- Хорошо. Пойду. Спасибо тебе. Только… если он раскроется… Прошу тебя…
- О чем ты говоришь! Я отец, - успокоил он ее и направился к копне…
…Солнце взошло, когда Миликэ зашевелился под одеялом.
Теофил Спиридонович следил за ним издали.
Миликэ поднял руку и согнал мотылька, что сел ему на нос.
- Так, Хасан-паша проснулся, - сказал про себя Теофил Спиридонович и, скрываясь за деревьями и кустами, чтобы Миликэ его не заметил, вернулся в лагерь.
- Жди гостей, - предупредил он Валентину Александровну, которая была уже у плиты.
- Проснулся?
- Только что, - устало ответил Теофил Спиридонович и вошел в свою палатку.
Сперва Миликэ не понял, где находится. Почувствовал, как что-то его укололо. Вытащил былинку из волос. Потом еще одну…
А, он на копне сена!
И сразу вспомнил вчерашний день. В следующее мгновение он увидел, что укрыт собственным одеялом…
Откуда оно взялось? Ведь он его не приносил с собой. И тут же понял: мама!
Мама нашла его здесь спящим, мама принесла одеяло, укрыла его, ходила вокруг этой копны… Он почувствовал, как кровь прилила к его щекам.
Как это он уснул? Ведь он хотел вернуться в лагерь еще вчера вечером, чтобы мама не волновалась, знала, что он никуда не ушел! Что же теперь подумает она о нем?
Миликэ схватил одеяло, подобрал его кое-как, прижал руками к груди и побежал по тропинке, к лагерю.
Мама разводила огонь в плите.
- Дай я разожгу, мама! - появился рядом Миликэ с одеялом в руках.
- Давай, - сказала она просто и уступила ему место перед плитой.
Глава VII
Однажды ночью разом все проснулись. Вокруг барабанило, журчало, изредка раздавались сильные раскаты грома. В окошечке палатки сверкал такой ослепительный свет, что видно было, как днем.
Мама сказала:
- Не пугайтесь. Гроза разразилась.
Тинел почувствовал на щеке холодную каплю.
- Течет с потолка палатки, - объяснила мама.
Снаружи раздались громкие голоса. Говорили Теофил Спиридонович, Герасим, Антон и Дэнуц.
- Ослабли колышки у всех палаток! - кричал Теофил Спиридонович сквозь треск и шум грозы. - Надо забить поглубже.
- Мама, я пойду помогу! - попросил Миликэ.
Он быстро натянул свитер и вышел босиком из палатки.
В траве струились потоки воды, время от времени освещаемые блеском молний. Бурные волны Днестра тоже сверкали в ослепительных вспышках. Лес гудел встревоженный, дубы раскачивали черные ветки в небе, раздираемом гигантскими сверкающими саблями.
Миликэ вертелся среди взрослых.
- Не разевай рот, потяни вот здесь, - приказал ему Герасим.
Миликэ схватил конец веревки и потянул его на себя что было силы: для того и пришел сюда, чтобы помочь.
- Так, так, - говорил Герасим, стуча то по одному, то по другому колышку. Потом, спустя некоторое время: - Ага, мы их, кажется, неплохо укрепили, - и, стукнув пару раз по последнему, подытожил: - Теперь их сам черт не сдвинет!
- Готово! - крикнул Теофил Спиридонович. - Спать!
Все сразу скрылись в палатках. Над Тинелом уже не капало. Миликэ стянул мокрый до нитки свитер, развесил его на веревке в углу, вытер ноги тряпкой и залез под одеяло, которое еще хранило его тепло…
Гроза усилилась, молнии вспыхивали одна за другой, раскаты грома перекатывались над лесом, над Днестром; казалось, они доходят по течению реки до самого Черного моря; дубы гудели, охваченные ужасом, все звуки смешались и стали будто единственным звуком - голосом грозы. Дети, укаченные этим завораживающим голосом, уснули…
Проснулись из-за необычайной тишины, наступившей к утру. Эта тишина изредка прерывалась какими-то короткими, тонкими звуками: тик-тик, тик-тик.
Тинел открыл глаза.
На брезент палатки, еще мокрый от дождя, снаружи налипли листья - дубовые, кленовые, ясеневые, - Тинел узнал их, как старых товарищей. Ночью листья сорвал ветер, и вот сколько их легло отдохнуть на полотне палатки…
Среди этих листьев на брезенте он заметил и какие-то крошечные черточки; собранные по три в разных точках, они образовывали крошечные углы. Эти углы то появлялись, то исчезали в ритм этим странным звукам: тик-тик…
А, это синички прыгают, и черточки - их коготки.
Снаружи звучали голоса.
Первой вышла из палатки Лина. За нею - ребята, одеваясь на ходу.
Все сияло на солнце: каждый лист, каждая капля на кончике листа, живая и дрожащая. Каменные плиты и тропинки были вымыты, каждая былинка травы умыта. Дощатый стол и скамьи вокруг стола тоже были чисто вымыты, и на них тоже лежали листья, сорванные с деревьев.
- Вот это дождичек, доложу я вам! - воскликнул Герасим.
- Настал час ехать в Кишинев, - сказал Теофил Спиридонович, выходя из своей палатки. - Добрых три дня нельзя будет копать: земля размыта.
- А что мы будем делать? - поинтересовался Миликэ.
- Вы будете гулять.
Миликэ промолчал. Не осмелился спросить еще о чем-либо. Рядом с ним стоял Тинел и тоже молча смотрел на Теофила Спиридоновича.
- И не кричите "ура"? - спросил Теофил Спиридонович с лукавой усмешкой.
- Да нет, - запутались мальчики. Им было жаль, что не придется пойти на раскопки.
- Три дня пройдут быстро, - уверил их Теофил Спиридонович и стал готовиться в путь.
- На чем он уедет? Ведь у него нет машины, - шепнул Миликэ Тинелу.
- Выйдет на шоссе, проголосует и уедет на какой-нибудь… Как ты, - добавил Тинел.
Миликэ притворился, что не услышал.
После завтрака Теофил Спиридонович с полной сумкой бумаг и двумя большими пакетами в руках (кувшины! - догадались ребята) остановился у стола, положил пакеты на скамью и заявил:
- Эти три дня моим заместителем будет Антон. И, значит, начальником археологической экспедиции.
- А мама? - не удержался Тинел.
- Мама начальник над всеми. Антон отвечает за экспедицию. Что ни говори, он будущий историк.
- А как решим вопрос с пионерами? - спросил Герасим.
- Не выскакивай. Я как раз хотел сказать: сегодня нельзя - грязь. А завтра Антон и Герасим обязательно пусть пойдут в пионерский лагерь, это недалеко отсюда, возле села Трифэуцы. - И обратился к студентам: - Расскажете им о нашей работе, об археологии, - ну, сами всё без меня знаете.
Теофил Спиридонович взял свои свертки со скамьи и пошел по тропинке…
- Мы вас проводим! - раздались голоса. Несколько рук выхватили сумку, несколько - потянули свертки с кувшинами.
- О-о! Потише! - испугался Теофил Спиридонович.
Но руки были бережливыми и держали кувшины с большой осторожностью.
Теофил Спиридонович с комфортом устроился в микроавтобусе "Латвия".
- Знаете, что нам лучше всего сегодня делать? - спросил Герасим, когда они возвращались в лагерь.
- Скажи, если знаешь, - живо отозвался Дэнуц.
- Пойти посмотреть крепость. Может, я ее нарисую.
- Замечательная мысль! - одобрил Антон.
- Сейчас пойдем? - вмешался Миликэ в разговор.
- Нет, после обеда. Теперь надо навести порядок в лагере после ночной суматохи. После искупаемся, пообедаем и пойдем, точнее - пойдете, - сказал Антон.
- А ты? - спросил Тинел.
- Сегодня я дежурю.
- Он же начальник! - воскликнул Дэнуц. - Как сказал, так и будет!
После обеда все направились в Сороки. Шли, глядя на залитый солнечным светом город, на крепость, которая виднелась на другом конце города, маленькая, как наперсток…
Когда они подходили к крепости, старая, сухонькая женщина собиралась уже запереть железные ворота.
- Не закрывайте! - закричала ей мама издали и сделала знак рукой.
Женщина подождала, пока они подошли.
- Крепость закрыта. Реконструируется, - сказала она, разглядывая их.
Мама объяснила ей в двух словах, что они издалека, из Кишинева, и им очень хотелось бы посмотреть крепость - такая возможность представится не скоро. И попросила разрешения все же войти.
- Ну что мне с вами делать!.. А я ведь случайно открыла ворота. - Женщина отступила в сторону, пропуская их.
- Значит, нам очень повезло, - весело сказала мама. - Вы открыли их как раз вовремя, будто для нас.
Несколько шагов, и они оказались под сводами древних стен. Прошли короткую галерею и вошли в крепость.
Женщина, как настоящий экскурсовод, принялась объяснять им.
- Здесь, в этих нишах, отдыхали воины. А это колодец…
Каменный колодец с массивной деревянной крышкой возвышался в центре крепости. Женщина подняла крышку, и все наклонились, заглядывая в глубину.
Колодец был сухой, полный мусора.
- Его скоро почистят, - сказала женщина.
- И в нем будет вода? - поинтересовался Миликэ.
- Должна быть. - Она показала рукой в сторону:
- И вот еще колодец…
Кругом, у стен, стояли строительные леса.
- Восстанавливают кладку, - коротко объяснила женщина.
- Можно подняться на леса? - спросила мама.
- Пожалуйста, - и женщина первая поднялась, показывая дорогу.
За ней забрались все. Прошли по дощатым мосткам, разглядывая обрушенные зубцы крепости, изъеденные дождями и поросшие бурьяном.
Тинел и Миликэ первыми глянули в бойницы, через которые в давние времена воины стреляли из мушкетов, обозревали окрестности, - видно было все с высоты стен, как на ладони.
Потом спустились с лесов и оказались снова внизу, возле двух колодцев.
Женщина - она оказалась сторожем - вошла в одну нишу, вынесла ломоть хлеба, раскрошила его, накидав всюду крошек, и позвала высоким и веселым голосом:
- Гули-гули-гули!
Со всех сторон, со стен, а может, даже с неба слетелись белые и сизые голуби и принялись клевать.
Женщина ласково улыбнулась:
- Это мои детки. Вечером после работы, когда иду домой, они летят над моей головой и провожают до самой калитки. Знают, где мой дом.
- Голуби живут в крепости? - спросил Тинел.
- Да. У них гнезда наверху, в расщелинах.
Дети стояли, крутили головами, разглядывая потемневшие крепостные стены, покрытые то тут, то там зеленым мхом, сохранившие следы прошедших веком и битв…
Пока взбирались на леса, пока спускались, пока разглядывали сырые полуразрушенные ниши, мама и сторожиха - ее звали Марией Антоновной - разговорились.
Мама умела слушать, и старая женщина рассказывала ей про крепость, про свою жизнь, про длинные дни, на протяжении которых сторожит эти стены, укрывает целлофаном и брезентом большие ящики, где лежат разные предметы, найденные во время раскопок в крепости.
Когда экскурсия закончилась и они направились к воротам, Мария Антоновна сказала:
- Просто так я вас не отпущу. Я хочу дать вам цветы на память.
Кинулась в закуток, достала заступ и, когда спустилась вслед за всеми по ступенькам, за крепость, где ярко светило летнее солнце, выкопала на грядке, развитой вокруг крепостной стены, несколько кустиков с корнем и дала маме.
- Посадите в Кишиневе под окном, на память. Гвоздики будут цвести красные, как огонь.
Мама поблагодарила, заботливо завернула корни, чтобы не засохли.
Этим гвоздикам пришлось сначала расти на берегу Днестра, у тропинки, среди диких цветов.
В пионерском лагере их ждали с самого утра. Несколько ребят стояли у ворот и следили за дорогой. Увидев, что гости идут, двое побежали дать знать остальным.
Тут же во всем лагере поднялась невероятная суматоха, которая быстро, однако, улеглась: пионеры торжественно построились и приняли гостей со всеми почестями.
После дети сидели на длинных скамьях в своем зеленом театре и, нетерпеливо толкая друг дружку локтями, шушукались, а гости - студенты, Дэнуц, Лина, Миликэ и Тинел - поднялись на сцену.
Миликэ и Тинелу тоже хотелось потолкаться локтями, но они боялись, что их заметит директор лагеря или Антон.
Первым говорил Антон. Он рассказывал об истории, о значении археологических поисков и особенно - о значении найденных предметов, как благодаря этим предметам ученые читают, будто по книге, о жизни народов на протяжении целых эпох. Особенно, когда дело касается периодов, про которые ничего не написано, - не существует ни хроник, ни других письменных исторических документов.
- Бывают, ребята, такие печальные случаи, когда предметы древнего быта, вообще старины, находят несообразительные или необразованные люди, которые не понимают, что нашли, и это большая потеря для науки, для истории. Вот, например, был такой случай: нашли школьники вроде вас старинную саблю. Взяли и отдали ее кладовщику колхоза. Когда учитель узнал о найденном сокровище, было уже поздно: кладовщик сделал себе из нее нож, и никто никогда не узнает, чья это была сабля, к какому веку относится, кто воевал и пал на этой земле, и так далее.
Антон вспомнил и про другие случаи, когда дети, найдя в земле монеты, черепки или другие старинные предметы, сразу же дали знать учителю или в сельсовет. И тогда о находке узнавали ученые, археологи, и эти предметы заняли свое место на полках музея и, конечно, в истории.
- Так что, если найдете у себя во дворе или в поле, или где бы то ни было, старинные монеты, черепки, бусы и тому подобное, сообщите учителю или пишите прямо в Кишинев, в Академию. Сами не копайте, поставьте только какой-нибудь знак на том месте, где вы нашли что-то интересное.
Дети смотрели на него, не отрывая глаз. Вот что такое, оказывается, археология! Каждый пионер, значит, в какой-то мере может стать археологом или хотя бы полезным археологии!
Герасим показал им свои рисунки: недавно найденный кувшин, который насчитывал десять тысяч лет, другие рисунки, показывал и фотографии.
- А где теперь те кувшины? - спросила одна девочка.
- В Кишиневском музее.
После Герасима, удивив своих друзей, слово попросила Лина.
Лина рассказала детям о случае с кафелем "от старой печки тетки Мариоары".
Она рассказывала очень смешно, и дети смеялись от души.
- Так что не всякий черепок представляет интерес для науки. Некоторые надо оставлять там, где нашел: на свалке.
Потом Лина вытащила из сумки какой-то предмет, повертела в руке, чтобы все дети его увидели, и заявила:
- Это нож Теофила Спиридоновича. Он сам его сделал из куска кремня. Работал над ним точно так, как в былые времена работали древние люди, которые жили в пещерах и лесах. Он его обтесывал, шлифовал, не имея других инструментов, кроме своих рук и еще одного куска кремня.
Лина спустилась со сцены и прошла между скамейками, на которых сидели пионеры: она знала, что каждый хочет увидеть нож поближе, подержать его в руке хоть секунду, погладить его.
- Неужели голыми руками сделал?! - удивлялись ребята, глядя на нож с восторгом.
Потом пионеры читали стихи, танцевали, а позже, сидя вокруг пионерского костра, все вместе пели пионерские песни и марши.
Пели и студенты. Герасим и Антон, оба в красных галстуках, повязанных тут же, у костра.
А языки пламени костра хлопали в ярко-красные ладоши, освещали лица сидящих вокруг, отражались в глазах всех ребят, и треск хвороста, поглощаемого огнем, вплетался в песни детей, как веселые и яркие точки…
Тинел и Миликэ шли первыми: они чувствовали себя всезнающими экскурсоводами. На этот раз, правда, дорога была дальней. Они решили повести всех в Дубраву Детей, к каменному колодцу и даже дальше, куда еще не ходили. Хотели удивить маму чудесами леса. Одним из чудес были белочки, которые прыгали, невидимые, в вышине, с ветки на ветку. Может, и на этот раз они не увидят ни одной, - идут шумной ватагой. А вдруг?..
Тропинка вывела их на широкую солнечную поляну на гребне холма. Со всех сторон высился лес. Он спускался зелеными гигантскими волнами, омывая с трех сторон город Сороки, казавшийся отсюда маленьким-маленьким, с игрушечными домиками, разбросанными по берегу Днестра. И крепость казалась игрушечной, хотя они уже знали, что в этот час в крепости сидит Мария Антоновна, подметает вокруг древних колодцев, сзывает голубей, кормит их и, возможно, напевает вполголоса песню…
Даже Днестр с высоты поляны на холме выглядел узкой бледно-голубой лентой. И только лес был огромным, безбрежным, он струился рядом с Днестром, словно зеленая река, берега которой даже не угадывались…
А над всеми далями царствовало солнце.
В тени старого ореха на краю поляны мама постелила одеяло - всю дорогу его нес Антон, - и они сели отдохнуть немного.
- Я нашла землянику! - крикнула Лина - она раньше всех поднялась и пошла осматривать поляну.
К ней кинулись Миликэ, Антон и Дэнуц. Им тоже хотелось собрать земляники.
В тени ореха остались мама и Тинел.
- Знаешь, мама, когда я первый раз попал на раскопки и увидел, как работает Теофил Спиридонович, я подумал: "Когда вырасту, обязательно стану археологом…"
- Очень хорошо, - одобрила мама. - Ты же знаешь, что Теофил Спиридонович, когда был маленьким, оказался в одной археологической экспедиции, которой руководил его дядя…
- Он был как я?
- Как ты или чуть больше, или меньше, я уже не помню.
- Как Миликэ?
- Может, как Миликэ… Ему тоже понравилась археология…
- Он влюбился в археологию?
- Влюбился. На всю жизнь.
- …А когда я попал на плантацию в Дубраву Детей и столько увидел в лесу, увидел, как работает лесничий…
- Ты влюбился в лес? - угадала мама.
- Ага. Теперь я хочу стать лесником.
- Будь. Кто тебе не разрешает?
- Я хотел бы быть как отец Аникуцы. Чтоб я знал о лесе все-все: где живут белочки, где ходят олени…
- Зачем?
- Чтоб помочь им, когда выпадают большие снега, защищать их… Как отец Аникуцы: Знаешь, ведь у леса много врагов…
- Даже если ты не лесник, все равно можешь его защищать…
- Да, но лесник защищает его от всех врагов…
- Все живое на свете имеет друзей и врагов. Будь другом леса. И не только леса, будь другом и хозяином полей и вод…
- И воды имеют врагов?
- Конечно. Враги те, кто их загрязняет, отравляет…
Тинел хотел было спросить: "Дракон?", но не спросил, потому что солнце ярко светило и еще не наступил час сказок. И главное - он уже знал, как люди могут портить что-то и вредить в лесу. Знал: достаточно такому, как Миликэ, набрести на гнездо королька, на рукавичку, и тогда сразу будет уничтожено целое птичье семейство.
- А знаешь, мама, раньше я хотел стать механиком на железной дороге, как папа.
- И что, раздумал?
- Раздумал. Хочу быть лесником.
- Если тебе нравится - будь. Учись, чтобы стать лесником.
- А папа не обидится?
Мама засмеялась.
- Зачем ему обижаться?
- Ну, я ведь уже не буду как он.
- Почему не будешь? Все равно будешь как папа: честный, с добрым сердцем, работящий, справедливый. Наш папа справедливый человек?
- Справедливый, - уверенно кивнул головой Тинел.
- Вот старайся и ты быть таким и будешь как папа. Кем ты станешь, это не имеет значения. Главное - чтобы был человеком.
- Может быть, и лесником не стану? - испугался Тинел.
- Ну почему? Если захочешь, станешь. В мире столько интересных дорог! Только где б ты ни оказался, не забудь, что мир еще и полон чудес.