Джон и Мадлен устроились в пабе "Лошадь и повозка", расположенном в стороне от дороги на берегу реки неподалеку от Солтфорда. Сад зарос, его не прореживали весной, и заходящее солнце окутывало все бледно-оранжевым теплом. Они решили пропустить первую кружку на открытом воздухе, хотя сосновые ветки были мокрыми, столики поросли мхом, а по краю лужайки валялись выцветшие пакетики от чипсов и собачьи фекалии.
- Держи, - сказала она Джону, когда он вернулся из бара с двумя кружками пива. - Возьми половину.
Она разорвала газету, и каждый присел на свою часть, пытаясь поудобнее устроиться на шаткой скамейке. К сожалению, семья из четырех человек тоже предпочла расположиться на воздухе. Резкие голоса и крикливые требования пронзали мягкую прохладу вечера. "Летающая тарелка" опустилась Мадлен прямо на плечо. Она обернулась и хмуро взглянула на нарушителя покоя - девочку лет семи. В ответ ее одарили насмешливым взглядом.
- На чем я остановилась? - спросила она, имея в виду свой рассказ о Рэчел, который начала в машине.
- Ты рассуждала о ее сексуальной одержимости, - напомнил Джон.
- Я не понимаю, как женщина может снова и снова возвращаться к мужчине, который бил ее и издевался над ней.
Джон хихикнул.
- С тобой, несмотря на веселую молодость, явно не случалось подобного.
- Чего не случалось - мужчины, который бы меня использовал и издевался надо мной? - нахмурилась Мадлен.
- Нет, дорогая, сексуальной одержимости.
- Вот и нет, - воскликнула она, - точно была!
- Когда-нибудь расскажешь мне об этом, - улыбнулся Джон.
Внезапно она поняла, как редко вспоминает Форреста. Она не могла винить Джона в том, что он временами забывает, что она раньше была замужем.
Характерным жестом он прикоснулся к дужке своих очков и прижал их к лицу. Он оброс жирком с тех пор как влюбился в Ангуса Роуландса - мужчину старше себя, с хронической болью в спине, чьей главной страстью, казалось, была еда и кулинария. На рубашке Джона в области брюшка даже пуговицы расходились.
- Похоже, дамочка искренне обеспокоена тем, что ее сына могут похитить, - размышлял он вслух, - и ищет способ разорвать эти опасные, ведущие в никуда отношения. Это, по-моему, достаточно уважительная причина, чтобы обратиться к психотерапевту.
- А по-моему, это дело полиции, - настаивала Мадлен. - Этот парень - ветеран афганской войны. Я где-то читала, что эти ребята совершенно озверели в Афганистане и вернулись оттуда уже готовыми бандитами, жаждущими крови и денег. Вполне понятно, что ей хотелось с кем-то поговорить…
- Ага, с тобой.
- Я имела в виду - с властями. Он нелегальный эмигрант. Она могла бы потребовать его депортации из страны.
Джон отхлебнул из своей кружки.
- Она боится.
- Есть в этом что-то противоестественное·, острая необходимость уберечь сына и полный отказ от защиты для себя самой, - не унималась Мадлен.
- Разумеется. Видимо, поэтому социальный работник и направил ее к специалисту.
- Я уверена, что не существует никакого социального работника. Если она всерьез обеспокоена угрозой похищения ребенка, почему бы ей не обратиться в полицию - по крайней мере, за советом? Разве не так поступила бы любая мать?
- Страх - сильное чувство, а люди, с которыми она имеет дело, очень опасны.
- Да, наверное, ты прав. - Мадлен подперла подбородок руками. - Но… в этом у меня тоже не хватает личного опыта: разве неправда, что материнский инстинкт, необходимость защитить своих отпрысков - самый мощный инстинкт почти у всех видов?
Сердце подпрыгнуло в груди, и она почувствовала знакомый холодок в животе, который напомнил о том, что ее последние слова - ложь. Она отхлебнула пива.
Джон что-то сказал.
- Извини?
- Ты витаешь в облаках, - засмеялся Джон. - Я сказал: после инстинкта размножения. Возможно, именно поэтому она, сама того не осознавая, хочет с ним переспать - с этим русским. Инстинкт гнездования.
- Что-что?
- Господи боже, соберись! - настойчиво попросил Джон. - Инстинкт размножения сильнее материнского инстинкта.
Глядя в доброе, мягкое лицо Джона, Мадлен удивлялась: почему она никогда не говорила ему всей правды? Когда она, убитая горем и растерянная, вернулась из Ки-Уэста и решила заняться психотерапией (ее отец сделал широкий жест и согласился финансировать обучение), знакомство с Джоном оказалось спасательным кругом. У него только что умер от СПИДа лучший друг, поэтому их как магнитом потянуло друг к другу. Много месяцев они просто-таки зависели друг от друга, пытаясь залечить душевный надлом. После семи лет крепкой дружбы и сотни часов взаимных сеансов, когда они раскрывали душу, выплескивая свое разочарование, печаль и тоску, она так и не рассказала ему самое главное о себе - о том, что случилось, когда она была еще подростком. Возможно, из-за того, что она сама отказывалась верить, что живет во лжи, что ее размеренная жизнь, самоуверенность, выдержанность - всего лишь маска. Ей было неимоверно стыдно.
- Ты меня совсем не слушаешь, - обиженно заметил Джон. - Может, поговорим о миссис Неттл?
- А что, если мы не будем затрагивать эту тему? - попросила Мадлен. - Ты знаешь, что я о ней думаю, или вернее, о твоем отношении к ней. Это нездоровая взаимозависимость пациента и врача. Более того, она просто сумасшедшая. Тебе не следует тратить ни свое время, ни ее…
- Вот как! - нахмурился Джон. - Хороший же ты советчик!
- Прости, - вздохнула Мадлен, - но мы обсуждали миссис Неттл уже сто раз.
Краешком глаза она заметила бледно-голубую машину, а следом раздался знакомый грохот. Она посмотрела через живую изгородь в сторону парковки, заранее зная, что это на своем стареньком "Тандерберд Триумф" приехал Гордон. За его спиной на заднем сиденье пристроился пассажир. Мадлен следовало хорошенько подумать, прежде чем вести сюда Джона, ведь именно Гордон впервые пригласил ее в "Лошадь и повозку".
Джон проследил за ее взглядом.
- Старенький мотоцикл, но крепкий. Гляди-ка! Разве это не твой молодой археолог?
- Пожалуйста, не смотри в их сторону, - попросила Мадлен и отвернулась. - Он больше не мой.
- Правда? И с каких это пор?
- Вот уже три дня.
- Господи, а чего же мы здесь сидим… Почему ты мне ничего не сказала? В чем…
- Не поворачивайся, а то он подойдет.
- Не подойдет, - ответил Джон. - Он с женщиной. Нет, не с женщиной, с девочкой. Вероятно, с дочерью.
- У него нет детей.
Любопытство взяло верх, и она обернулась. Гордон помог миниатюрному созданию с волосами цвета воронова крыла снять шлем. Девушка сбросила кожаную куртку, открыв брюки с заниженной талией и майку. Между ними - голый живот. Джон чуть не подавился от смеха.
- Не волнуйся, они точно пойдут внутрь. В такой одежде, да еще с голым пузом, на улице она совсем замерзнет.
- Вот и отлично, - отрывисто бросила Мадлен. - Перестань паясничать! Со своим пузатым престарелым дружком можешь так разговаривать… - Она прикусила язык. - Господи, Джон, прости меня! Просто вырвалось…
В ту же минуту знакомый голос Гордона окликнул ее по имени. Он оставил свою спутницу у мотоцикла и направился к их столику. Джон нахмурился и обнял Мадлен, словно защищая. Гордон увидел их, прижавшихся друг к другу, и остановился. Лицо его перекосила злоба.
Он кивком указал на Джона.
- Теперь он у тебя этим занимается?
- Чем? - не поняла Мадлен.
Джон пристально взглянул на непрошеного гостя.
- На что ты намекаешь, парень?
Гордон ткнул пальцем в сторону Мадлен.
- Мэдди, это просто нелепо! Вот уж не думал, что ты на такое способна..
Он развернулся и направился к девушке у мотоцикла.
- Мэдди? Так он тебя зовет? Самонадеянный мерзавец! - презрительно выплюнул Джон и поцеловал ее в лоб. - Что, черт возьми, он имел в виду?
Мадлен смотрела в спину удалявшемуся бывшему любовнику. Она понятия не имела, о чем речь.
Глава третья
Она плотнее закуталась в куртку, жалея о том, что не надела дубленку. Очередь у банкомата двигалась очень медленно. Когда наконец подошел ее черед, у Рэчел все стало валиться из рук Она вставила карточку не той стороной и тут же забыла секретный код. Раньше у нее не было собственной кредитной карточки, да и прочих новомодных штучек, за исключением разве что мобильного телефона. Она не умела пользоваться компьютером и никогда в жизни не прибегала к помощи электронной почты. Мир вокруг нее вращался все быстрее и быстрее, а она продолжала топтаться на месге. Даже Саша умел управляться с вещами, о которых она и не слышала.
Экран банкомата был запачкан чем-то липким. Рэчел бросила быстрый взгляд на баланс на счете. Целая куча денег. Папа всегда говорил, что откладывает понемногу на Сашино обучение, но с его жалкой пенсией и тем фактом, что деньги постоянно жгли ему карман… Неужели он был замешан в каких-то темных делишках? Ее даже затрясло от волнения. Как еще все это аукнется? Может, к ней придет человек, которому отец задолжал, и потребует назад свои деньги? Или отец кого-то ограбил? Нажимая на кнопки, Рэчел покачала головой, отгоняя дурные мысли. Нет, уж этого отец точно не мог сделать. Святая простота, никакого коварства, способного повлечь за собой неприятности. Должно быть, ему повезло на скачках. Да, именно так. Ее старик считал Сашу самым сообразительным мальчуганом в мире, который должен учиться в университете-, если она не будет трогать эти деньги, Саша, может быть, туда и поступит. Так нет же, она прямо сейчас начинает тратить его деньги. Они утекают как вода. Но, утекая сквозь пальцы, приносят с собой определенные блага. Нет денег - нет благ, включая и самое необходимое, например молоко, не говоря уже о вине, виски и житейских радостях вообще. Пока же проблема была не в деньгах или, вернее, не в их отсутствии. Рэчел понимала, что не сможет жить спокойно, если не избавится от пагубной страсти к Антону. Сами по себе деньги еще не гарантировали безопасности, как бы она ни стремилась защитить Сашу от беды. От настоящей опасности деньгами не откупиться.
Послышалось тихое жужжание, и банкомат начал выплевывать купюры. Она стянула перчатки, чтобы пересчитать деньги. Было холодно, необычно холодно для весны. Ногти казались прозрачными, как лед. Пальцы у нее были слишком длинными, кровь плохо циркулировала. Все из-за курения - чертовы проблемы с кровообращением.
Бездомная, торгующая журналами "Биг исью", стояла прямо возле банкомата. Рэчел старалась не смотреть на нее, но это плохо получалось. Пару недель назад у них завязался разговор, и с тех пор эта девушка всегда кивала Рэчел и улыбалась. Она уже давно не разговаривала ни с кем из взрослых. По-настоящему не разговаривала. Она рассказала Рэчел, что родители частенько ее бранили, поэтому она сбежала из дому: она уже достаточно взрослая, чтобы о себе позаботиться. Рэчел раздумывала над тем, стоит ли рассказать девушке, что сама поступила точно так же·, подростком сбежала в Лондон, - и какие же зловещие последствия имел этот поступок! Но прежде чем она мысленно сформулировала свое предостережение, девушка похвалила ее дубленку, сказала, что, кажется, видела такую же в витрине магазина "Оксфам". Она явно не понимала, что об этом не стоило упоминать. Кроме того, она ошибалась. Дубленку подарил Антон. Когда-то она довольно дорого стоила. Они проговорили целых пять минут - довольно долго, принимая во внимание обстоятельства. Девушка сказала Рэчел, что часто ночует на улице. Что ж, сама Рэчел до такого никогда не опускалась, хотя ей приходилось очень туго.
- Здравствуйте, - улыбнулась девушка. - Журнал?
- Уже купила, - ответила Рэчел резче, чем намеревалась.
Она перевела взгляд на руки девушки. На ней были черные шерстяные перчатки без пальцев. Под ногтями грязь. Было что-то трогательное в этих руках, и Рэчел замедлила шаг.
- Хотя, может, у меня и нет этого номера.
- Будьте любезны, - сказала девушка и понимающе засмеялась, вытягивая экземпляр из кипы журналов под мышкой.
"Так они и утекают", - подумала Рэчел, передавая деньги. Два пенса скидка, девяносто восемь ушли. А прошла всего минута. С такой скоростью, пока она доберется до психотерапевта - двадцать минут пешком, - можно спустить все.
- Сколько у тебя еще осталось?
Девушка приподняла локоть и взглянула на журналы.
- Где-то с десяток.
- Ну, сегодня ты себе на хлеб заработала, правда? - Рэчел секунду изучающе смотрела на нее. - Сколько тебе лет?
- Восемнадцать. - Девушка отвела глаза. - Уже взрослая.
В шапке с кисточкой она выглядела моложе. Скорее всего, так оно и было. Рэчел колебалась. С одной стороны, она живет на улице, но с другой - торгует журналами, которые многие с интересом читают.
- Ты любишь детей?
- Конечно, - ответила девушка. - А что?
- У меня есть маленький сын. Я подумывала о приходящей няне. Я… устраиваюсь на работу. Скорее всего, вечером, по нечетным дням.
- Тогда вы обратились по адресу.
Рэчел усмехнулась. Восемнадцатилетие и цинизм, похоже, встретились.
- Точно, - ответила она и с притворной угрозой ткнула пальцем в грудь девушки. - И я знаю, где тебя найти. Как тебя зовут?
- Шарлин.
Уже сожалея о своем импульсивном поступке, Рэчел ушла. Теперь было бы странным не замечать эту девушку. Но какая к черту работа?
У нее было в запасе двадцать минут, чтобы прогуляться по центру Бата. Несмотря на резкое похолодание, во дворе монастыря толпились туристы и в уличных кафе было полно народу. По городу безостановочно кружили красные двухъярусные туристические автобусы, Рэчел даже узнавала голоса экскурсоводов. Дотти, ее мать, когда-то с большим удовольствием слушала эту многоязычную болтовню. Ее прямо распирало от гордости, когда город вошел в список "Всемирного наследия". Сколько Рэчел себя помнила, каждое воскресенье мама брала ее за руку и они прогуливались по холму, сидели на площади Музыкантов, рядом с монастырем, ели мороженое и слушали, как уличные музыканты по очереди играли на гитарах и исполняли песни Боба Дилана. Ее завораживали каменные ангелы на стенах монастыря. Они карабкались по лесенкам, изуродованные, побитые временем и погодой, и иногда краешком глаза Рэчел видела, как они перескакивают сразу через две ступеньки… Потом мама тащила ее назад по крутому склону, уверенная, что они с толком провели воскресенье, - и все это по цене дешевого рожка ванильного мороженого. Временами с ними ходил отец. Тогда они заходили в паб, где родители выпивали по рюмочке, закусывая пирогом с мясом и почками. Паб "Вольные стрелки" до сих пор существует в застроенном переулке рядом с монастырем. И на площади продолжают сидеть музыканты - они нисколько не изменились, только стали старше и загрубели.
Она пересекла площадь и прошла через маленький дворик, главной достопримечательностью которого был огромный платан. Здесь расположилась "Хрустальная таверна", маня подкрепиться пинтой пива и сигаретой, но в пабе теперь не разрешалось курить. И это называется цивилизацией!
Она отвернулась от паба и вошла в узкий проход между историческими зданиями. Первые этажи были заняты бесчисленными маленькими нарядными кафе, но войти в них у нее не хватало смелости (да и красоты тоже). Кабинет психотерапевта находился над одним из этих кафе, один пролет вверх по шаткой лестнице. Сама клиника располагалась в обветшалой квартире, лоск которой придавало обилие растений и приглушенное освещение. И все же кабинет, без сомнения, находился в самом модном районе города.
Приемная представляла собой маленькую комнату с четырьмя креслами и тронутой хиппи Сильвией, устроившейся за письменным столиком, которая предложила Рэчел чашечку чая, чтобы согреться. Это было очень мило с ее стороны, и Рэчел с благодарностью приняла предложение, но недоверие к секретарше не исчезло. На лбу у нее словно было написано "Я внимательная, но строгая" - одна из тех, кто должен всех опекать, но не может перестать придираться. Рэчел присела в кресло и обхватила кружку руками, стараясь не встречаться с Сильвией глазами. Больше в приемной никого не было, а разговаривать Рэчел не хотелось. Мыслями она вернулась к предстоящему сеансу, третьему за несколько недель. Все идет совсем не так, как она запланировала. Она теряет контроль над ходом вещей, но в то же время ей было приятно, когда Мадлен пускала в ход маленькие хитрости, чтобы разговорить пациентку. Разве из этого выйдет что хорошее? Неужели именно этого она хочет?
Как Рэчел и предполагала, секретарша не сумела продержаться и полминуты.
- Господи боже, - воскликнула она, - да ваши руки совсем посинели!
- Плохо циркулирует кровь, - пробормотала Рэчел.
- Вы должны попробовать гинкго. Это что-то невероятное!
- Что?
- Одно южноамериканское целебное растение. Настоящая бомба, а не лекарство.
- Хорошо, дадите как-нибудь затянуться. - Рэчел поставила чашку на журнал, лежащий на столе. - По правде сказать, я собираюсь выкурить сигарету.
У Сильвии на столе зазвонил телефон, и она предостерегающе подняла руку.
- Забудьте о сигарете, мисс Локлир, Мадлен готова вас принять.
- Только "мисс" не нужно, ради бога!
- Что, простите?
Мадлен больше не протягивала Рэчел руку для рукопожатия. Трудно сказать, был ли в этом какой-то особый смысл. Рэчел тоже не протянула руки, хотя было что-то успокаивающее в прикосновении женщины, которая должна о тебе заботиться (за твои-то кровные!).