И вдруг его лицо оказалось совсем близко от Ольгиного. Будто лётчик хотел получше её рассмотреть. Ольга на какое-то мгновение даже ткнулась носом в его щёку.
Щека у него была гладкая-гладкая и колючая одновременно. От крепкой красноватой кожи веяло чем-то очень свежим - то ли одеколоном, то ли облаками, мимо которых он пролетал каждый день.
Дальше она помнила всё кое-как, отрывками, словно это было во сне или очень давно. Она шла между лётчиком и мамой, держа их обоих за руки. Она сто раз видела, что так ходят ребята - маленькие и повзрослев. Но сама она никогда раньше так не ходила. Отца ведь у неё не было и бабушки не было. Одна мама.
Потом сквозь этот свой сон она увидела цирк. Он сиял среди всех уличных субботних огней, словно огромная серебряная шапка! Они остановились все трое и все, наверное, сказали про себя: "Вот это да!"
Они пошагали дальше, а слева и справа к ним подходили люди: "Нет лишнего билетика? Нет лишнего билетика?.." Ольга шла гордая и молчаливая, а мама и лётчик отвечали всем: "Нет, нет". Иногда они там, на высоте своего взрослого роста, перекидывались какими-то неразборчивыми словечками. Ольга не слушала их и не обижалась на то, что они разговаривают вдвоём. Они всё равно были вместе с нею…
Однажды она уже ходила в цирк. Но не в этот, а в старый. И давно. Всё позабылось. Только выплывали в памяти какие-то островки музыки и света.
И вот они сели, и простой свет погас, а загорелся волшебный, и в сто пушек загремел оркестр, и полетели, как резиновые, акробаты, поскакали кони, заметались в темноте, взмахивая ослепительными крыльями, факелы в руках жонглёра.
Здесь было всё! И учёные собаки и гимнастка, летящая под куполом, и знаменитый клоун - тот самый, что играл в кино.
В третьем отделении сцена вдруг провалилась, и потом из глубины откуда-то выплыла сказка про Хозяйку Медной горы. У неё в услужении, оказывается, были медведи (между прочим, в книжке про это ничего не говорится).
Медведи были светло-шоколадные, мягкие-мягкие на вид и такие чистенькие, словно синтетические. И уж чего только они не выделывали по приказу Данилы-мастера и Хозяйки!..
Но вот всё кончилось. Последний раз пропели серебряные трубы, потом волшебный свет погас и загорелся простой, обычный. Люди торопились поскорей пробраться к выходу, служители старательно и деловито подметали арену.
Праздник уплывал, уплывал в прошлое. А Ольга стояла на берегу и глядела ему вслед.
- Ну, пошли потихоньку, - сказала мама.
В зале было уже почти пусто. И билетёрши ходили между рядами, говоря тем, кто остался: "Собирайтесь, товарищи, собирайтесь. В раздевалке свободно".
- Да… - сказал лётчик медленно. - Да… Вот, значит, как… - Он тоже будто смотрел вслед уходящему празднику. - А я, знаете, всё-таки цирк больше всего люблю - больше кино и больше театра. Жалко, я циркачом не стал! Ей-богу, Настя!
Мама улыбнулась, пожала плечами. А Ольга удивлённо посмотрела на него. Лётчик заметил это и кивнул:
- Нет, правда, я клоуном хотел стать!
Ольга ещё больше удивилась. У него было лицо совсем не клоунское: глаза светло-карие, лоб с проведёнными на нём глубокими морщинами, волосы чёрные с кустиками седины. Нет, у него совсем не смешное было лицо, а серьёзное.
- А как же лётчиком? - спросила Ольга.
- Вот в том-то и дело! - . отозвался он серьёзно.
Из цирка они пошли не вслед за всей толпой, не к метро, а в другую улицу. Было пусто и не холодно. Улица абсолютно прямо уносилась далеко вперёд. Ольга видела, как за много кварталов отсюда дружно перемигиваются светофоры.
- Мы куда? - спросила мама.
- Да просто гуляем, - откликнулся лётчик. - А потом таксишку возьмём и домой поедем. Согласны?..
Они с мамой никогда так вдвоём не гуляли - по вечерним улицам. А вот сейчас…
Ольга чуть сильнее сжала руку лётчика, совсем почти незаметно. А он заметил! И тоже сжал её пальцы в ответ. Мама ничего про это не знала. Ольге так странно было. И спроси её, она бы ни за что не смогла сказать, почему ещё вчера боялась этого человека…
Уже в такси он сказал:
- Учёных зверей посмотрели. А что, если на диких завтра взглянуть, а?
Ольга, сидевшая рядом с шофёром, обернулась к нему:
- Как это?
- А в зоопарк.
- Я не уверена, - сказала мама.
Ох, как она начнёт своё "я не уверена" говорить - пиши пропало!
- А почему? Почему? - спросила Ольга. - Уже сто лет туда не ходим!
- А потому, что у меня дела завтра есть: уборка, потом постирать ещё надо…
Ольга громко вздохнула - пусть слышит!
- Ну, в конце концов, - продолжала мама, - сходите вдвоём. Вернётесь - я вас обедом угощу…
Вдвоём с лётчиком?! Ольга сильно сжала пальцами свои коленки… И сама не знала, что больше: хочется или страшно. Но вдруг он сказал:
- Нет, Настя, это не то будет. Двое гуляют, третий за них вкалывает? Неудобно!
Ольга, честно сказать, так сперва не подумала. Ей в зоопарк хотелось. Но теперь она тоже так думала. Конечно, маму жалко одну оставлять!
* * *
Дома, едва они порог переступили, сразу ясно стало, какая уже позднотень на дворе, какая огромная усталость. Спать хотелось неимоверно!
Ольга ходила будто лунатик. Шла в ванную, забрела на кухню. Как это могло получиться - неизвестно… С пути сбилась в однокомнатной квартире!
Мама сидела за кухонным столиком - чайник ждала. Она любит чайку попить. Ольга тоже любит. Но сейчас уж ничего не хотелось: только бы в ванную да спать!
Однако после душа глаза всегда чуть-чуть расклеиваются. У неё ещё сил хватило повесить в шкаф платье с шариками. Когда совсем уже ложиться шла, на пути телефон встретился. Ольга погладила его взглядом, словно Борису Платонычу привет передала.
Но главные мысли были сейчас о другом…
С кухни из водопроводной трубы прилетел протяжный медленный звук, будто слон протрубил. Это мама открыла кран - ополаскивала свою чашку. Ольга позвала тихим голосом:
- Ма-ма…
Она почти тотчас вошла, села на краешек Ольгиной кровати:
- Ты что, доча?
Ольга молчала. Мамина ладонь лежала у неё под щекою.
Ей хотелось, чтоб мама про лётчика спросила. И Ольга ответила бы, что да, понравился… Пожалуй, она не так уж прямо ответила бы. Но вообще всё равно про это: понравился! И тогда мама спросила бы: а почему? А Ольга бы ответила. Она бы сказала, что он… потому что… Ольга совершенно не знала, как ответить на этот вопрос. Тогда она спросила тихо:
- Мама, ну а вот почему он тебе понравился?
Так спросила, будто они уже полчаса до этого разговаривали. Но мама поняла её. Она ответила спокойно, как давно решённое.
- А я не знаю, доча… Понравился, да и всё.
- Да разве так бывает, мам? - спросила Ольга, удивляясь, что мама говорит точно её слова. - Разве можно - за просто так?
- Только так и можно! А за что-нибудь полюбить - это уж всё получится неправда. На полгода, самое большее…
- Полюбить?!
Мама кивнула тихо, потом вдруг встала и выключила свет.
Ольга лежала не шевелясь и смотрела, как она в темноте раскладывает себе постель. Сердце билось громко, словно стучало в какую-то дверь. Ольге казалось, что теперь она всю ночь не сомкнёт глаза. И, подумав это, она вдруг уснула.
* * *
Наутро к ним пришёл лётчик. О зоопарке речи уже не было. И, может быть, так даже к лучшему получилось! Всё воскресенье они были вместе.
Обычно на людях устаёшь. В школе устаёшь, поэтому и неохота на продлёнку оставаться. И от Галинки устаёшь немного, и от Огонькова даже - как начнёт хвастаться!.. Только от мамы она не уставала. И от лётчика, оказывается, тоже.
Едва Ольга и мама позавтракали, в дверь раздался звонок. Они быстро посмотрели друг на друга.
- Ну пойди, пойди ты, - сказала мама и улыбнулась, как бы уступая ей приятное.
Это действительно был лётчик. Он стоял на пороге, держа в руках лётную свою фуражку, и сверху вниз серьёзно смотрел на Ольгу.
- Здравствуй, Оля.
- Здравствуйте… - Это слово она еле выдавила из себя.
- Можно?
- Можно.
Лётчик всё ещё стоял на пороге…
Вчера они разговаривали совершенно спокойно, как простые знакомые. А сегодня это как бы забылось. Будто и не было ничего. Всё надо было начинать заново!..
Мама увидела их, таких странных, и засмеялась:
- Да вы что?
Она заставила лётчика выпить стакан чаю и съесть парочку сложных бутербродов. Потом сказала:
- Ну ладно. Теперь вы двое - до свидания. У меня уборка и стирка!
Обычно Ольга ей помогала. Но теперь, может, всё как-то по-другому должно быть?
А лётчик головой покачал, потом глянул на Ольгу:
- Да нет, Настя. Мы вроде вчера решили. Мы тоже на трудовой фронт!
Ольга кивнула. В голове у неё звенели необычные - торжественные и шутливые одновременно - слова: "трудовой фронт".
Мама, конечно, отнекивалась. Но лётчик нисколько её не слушался; спрятался от них на минутку в комнате и вышел уже не в парадном своём лётном костюме, а в синих тренировочных штанах, в простой ковбойке и в белых кожаных тапочках на толстой подошве. Спросил, засучивая рукава:
- Ну, где работа? Ты готова, Оль?
Работа была простая: мебель и стены пропылесосить, потом пол помыть, мастикой намазать и натереть. А мама в это время уже начала в ванной стирку. Урчала машина, плескалась вода, сугробом лежало бельё… На них мама будто совсем внимания не обращала.
Лётчик и Ольга в комнате запустили пылесос. Уже после первой стены лётчик сказал, улыбаясь:
- Нет, слушай, эту машину надо в клетке держать!
- Как это? - засмеялась Ольга.
- Очень сил у неё много. Какой-то зверь, а не машина! Пылесос, правда, гудел, рычал от напряжения, ходил ходуном, где-то внутри него сверкали синие молнии. Скоро в комнате стало жарко от работы. Вещи постепенно сдвинулись со своих мест, будто решили уйти куда-то отсюда, как в "Федорином горе". Ольга и лётчик уже не переговаривались теперь, а перекрикивались.
- Ну что? Законно у нас идут дела?
- Да, законно! - Ольга с удовольствием выкрикнула мальчишеское это, огоньковское слово.
Ей было весело. Она чувствовала, что раскраснелась. Волосы выбились из-под заколок и длинными пушинками щекотно падали на лоб. Ольге то и дело приходилось сдувать их.
Они почти не разговаривали - в общей простой работе и так всё было понятно. Да и грохот стоял зверский.
- По-моему, уже всю пыль выпили до последнего микроба! - крикнул лётчик и выключил пылесос.
- По-моему, тоже! - закричала Ольга в наступившей вдруг тишине.
И они засмеялись оба, но теперь уже без смущения - просто как старые знакомые. Чего же не посмеяться, если смешно вышло!
И не заметили они, как глянула на них мама радостно, недоверчиво улыбнулась и тотчас опять спряталась у себя в ванной.
Они стали мыть пол в две тряпки. Мебель бегала от них по всей квартире.
- Слушай, я упарился! - говорил лётчик.
Они сидели на островке сухого ещё пола. Лётчик держал в руках Ольгину тряпку. Он тряпки выжимал просто удивительно! Он её с одного раза перекручивал, будто змею. И тряпка была как сухая.
Ольге, конечно, нравилось, что он устал. Она тоже устала. Но не так уж сильно. И потом она про это ни словечка не проронила!..
- Настя! - крикнул лётчик. - Сигарету здесь покурить можно?
- Конечно, кури, - сказала мама. Она глядела на них, стоя в дверях, тоже слегка усталая.
Ольга пошла пока позвонить, поговорила с невиданной ещё, но уже знакомой Лелей Познанской: старик ботаники чувствовал себя хорошо. Правда, голос у Лёли опять очень уж бодрый был!
Когда Ольга вернулась в комнату, лётчик уже возил тряпкой по полу. Она спросила:
- А как же отдыхать?
- Надо, Оль, поднажать! Времени в обрез.
- А чего?
- Рейс у меня сегодня в пять.
- Ну успеем же!
- А пообедать ещё охота, рубануть как следует! И ящик посмотреть.
- Чего?
- Ну телик! Ты любишь телевизор смотреть? Ольга задумалась.
- Я не знаю… - она тоже взялась за тряпку, - когда как.
- Я тоже когда как. Один не люблю, а с компанией люблю.
- А когда обратно прилетишь?.. - Здесь она споткнулась: заметила, что назвала его на "ты".
- Точно не знаю, Оль. - Он, как видно, ничего не заметил. Ему было сейчас совсем не до того. - Это зависит, как ждать меня будете. - Он принуждённо улыбнулся. Он будто шутил, а на самом деле совсем не шутил.
- А как ждать?
- Если очень хорошо, то тогда быстро!
- Я буду хорошо. Лётчик вдруг запел:
"Жди меня, и я вернусь, только очень жди.
Жди, когда наводят грусть жёлтые дожди…"
Дальше Ольга не успела запомнить. Но это была очень хорошая песня. Хотя и совсем не детская - там про взрослых говорилось. Но всё равно она задевала - трогала сердце грустными пальцами.
А лётчик запел новую песню. Было видно, что ему весело, но пел он почему-то не очень весёлое:
- "Смотри, пилот, какое небо хмурое! Огнём сверкает тёмной тучи край, суровый день грозит дождём и бурею… Не улетай, родной, не улетай!"
Ольга стояла на коленях с тряпкой в руках и слушала… Вот какой он оказался! Не то что не страшный, а даже совсем наоборот… Погоди! А как же иначе могло быть? Ведь это мамин друг старый. А мама же у неё такая, ну такая… Разве она могла Ольгу заставлять с плохим человеком знакомиться? Разве мама сама захотела бы с ним дружить, если б он был плохой?!
Нет, погоди! Мама не дружить б ним хочет. Мама собирается… Здесь Ольга остановилась резко. Она, конечно, была уже вполне взрослая. Но это, это оставалось всегда каким-то особенно взрослым. И поэтому запретным для неё.
Лётчик домыл последний кусочек пола, накинул тряпку на швабру - хотел, видно, ещё раз протереть, уже насухо.
Мама у себя в ванной выключила машину. Было необычно тихо, было слышно, как она полощет и поёт: "Не улетай, родной, не улетай!.." Ольга спросила:
- Ты будешь жениться… на ней?
- Буду! - твёрдо ответил лётчик. Лицо у него стало серьёзное. Руки в закатанной по локоть ковбойке крепко сжимали ручку швабры. Казалось, вот-вот - и палка эта треснет.
- Когда?
- Хочу скоро… поскорей… Пока вопрос упирается в одну девочку… звать Ольга. - Он улыбнулся с трудом.
Он всё это по-взрослому сказал, но Ольга, конечно, поняла.
- Не упирается! - она сказала.
- Ну тогда давай лапу!.. Навсегда? Ольга ответила:
- Навсегда! И заплакала.