10
С ней, своей возлюбленной, я никогда не проделывал того, чем занимался сейчас с Элей, мой язык никогда (разве что в воображении) не прикасался к складочкам ее влагалища, золотистым волоскам, мои губы никогда не скользили по ее ягодицам и животу. Но запах выделений из ее влагалища был хорошо мне знаком - сладковатый, слегка приторный, возбуждавший меня до одурения. Незаметно я трогал свое жало, а потом так же незаметно слизывал с пальцев ее прозрачную слизь, словно яблочный сок.
С Элей все было так, как полагается. Я, будто опытный любовник, вовсю работал языком, пристроившись между ее широко раскинутых ног. Вылизывая и целуя эту словно ножом разрезанную надвое припухлость, сочившуюся яблочным соком, я сразу определил, что Элин яблочный сок, которым я лакомлюсь, совершенно другой на вкус, чем тот, который я когда-то тайком слизывал с пальцев. У Эли он был горьковатый и немного соленый. И запах ее пота был другим, и аромат духов или дезодоранта - тоже.
Эля тихо стонала, прикусив нижнюю губу, приподнимала голову и наблюдала за мной. Когда я отрывался от дела и смотрел на нее, она возбужденно вытягивалась, и я чувствовал, как она дрожит вся от желания, - и она, обхватив руками мою голову, возвращала ее на место. Судя по всему, все это ей очень нравилось, да я и сам дрожал от желания и страсти после трех лет воздержания. Самоудовлетворение - не в счет.
Потом я спросил, хотела бы она, чтобы все происходило одновременно, и она ответила: "Да". И тогда мы устроились, как два главных героя в какой-нибудь дешевой порнушке: она легла на меня таким образом, чтобы мое лицо уткнулось ей в раздвинутые ягодицы. Она делала мне минет, я в это время вылизывал ей влагалище и пытался втиснуть язык в тугое коричневое колечко, которое находилось рядом. Словом, мы извращались как следует, а потом я кончил ей прямо в рот, и она терпеливо ждала, когда я выжму из себя все до последней капли, а после выплюнула весь яд мне на живот.
- Тебе было хорошо, Роберт? - спросила Эля, слезая с меня и приблизив свое лицо к моему. Ее губы блестели от моего яда, и от них исходил характерный запах. Мне он не казался отталкивающим.
- Да, - сказал я и поцеловал ее в губы.
Через несколько минут мы занялись обычным сексом, и Эля уже не стонала, когда я подпрыгивал на ней; когда я спросил, куда ей кончить, она ответила: "На живот". И в последнюю секунду я выдернул из влагалища свое жало и, помогая себе рукой (такое тоже можно увидеть в дешевой порнушке), принялся поливать своим ядом Элины живот и грудь. Несколько капель повисли у нее на шее.
Потом я лег на нее и мы стали целоваться, быстро приклеиваясь друг к другу моим ядом, словно "Моментом". Мне было хорошо, я чувствовал себя удовлетворенным, на губах еще стоял горьковатый привкус выделений из Элиного влагалища, но свою "кикимору" видеть мне не расхотелось. Я подумал, что вряд ли когда смогу забыть ее. "Наверно, я сошел с ума…" - как пел когда-то Сергей Минаев.
Глава шестая
1
Поздно вечером Эля укатила домой на своем катафалке, а утром приехала снова, и мы опять занимались оральным сексом, словно обезьянки породы бонобо, и дважды я впрыскивал ей в рот свой яд, присосавшись к ее влагалищу, как вампир к шее несчастной жертвы, а потом мы целовались с ней, размазывая по нашим лицам весь этот яд, который Эля не желала глотать. Сам я вдоволь полакомился из ее источника - пил Элины выделения, словно яблочный сок. Впрочем, второй раз она проглотила немного спермы и забеспокоилась, можно ли таким способом забеременеть, и я ответил, что нельзя, хотя сам и не был в этом уверен, потому что Дева Мария забрюхатела, и вовсе не увидя члена.
Потом мы вдвоем залезли в ванну, и я показал Эле паука. Эля встала в ванне, голая, и долго разглядывала паука под потолком, я разглядывал Элин лобок, который вылизывал несколько минут назад и который сейчас, когда она стояла в ванне, опять находился у моего лица. Вода медленно набиралась в ванну. Я прижался губами к розовому бугорку в самом низу темного треугольника, и Элины ноги сразу покрылись мурашками. Потом я повернул ее, она нагнулась, ухватившись за трубу, и в такой позе напомнила мне девушку, которую я видел в лесу возле кладбища, - она лежала грудью на капоте автомобиля, а парень жадно вылизывал ей зад, уткнувшись лицом в раздвинутые ягодицы. Я руками раздвинул Эле ягодицы, и мой длинный, блуждающий язык заставил Элю громко стонать. Я подумал, что своей возлюбленной смог все-таки изменить по-настоящему, как изменял совсем недавно в воображении с Хизер Козар. Потом мы поменялись с Элей местами, и я снова кончил ей в рот. Паук подсматривал, но я его не стыдился. Он - свидетель моих каждодневных мастурбаций и несостоявшегося вчера утреннего суицида. Возможно, он тоже мастурбировал, глядя на нас, а потом выбросил свой паучий яд на паутину или прямо на наши бестолковки. Эля выплюнула мой яд в ванну.
- Однажды он свалился в воду, - сказал я. - Паук. Но я спас его, выловив из воды. Обсохнув, он обратно забрался в свою паутину.
- Какое благородство, - насмешливо произнесла Эля, но я на нее не обиделся, потому что она улыбалась, а кроме того - только что трижды удовлетворила меня способом, каким обезьянка породы бонобо удовлетворяет своего брата или сына. - Если бы на твоем месте был бывший муж Ирины, он специально утопил бы паука, этот садист. Или оторвал бы ему все ножки и посадил обратно в паутину. Убить паука - к дождю. У него там, в паутине, дохлые мухи и таракан.
- Я знаю.
- А имя у него есть?
- У паука?
- Да, у паука.
- Нет.
- Так не пойдет, Роберт. У тебя же есть имя, и у меня есть, у всех есть, а у паука нету. Ему срочно нужно дать имя.
Я подумал, что она, пожалуй, права и моему приятелю пауку, с которым я иногда разговариваю, как с человеком, действительно нужно подобрать подходящее имя.
- Не возражаю, - сказал я. - Но не имею понятия, как можно назвать паука. Каждому животному можно дать подходящее имя, не раздумывая: кошке - Мурка, собаке - Шарик, корове - Буренка. А вот как же нам назвать паука? Может, Стасиком?
Эля призадумалась, потом сказала:
- Нет, не пойдет. Стасик - какое-то несерьезное имя и больше подходит для комара. Какое-то настоящее комариное имя. Для паука нужно придумать что-то более подходящее, хищное… Например, Дон Паутино. Нравится тебе это имя, Роберт?
- Нет, не нравится, - сказал я. - Какое-то бандитское имя, больше оно подходит для крестного отца, для мафиозо какого-нибудь, нежели для одинокого паука. Совсем не нравится мне это имя.
- Он - хищник, - сказала Эля, - и имя ему нужно дать подобающее. Дон Паутино - хорошее имя, но, если ты против, давай придумаем другое.
Мы, сидя в наполовину пустой ванне, стали придумывать для паука разные имена, и из всех этих Пожирателей мух, Терминаторов, Душегубов, Тараканоедов и других "хищных" имен, придуманных Элей, никак не могли выбрать самое подходящее.
- А вот еще, - предложила Эля. - Паутинкин.
- Больше похоже на фамилию, а не на имя, - возразил я. - Тогда уж лучше - Паутиныч. По отчеству солиднее.
- Паутиныч, - сказала Эля. - Какое-то знакомое имя. Или из детской книжки, или из какого-нибудь мультфильма. Но мне нравится. А тебе, Паутиныч? - спросила она паука.
Паук неподвижно сидел в центре своей паутины, среди этих засохших мух и дохлого таракана и, судя по всему, был доволен новым именем. Под ванной валялись свечи, моя, испачканная кровью и землей с могилы, одежда и лохматая петля, на которой или при помощи которой я хотел удавиться вчера утром. Окажись шерстяные нитки чуть крепче, и я не сидел бы сейчас голышом в ванне с Элей, придумывая для паука имя, - болтался бы в женском нижнем белье под трубой, с вывалившимся черным языком, и никому не было бы до меня дела.
2
Насидевшись в ванне, мы отправились потом с Элей по моей просьбе на кладбище - посмотреть на могилу ее одноклассницы, девочки, умершей в девятом классе от белокровия. В башке просто не укладывалось, как может быть мертвой девочка с такой милой, жизнерадостной улыбкой и родинкой на левой, как у лермонтовских героинь и моей возлюбленной, щеке, - это я к тому, что, как мне кажется, существуют лица, созданные для жизни, и созданные для того, чтобы украшать мраморные надгробия. Например, если внимательно всмотреться в лицо Иосифа Давидовича Кобзона, мастодонта на нашей эстраде, становится ясно, что оно просто создано для того, чтобы служить украшением гроба, - до того мрачным и безжизненным оно выглядит. Лицо девочки, умершей от белокровия в девятом классе, было совсем другим, и его легче было представить под свадебной шляпкой, чем в гробу с закрытыми глазами.
Мы приехали на старое городское кладбище, то самое, на котором когда-то похоронили Лешу, изрезанного стеклом. У кладбищенских ворот стояло несколько, только что подъехавших автобусов, и, когда мы припарковались в стороне от них, из одного автобуса шестеро молодых парней вытащили гроб, и все это до того напомнило мне тот день, когда хоронили Лешу, что я подумал: сейчас из автобусов, толкая друг друга, будут выбираться школьники, мои и Лешины одноклассники, старшеклассники и малявки из первых и вторых классов, которых тоже привезли тогда на кладбище неизвестно для чего, и все эти растерянные малявки собирались в кучки, потому что еще боялись мертвецов и кладбищ, и у многих в руках были букеты цветов, которые им вручили классные руководители.
Я вылез из катафалка и увидел, что ничего подобного, хоронили не Лешу, член которого давно сгнил в могиле, а молодого человека лет тридцати, и все было так же, как вчера у подъезда претендентки номер три - гроб, обитый красным плюшем, повязка с молитвой на лбу покойника независимо от того, верил он в несуществующего Бога или нет, и печальные лица участников похорон.
- Опять похороны, - сказала Эля.
- Неудивительно, - ответил я. - На то оно и кладбище.
Многие, забыв про покойника, таращили глаза на наш катафалк и, наверное, ждали, что сейчас мы распахнем заднюю дверцу и вытащим из автомобиля шикарный гроб.
Вместо этого Эля невозмутимо заперла машину, а потом мы стороной обошли однообразие похорон, глазея на мертвеца в гробу и слушая вой молодой женщины в черном платке, жены или любовницы покойного, вероятно, возмущенной тем фактом, что сегодня ночью ей придется спать одной, а человек, недавно трахавший ее и вылизывавший нежно складочки ее влагалища, скоро сгниет в земле вместе со своим членом. Ей можно было лишь посочувствовать, хотя, возможно, она по-настоящему любила этого покойника и, может быть, через пару дней она удавится от тоски или вскроет вены, забравшись в ванну с горячей водой.
Я снова подумал, как недавно в дряхлом автобусе, что все мы - потенциальные мертвецы, и кто-то дождется естественной смерти, а кто-то уйдет из жизни добровольно.
- Ты боишься смерти? - спросил я Элю.
- Да, - сказала она. - Иногда ночью я просыпаюсь от жуткого страха и не могу заснуть. Миллионы и миллионы лет впереди, бесконечность небытия и вечный покой нагоняют на меня смертную тоску. Страшно осознавать, что все это ждет именно тебя. Вообще-то я смирилась с тем, что рано или поздно придется умереть, но все равно хочется когда-нибудь воскреснуть…
- Вылезти из могилы полусгнившей, как в фильме "Зловещие мертвецы"?
- Нет, стать такой, как сейчас. Молодой и здоровой.
- И красивой, - подсказал я.
- И красивой, - согласилась она.
- "Миллион, миллион, миллион мертвецов…" - принялся я тихо напевать, а потом мы, войдя в небольшую калитку рядом с распахнутыми воротами, очутились на кладбище, где в самом начале похоронены известные в нашем городе личности: писатели, врачи, министры, крутые парни и другие важные шишки. Простой люд похоронен дальше.
- Сюда, - сказала Эля, повернув направо, и мы пошагали с ней по заасфальтированной дорожке между могил, а потом она остановилась возле огромной мраморной плиты с изображением в полный рост молодого, презрительно ухмылявшегося парня.
- Знаешь, кто это? - спросила Эля.
- Знаю, - сказал я. - Покойник.
- Это сейчас он покойник, а совсем недавно его имя гремело по всему Саранску.
- И что он сделал такого выдающегося? Написал книгу? Или, может быть, спас паука, тонувшего в ванне?
- Нет, он был криминальным авторитетом, - Эля назвала фамилию, которую я успел прочесть на мраморе, и добавила, что этот парень был одним из Крестных Отцов нашего города, личность знаменитая и легендарная.
- Крестный Отец в двадцать пять лет? - поинтересовался я. Год смерти криминального авторитета совпадал с годом, когда я начал жить у тети. Я едва сделался дезертирской мордой, а этот парень уже завершил свою криминальную карьеру.
- Да, в двадцать пять лет. Когда ему было восемнадцать лет, он получил в одной разборке пулю прямо в лоб, которая не задела мозг и которую врачи не решались извлечь. Он так и носил ее в голове до самой смерти, дырявый лоб прикрывала пластина из какой-то там сверхпрочной пластмассы, а сам он считал себя заговоренным.
- Прямо как в кино, - ухмыльнулся я.
- Ага, - подтвердила Эля. - Но только его все равно убили, расстреляли на пороге собственного особняка, кто-то из своих же, а потом вся его бригада разделилась и начала воевать между собой - жуть, что тогда творилось в городе. Саранск словно превратился в Чикаго 30-х годов. Вооруженные головорезы гонялись друг за другом на автомобилях по ночным улицам и отстреливали конкурентов. Одна моя подружка, брат у нее тоже был связан с этими мафиозниками и тоже погиб, как-то подсчитала, что за полгода на кладбище отправилось двадцать три человека, и все - молодые, здоровые парни, которым жить и жить бы. Лидер - вот он, те, кто воевал на его стороне, похоронены здесь же, все остальные - в самом конце кладбища…
3
Наглядевшись - на могилы криминального авторитета и его соратников, мы отправились дальше, и Эля шагала уже не так уверенно, а потом и вовсе остановилась и сказала, что вроде бы мы заблудились. Вид у Эли сделался виноватый.
- Я была-то у Маши всего один раз, - оправдываясь, сказала она. - Во время похорон. Помню, что сразу после ворот нужно повернуть направо, потом прямо, потом у могилы генерала, где бюст с отколотым носом, нужно повернуть опять направо, а потом… не помню… Слишком много новых могил…
- Ничего, - принялся я успокаивать Элю. - Найдем.
- Обязательно, - не очень уверенно подтвердила она.
Мы вернулись к генеральскому бюсту с отколотым носом, а потом медленно пошли обратно, читая надписи на пыльных памятниках и разглядывая фотографии лежащих под ними бедолаг.
- Когда Машу хоронили, - сказала Эля, - поставили простой деревянный крест, но рассказывали, что потом ее родители заказали огромное надгробие из белоснежного мрамора. Должно быть где-то здесь…
Свернув с дорожки, мы пробирались между древних и заросших шиповником могил все дальше и дальше; люди здесь были похоронены тридцать и даже сорок лет назад, но иногда попадались и совсем свежие могилы. Эля, убеждая меня, что могила ее одноклассницы должна быть где-то рядом, почему-то тащила меня вглубь кладбища. Я не возражал, покорно шел сзади, собирая одеждой репьи и паутину.
В одном месте нас здорово напугал какой-то алкаш, который спал прямо на могиле за высокой металлической оградой. Услышав наши голоса, он проснулся и, как ошалевший, выскочил из кустов прямо на Элю. Небритый, с опухшей синей рожей и красными глазами, он выглядел страшнее мертвеца, и Эля, увидев его, оглушительно завизжала, подпрыгнув на месте, а когда этот страшный тип засмеялся, довольный произведенным эффектом, и спокойненько попросил закурить, Эля заругалась на него и сказала, чтобы он отправлялся с такими шуточками к дьяволу. Мужичок, не переставая щериться, ответил, что он только что от него.
- Вот придурок, - сказала мне Эля. - Так можно и до инфаркта довести.
- Запросто, - ответил я и подумал: "Интересно, заругалась бы на меня парочка в лесу, если бы я показал им вдруг свою образину? Может, мне действительно стоило выйти в самый интимный момент и, похлопав парня по плечу, вежливо попросить: "Дружище, разреши я поработаю за тебя языком. Лизать женский зад - мое призвание…""
- Курить хочу! - выкрикнул нам в спину алкаш.
Минут через пятнадцать Эля остановилась и констатировала:
- Роберт, мы окончательно заблудились. Мне это и так было ясно.
- Ничего, дождемся ночи, а потом, чтобы добраться до дома, станем ориентироваться по звездам.
- Не смешно, - сказала Эля.
- Понимаю, - ответил я.
- И что нам теперь делать?
- Идти назад.
Кладбище было огромное, словно море, море, на дне которого покоились не затонувшие корабли, а человеческие останки в трухлявых гробах, и мы, идя обратной дорогой, сбились с пути и вышли не к бюсту генерала, а черт знает куда, где меня заинтересовала одна могила.
На покосившемся куске фанита - лицо человека в очках и надпись:
НИКУЛ ЭРКАЙ
(Иркаев Николай Лазаревич)
1906–1978
- Писатель, - сказал я. - Это тебе не какой-нибудь криминальный авторитет, а самый настоящий писатель. Однажды, когда я учился в школе, на день рождения мне подарили книгу этого Эркая. "Алешка" называется. Не читала?
- Нет.
- Интересная книга, про одного мальчика, с ним случались разные забавные истории, а сам он был сирота и очень несчастный… Еще Эркай написал другие книжки для детей: "Шураган", "Новая родня", их я тоже читал… Странно, правда?