь, доносилась трель милицейского свистка. Блюстители порядка, сломя голову, бежали сюда ловить преступников и надрывались, дуя в свои свистки. Преступников давно и след простыл, и свои ножи они где-нибудь повыбрасывали. Остались два жалких онаниста. Один, дезертир в дурацкой шляпе, прислушивался к милицейской трели.
Второй, окровавленный, неподвижно лежал под фонарем и луной. Ширинка на его джинсах была разверзнута, словно бездна. Он стонал.
Чем я мог ему помочь? Ничем! А вот у меня могли быть большие неприятности. Мусора, которые будут здесь через пару минут, вызовут по рации "скорую", и моего приятеля отправят в больницу. Мне же встречаться с ними крайне нежелательно.
- Извини, дружище! - сказал я окровавленной оболочке Михаила. - Мне пора!
Свернув с аллеи, я побежал в темноту, ломая кусты и спотыкаясь о торчавшие из земли корни деревьев. Шляпу, чтобы не потерять, я держал в руках.
5
Не знаю, как бы я выпутался из этой истории, если бы не Эля, Эльвира. Это потом, уже в машине, она сказала мне, что ее зовут Элей. А сперва она была просто девчушкой в кожаном комбинезоне голубого цвета, которая открывала дверцу своего автомобиля и вдруг увидела меня - страшного, лысого, запыхавшегося, окровавленного, выбежавшего из темноты прямо на автостоянку перед парком, прямо на ее автомобиль, огромный, в жизни таких не видел, широченный и длиннющий "Форд-комби".
Мой затравленно-окровавленный вид нисколько ее не испугал. Напротив, она улыбнулась мне, как давнишнему знакомому, улыбнулась ласково, нежно, с пониманием. Давно мне так никто не улыбался.
Я ощерился в ответ, показав девушке свои огромные клыки.
- Тебе нужна помощь, - сказала она.
Я не стал возражать, а она, сев за руль своего мастодонта, захлопнула дверцу и открыла противоположную - со стороны пассажира. Я сел рядом с ней на широченное сиденье.
Задом выехав из ряда автомобилей, при этом смешно вытягивая шею и крутя головой в разные стороны, высматривая, как бы не задеть зеркалами новенькую "Волгу" справа и дряхлую "Мазду" слева, она развернула "Форд" и направила его в центр города, к площади, где торчит под луной памятник Ленину, а в стену трехэтажного административного здания замуровано письмо к жителям 2017 года.
Магнитола была настроена на местную радиостанцию: Данко исполнял свою очень грустную песню "Малыш". Мне тоже было очень грустно, тоскливо, и я думал о Михаиле, которого оставил под фонарем. Жив? Или, может быть, вся кровь вышла из него, растеклась по асфальту, и он умер? А ведь когда-то он тоже был малышом, смешным карапузом, обожаемым своей молодой мамой, и когда я подумал об этом, мне сделалось еще тоскливее. Если бы я еще вспомнил светлоголового малыша с картины Ярошенко, точно разревелся бы. Нужно было отвлечься, подумать о чем-нибудь другом.
Я посмотрел на девчушку, которая внимательно, пригнувшись к рулю, смотрела на дорогу, и мне стало ясно, что она - начинающий водитель. Потом я принялся разглядывать просторный "фордовский" салон. Задние сиденья почему-то отсутствовали, а рычаг переключения передач находился под рулем. В жизни не видел таких автомобилей.
- Странная машина, - сказал я.
- Странная, - подтвердила девушка. - Это катафалк.
- Катафалк? А где же покойник в шикарном гробу?
Девушка снова улыбнулась на мою жалкую шутку и ответила:
- Это действительно катафалк, и раньше на нем развозили мертвецов где-то в Германии. Оттуда эту машину пригнал мой отчим, когда она отслужила свое.
- Почему же он выбрал именно катафалк?
- Он неисправимый дачник и говорит, что в таком огромном багажнике можно перевозить столько, сколько в кузове небольшого грузовика. Вдобавок она обошлась ему недорого. Мне он написал доверенность и иногда разрешает куда-нибудь съездить.
- А магнитола здесь для того, чтобы слушать похоронную музыку?
- Магнитолу установили потом, раньше ее не было, а соседская ребятня наградила моего отчима прозвищем "Верзила". Если ты смотрел "Фантазм", помнишь, что Верзила тоже разъезжал на катафалке и воровал мертвецов, делая из них каких-то карликов.
- Твой отчим тоже занимается этим?
- Чем?
- Ну, ворует мертвецов, а потом делает из них карликов?
- Нет, он - бухгалтер в какой-то фирме, а все свободное время проводит на даче.
- Ты хорошо водишь машину, - сказал я.
- Вот уж враки. Права я получила совсем недавно и до сих пор путаюсь в знаках и разметке. Иногда на перекрестке двигатель глохнет, и тогда все, кто не может объехать мою машину, начинают сигналить и материться на чем свет стоит, но когда увидят, кто за рулем, мигом успокаиваются. А-а, дескать, чайник… Я отвезу тебя домой, хорошо?
- Хорошо, - сказал я и назвал район, где мой дом и паук в ванной комнате.
- Ты весь в крови. Что-то случилось?
- Да, случилось, - ответил я, - но не хочу сейчас говорить об этом.
- Дело твое. Я просто помогу тебе, лезть к тебе в душу я не собираюсь.
В ее голосе совсем не было обиды, и мне до чертиков захотелось рассказать ей все: о том, как я убежал с войны; как убили моего товарища, пока я блаженствовал в ванне, окруженный, словно покойник, зажженными свечами; как я тоскую по своей возлюбленной, жду ее и изменяю ей в своем воображении с Хизер Козар; как я, лежа дома в ванне, слушаю музыку, которая звучит на третьем или четвертом этаже; как подглядывал за парочкой в лесу, и они оставили после себя бутылку от вина "Молоко любимой женщины", и на дне оставалось немного вина, и я выпил его; как я откопал гроб, который оказался пуст, а потом лег в него спать, а перед тем онанировал, думая о своей любимой, а звезды на ночном небе подглядывали самым нахальным образом. Еще мне захотелось рассказать девушке о Емеле, его друзьях и их дурацких приколах; о малыше на картине Ярошенко "Всюду жизнь" и о том, как я познакомился с Михаилом и что из всего этого вышло. Но язык почему-то не слушался, и я не смог выговорить ни слова. Этой девчушке в голубом кожаном комбинезоне, "чайнику" за рулем огромного катафалка, можно было довериться, я чувствовал это, но все равно молчал. Слишком много нужно было рассказывать, слишком все было взаимосвязано.
После того как Данко исполнил своего "Малыша", началось "Шоу шепелявых", программа, где шепелявые парни рассказывают друг другу свежие анекдоты, а потом громко ржут. Когда "Шоу шепелявых" кончилось и зазвучало "Зеленоглазое такси" в исполнении Михаила Боярского, мы уже подъезжали к моему дому. Я подумал, что увижу возле подъезда Емелю с товарищами, но никого не было.