Весь вечер они обсуждали будущий суд и судьбу Алекса и его патентов. Вопрос изучения содержимого сейфа как-то сам собой отступил на задний план перед необходимостью решения этой острой проблемы. Драгоценности – под охраной, бумаги – в сейфе, а впереди суд, и это – самое срочное. А там не за горами – май, и надо будет думать о свадьбе. Нет, о двух свадьбах, поправила сама себя Ева – может, даже придумаем сделать какое-то совместное торжество или свадебное путешествие. А потом – у Сони диплом…
Так что пока они не будут заниматься никакими бумагами, а отложат до момента, когда закончатся текущие проблемы и появится больше времени.
План был хорош и казался разумным. Но червячок сомнения потихоньку шевелился в душе: вдруг ещё что-нибудь вмешается в жизнь и заставит делать не то, что хочется, а то, что необходимо.
События последнего времени делали такой поворот очень даже вероятным. Но сегодня хотелось просто помечтать.
До ночи вся троица строила планы. Но в глубине души каждый понимал, что это – не более чем короткая передышка.
Но они и не догадывались, насколько короткая.
10
После завтрака наступило время прощания – пора было выезжать, тем более что Соня хотела погулять по Риге.
От души наобнимавшись и договорившись о дальнейших коммуникациях, новообретённые родственники уселись в прокатный автомобиль и покинули хутор.
Соня – аккуратистка – оставила комнату в состоянии, близком к стерильному. Еве показалось, что она даже протёрла окна. На постели – свежее белье, все вещи – на местах и никакого следа присутствия гостей. Только колея от белого "гольфа", оставшаяся на чёрной, голой земле напоминала о недавних событиях.
Решив ещё с вечера, что совершенно незачем стоять у стойки, если вполне можно без хлопот зарегистрироваться в интернете, Алекс отметился на рейс загодя. Багажа, не считая ручной клади, у путешественников не было, поэтому никакой причины для стояния в очереди не существовало. Однако немецкий Ordnung, ставший частью привычного образа жизни, сыграл свою роль – в аэропорт приехали заранее и Алекс направился возвращать прокатный "гольф". Служащая проката не торопилась, время тянулось невыносимо. Во всяком случае, для Сони, которая, устав переминаться с ноги на ногу, умчалась погулять. Пробежавшись по небольшому компактному аэропорту и соблазнившись национальным интерьером знаменитого Лидо, девушка устроилась с чашкой кофе у парапета на втором этаже, откуда отлично просматривался зал. Отсюда она точно увидит, как Алекс поднимется, отстрелявшись со сдачей машины.
Аромат кофе примирял с ожиданием, а наблюдать, как внизу снуют туда-сюда люди с чемоданами, было интересно. Вот и Алекс, который поднялся с подземного этажа и теперь стоял, озираясь. Понимая, что он ищет именно её, Соня уже приготовилась окликнуть его, но не успела. Так и замерев с приветственно поднятой рукой, она наблюдала, как неизвестно откуда появившиеся люди в форме вдруг обступили её возлюбленного и, надев на него наручники, повели куда-то вглубь служебных помещений. Кубарем скатившись вниз, Соня почти догнала группу в чёрном, но мужчины не оглядываясь скрылись за дверью с надписью "only staff", не имеющей даже дверной ручки.
Ошеломлённая, Соня не могла понять, что делать и куда метаться. То ли ей нужно остаться и колотить в эту дверь до остервенения, пока её не пустят к жениху, то ли – идти на самолёт, куда уже объявили посадку. В конце концов её осенило: "Янчук! У нас же есть адвокат! Он-то уж точно сможет пройти-пробраться в двери, куда ей, простой смертной, вход воспрещён".
Уже через секунду она набирала номер.
Внимательно выслушав девушку, чей русский за две недели улучшился настолько, что она тараторила без умолку, он принялся задавать вопросы:
– Тебя не искали? Документы, что мы готовили, у тебя или у него? Посадка ещё идёт?
– У меня документы…
Соня совсем забыла, что папка не влезла в Алексову круглую сумку, зато отлично пристроилась в её дорожном кейсе.
– Отлично. Тогда делаем так.
Янчук соображал быстро, и инструкции, которые он дал, были чёткими и ясными: Алексом и его освобождением он займётся сам и немедленно. Соня же, раз документы у неё, должна лететь домой в Гамбург и тут же обратиться к немецкому адвокату, с которым связался её отец.
– Будем работать сразу с двух сторон, я – отсюда, а вы – из Германии. Иначе эти сволочи его съедят и не подавятся.
Сказанное звучало разумно, и Соня немножко успокоилась. Глянув на часы, она помчалась на посадку, успев перед отлётом позвонить только Еве.
Самолёт на Гамбург вылетел, как и ожидалось, по расписанию, увозя с собой Соню с приколотой к груди самодельной брошкой и сумкой с документами. Место рядом с ней так и осталось пустым.
11
Совершенно деморализованный, со скованными за спиной руками, Алекс вдруг оказался в комнате безо всяких окон. Только там, повинуясь команде офицера, старшего не только по званию, но и по возрасту – никакая выправка не могла скрыть волосы "соль с перцем" – с него сняли наручники.
Офицер жестом приказал ему занять место на табурете перед внушительного вида столом, за который сам же и уселся. За спиной Алекса устроился один из широкоплечих мужчин в форме. Второй, бесцеремонно обшарив его карманы, выложил на стол все, что удалось найти, начиная с паспорта и заканчивая скомканными билетами в кино на "Облачный атлас" – Алекс тут же вспомнил, как они с Соней бежали, чтобы не опоздать на сеанс. "Почему я не выбросил эти билеты?" – мелькнула глупая и абсолютно неуместная мысль.
Офицер что-то говорил по-латышски, поглядывая в лежащую перед ним бумагу, но Алекс не понимал ни слова.
Попытка объясниться на русском и на немецком ни к чему не привела – офицер отказывался понимать, упорно продолжая вести допрос, или что это там было, по-латышски. Очевидно, этот господин в форме принимал его за кого-то другого, иного объяснения происходящему попросту не было.
Первоначальный испуг уступил место досаде: самолёт улетал, билет пропадал, а он, Алекс, между прочим, учёный, сидит тут, как какой-нибудь карманник, или за кого его принимают, и не может даже объясниться. Происшедшее настолько не укладывалось в Ordnung, что казалось наваждением.
В конце концов – за отсутствием снятых с руки часов он не знал, сколько прошло времени – в дверь постучали, и вошёл ещё один человек в форме. Он что-то сказал седовласому офицеру, которому сказанное очень не понравилось: гневная тирада, с которой он обратился к Алексу, по-видимому должна была пригвоздить того к табурету от стыда, но за отсутствием понимания выстрел прозвучал вхолостую. Убедившись, что парень перед ним не выказывает никаких признаков раскаяния, офицер обернулся к вошедшему и о чем-то распорядился.
Тот, отдав честь, вышел и тут же вернулся, ведя за собой – Алекс не поверил собственным глазам – Янчука. Попытка немедленно вскочить и кинуться навстречу не удалась – стоящий сзади полицейский проявил бдительность и удержал за плечо, не позволив подняться.
– Добрый день, господин Берзин. – Голос адвоката звучал очень официально. – Сейчас я разберусь, что за недоразумение здесь происходит.
После чего, утратив всякий интерес к подзащитному, он вступил в длительный диалог с офицером, явно недовольным вмешательством. Ни слова не понимая, Алекс внимательно следил за происходящим, отмечая про себя удивительную сдержанность, с которой ведётся дискуссия: ни одна из сторон не повышала голоса и не жестикулировала, хотя тон разговора точно нельзя было назвать дружественным. Оба собеседника по очереди выкладывали на стол документы, напоминая игроков в покер. Как видно, адвокат выложил флеш, потому что офицер, подумав, кивнул и, повернувшись к стоящему за спиной Алекса полицейскому, отдал приказ. Тот, жестом подняв парня с табурета, повлёк к выходу из комнаты. Вслед прозвучало:
– Не волнуйтесь, мы это уладим.
Алекса переместили в другую комнату, где стояли не табуретки, а стулья и даже предложили воды. Выпив одним махом пластиковую бутылку, он сидел, положив руки на гладкую покрытую пластиком столешницу и ждал, что будет дальше.
Долго ждать не пришлось. Вскоре человек в форме впустил в дверь адвоката. В костюме, с портфелем дорогой кожи, тот выглядел очень и очень официально. Подождав, пока дверь закрылась, Янчук протянул узнику руку.
– Сейчас расскажу, что происходит, ты сильно удивишься.
Враги – уже никто не сомневался, что против Алекса действуют сильные, умные, а главное, не стесняющиеся в средствах враги – сделали новый неожиданный ход. Каким образом в правоохранительные органы была запущена дезинформация, предстояло разобраться. Но по данным, попавшим в распоряжение латвийской полиции, Алекс Берзин был совсем не Александром Берзиным, а – мошенником международного уровня Алексом Крюгером, давно и безуспешно разыскиваемым Интерполом.
– Ну как ты думаешь, могла наша полиция не отличиться и не использовать шанс поймать птицу такого полёта? Конечно, они ухватились за это и стали просматривать возможные базы данных. А тут вдруг такой подарок – Александр Берзин регистрируется на рейс. Вот тебя и взяли.
– Но мы же вдвоём с Соней регистрировались! Кстати, что с ней? Её, надеюсь, не арестовали?
– Полный порядок с твоей Соней, она – молодец, увидела, как тебя повели, тут же мне позвонила. Я сказал, чтобы летела в Гамбург и подавала документы, раз уж они у неё. Ждать точно уже нечего. Кстати, Соню они и не собирались брать – решили, что это просто уловка, что-то вроде прикрытия. Кстати, ты ведь с хутора регистрировался? Так это тоже как великую хитрость расценили – мол, такой предусмотрительный, за сто километров уехал, чтобы не засекли.
– И теперь что?
– Ну что, капитан очень расстроился. Он, кстати, неплохой мужик, как оказалось, этот капитан Круминьш, вменяемый вполне. Но расстроился сильно – хотел как лучше, а получилось… Теперь ему надо всё правильно оформить и в бумагах не запутаться. Ты же гражданин России?
Алекс кивнул.
– Ну, видишь, теперь надо посольство извещать, оттуда представителя ждать… Там одной бумажной волокиты будет немеряно… Так что какое-то время ты под стражей посидишь, для порядка. Но это даже к лучшему – пока ты здесь, ты – в безопасности, а твоим Шварцам будет очень неожиданно получить повестку из суда Германии, пока ты здесь. Мы с герром Готлибом уже сегодня поработаем над доверенностью, чтобы в твоё отсутствие немецкий адвокат мог тебя защищать.
Точно! Он с этим арестом совсем забыл, что в Германии его тоже ждут вовсе не оркестр и красная ковровая дорожка, а – позорный суд, где ему придётся отстаивать своё доброе имя человека и учёного.
Как хорошо, что есть Соня, которая – он был в этом уверен – сделает все возможное и невозможное, чтобы отстоять его интересы.
Дверь открылась, впуская капитана Круминьша.
Вид он теперь имел хоть и по-прежнему бравый, но с налетом некоторой растерянности… Включив магнитофон, он приступил к допросу, теперь уже на русском, на котором говорил совершенно свободно, хоть и с лёгким акцентом. Адвокат внимательно следил, чтобы Алекс не сказал чего-нибудь лишнего.
После формальностей, в которых выяснилось, что Алекс не кто иной, как всё-таки Александр Берзин, и цель его визита в Латвию – вопросы семейные, а не какие-нибудь там аферы или чем там занимаются международные мошенники, перешли к вопросам практическим. От которых присутствующие, включая капитана, сильно загрустили: и бумажной и всякой прочей волокиты предстояло немало.
Нужно было известить посольство России, как-никак, а Алекс – российский гражданин. А от информации о том, что в Германии готовится суд по миллионному иску в отношении авторских прав задержанного, капитан и вовсе опечалился.
Короче, каша заварилась крутая.
И пока юристы будут строчить всевозможные бумаги, Алексу придётся "отдыхать" в камере. Таков порядок.
Против Ordnungа возразить было нечего. Есть процедуры, и им необходимо следовать. Поэтому после подписания всего необходимого и прощания с Янчуком, пообещавшим постараться завершить формальности как можно быстрее, Алекса в полицейском бусике перевезли в настоящую тюрьму. Возможно, это была вовсе не тюрьма, а какое-то другое учреждение, но сути дела это не меняло – он оказался в самой настоящей камере с натуральными железными решётками и койкой, прикрученной к стене. Обращались с ним вежливо, но тем не менее отняли и ремень и шнурки. Загребая шаркавшими по полу, лишёнными шнурков сапогами, Алекс обошёл свои новые владения. Койка, стол, за небольшой стеночкой – унитаз и умывальник. С комфортом разместиться нельзя, но переночевать – можно.
После ужина, довольно сытного, хоть и не слишком вкусного, Алекс умылся и улёгся на койку, оказавшуюся узкой, но вполне приличной.
Он лежал, положив голову на руки, глядел в потолок, освещаемый тусклой лампочкой, и чувствовал, как его "отпускает".
Он даже не сознавал, какой цепкой хваткой держало его нервное напряжение все эти дни с момента нападения на хутор. Сейчас казалось, что это было очень давно, хотя прошла всего неделя с небольшим, и до сих пор болели ребра, да и фиолетовые гематомы на лице едва успели пожелтеть, что явно не придавало ему респектабельности. События, в которые Алекс совершенно неожиданно оказался вовлечён, мчались сплошным вихрем – нападение на хутор, шкатулка, документы, неопровержимо свидетельствовавшие, что он – потомок рода фон Дистелрой, потом – второе дно и хранящиеся там драгоценности, оценённые в невероятную, просто гигантскую сумму. Затем – иск, отнимавший у него право на его собственные, кровные изобретения, и Соня, кромсающая брошку, чтобы перевезти через границу не что-нибудь, а – страшно подумать – контрабанду. А теперь ещё и этот арест…
Слишком много, слишком быстро, слишком опасно.
В то же время какой-то частью ума, способной мыслить аналитически, он словно глазами стороннего наблюдателя оценивал происходящее и изумлялся дьявольской логике и изобретательности герра Шварца: не было ни малейшего сомнения, что за всеми нападениями стоит именно он, Шварц-старший, ибо младшему – Рудольфу – не хватило бы ни ума, ни железной хватки, чтобы удерживать этот план. Он вспоминал, как Густа описывала маленького Конрада – вредного, но умного. Этот враг умел добиваться своего, расчётливо наступая по всем фронтам.
Второе, чего не мог не отметить молодой учёный, – это слаженная работа команды, казалось бы, случайно создавшейся за это невероятно короткое время: он, Соня и Ева с Марисом.
С некоторой горечью он признавался себе, что слабым звеном в этой команде был, пожалуй, он сам с его идеализмом и прямотой. Именно он привёз на хвосте все те неприятности, что с такой силой обрушились на хутор. Но вместо того, чтобы ополчиться на него, Ева – совершенно ему незнакомая женщина – немедленно признала в нем "своего". Ведь она могла просто-напросто не пустить его в дом, могла не показать дневники Густы. И тогда все, что он знал бы о своих предках, это сказки фон Шварца-старшего. Но девушка легко, словно только так и должно быть, приняла его в семью… Алекс, положа руку на сердце, не мог ответить честно даже самому себе, смог ли бы он поступить так же.
И – Марис. Вот уж кого, точно, невозможно было понять. Да если бы он, Алекс, увидел, что само присутствие какого-то гостя-пришельца угрожает безопасности Сони, он, ни минуты не сомневаясь, выставил бы из дома источник опасности и не побеспокоился бы о нем. А этот здоровяк, безусловно преданный своей невесте, тем не менее, – Алекс чувствовал это – взял под свою защиту и его, и вообще чужачку Соню. Ведь в любой момент он мог вмешаться в ход событий. Да в конце концов, кто ему мешал открывать второе дно шкатулки за закрытой дверью? Так нет же, открыл при всех, ни словом не возразил против решения Евы поделиться, да ещё и спрятал тот зелёный – Алекс так и не разобрался, из какого камня – кулон, или что это там было, для спасения его, Алекса.
А Соня! Эталон женственности в глазах Алекса, капризная кокетливая вертушка, вдруг проявляет себя в совершенно неожиданном качестве лихого бойца за правое дело.
Черт знает что!
Пока он, Алекс, колебался в благородных метаниях, эти трое точно знали, что надо делать: своих нужно защищать. И даже сейчас, пока он сидит здесь, пусть под арестом, но вполне себе с удобствами и в безопасности, эти трое по-прежнему – под ударом. И снова он, Алекс, не может им помочь, в то время как они, каждый по-своему, работают для его освобождения. Не смотреть правде в глаза больше не получалось, и единственным правильным – Алекс был уверен – решением было во что бы то ни стало отплатить добром за добро. Дайте только выйти отсюда – и он никогда более не будет "слабым звеном"!
С этим решением он и уснул, свернувшись калачиком на казённом матрасе.
12
Утром действительность выглядела уже совсем в ином свете. Что ни говори, а чистая совесть – лучшее снотворное, Алекс, несмотря ни на что, выспался даже на казённой койке и теперь был готов с новыми силами встречать любые испытания.
Которых сегодня, вопреки ожиданиям, оказалось не густо.
Как, впрочем, и в последующие дни.
В первый день, правда, казалось, что недоразумение вот-вот разрешится. Инспектор Круминьш в присутствии представителя посольства – видного мужчины в тёмно-синем с иголочки костюме – выглядел сдержанным и совсем не страшным. Да и молодой адвокат вёл свою роль, по мнению Алекса, весьма достойно.
Но чем дальше, тем понятнее становилось, что из цепких лап закона даже ни в чем не виноватому гражданину не так-то просто вырваться. Воронка бумажного водоворота разверзалась глубже и глубже.
Надо признать, воронка эта засасывала не только Алекса, но и юристов. Янчук, во всяком случае, ухоженным отнюдь не выглядел: покрасневшие глаза, неожиданно густая тёмная щетина и мешки под глазами, день ото дня становившиеся более явными, говорили сами за себя. Да и капитан Круминьш не демонстрировал очевидного счастья от сложившейся ситуации.
На вопрос Алекса, как долго это будет продолжаться, ответа дать не мог никто. Как бы ни были уверены присутствующие в его невиновности, закон оставался законом, и не было силы, способной вызволить подследственного из-под следствия, даже затеянного по навету.
Не было и силы, чтобы противостоять также чувству бессилия и пустоты, наваливавшемуся на молодого человека в долгие одинокие часы в тесном пространстве. Гнев, переполнявший его в первый день, вытеснил липкий страх, лишавший сна и надежды.
– Не падай духом, – Янчук не забывал подбадривать своего клиента при каждой встрече. – Всё будет хорошо, нужно только немного времени. Соня привет передаёт, она тоже старается помочь.
Умом Алекс понимал, что его адвокат изо всех сил трудится, чтобы распутать столь искусно поставленные силки и, по возможности, старался держаться стойко. Но едва наступала ночь, он вновь оказывался лицом к лицу с безысходностью.
И конца не было видно.
Но даже бесконечному ожиданию когда-нибудь приходит конец.
Через неделю, показавшуюся Алексу вечностью, начались перемены.
В комнате для допросов, куда его привели под конвоем, кроме Янчука и капитана вновь оказался уже знакомый по первому разу сотрудник российского посольства, выглядевший, по контрасту с остальными, на редкость свежим. Удивительным было то, что за столом сидела Лига, о чем-то оживлённо шептавшаяся с двумя незнакомыми господами в штатском.