5
Гроб был пуст, и мне стало до конца ясно, что меня хотели обдурить. Подозрения подтвердились. Она не хочет меня видеть, я для нее - чудовище, маньяк, извращенец. Видимо, для того, чтобы избавиться от меня окончательно, и было придумано все это. Подсунули мне пустой гроб, на могилу не бросили ни одного цветочка и решили, что я все это проглочу. Наивные.
Я все еще торчал в могиле и пока не придумал, что мне делать дальше, - когда выбрался из нее, уставший, перепачканный землей, совсем стемнело. Я огляделся. На кладбище, один, ночью… Несколько лет назад побоялся бы даже думать об этом. Сейчас меня это совсем не пугало, потому что некоторые из бесчисленной армии мертвецов - мои бывшие приятели, родственники, соседи. А я сам - завтрашний мертвец.
Я равнодушно разглядывал черные силуэты крестов, памятников, деревьев, а потом мне пришла в голову мысль остаться здесь ночевать. И не для того, чтобы еще больше убедиться в собственной храбрости, просто я рассудил, что автобусы уже перестали ходить, а тащиться до города пешком было далековато и небезопасно. Запросто может тормознуть патрульная машина и отвезти для проверки документов в УВД. Хотя документы у уродца с лопатой отсутствуют, установить личность не составит труда. Роберт Артурович Симоненко. Собственной персоной. Ходи на нары, дезертирская морда.
Проще всего было остаться здесь до утра. Приготовления ко сну были краткими. Чтобы не замерзнуть, я обратно напялил на себя рубашку, ветровку, а потом спрыгнул в могилу. Поставив крышку в ногах вертикальным образом, я спокойненько лег в гроб, как в свою ванну. Оставалось включить воду и пяткой заткнуть сливное отверстие, но всего этого, разумеется, здесь не было, и сверху вместо паука я мог видеть черное небо, звезды на котором разгорались все ярче. Шляпу я стащил с головы и шмякнул себе на живот.
Гроб был просторным, но лежать в нем - жестко. Воняло опилками, а сырая земля, которая окружала меня со всех сторон, источала могильный холод.
Я вспомнил парочку, которая занималась любовью в лесу. Счастливые… Хотел бы я оказаться вместе с любимой, которая сейчас черт знает где и которая должна лежать в этом гробу, на их месте. Она - лежит грудью на капоте автомобиля, я - уткнувшись лицом в раздвинутые ягодицы, лакомлюсь яблочным соком. Здорово! Представив себе эту картину, я моментально возбудился. Милая моя, единственная, драгоценнейшая… Одно воспоминание о родинке на левой щеке и маленьких розовых сосках заставило меня онанировать прямо в гробу. Звезды на ночном небе подглядывали самым нахальным образом.
Удовлетворенный, я некоторое время ворочался на жестком ложе, разглядывая звезды, а потом уснул. Под утро, возможно, от ветра, на меня свалилась крышка, и я проснулся, здорово перепугавшись.
Я напялил шляпу и, замерзший, выбрался из могилы. Сперва хотел уйти сразу, но потом подумал, что нужно все сделать как было. Заваливать могилу было легче, и к обеду я управился. Воткнул на место памятник и установил три венка с черными, как на бескозырках, лентами. Все стало прилично, как на других могилах. За это время я не увидел на кладбище ни одного человека.
Когда я уходил, малыш улыбался мне вслед. Его памятник совсем заржавел.
6
Дома я объявился после обеда, уставший, как черт, и довольный. Я убедился, что моя любимая жива, и это было главное.
По характеру я, наверное, страшный домосед. Не был дома всего одну ночь, а чувствовал себя так, словно три года отсутствовал. Даже по пауку и то соскучился.
Мой приятель осматривал свои владения - ползал по паутине туда-сюда, и она покачивалась.
"Как бы снова в ванну не свалился", - встревоженно подумал я, но паук, умудренный, не приближался к краю паутины, держась середины.
Я сбросил перепачканную могильной землей одежду и залез в ванну. Когда из крана полилась теплая вода, я громко застонал от наслаждения. Так же, блаженствуя, стонала вчера девушка в лесу. Длинные черные волосы, треугольник золотистых волос на пухлом лобке, маленькая грудь, хорошая фигурка и, судя по всему, отсутствие комплексов, как и у ее парня… И до чего же соблазнительно она вчера выглядела, навалившись грудью на капот авто…
Возможно, парень доставляет ей удовольствие и сегодня, прямо сейчас, на широченной кровати, и, может быть, как раз они пьют сок друг у друга одновременно, а после того, как он кончит ей в рот, они будут целоваться, размазывая остатки непроглоченной спермы по хорошеньким лицам…
"Почему я не могу себе этого позволить? - подумал я. - Заняться любовью, сумасшедшим сексом, с любимой женщиной? Потому что я - уродец? Маньяк? Извращенец? Дезертир? Придурок, у которого нет ни шикарного внедорожника "Тойота", ни гроша ломаного за душой? Или есть еще какая-то, главная, причина, понять которую я пока не могу? Но дело в том, что, кроме нее, мне никто не нужен, и она знает это. Любовь до гроба, как говорят насмешливые школьницы, когда в них влюбляется кто-то из одноклассников… Хорошо, если бы она сейчас пришла. Хорошо, если бы мы наяву занялись тем, о чем я могу лишь мечтать… Господи, и зачем я в нее влюбился?.."
Вода медленно набиралась в ванну, широкие края которой продолжали щетиниться десятками свечей, и на этот раз они были мертвы.
Провалявшись в ванне два часа и не дождавшись, когда меломан придет мыться и слушать свои любимые записи, я надел розовый халатик и с "Плейбоем" в руках развалился на тахте. Это был тот самый номер, где на обложке голая Наоми Кэмпбелл, а на последних страницах рассказывается о бонобо.
Несколько страниц занимают снимки красотки Хизер Козар, у которой шикарная задница, большая грудь и гладко выбритый лобок. Так и хочется языком провести по всему этому великолепию. Пару раз я лизал эти глянцевые страницы, как раз в тех местах, где у Хизер выбритый лобок и пышные ягодицы, и на них виднелись следы от моего липкого языка. Читая под снимками надписи, я выяснил, что любимое занятие Хизер - это лежать в ванне и читать книгу. Почему-то это меня порадовало. Надо ведь, родственная душа нашлась. Совпадение интересов у заокеанской супермодели и жалкого уродца из провинции, с той лишь разницей, что она любит читать в ванне, а ваш покорный слуга - мечтать и слушать музыку.
Хотел бы я знать, какими духами она пользуется. Еще хотел бы полежать с ней в одной ванне, если бы она, конечно, не пришла в ужас от моих клыков и лысой башки, и убедиться, такая ли она неприступная и стеснительная, как на фото, или наоборот - молодчина, как девушка в лесу. Интересно, позволила бы она мне вылизать свой пухлый и выбритый лобок и кончить ей прямо в рот? Вполне могла и отказать. Все-таки я - уродец, а она - супермодель. Она богата и красива, весь мир у ее ног, на который она смотрит со страниц снисходительно и немного стеснительно. Я смотрю на мир затравленным зверем, потому что он сделал из меня дезертира и отнял у меня любимую женщину, которую я не променял бы на сто супермоделей. И которой вряд ли смогу изменить по-настоящему. С Хизер Козар в своем воображении - это пожалуйста. Я вонзаю свой язык в ее супервлагалище, она - губами впивается в головку моего жалкого жала. Можно и просто помастурбировать, глядя друг на друга.
Насмотревшись на Хизер Козар, я включил телевизор, но ничего интересного там не было.
Тогда я переоделся, взял в руки лопату и отправился к Емеле.
7
Он был дома, а с ним вся его компания.
Емеля сделал вид, что обрадовался мне и на лопату ему плевать.
- Заходи, Роберто! - насмотрелся мексиканских сериалов и опять принялся за свое. Хорошо хоть, что Луисом Альберто не назвал.
Я протянул ему лопату.
- Вот, возвращаю в целости и сохранности. Извини, раньше не мог.
- Да ладно ты извиняться из-за этого дерьма… Проходи.
Я стал снимать обувь, а в коридор заглянул Коля. Он увидел лопату.
Поздоровавшись, он спросил:
- Клад, что ли, искал, Роберт?
- Нет, он на кладбище был, - ответил за меня Емеля, - могилы раскапывал.
Емеля, наверное, решил, что удачно прикололся, а на самом дел угодил прямо в точку.
Они прыснули - вероятно, только что накурились.
- А что смешного? - добавил потом Емеля. - Поймали же в прошлом году в нашем городе некрофила - раскапывал могилы и трахал мертвых.
- Читал я об этом, - сказал Коля. - В газетах было написано. Он, придурок этот, только свежие могилы раскапывал и выслеживал, где похоронят молоденькую девушку. Ну, не уродину, конечно, посимпатичнее выбирал… Велосипед у него был, на котором он и колесил по кладбищам… Еще несколько раз он в морг забирался и там делал свое гнусное дело… Ты, Роберт, читал про него?
- Нет, - ответил я. - Не довелось.
- Может, это про тебя было написано?
Они снова прыснули.
- Нет, не про меня, - сказал я, а когда снял с головы шляпу, Коля констатировал:
- Фантомас вернулся.
Мы прошли в комнату, где за журнальным столиком, заставленным пивными бутылками, сидели еще двое обкурившихся балбесов - приятели Емели, оба ему и Коле под стать. Я поздоровался за руку и с ними.
Емеля, проявляя гостеприимство, зубами отковырнул с бутылки пробку, протянул мне:
- Держи, Роберт. Наше пиво. "Толстяк. Забористое".
- Скорее уж "Запористое", - сказал один из парней.
- А если точнее - "Антизапористое", - добавил второй, после чего дружно, вчетвером, они принялись ржать. Несмотря на то, что была открыта форточка, комната была наполнена сладковатым дымом марихуаны, в простонародье - анаши.
В дальнем углу комнаты за дымом мерцал экран включенного телевизора, под столом негромко играл магнитофон - Земфира, кумир наркоманов и придурков, вроде тех, что окружали меня сейчас, исполняла вполне приличную песенку про Лондон. Ее никто не слушал, телевизор никто не смотрел, на меня перестали обращать внимание, и я спокойненько стал потягивать пиво.
- Ну и что было дальше-то? - спросил у Емели один из балбесов. Звали его вроде бы Сергеем, точно не помню, но кличку забыть трудно - Цокотуха. Мухин у него фамилия.
Видимо, притащившись с лопатой, я помешал Емеле досказать какую-то историю. Теперь все ждали ее продолжения.
- Дальше было вот что: привел меня Коля к этим телкам, а телка всего одна - вторая почему-то не пришла. В квартире натуральный бомжатник - грязь, тараканы, и лахудра эта, подруга Колина, одета не пойми в какой сарафан, красный, весь в каких-то пятнах, у самой на роже - прыщи и синяк и шепелявит вдобавок. Ну, думаю, хорошо, что вторая не пришла. Наверное, не лучше была…
- Нет, лучше, - засмеялся Коля. - У второй прыщей нет. Одни фурункулы. Вот такие!
- Иди ты, знаешь куда? В жопу! В жизни с тобой никуда не пойду. Мне говорил, девочки - высший класс. Я, дурень, и поверил.
- Я же прикалывался!
- Спасибо за такие идиотские приколы.
- А что? Я тебя сразу предупредил, что родители у Марины, конечно, не Ротшильды, а…
- Ну, и как ты меня предупредил? Что ты мне сказал про родителей? Повтори!
- Что папа в посольстве работает, - давясь от смеха, сказал Коля, - а мама возглавляет крупную фирму. Вот умора! Жаль, что ты их не увидел. Емель… Синюшники, каких свет не видывал. Такие черти, видеть надо. Все из дома пропили. Кафель на кухне отодрали и продали. Компакт в туалете открутили и продали. Все розетки и выключатели повытаскивали и продали. Даже обои со стен пытались отодрать, чтобы продать.
- А кому обои-то драные хотели продать?
- Откуда я знаю? Алкашня всегда сбыт находит. Говно и то продадут. Раз приперся я к этой Марине и, пока мы в комнате были, туда-сюда, значит, выхожу, кроссовок в коридоре нет. И мамаши дома нет, хотя перед тем клянчила у меня денег на похмелье и сказала, что не отпустит меня, пока я ей не отстегну. Дескать, дочку трахаешь - плати… Ну, я, значит, в подъезд ломанулся, босиком, как был, потом на улицу, и догнал все-таки мамашу. Мои кроссовки куда-то пропивать тащила, и, прикиньте, пацаны, еле отобрал их, отдавать ни в какую не хотела, орала на всю улицу, что ее грабят. Такая, блин, семейка…
- А что дальше-то? - снова спросил Цокотуха у Емели.
- Дальше… - ответил тот. - Дальше этот ублюдок, - показывает он на Колю, - закрылся с этой шлюшкой…
- Закроешься, - перебил его Коля. - Там на дверях все шпингалеты давно пропиты. Просто прикрыл дверь, и все…
- Мне от этого не легче. Звал к телкам, а вышло… Ну, значит…
- Погоди, дай я расскажу, - сказал Коля. - Значит, уединился я с этой прыщастой Мариной. Трахнул, не снимая с нее сарафана, а потом выхожу на кухню, и что вижу? Емеля загнул ее глупенького братца, которому лет тринадцать, и шпарит.
- Куда шпарит? - не понял Цокотуха.
- В задницу! Я чуть, пацаны, не обалдел. А Марина, когда увидела это, давай ржать во всю пасть.
Емеля довольно заулыбался.
- А что еще оставалось делать? Дрочить?
- Мог бы после меня Марину шпигануть. Она не отказала бы.
- Мне и с ее братцем неплохо было. Сперва он, правда, ломался, но потом, когда я пообещал ему нос откусить, сразу штаны скинул. И подмахивал.
- Понравилось? - прищурившись, спросил Коля.
- Даа-а… - протянул Емеля, и все они стали громко ржать. Очень это им показалось смешным.
8
Мне захотелось встать и уйти, но я почему-то не вставал и никуда не уходил, продолжая попивать свое "Антизапористое" пиво с толстым бородачом на этикетке. С первых же глотков в животе у меня стало пучить.
Наржавшись, Коля сказал:
- Слушайте анекдот, пацаны. Новый русский собрался к другу на день рождения. Заныривает на аукцион и покупает картину Пикассо за мулик баксов. Потом достает сотовый телефон и звонит жене: "Дорогая, одевайся. Открытку я купил, сейчас пойдем подарок выбирать…"
- Старье, - презрительно скривил губы Емеля.
- Расскажи что-нибудь новенькое.
- Пожалуйста. Наркоман пыхнул как следует, а в это время звонок в дверь. "Кто там?" - спрашивает наркоман. "Я", - отвечают ему. "Я?" - переспрашивает наркоман в непонятках.
- И это новенькое? - удивился Коля. - Этот анекдот я еще в детском саду слышал. Кто его тебе рассказал? Твоя бабушка?
- Моя жопа, - ответил Емеля. - Может, ты, Роберт, расскажешь?
- Нет, - отказался я. - На ум ничего не приходит.
- Ну… - Емеля, словно заговорщик, понизил голос. - Необязательно анекдот. Можно что-нибудь другое.
- Что именно? - спросил я, хотя понял, что именно хотел бы Емеля услышать. Рассказ о том, как я, насмотревшись на ужасы войны, стал дезертиром. Как я скрывался где-то три года, словно крыса…
"Ну уж нет, - подумал я. - Черта с два вы, придурки, от меня услышите. Кому-нибудь другому - да, с удовольствием излил бы душу, но только не вам. Обкурились и хотите приколов, знаю я вас. Коля начнет комментировать каждое мое слово, а остальные будут ржать. Даже могу себе представить, как это будет происходить. Допустим, я скажу: "Бухнули мы восемь ведер питьевой воды в ванну и стали разогревать ее чугунные стенки паяльными лампами…", а Коля тут же добавит, что могли бы и зажигалкой обойтись, или что-нибудь подобное. Жалкие людишки! Может, вам рассказать в подробностях, как я надеваю на себя нижнее белье любимой женщины, вспоминая ее сладкое тело, или как спасаю паука, своего приятеля? Или же вы хотите услышать историю о том, как я подглядывал за парочкой в лесу и завидовал парню, который нежно облизывал раздвинутые ягодицы своей подруги, или о том, как я онанировал в гробу, а звезды подсматривали? А как насчет того, чтобы узнать, какие фокусы мы только что проделывали с Хизер Козар? Смогли бы вы проделать все это со своими подружками-лахудрами? Как насчет того, чтобы кончиком языка вылизывать липкие складочки влагалища или пытаться втиснуть его в тугое колечко анального отверстия?
Вряд ли вы на это способны. Обкуриться и поскалить зубы - вот и все, что вам нужно. Поэтому вам ничего и не нужно знать. Совсем ничего…"
- Ну, Робертыч, ты же понимаешь, о чем я, - Емеля, ехидно заулыбавшись, от чего стал похож на противную крысу, подмигнул мне. - Мы никому ни слова.
- Могила, - подтвердил Коля.
- Можно я помолчу? - сказал я.
- Пожалуйста, - разочарованно протянул Емеля. - Открыть тебе еще пива?
Я кивнул, потому что бутылка в руке опустела. В животе пучило все сильнее.
После "Земфиры" Коля поставил кассету с "Кислотой", потом "666" - любимые записи наркушников, у которых в башке ни черта нет, кроме дыма марихуаны.
- Нет ли чего-нибудь другого? - поинтересовался я, хотя все кассеты валялись здесь же, на столе, и, перебрав их, я выяснил, что ассортимент небогат. Кроме перечисленных выше имелись еще две кассеты - одна с "Мумий Троллем", вторая с "Мистером Кредо", у которого мне нравится песня "Воздушный шар". Правда, все это не то. Совсем не то.
- Например? - спросил Коля.
- Например, Джорджа Майкла или Б. Моисеева… Наверное, мне не стоило этого говорить, потому что последовал такой дружный взрыв смеха, что бутылки с пивом на столе, казалось, вздрогнули.