* * *
Сегодня прибежал ко мне Васе - бледный, ни кровинки в лице.
- Все пропало! - выпалил он.
- Как? Почему? - в страхе спросил я.
- Коле повели в школу. Нужно немедленно бежать из села.
- Да постой ты, откуда ты все это взял?
- Своими глазами видел, честное слово, как староста и немец его в дверь втолкнули.
- Это как же понимать - Коле схватили?
- Выходит, схватили.
Опрометью бросились мы с Васе оповещать команду. И так, и эдак прикидывали и решили подаваться в горы.
- Я не согласен, - сказал Марко. - Предлагаю сначала разведать, что с Коле. Нельзя его одного оставлять.
Предложение приняли единогласно.
И вот уже битый час мы сидим в куче соломы, наваленной возле школьной ограды. Не отрываясь глядим на двери и окна. Над ухом назойливо жужжат и стрекочут невидимые насекомые, словно подбадривают нас: когтям, в которых бьется сейчас ваш командир Коле, сюда не дотянуться. Не нас, а его бросили в темный и сырой подвал; не нас, а его безжалостно бьют, ему выкручивают руки, заставляя во всем признаться. Бедный Коле! Я закусил губу и сморщился, боясь разреветься. Вижу, и остальные, прикрывшись ладонью, трут лоб и украдкой смахивают слезы.
- Бедный, бедный Коле, - шепчу я. - А вдруг да не выдержит пыток? И как они пронюхали?
- Что ты причитаешь? - перебивает Васе. - Дойдет очередь и до нас.
Немцы то входят, то выходят из школы, перетаскивая ящики с боеприпасами, дверь почти не закрывается, но ни Коле, ни старосты не видно. За школой раздается душераздирающий рев коровы, и от этого напряжение становится нестерпимым. Нет томительней минуты, чем когда ждешь чего-то! Время точно замирает, скребет по натянутым нервам и гудит в голове, сливаясь с гудением насекомых вокруг.
Высовываю голову из соломы, но Васе втаскивает меня назад:
- Смотри!
На крыльце появляется Коле, за ним староста. Но что это? На прощание староста дружелюбно машет Коле рукой. Выбираемся из соломы и поодаль поджидаем командира. Тот подходит, как ни в чем не бывало улыбается и жует:
- Не меня ли встречаете?
Молчим, обескураженные.
- Никак, языки проглотили? - усмехается Коле.
- Что они тебе сделали?
- А что они могли сделать? Вот шоколада во все карманы понасовали. И староста дал, и тот офицер, что на крыльце разорялся. Ха-ха-ха, ну что вы на меня уставились? У меня пузо скоро лопнет от этого шоколада.
- За что тебе шоколад?
- Подкупить хотели, да я им все карты спутал. Они мне про Ивана, а я им про болвана.
- О самолете спрашивали?
- Нет, о самолете не заикались. "Ты, - говорят, - по соседству с Калчо живешь?" А я отвечаю: "Да, но нас забор разделяет". - "Но ведь Калчо твой товарищ?" - "Так-то оно так, да только мы часто ссоримся". - "Стало быть, ты у него в доме бываешь?" И шоколад мне суют. "Захожу иногда, но у них собака злющая". - "Вот и вчера тебя там видели". - "Кто?" - "Придет время - узнаешь". - "Ну, был… Только в дом не входил, во дворе дожидался, хотел Калчо шею свернуть, как он нашему петуху". - "Ладно, ладно, - оборвали они, - а ты ничего не приметил?" Я насторожился. "Кто вчера приходил к отцу Калчо Секуле?" И опять плитку шоколада дают. Меня то в жар, то в холод бросает. "Не видал я никого". - "А чем они занимались?" - "Почем мне знать, ежели я их не видел?!" - "Тэкс, - обозлился староста и забегал по комнате. - Разве ж можно было не заметить?" - "Кабы знать, может, и заметил бы".
Тогда староста подошел ко мне и заговорил елейным голоском: "Ну, хорошо, на нет и суда нет. А позвали мы тебя вот для чего. Малец ты смышленый и честный, весь в мать. Когда твоя мать у меня работала, я ее не обижал, всегда сполна платил. Жалко смотреть, как она надрывается, чтобы вас прокормить. Вот мы и решили о тебе позаботиться. Господин капитан и деньжат посулил подкинуть. Цени это… А пока что дадим мы тебе одно пустячное заданьице, да только чтоб ни одна живая душа о том не знала! Не то господин капитан тебе язык ножницами вжик - и ауфвидерзейн. Ясно? Да ты и сам догадливый. А требуется от тебя совсем ничего - всякий вечер к Калчо наведываться. Делай вид, будто бы играешь, а сам на ворота поглядывай. Обо всех, кто к Секуле заглядывает, будешь нам докладывать. Ну, ступай. Аривидерчи!" Он похлопал меня по плечу и сунул в карман еще одну плитку шоколада.
- Выходит, прознали они, что вчера в доме Калчо сельский народно-освободительный комитет собирался?
- Вроде начинают догадываться.
- Отцу нужно сказать, - заспешил Калчо.
- Скажи, пусть комитет подыщет себе другое место.
- Эх, учителю бы сообщить, - вздохнул Коле и запустил в кусты плитку шоколада.
Мы припустили в село, поднимая за собой тучи пыли.
XIII
Больше староста не зовет Коле. По крайней мере, пока. Последний раз он заманил его в школу неделю назад, пообещав купить рубашку и шапку, и завел старую песню, но на сей раз куда более сурово:
- Похоже, мы только зря теряем с тобой время! Где сведения?
- Какие сведения?
- Такие! Чей дом на краю села? Твой! А с чего это собаки там по вечерам брешут, знаешь? Нет! Почему до сих пор не выведал, кого нелегкая ночью в село приносит и за какой надобностью?
- Поди, боязно из дома-то по ночам выходить. Волков, говорят, страх сколько поразвелось. Да и патруль на что?
- Ты больше всякого патруля узнать можешь. От тебя никто хорониться не станет.
- Никого я не видел.
Староста постоял у окна, в раздражении попыхивая трубкой, и снова набросился на Коле:
- Допустим, об этом ты и впрямь ничего не знаешь, но о другом сказать обязан. Ты с приятелями часто около самолета вертелся. Что вы там делали?
- Играли.
- И ничего особенного вам в глаза не бросилось?
- Да что ж в нем особенного? Ну, разбитый вдрызг, хвост помят, а на боку крест нарисован, как этот вот, на стене.
- Это я и без тебя знаю. А отчего он, по-твоему, взорвался? Солдат сколько погибло!
Коле пожал плечами.
- А не припомнишь, кто туда в последнее время наведывался?
- Да вроде никто.
- Так-таки и никто?
- Один раз тебя вот видел, когда ты коней на луг водил. А больше… Постой-ка, Бузо там иногда околачивался. Больше никого не заметил.
Староста поперхнулся дымом и, наливаясь яростью, заорал:
- Мерзавец!
Прибежали капитан и солдаты, схватили Коле и бросили в подвал.
Кому-кому, а нам было доподлинно известно, где в подвале оконце, сколько раз мы в него зимой дрова для школьных печей кидали! Правда, теперь оно забрано железной решеткой. В подвале темно, хоть глаз выколи. Пришлось тихонько свистнуть. В наискось падавшей на пол полоске света появилась голова Коле. Увидел нас и зашептал:
- Сейчас же уходите отсюда!
Но нас не так-то легко прогнать. Зарываемся в стог соломы и ждем. Ужас как медленно тянется время! Снова крадемся к оконцу, но Коле в подвале уже нет.
Наконец выходит - лицо распухло, рубаха порвана, кулаки крепко сжаты.
* * *
Вот с тех пор Коле и не зовут в школу. Его роль передоверили Бузо. Бузо напустил на себя важность, ходит по селу - грудь колесом, ни с кем знаться не желает. Как же - он теперь фигура! Заметит где кучку сельчан, сразу шасть туда и голову вверх задерет, якобы звезды считает, а у самого ушки на макушке - подслушивает. От нас, когда мы все вместе, бежит, как черт от ладана, но, стоит с ним встретиться один на один, начинает подлизываться да с разговорами приставать. Только не на таковских напал! А один раз Бузо подстерег Калчо и говорит:
- Вижу, сердишься ты на меня за тот ручей. Так ведь это я так, в шутку. Ты обиду на меня не держи, давай лучше помиримся.
Но и Калчо не промах: вместо того чтоб повернуться и уйти, усмехнулся и отвечает:
- А я и не сержусь. Чего не бывает!
Раз от разу Бузо все охотнее разговаривал с Калчо, а нынче совсем осмелел - напросился к нему в гости.
- Давай, - говорит, - выставку устроим. Я картинки принесу, у меня и танки есть, и самолеты, и пушки, и солдаты разные.
- Тащи, - согласился Калчо.
Поиграли они во дворе, а когда стемнело, Бузо сложил свои картинки в коробку и предложил Калчо доиграть в доме. А Калчо только того и надо! На радостях он чуть было не выдал себя раньше времени. Калчо украдкой ослабил цепь на шее у Шарко, и, как только Бузо ступил на порог, пес рванулся и повалил его на землю. Не знаю, на каком бы свете был сейчас Бузо, да повезло ему - на крик выбежала мать Калчо и прогнала собаку. Женщины, ходившие посмотреть на Бузо, качали головами и крестились:
- Господи помилуй, живого места на парне не осталось! Целый день лает и рычит, точно умом тронулся.
Долго лечили Бузо от бешенства, каких только припарок и снадобий к ранам не прикладывали! Но поручиться, что он совсем оправится, все одно никто не может.
Сельский народно-освободительный комитет перенес свои сходки в дом бывшего машиниста Лозана, сын которого Сандре воюет в горах вместе с нашим учителем. Вот уж понапрасну пострадал Бузо, понапрасну и староста, как ищейка, рыщет по селу - не видать им комитета, как своих ушей.
Коле перестал собирать команду. Появись мы сейчас все скопом, это непременно вызвало бы подозрения у тех, кто приставлен следить за нами. Сегодня он каждому по отдельности приказал:
- Вечером быть в гостях у дяди Лозана! Пробираться вдоль ручья, вход с огорода.
Коптилка чадила, дым разъедал глаза, забивался в нос, щипал горло, но о том, чтобы отворить окно, не могло быть и речи. Чтобы ни один луч света не выбился наружу, оно было занавешено тяжелым рядном. Сандре придирчиво оглядел нас и сказал:
- Товарищи, учитель послал меня к вам с чрезвычайно важным заданием. День ото дня становится все холоднее, в горах выпал снег, а у партизан нет ни башмаков, ни теплых носков. Неужто мы допустим, чтобы мерзли наши товарищи? Поэтому партизаны просят вас собрать по селу опинки и носки. Разумеется, делать это следует осторожно и втайне. Враг ни о чем не должен догадаться.
- Сынок, что-то я в толк не возьму, - вмешался дядя Лозан, - почему мы никак не выбьем отсюда этих гадов? До каких пор они будут опустошать село?
- Придет час, отец. В таком деле спешить нельзя. Сложа руки мы не сидим, слышали небось о взрывах на шоссе, железных дорогах, мостах? К более серьезным операциям мы пока не готовы, а рисковать не имеем права: фашисты могут в отместку село спалить. Всему свой черед, доберемся и до них.
- Так-то оно так, да мочи нет терпеть их злодеяния, - сказал дядя Лозан, подавая Сандре опинки, которые все это время сушил над очагом, и обернулся к жене: - Неси-ка сюда все носки, что в сундуке найдешь. Нашим в горы отправим.
Сандре благодарно улыбнулся.
Операция развивалась по плану: для начала предстояло обойти родственников и надежных соседей. Что до меня, то прежде всего я перетряхнул собственный дом. Тайком от мамы залез в сундук, вытащил оттуда все носки и запихал их в мешок. Вышел во двор и снял с забора еще несколько пар, которые мама развесила сушить. Положил мешок под матрас и, довольный собой, лег спать.
Наутро слышу - мама кричит и охает. Бегает босая по двору, ищет пропажу. Удрать бы куда-нибудь! Несдобровать мне, коли узнает.
Каково же было мамино удивление, когда и в сундуке не оказалось ни одного носка!
- Нас обокрали! - в ужасе закричала мама.
- В чем дело? - всполошился и дедушка.
- Носки! Кто-то унес из дома все носки! Съеживаюсь, чувствую, как начинают гореть щеки.
Дедушка, ни секунды не колеблясь, идет ко мне и чеканит над моей головой:
- Куда ты спрятал носки?
Не отвечаю, но долго так продолжаться не может.
- Я хотел…
- Где носки?
Достаю из-под матраса мешок. Мама развязала его и схватилась за голову:
- На что тебе столько?
Молчу, уставившись в пол. Мама опять за свое:
- Отвечай, что ты с такой прорвой собирался делать?
- Носки нужно отдать.
- Да кому же?
- Партизанам. В горах холодно, а они там разутые-раздетые. Вот нам и поручили собрать сколько можно.
Мама смотрит на меня ни жива ни мертва.
- Не брани огольца, - увещевает ее дедушка, засовывая в мешок еще и свои носки. Губы у него дрожат, когда он говорит: - На, Йоле, неси нашим.
XIV
Сегодня на улицах села творится что-то несусветное, народу кругом тьма-тьмущая! "Лягушатники" рысью носятся по всем закоулкам и разгоняют людей по домам. То тут, то там притормаживают и с остервенением срывают со стен листовки, в которых говорится:
"Товарищи, братья и сестры!
Долгожданный и решительный час пробил! Все от мала до велика поднимайтесь на защиту отечества! Будем верны заветам прадедов, встанем плечом к плечу с отважными борцами, что проливают за нас кровь на полях сражений, томятся в лагерях и тюрьмах. Борьба разгорается! К оружию, многострадальный народ! Уничтожить тиранию и врагов нашей родины - наш священный долг. Долой оковы и чужеземное рабство!
Все на борьбу, товарищи! Смерть или свобода!"
Солдаты комкают и в ярости топчут листовки сапогами. Мы сидим у дяди Лозана, глядим в окно и слушаем растроганное бормотание старика:
- Ай да молодцы, пострелята! Любо-дорого смотреть, как поручение выполнили. Ох и беспокоился я, прямо места себе не находил, покуда вас не было! Только, видать, поднаторели вы в таких делах.
С замиранием сердца наблюдаем за действиями солдат. Листовок на домах остается все меньше. Джеле жалуется дяде Лозану:
- Вчера с Калчо чуть насмерть не поругались. Не Дал нам все листовки в дело пустить.
- Это почему же? - спрашивает Калчо дядя Лозан.
- Чтоб и для другого раза осталось. Сегодня солдаты все поснимают, а у меня и на завтра припасено.
В дверь постучали. Дядя Лозан дал знак затаиться. Когда постучали во второй раз, спокойно спросил:
- Кто там?
- Коле.
Мы облегченно вздохнули, но смятение на лице Коле ничего хорошего не сулило.
- Секулу схватили, - проговорил он надтреснутым голосом.
Мы окаменели. Калчо коротко и глухо вскрикнул.
- Ты ничего не путаешь? - строго спросил дядя Лозан.
- Нет, Секулу под конвоем отвели в школу и целый час допрашивали.
- Откуда ты знаешь?
- Да ведь я сам там был. Как увидал, что его два солдата с автоматами ведут, сразу все понял. Пробрался к школе, притаился за дверью класса, а оттуда крик, треск - глухой услышит: "Нас не проведешь! Что это, я тебя спрашиваю, листовки или нет?" - "Не мои они…" - "Ха-ха-ха, кто-то забрался в дом и спрятал их тебе под подушку. Уж не мы ли?" - "Не знаю". - "Ах, не знаешь!" И Секулу стали бить.
- Вот что ты наделал. - Джеле укоризненно поглядел на Калчо.
Калчо плакал, уткнувшись в ладони.
- Черт тебя дернул спрятать листовки под матрас.
- Не трогай его, - сказал дядя Лозан и снова обратился к Коле: - А потом?
- Не знаю. Тут пришел Бузо, присвистнул и пошел докладывать старосте. Староста пулей вылетел из класса: "Что ты здесь делаешь?" - "Тебя ищу. Дело есть". - "Ну, выкладывай". Я сунул руку за пазуху. "Вот, смотри, что нашел".
Староста посмотрел листовку на свет и спросил, где я ее взял. "На церкви висела". - "Вон! Чтоб духу твоего здесь не было!" - процедил он сквозь зубы.