- Ждать? - Соблазн поддразнить Яноша был слишком велик, и Каталина не устояла: - Ну разве я похожа на тех, что ждут? И чего ждать, спрашивается?
- Ты отлично знаешь! - Щёки Яноша вспыхнули, а голос стал тихим и просительным. - Ты не выйдешь замуж за другого?
Каталина звонко расхохоталась.
- Вот ещё чего выдумал - замуж! А мне и невдомёк! Ну, до скольких лет ждать? Скажи, мой Яношек, - до двадцати, тридцати, сорока? Ух, как долго! - И снова зазвучал серебристый смех Каталины.
- Ничего смешного нет! - Янош сердито закусил губы, взял из рук Каталины брусок и сосредоточенно принялся за резьбу.
Рука его чуть дрожала, вырезая цветок, но это мог заметить только острый глаз Каталины.
- Скажи всё-таки, куда ты собрался ехать? - спросила она уже серьёзно.
- В Рацкеве. Отыщу дядю Ба́ртоша.
- Кто это тебя надоумил?
- Никто.
- Так, понимаю… Дядя Бартош - табунщик… Постой! - Каталина прислушалась.
Оба насторожились, ждали собачьего лая.
Но Верный не подавал голоса.
- Кто-нибудь свой, - заметил Янош.
По лесенке медленно поднималась Марика. Как она изменилась! Сурово глядели ещё недавно такие живые, ласковые серые глаза. Суше стали черты лица, и особенно строгим казался сейчас небольшой упрямый рот со складками в углах. Выбившаяся из-под косынки прядь волос показалась Каталине седой. Может, тусклое освещение на сеновале обесцветило её тёмно-русые волосы?
Марика обняла Яноша, поцеловала Каталину и сразу же взволнованно заговорила:
- Отец опять приходил!..
- Ну что?
Марика уселась на сено, поджала под себя ноги и начала не спеша рассказывать:
- Не вернётся он сюда. В лесу ли, на болотах ли - только, говорит, останется с бетьярами. "Жизни не пожалею, говорит, а уж расквитаюсь с графом"…
- Так и сказал?! - воскликнул Янош восторженно.
- Так, сынок, и сказал. Больно строптив стал… - Марика развела руками. - Смириться, говорю я, надо. Так куда там, сердится. Я ему объясняю, - Марика повернулась лицом к Каталине и как будто только ей одной доверительно рассказывала, - что, мол, парню… тебе, Яношек… не след скитаться по белу свету - пусть повинится графу. Ну, разгневается барин сначала, да ведь не век же будет гневаться. Накажет, посечет маленько. Не убудет Яношека от этого. Сколько у нас в "Журавлиных полях" битых-поротых - не сосчитать!
- Ну уж нет, тётушка Марика, этому не бывать! - раньше, чем Янош успел вставить слово, возмутилась разрумянившаяся Каталина. - Не взовьётся баринов кнут над Яношем!..
- Ты что же это, мама? - обиженно подхватил Янош. - Не в чем мне виниться!
Утирая концами головного платка скупые слёзы, Марика нехотя призналась:
- Да и отец твой говорит… пусть Янош уходит, да поскорее. У барина, говорит, рука длинная, достанет далеко… Ну, а мне-то каково одной остаться! Имре вот так ушёл, и не видела я его боле. Может, и прав отец… Да быть-то как? - И, не дожидаясь ответа, верная своему жизнелюбивому характеру, Марика добавила: - Конечно, и другим не лучше, чем нам. Взять хотя бы Хо́ллошей: вся семья у них в сборе, а земли нет, - что это за жизнь! Как нам ни худо, а я, пусть и одна останусь, землицу нашу сберегу…
- Тётушка Марика, да ведь я, отец мой, Миклош - все мы остаёмся с вами! - И, бросившись на шею к Марике, Каталина чуть не задушила её в своих бурных объятьях.
- Постой ты, постой, шальная! - уже с улыбкой говорила Марика, отбиваясь от девушки. - Наказывал отец, чтобы Янош потихоньку пробирался к Рацкеве. Дядя, говорит, поможет стать на ноги…
- Значит, к Бартошу! - радостно сказал Янош.
Воображение уже рисовало ему табун дяди Бартоша. Он торжествующе взглянул на Каталину и ничего не добавил.
Девушка, однако, не осталась в долгу:
- Опять, стало быть, в табунщики? Снова в беду попадёт! Лучше пусть овец пасёт: с ними спокойнее.
Марика не поняла намёка:
- Что это ты, Като, мелешь?
- Да ведь она шутит, мама!
- До шуток ли вам теперь, дети! - заворчала недовольная Марика.
Каталина обняла Марику и стала её порывисто целовать.
- Не сердитесь, Иштванне, славная, хорошая! Иштван на свободе, Янош невредим и скоро увидит большой свет. Как не порадоваться за него! Меня даже зависть берёт!.. Понимаешь ты меня, Яношек?
Нет, Янош не понимал.
"Она думает, что мне так легко уехать отсюда! Оставить семью, родной дом. Разлучиться с тем, кто так дорог… Нет, кто не знал настоящей дружбы, тот, верно, и не знает, как горька разлука, особенно когда каждый день, каждый час чувствуешь потребность делиться с другом всем, что пережил, что передумал и перечувствовал.."
Заливистый, злобный лай Верного отвлёк Яноша от невесёлых мыслей. Каталина кивнула ему головой, как бы говоря: "Будь осторожен", - и проворно спустилась вниз. Приоткрыв ворота конюшни, она выглянула во двор. К кузнице подъезжал верхом Франц Калиш. Навстречу ему шёл Игнац, сердито грозивший Верному.
Каталина предупредила Яноша об опасности и заторопилась к отцу. Приглаживая на ходу волосы и стряхивая с передника приставшие соломинки, она спустилась с лесенки и укрылась за густо разросшимся кустом акации. Отсюда ей было слышно, о чём говорил приезжий с кузнецом.
- Мне кажется, починка несложная. Не задержите меня, пожалуйста. Я очень тороплюсь.
Игнац осмотрел чемодан:
- Дело немудрёное, а всё-таки часок, пожалуй, с ним провозишься. Не угодно ли вашей милости пройти в сад, там вам будет удобнее… Каталина! Като!
Откинув голову, которую оттягивали назад чёрные густые косы, девушка не спеша вышла из засады. Поздоровавшись с приезжим, она протянула руку к поводьям.
- Осторожней! Лошадь злая, - предупредил Франц, удерживая повод.
- Я не боюсь, - ответила Каталина по-немецки. Задорно пожав плечами, она приняла поводья из рук Франца. - Я с любым скакуном справлюсь!
Привязав лошадь к столбу, врытому у самой кузницы, Каталина повела молодого Калиша в сад. Открыв калитку, она обернулась в сторону конюшни и вдруг, встревоженная, остановилась. В оконце сеновала показалась голова Яноша. Смущение девушки не укрылось от Франца. Он поднял глаза и тоже увидел юношу.
- Как я рад, - возбуждённо сказал молодой Калиш, - как я рад, что табунщик уцелел!..
- Какой табунщик? - овладев собой и глядя в упор на Франца, спросила Каталина. В голосе её звучала враждебность.
Франц понял, что совершил ошибку. Он смущённо забормотал:
- Значит, мне только показалось. Наверно, это мираж… да, да, самый настоящий мираж!.. Но какой прелестный у вас сад! Я ботаник, изучаю жизнь растений..
Франц чувствовал, что говорит невпопад, что всё это совсем неважно для девушки, но не мог овладеть собой.
- Простите мою нескромность, фрейлейн, но разрешите мне задать вам вопрос: откуда вы так прекрасно знаете немецкий язык? Слушая вас, не поверишь, что вы не немка…
- Я мадьярка! - гордо произнесла девушка. - И не думайте, что свой язык я знаю хуже вашего…
Опять Франц попал впросак!
- Боже сохрани, фрейлейн, я не хотел вас обидеть, - поспешил он добавить. - Я был бы счастлив, если бы так хорошо владел венгерским, как вы немецким!
- Так за чем же дело стало? - Подбоченившись, девушка смотрела на него в упор красивыми тёмными глазами, в глубине которых таился насмешливый огонёк. - Ваши родители небось, если бы хотели, могли устроить вас в мадьярской семье в обмен на венгерского мальчика…
И, видя, что Франц не понял её, девушка пояснила::
- У отца не было денег нанимать учителей, он и послал меня в Сольнок, к немцу-садовнику, а его сына Ганса к себе взял. Теперь каждый из нас на двух языках хорошо говорит. Ганс вдобавок ещё и кузнецом стал… А я садоводом. Ведь и отец у меня садовод. В нашем саду, пожалуй, и вы найдёте чему поучиться. Я вам покажу такое, чего в других местах вы не увидите!. Вот только побегу задам сена вашему коню…
Это был предлог.
Возмущённая и встревоженная Каталина торопилась пробрать Яноша по заслугам и, главное, предупредить об опасности.
Она не знала, что скрывалось за словами молодого Калиша, вспомнившего о миражах. Была ли это уловка предателя или чуткость друга?
Вернувшись, Каталина повела Франца к разросшемуся сливовому дереву, принявшему причудливые формы. Плодов на нём уже не было, но Франца поразила в эту осеннюю пору свежая зелень его листьев. Удивительными казались и отходившие от ствола многочисленные извилистые ветви, стремившиеся к солнцу.
- Сразу видно, фрейлейн, что ваши руки помогли здесь природе! - воскликнул восхищённый Франц, не замечая, что высокопарность его выражений вызывает улыбку на губах у Каталины.
- Посмотрели бы вы на это дерево, когда оно усыпано сливами величиной с огурец и ничего, кроме плодов, не видно, - весело сказала она. - Зато и сливовица у меня получается! Такой наливки не найти во всей венгерской земле. Сейчас принесу вам кружку свеженькой.
Выглянувшее из-за тучи солнце вдруг осветило Каталину и яркую нитку бус на её шее.
Восхищённый Франц любовался девушкой, чувствуя, как смятение, охватившее его с первой минуты их встречи, овладевает им всё больше.
- Не надо, пожалуйста, не надо! Я не хочу, чтобы вы затруднялись из-за меня… К тому же я не пью водки.
- Не пьёте сливовицы? Впервые вижу барина, который не пьёт водки. Жаль, я хотела похвастать своим напитком. В таком случае, может быть, вы любите козье молоко? - спросила с еле заметной иронией Каталина, прислушиваясь к доносившемуся блеянию козы.
- С удовольствием! Больше всего на свете я люблю козье молоко!
Каталина скользнула взглядом по длинной фигуре Франца, его большим голубым, слишком, по её мнению, прозрачным глазам и усмехнулась. "Ну, на месте этого барина я нашла бы что-нибудь повкуснее молока!" - думала она, спускаясь в погребок.
Только теперь Франц спохватился: "И зачем я сказал неправду! Ведь я даже запаха козьего молока не выношу! Эта чудесная девушка непременно заметит, что я пью его с отвращением. Лучше признаться ей прямо".
Но было уже поздно. Напевая песенку, Каталина несла кружку молока, а за молодой хозяйкой послушно следовала коза с лоснящейся длинной белой шерстью.
Так красива была гордая посадка головы Каталины, так гибки её длинные пальцы, которыми она манила козу, и так прекрасен весь этот осенний день, начавшийся столь грустно для молодого студента, что нелюбимое молоко, поднесённое Каталиной, показалось ему нектаром. И вдруг…
Как всё произошло, Франц не заметил, только увидел испуганное лицо Каталины, а в зубах козы - длинную нить от бус и красные бусинки, рассыпавшиеся по земле, словно спелые ягоды.
- Негодяйка! - крикнула разгневанная Каталина, подняв кулак, который, однако, повис в воздухе.
Коза удирала со всех ног, а Каталина уже весело смеялась.
Вместе с Каталиной Франц бросился поднимать с земли бусы.
Неожиданно это маленькое происшествие сблизило молодых людей. Каталина вдруг перестала чуждаться Франца, который так добросовестно помогал ей, ползая по земле. Оба, как дети, смеялись над запачканными, землёй брюками Франца. Само собой получилось, что вместо почтительного "господин Калиш" Каталина произнесла "господин Франц", да так и звала его до конца беседы. А беседа, против ожидания, затянулась.
- Какие хорошие у вас бусы… и имя! - вдруг сказал Франц.
- Имя? Да какое же имя? Обыкновенное!
- Нет, чудесное! Каталина! Вас называют Като, я слышал. Но ведь можно и Лина. Это тоже красиво.
- Ну уж нет! Я вовсе не собираюсь менять своё мадьярское имя на немецкое!
Опять нотки враждебности почудились Францу в её голосе.
- Что вы, что вы! По-немецки так не называют, - поспешил заверить Франц. - Но боже вас сохрани подумать, что я посягаю на ваше право сохранить своё мадьярское имя!
Словно молодой Калиш только и ждал этого случая, чтобы рассказать Каталине о том, что больше всего занимало его в последнее время. Он заговорил горячо и страстно и слово за словом рассказал девушке то, что никому до сих пор не говорил: как тяжело ему в родном доме, как чужд ему отец, которого он больше не может уважать, и как трудно ему расставаться с матерью, которую нежно любит…
Неожиданные откровенные признания смутили девушку.
Когда же Франц заговорил о том, что хочет посвятить свою жизнь народу, служить истине и добру, - удивлению Каталины не было границ. Да разве в самом деле бывают в жизни такие люди, которые хотят совершить подвиг не для славы, а ради блага других, люди, не боящиеся разлуки, страданий, голода и лишений? Или этот молодой человек с длинными льняными волосами не способен ничего сделать и только говорит такие слова, какие она слышала до сих пор лишь из уст героев сказок и легенд?
А Франц всё говорил и говорил:
- Я уезжаю в Вену… Прежде я возвращался сюда каждой весной и приезжал к родителям зимой на рождество, а теперь, фрейлейн Като, сюда я больше не вернусь. Родительский дом стал для меня тюрьмой. Но когда-нибудь мы встретимся! Я говорю вам, я в это верю…
Каталина молча и сосредоточенно перебирала на ладони красные бусы. Ей трудно было понять душевный разлад, ломавший жизнь молодого барина. Трудно было поверить в искренность его признаний. В то же время она испытывала глубокое сочувствие к этому юноше, который сам, по доброй воле, уходил навсегда из дому. Матери у неё не было. Она умерла, когда Каталине исполнилось пять лет. Девушка всегда чувствовала отсутствие материнской ласки, хотя Игнац души не чаял в дочери.
- Вот и готов ваш чемодан! - сказал неожиданно появившийся кузнец.
- Как быстро! - воскликнул Франц, и в голосе его послышалось сожаление. Ему казалось, что их беседа длилась всего несколько минут.
Щедро расплатившись с кузнецом, Франц сердечно попрощался с отцом и дочерью, вскочил с непокрытой головой на лошадь и вскоре исчез, оставляя за собой облако пыли.
Теперь Каталина могла всласть отчитать Яноша.
- Ты, видно, никогда не исправишься! - закончила она свою отповедь, в которой было высказано немало горьких истин.
Янош не пытался оправдываться. Он слушал молча, быстро работая резцом. Можно было подумать, что чутора, которую он вырезал, была сейчас для него важнее всего на свете.
Каталину это тронуло.
- Хорошо, что господин Франц оказался совсем не таким, как его отец! - И Каталина подробно рассказала всё, что узнала от Франца.
Янош недоверчиво покачал головой:
- А ты и уши развесила! Мало ли что он тебе расскажет!
- Ничего не развесила! Это ты стоишь разиня рот, когда слушаешь всякие небылицы про лошадей…
Янош не сдавался:
- И с чего это ты его обхаживала, молоком поила! Я всё слышал: "Не хотите ли сливовицы? Не угодно ли молочка?"
- И всё ты врёшь! Ничего ты не видел и не слышал, только зря подглядывал!
Невинные поначалу пререкания молодых людей могли превратиться в ссору, если бы молчавшая до сих пор Марика не приняла участия в их перепалке:
- Довольно вам, петухи! А то, пожалуй, ещё вцепитесь друг в друга! И сами не знаете, из-за чего спорите!
- Ну, я-то, мама, знаю, из-за чего! - возразил Янош непримиримо.
- Знаешь, сынок? Так скажи, сделай милость!
Раскрасневшийся Янош потупил взгляд и молчал.
- Может, ты, Като, скажешь? - обратилась Марика к девушке.
Но и та молчала, отвернувшись в сторону.
- Ну, мне пора, сынок! - Марика подняла корзину, которую принесла с собой, и молча выложила на сено дюжину яиц. - Каталина-то права: будь осторожнее и не высовывайся, а то, не дай бог… Слушайся Като - она хоть и ровесница тебе, а больше твоего повидала и наслушалась… Всё же и тебе, Като, скажу: не слушай, что говорят молодые баре. Ты девушка красивая, почему им и не поболтать с тобой! Впрочем, ты умница, сама всё хорошо понимаешь… - Марика обняла девушку. - Прощай, сынок! - Иштванне стала медленно спускаться по лестнице.
Каталина последовала за ней.
- Прощай, мама, приходи поскорей!
- Приду, приду, сынок…
Оставшись один, юноша снова принялся за работу.
Чутора, которую он мастерил, предназначалась для Миклоша. Янош начал вырезать её в ту пору, когда жизнь казалась ему лёгкой и весёлой. Чутора - неизменный спутник каждого мадьяра: только богатый наполняет её искристым токайским, а бедняк довольствуется домодельным вином или таким, что по карману. Но нигде не сказано, что графская чутора должна быть краше и цветистее чуторы простого пастуха. Много любви, мастерства и выдумки можно вложить в сложный узор, когда добровольно, по своему выбору и вкусу, делаешь чутору для любимого друга. Под рукой Яноша на деревянном бруске возникали цветы Альфёльда, длинноногие журавли и аисты, лошади с развевающимися по ветру гривами, вепри с короткими туловищами и заострёнными клыками.
Скоро вернулась Каталина. Будто ссоры и не бывало, она протянула Яношу раскрытую ладонь, на которой краснела горка бусинок.
- Посмотри, нитка оборвалась. Вот беда-то! - И Каталина рассказала Яношу о происшествии с бусами.
Янош даже обрадовался.
- Ну, эта беда не велика! Бывает и хуже, - сказал он, невольно повторяя любимые слова матери. - Я мигом прилажу их вновь.
- Нанизать на нитку я могла бы и сама, да горе в том, что одна бусинка исчезла! Смотри: не хватает самой крупной, что была посредине. Искала, искала, все травинки в саду перебрала, а она как сквозь землю провалилась!
- Уж не проглотила ли Белянка?
- Ой, правда! Не иначе как Белянка проглотила! Как же заставить глупое животное вернуть бусинку? Скажи, Янош!
Янош, повторил:
- Беда не велика, не горюй! Я тебе новую выточу.
Не откладывая дела в долгий ящик, Янош отложил чутору и принялся вырезать бусинку.
Прошла минута в молчании. Потом Янош задумчиво сказал:
- Не верится, чтобы он взаправду ушёл от родителей.
- А я верю. Если б ты видел, как он волновался, когда стал рассказывать про свои дела, ты тоже поверил бы! - горячо возразила девушка, хотя смутное сомнение закралось в её душу.
- Не могу одного взять в толк: отчего господин Калиш ни с того ни с сего стал всё выкладывать дочери кузнеца? - не унимался критически настроенный Янош.
Каталина не ответила на вопрос Яноша и продолжала свою мысль:
- Удивительно! Как можно уйти из родного дома? Это, должно быть, очень тяжело!
- Вот спасибо молодому господину, - обиженно прервал Янош, - ты ему посочувствовала. Теперь поймёшь, что и мне нелегко покинуть родной дом, хоть он и небогат.
- Да что ты, Яношек! Я тебе готова была позавидовать: вот, думаю, счастье привалило глупому мальчишке - белый свет повидает!
Обхватив одной рукой голову Яноша, Каталина другой взлохматила ему волосы:
- Какой ты сегодня задира, так и ловишь меня на каждом слове! А сам-то хорош! Только и разговора, что тебе тяжело расставаться. А каково тут другим будет без тебя, об этом ты не думаешь? А ещё спрашиваешь, буду ли тебя ждать!
- Не поймёшь тебя, Като, когда ты правду говоришь, когда шутишь!
- Подрастёшь - поймёшь!
Рассмеявшись, она подхватила охапку сена и бросила в Яноша; сухие травинки покрыли его голову, защекотали шею, засыпали глаза. Не успел он опомниться, как Каталина уже застучала по лесенке каблучками.